***
Мы отъехали от дома, и Мия, прекрасно понимая, что я чувствую каждую её эмоцию, сделала вид, что она в полном порядке, и важно спросила: — Тебе удалось что-то узнать о киллере? Мне понравилось её самообладание. Я вынул из кармана карту и показал ей на конце тонких пальцев. — Ты, очевидно, уже полностью её изучил. — Конечно, это так. Звонок был переадресован весьма мудрёно, но его конечный абонент находился в Испании. Она тихо выругалась и зло бросила: — Значит, Мора. — Я не могу делать точных выводов. Ещё слишком рано. — Но многие доказательства налицо. — Рано, Мия. Рано. Девушка не стала спорить и лишь недовольно ухмыльнулась. — Не горячись, — я провёл рукой по её щеке и скулам и, взяв её за подбородок, хотел было развернуть лицом к себе. Мия сначала поддалась нежному порыву, а потом отстранилась и кивнула на руль: — Следи за дорогой. Теперь ухмыльнулся я. — Лучше бы я не рождалась никогда, — тоскливо протянула она. — Мне стоит уехать. — Пока нет. Всему своё время, и это – вынужденная мера, — что-то снова кольнуло у меня в груди. «Мне будет тяжело возвращаться в спальню совсем одному». Я, наконец, признал её необходимость моему спокойному сну – и всё встало на свои места. Мы приехали в редакцию и поднялись на нужный этаж. Её место работы представлялось мне немного забавным и нелепым, но я очень тщательно это скрывал. Эта редакция была для неё настоящим местом работы: свои обязанности, карьерный рост, неудачи, невзгоды, радости… У меня была похожая концепция трудоустройства, разве что её масштабы были несколько иными. Девушка удивилась, увидев собрание коллег в столь поздний час, но всё же отреагировала достаточно кротко и невозмутимо: сведя руки на груди, внимательно выслушала опасения мистера Боу. Я присел неподалёку и наблюдал за работниками редакции: они относились ко мне с уважением и даже некоторой опаской. Другого я и не требовал. Однако Мие они были по душе, и мне приходилось уважать этих посредственных представителей человеческой расы. Мия принялась хлопотать у стола коллеги и нашла зацепку. Он что-то прознал про оборотней, и мы отправились на поиски загадочной организации с оригинальной вывеской «Мясные изделия от Сэма». — Ты так стойко переносишь новые трудности. — Жизнь бесщадно требует от меня силы воли. — Умница.***
Пробравшись внутрь, она отличила нечеловеческие звуки, явно издаваемые её коллегой. — Мия, ты же понимаешь: человек не может издавать такие звуки, — прошептал я, стоя в холодном помещении, наполненном стойким запахом крови. — Они его обратили? Обратили, Виктор? — она умоляюще на меня взглянула. — Сейчас проверим. Завязался ожесточённый бой. Ликантропы оказались на удивление сильными, к тому же появление вампира в волчьих владениях в высшей степени их раздосадовало. Противник перехватил мои запястья, с силой пригнув меня к полу. Из уголка его губ скатилась капелька крови, и я, хищно улыбнувшись, языком перехватил её в воздухе, глядя ему в лицо: — До чего гадкие твари, — с ненавистью выплюнул тот. — Я слышу это от существа, сбрасывающего шерсть в линьку, — сверкнув глазами, произнёс я. Одно ловкое движение – и инициатива в моих руках. Боковым взглядом я отслеживал бой Мии: девушка на удивление хорошо справлялась. Я заметил, как сверкнул разделочный нож, и не усомнился в том, что он не настигнет цели. Мия лишь пригрозила волчице, и та жалобно заскулила. Держа волка за горло, я ждал решения, хотя мог этого и не делать. Очевидно, она не убила бы даже того, кто секунду назад без раздумий лишил бы её жизни. «Доброе сердце, не знающее ни жестокости, ни хладнокровия». Мы молча вытащили Тревора на улицу, хотя тот лягался и рвался из моих стальных объятий. По пути в редакцию Мия набрала Макса и сообщила ему о сложившейся ситуации. За что я всегда был благодарен волку, так это за его быструю реакцию и полезное, как я успел заметить, безрассудство. Реакцию коллег нельзя было назвать неожиданной. Напуганные до беспамятства, они сначала не могли вымолвить ни слова, а позже все как один согласились сохранить тайну укушенного. Фолл замечательно подходил на роль попечителя: ему, как никому другому, были известны все этапы обращения в волка и все тайны этого гадостного для меня процесса. Во всеобщем переполохе Мия проскользнула ко мне и обвила шею руками: — Спасибо за помощь, Виктор, — почему-то я не почувствовал ничего, когда мои руки оказались на её спине. — Я всегда рад помочь. Уже по дороге домой девушка заметила во мне изменения и, боясь сбить поток мыслей, отвернулась к окну. — Я просто устал, — она промолчала, испуганно на меня взглянув. — Ты ведь знаешь, это всё не моя жизнь. Благотворительные спасения и помощь ближнему… Ты в этом разбираешься лучше меня. — Разве есть на свете такие вещи, в которых я разбираюсь лучше? — с горькой ухмылкой спросила она. — На свете есть, а в мире, полагаю, нет, милая.***
— Отправляйся в кровать, — сказал я, когда мы зашли в дом. — Чем будешь заниматься? — Полагаю, список важных дел я составлю лично, — мне самому было невдомёк, почему я вмиг переменился и проявил такую холодность. Что-то вновь изменилось в расположении моего духа. Девушка безразлично дёрнула плечиком и захлопнула дверь в спальню прямо перед моим лицом. Я отправился в кабинет. У меня не было цели приступить к работе – в слишком истощённом эмоциональном состоянии я находился. Я медленно спускался по ступеням моего подсознания в пучины мучительных раздумий. «Она появилась в моей жизни в самый обыденный её период. К тому моменту я полностью свыкся с одиночеством и рамками собственного затворничества. Она появилась – и я изменился. Поначалу она могла раздражать меня своим беспричинным страхом, отсутствием некоторого соблазнительного безразличия, сейчас же она поражает меня противоположными проявлениями характера. Чудесно видеть её преображения, однако собственные вгоняют меня во вселенскую тоску. Я не могу упорядочить мысли, не могу привести в чувство любимую мною рассудительность, не могу возненавидеть людей, спокойно спящих в комнатах моего дома. Прежде я сделал бы это ещё до их появления в пределах моего особняка». Мучительная мысль вспыхивала яркими молниями где-то близко, однако я не мог выявить однозначный ответ: что со мной сделалось? Что будет дальше? Куда я приду в конечном итоге? «Есть ещё надежда всё исправить. Я ещё могу вернуться в излюбленное состояние безразличия, и тогда ничто человеческое не посмеет меня потревожить. Надежда на то, что мучительная мысль не найдёт меня, всё ещё рдеет на горизонте...» – она вошла в кабинет, и надежда пропала навсегда. Девушки собрались на вечер к Бенни Барту, и я, взяв с них обещание соблюдать все меры безопасности, отпустил их со спокойной душой. «Надежда-надежда... всего лишь слово из семи букв».***
Я отправился в клуб и нашёл там близких соратников, работающих над проектом архитектурной постройки. К моему удивлению, отец сидел среди молодых людей, которые благоговейно на него смотрели. Его глубоко почитали за былые заслуги и мои поступки, продиктованные воспитанием, которое дал мне именно Ноэль. — Мальчик мой, — он развёл руки, поднимаясь с места. — Отец, — я поклонился. Однако он подошёл ближе и обнял меня со всей отеческой любовью. Джордан, Скорсезе и Габриэль радушно меня поприветствовали. — Я наблюдаю, господа, вы все находитесь в прекрасном расположении духа. — Твой отец редко оказывает нам честь бывать в этом обществе, — объяснил Габриэль. — О чём же вы вели разговор? — О тщетных попытках людей узнать истину, — Джордан впервые в жизни выглядел задумчиво, будто действительно был заинтересован темой разговора. Ноэль налил вина в бокал и подал мне. — Помнишь, Виктор: «Добро и зло враждуют: мир в огне. А что же небо? Небо – в стороне...»? — Это невозможно забыть, отец. Так в чём же истина, по вашему мнению, господа? — Габриэль утверждает, что в вине, Джордан – в женщинах, — Скорсезе с заинтересованной улыбкой смотрел на меня. Я улыбнулся самой искренней улыбкой, на которую только был способен. «Прекрасно! Я окончательно сошёл с ума. Отчего же так смешно, Господи?» Джентльмены, привыкшие видеть меня в холодной отчуждённости, удивлённо на меня уставились. Никто, видимо, не подозревал, что я храню в себе способность улыбаться... Однако я делал это, и мои глаза источали настоящее счастье. И только Ноэль, покачивая головой, с недовольным сожалением смотрел на меня. — Да что же мне до вашей истины, друзья... Мелочные люди никогда не смогут получить достаточно знаний для её разгадки. Истина в вине, Габриэль, истина в женщине, Джордан! Но как же вы не видите... Истина в том, что жизнь прекрасна только тогда, когда она конечна! Когда есть конец, есть и желание, ты знаешь, что время небесконечно... — слова сами вырывались из моей души, и я не мог остановить этот безумный поток откровения. — Все говорят, добро и зло, чёрное и белое... Добро есть свет. Но что есть зло? Если добро есть свет, то что есть тьма? И что есть зло? Зло – это тьма, а тьма – это всего лишь отсутствие света. Все в испуге на меня смотрели. И никто не мог нарушить молчания. — Ты болен, мой друг, — вымолвил, наконец, Габриэль. — Возможно. Я больше ничего не могу утверждать, — я с воодушевлением смотрел на Скорсезе. — Я так благодарен всем вам за ваше терпение... Сохраняйте чистоту крови и чистоту благородных помыслов. Я перевёл взгляд на отца и увидел презрительное сожаление. Он, конечно, всё понял. Мучительная мысль посетила его быстрее, нежели меня.***
С тех пор время в пределах моей жизни потянулось иначе: оно ускорило свой ход и больше не пугало меня своим бесконечным биением. На следующий день Мия пришла ко мне с радостной вестью: её номинировали на премию молодых журналистов. — Я ни разу не сомневался, что скоро тебя заметят. — Ты думаешь, стоит пойти? — Всенепременно, Мия. Всенепременно. Я показал ей свою коллекцию, которая состояла из её статей, и она радостно улыбалась. Мучительная мысль билась в моём подсознании, но я никак, всё никак не мог её обнаружить. Совершенно очевидная, она растворялась сразу же, как только я пытался выхватить её из череды других, более посредственных мыслей. Я боялся будущего и не имел никаких сил его предотвратить. Получив награду, мы отправились в ресторан. И, сидя там и наблюдая за огоньками в дорогих свечах, я понял, что прелесть будущего в том, что оно неизбежно. Девушка переливалась волшебным золотом, смеялась и, наконец, радостно улыбалась. Я улыбался в ответ. И ни одно печальное событие не могло бы потревожить мою уверенность в том, что на заре заливается ярким огнём новый этап моей жизни – совершенно новый этап, который воскресит во мне давно умершие чувства и даст надежду на чудесное искупление грехов прошедшего века. Мучительная мысль билась в подсознании. И я пребывал в блаженной эйфории оттого, что скоро ей суждено будет найти меня на перепутье тысячи дорог и заключить в оковы всепоглощающего счастья.