***
Мы были вместе, и я буквально парил от счастья. — Вик, ты выглядишь очень довольным. Улыбаешься для себя неприлично часто, — девушка следила за моим выражением лица, пока я читал ей вслух. — Твоим изображеньем зоркий глаз Даёт и сердцу любоваться вволю. А сердце глазу в свой урочный час Мечте любовной уступает долю. Девушка улыбнулась. Я взял её за руку и продолжил: — Мой взор тебя рисует и во сне И будит сердце, спящее во мне. Я коснулся её губ кончиками своих и улыбнулся. Она была бесконечно желанной и сексуальной. Девушка обвила мой торс руками и расстегнула верхние пуговицы рубашки. И мы снова растворились во взаимном страдании, приняв эту передышку как единственный шанс подарить друг другу то, что хотелось подарить с самого начала. Мы много времени проводили в спальне, обсуждали картины, делились фактами из биографий. — Ты считаешь Босха удивительным творцом? Его стиль не представляется мне занимательным... — Всё может быть чудесно, если правильно на это посмотреть, — девушка лукаво улыбнулась и сделала глоток чая. Она заваривала разные его сорта без моего ведома, стала хорошо разбираться в искусстве чаеведения. Иногда мы просто сидели в полной тишине: я обнимал её, а она прижималась ко мне. «Чудесное времяпрепровождение... Ведь жизнь складывается именно из таких вечеров», — думалось мне на закатах. — Я снова учусь мечтать, — признался я, поглаживая её острые колени. — И о чём же ты мечтаешь? Мы оба смотрели вперёд, не взирая друг на друга. — О разном. Меня чаще стали навещать воспоминания и надежды на будущее. Я снова учусь мечтать... — повторил я и вновь не поверил своему признанию. — Мне так жаль, что все эти годы рядом с тобой никого не было... Это, должно быть, невероятно тяжело. — Я неплохо справлялся, милая, — я почувствовал, что все призраки прошлого вопросительно на меня посмотрели и, одобрительно кивнув, растворились в гармонии спящего дома. Позвонили. Я ответил: — Скорсезе, всё, что ни делается в мире, оставь на потом. — Виктор? — Друг мой, меня ничего не интересует! Есть жизнь, и есть в ней счастье. Как здорово, однако, его обрести. — Я понял. Созвонимся чуть позже, — он по-доброму хмыкнул моему настрою. — Ранняя весна отцвела. Скоро придёт апрель, май... пробежит лето, и наступит осень, — девушка едва заметно поморщилась. — Ты не любишь осень, Мия? — Не люблю. — Многие разделяют твоё мнение. Но эти многие не понимают настоящей природы своей неприязни к этому времени года… Она заинтересованно на меня посмотрела и вплела свои пальцы в ладонь моей руки. — Знаешь, как появилась осень? Ответа я не услышал. Она как-то особенно мило со мной себя вела. «Либо я отвык от женской ласки, либо играет роль её возраст. Она совсем юна...» — Однажды Аид, правитель царства мёртвых, решил похитить прекрасную дочь Деметры – удивительно красивую девушку Персефону. О похищении никто не знал. Лишь когда мать обнаружила пропажу, она разгневалась на богов, что те не увидели произошедшего, и покинула священный Олимп. Богиня долго бродила по Земле, тоска заволокла её сердце. Богиня плодородия страдала... И природа начала увядать вместе с ней. Деревья сбрасывали зелёную листву, плоды не появлялись, не распускались цветы. Наступила осень – символ её материнских страданий. Тогда люди, вечные питомцы богов, начали голодать, ведь всё зависело от расположения обитателей Олимпа... Зевс, самый мудрый из всех правителей, решил прекратить терзания матери и людей и воззвал к брату. Аид отпустил Персефону на Землю, и с тех пор стало так: две трети года дочь проводила с матерью, и всё цвело, распускалось и жило. А на одну часть года она обязана была возвращаться к своему мужу. И тогда холодное время вступало в свою силу, что происходит и сейчас. Так что это не сухие астрономические факты вращения планеты, это достаточно романтичная легенда о разлуке матери с ребёнком. — О, Вик, это великолепно... Мне невыносимо хочется плакать. — Ты так прекрасна, Мия. Франческо Петрарка, увидев тебя, написал бы ещё множество сонетов. Мы не могли перестать друг друга касаться. Будто бы в каждом движении была заключена надежда убедить другого, что мы вполне реальны и наши несчастья на время прекратились. — Твои губы произносят такие красивые слова, Виктор, — она завороженно смотрела на меня. — Говори. — Франческо Петрарка видел свою возлюбленную лишь несколько раз в жизни. Впервые это случилось 6 апреля 1327 года. Ровно через двадцать один год она умерла в тот же день. А между этими датами – уйма сонетов, исполненных чистых вздохов платонической любви. — Несколько раз за двадцать один год? — Да. Это неземная любовь, любовь абсолютно сакрального уровня. Для вдохновения и счастья ему необходимо было лишь взглянуть на неё, поймать один взгляд в церкви, — я выдохнул и откинул голову назад. — Лаура была верной женой, замечательной матерью и благодетельным человеком. Многие сведущие даже сомневаются в том, была ли она реальна. Ведь он боготворил её как что-то необъяснимое. — Мне казалось, я слышала что-то подобное про некого Данте, — она положила мою голову к себе на колени. — Это самая большая загадка в истории человечества. Сам он – тайна, покрытая мраком многовековой истории, — я ощущал, как она перебирает мне волосы и слушает с особым чувством. — Его произведения признают как самое великое наследие человечества. — «Божественная Комедия», — прошептала девушка. — «La Divina Commedia», — произнёс я с выверенным итальянским акцентом. — Изначально она была названа «Комедией», а позже друг Данте, Джованни Боккаччо, добавил эпитет «божественная». Возлюбленная Данте, которую он видел лишь три раза в жизни, явилась ему проводником в Рае: она рано умерла, и он не мог говорить о ней не иначе как о святом небожителе. Прекрасная история... — Выходит, на свете есть повести печальнее?.. — Да. Множество, — я улыбнулся и поцеловал её в ключицу. Мы много говорили, и я чувствовал, что она меня понимает. Между нами была огромная пропасть, но Мия, прилагая невероятные усилия, сужала её с каждым днём. Она всё чаще слушала и держала себя так, как мне хотелось бы, чтобы она себя держала. «Несколько уроков хороших манер... И я смогу созерцать создание начала XX века. До чего красиво умели одеваться барышни...» Я вспоминал некоторые моменты и приходил к выводу, что и хорошего в моей жизни было много. Достаточно для того, чтобы ощущать себя живым.***
Наконец настала пора выезжать. Мие нужно было в редакцию, мне – заняться поисками вампира, который напал на несчастную Тришу. Она, к слову сказать, уехала из моего дома при первой возможности, и я не удивился таковому решению. Девушка томилась от бездеятельности. Я разъезжал по всему городу, встречался с бессмертными, но меня не покидало приятное чувство, что вечером я снова окажусь дома, и что меня поймут, и что я буду вновь чувствовать гармонию слияния с окружающим миром. Всё же меня поедали сомнения в виновности Мора. Я сопоставлял факты и не видел единой логической цепочки... Мне как-то захотелось закрепить успех нашего совместного времяпрепровождения, и я стал задумываться над подарком. Я перебирал в голове различные варианты, когда заказывал ей такси в город. Она вышла из ворот и пересекла улицу под дождём. «Неудобно, должно быть, ждать такси каждый раз. Пусть будет машина». Мия, как и следовало ожидать, повела себя очень скромно. То мне было не по нраву. Если женщина становилась моей – она обязана была соответствовать всей манере моей жизни. Мы уже возвращались домой, когда она решила свернуть в плохо освещённое место и заняться любовью в машине. Я чувствовал себя молодым безрассудным парнем, хотя за моими плечами и был непомерный жизненный опыт. Я любил и хотел быть любимым, хотел всю её, без остатка. Я, как умалишённый, гладил её стройные ноги, едва прикрытые нежной вуалью пеньюара, целовал руки, и мне очень хотелось почувствовать вкус её крови на своём языке – она в нужный момент убирала своё запястье из-под моих клыков. Каждую ночь я выглядывал в окно и вдыхал свежий обновлённый воздух. Я вдыхал и пытался угадать, в какие моменты своей жизни я чувствовал эти неповторимые ароматы любви. Вся жизнь свелась для меня в эти недели, будто я не жил до этого и не верил, что моя жизнь продлится в будущем. Я держал Мию на руках, чувствуя её тепло. Я слегка гипнотизировал девушку, заставляя балансировать на грани между наслаждением и безумием. По ночам она кричала, повергая моё тело в какой-то первобытный восторг и страсть. Я превратился в бесформенную плоть искушения, но мне было всё равно на это мальчишество: счастье представлялось мне чересчур желанным, и я держал девушку в руках так крепко, как будто бы без неё, слабой и потому желанной, мне не было особой страсти жить. И жизнь, конечно, расставила всё на свои места: пришла пора прощаться – этот исход показался мне наиболее логичным. Она неподвижно стояла у камина, когда я вошёл в гостиную и коснулся её плеча. Мия рассказала про Охотника, и внутри меня что-то неприятное скользнуло между рёбер. Я вышел из себя, и она это, конечно, поняла. «Снова угроза. Я не могу оградить её от всех возможных опасностей. Господи, да я ведь не всемогущ».***
Жизнь убеждала меня в обратном, когда в редакции Фолл, Мия и я обсуждали скорый отъезд девушки. Она удивила нас своим предложением скрыться в Европе, но подкупила меня совершенно иная мысль. «Если бы я поручил её верным друзьям, это пошло бы на руку ей и сделало бы честь им. Несомненно, София проявит пытливый интерес, но по моей настоятельной просьбе она, конечно, привьёт Мие европейскую грамотность в поведении». — Хорошо. Езжай, — наконец, согласился я. — Я тоже не против, — кивнул оборотень. Полёт был запланирован на утро. Она сидела в гостиной, опечаленная эйфорией скорого расставания. — Можно тебе почитать? — Сегодня только Шекспира, — Мия протянула ко мне ручки, и я принялся за чтение. Мы ясно ощутили ностальгию по времени, когда мы оба чуждались друг друга и чтение вечных строк хоть как-то могло нас примирить. В ту ночь я особенно был с ней нежен. Боялся разлуки? Да, вероятно, боялся. Сейчас я могу трезво оценить своё поведение. Я не хотел возвращаться к обычному образу отрешённости. А единственная, кто могла меня спасти, – стояла сейчас передо мной с маленьким чемоданом вещей. Шум аэропорта притих на несколько мгновений. Она приподнялась на носочки и уткнулась носом в ворот моей рубашки. — Пожалуйста, будь осторожна. Я ведь... очень волнуюсь за тебя. — Хорошо, буду. И ты, пожалуйста, Виктор. Она отошла на несколько шагов и развернулась, бросив: — «Слова любви немеют при разлуке»! — «Всякое препятствие только усиливает её…» — произнёс я, глядя ей прямо в глаза, и она, пытаясь скрыть стоящие в них слёзы, быстро развернулась и скрылась за серой стеной аэропорта. Недалеко за городом располагался мой любимый холм. С него открывался чудный вид на город. Я, доехав, буквально взбежал на пик высокого нагорья. Город лежал внизу, схлопываясь на горизонте с чарующей голубизной рассветного неба. Мыслей не было. Я был напуган предстоящим периодом разлуки. «“Хороша любовь искомая, ещё лучше – рождающаяся без исканий” — до чего мудрые слова», — думалось мне. «Время расставит всё на свои места. И тот, кто нужен другому, будет с ними вовеки веков. Аминь».