Бессмертие или краткий миг счастья?

Мы друг друга стали опасаться. «И такое, как оказалось, случается на пути вампирского бессмертия...». Мы не потеряли нежность, но эта нежность теперь стала очень опасливой, трудно произносимой, до крайней степени неуловимой. Что-то будто витало в воздухе, но каждый не решался произносить это вслух. Она была отягощена размышлениями насчёт будущности, я же боялся спугнуть зарождающееся чувство абсолютного понимания между нами... Я боялся, что она вынесет мне неутешительный приговор вечных скитаний. Мы всё так же беседовали меж делами, внимательно друг друга слушали, даже вместе сочиняли музыку... Но теперь я видел в ней своего судью, медленно отсчитывающего минуты моего пока ещё спокойного существования. Как-то мы сидели у камина, и она, пройдя вдоль фотографий моей семьи, с тихим восхищением произнесла: — Мне говорили, твоя мать была женщиной редчайшей красоты. Конечно, я с этим согласна. Посмотри, как она прекрасна, — тонкие пальцы едва касались изображения. — Дети часто мыслят образами. Я помню лишь бесконечно родной и светлый абрис... Знаешь, в солнечные дни я часто покидал пределы поместья и уезжал в самые глубинные части лугов. Когда я возвращался, мать нежно гладила меня по голове и приговаривала, что я похожу на отца и что она этому бесконечно рада. Я не могу вспомнить её лицо, — с горечью произнёс я. — А как же фотографии? — Нет-нет, это нечто другое... Мне нужен живой образ, некогда возникший у меня в голове. Отец, братья, близкие друзья семьи - я представляю черты лица до единого. Но это больно - не помнить ту, которая подарила тебе право на жизнь. Тёплая рука легла мне на плечо. Мия встала на носочки и очень нежно, с сочувствием меня поцеловала. — Я не смогу этого понять, верно, ты так считаешь. Но знай, я готова разделить твою боль, исходящую из любого воспоминания, из любого проявления жизни... Ты попросил быть рядом - я очень серьёзно восприняла эту просьбу. — И ты будешь? — Пока я здесь, Виктор, — эта фраза не придала мне спокойствия, наоборот, только раскалила нахлынувшую тоску, но я поцеловал её в лоб, и в обнимку мы простояли несколько беззвучных минут. — Какими они были? — Честолюбивыми... Благосклонными. Ноэль не завершал ни дня без упоминания о моих родителях: он очень хотел, чтобы я помнил и уважал корни своей династии. В этом его основная заслуга, которую искупить я, увы, не в силах, — меня кольнуло осознание, что сейчас с этим человеком меня связывают практически враждебные отношения. — Как я рада быть свидетелем твоих сердечных сказаний... — как бы невзначай утвердила свой интерес Мия. — Их славу я приумножил, несомненно, приумножил, милая. Только какой в этом толк? Воссоединиться с ними у меня не выйдет ещё очень долгое время, — голос был пропитан горечью. — Знаешь, мать всегда радушно принимала у нас странниц и сама выходила в город помогать беднякам. Тогда я не осознавал, насколько это великое дело - быть отзывчивым к состраданию. Но теперь я вижу это в тебе, — я провёл пальцами по её скулам. — И мне самому хочется уменьшить количество страдающих в мире. А отец выделил первые этажи особняка под проживание политических беженцев, когда страна, словно разрытая могила, успокаивалась после кровавого восстания. Несомненно, они были хорошими людьми. Мия внимательно, с чувством слушала, а после выронила лишь: — Людьми, Виктор. Они были людьми. Живыми людьми, чьё существование сводилось к моменту, недолгому, но яркому мигу счастья. После сказанного она с ужасом посмотрела в пол и, развернувшись, покинула гостиную. Её пугали возможные исходы её жизни. Они впервые, когда история с пророчеством несколько замедлилась, предстали перед ней во всех красках. Её стало немного знобить, она металась в догадках и страхах и по ночам - я слышал - вскрикивала в кровати. «После всего, что с ней произошло, это - совершенно ожидаемая реакция психики. Сдвиг человеческой парадигмы, потеря традиционного мировоззрения...». Я знал, что буду ждать ровно столько, сколько потребуется ей для того, чтобы принять это решение. На следующее утро она вновь надела маску неутомимости, и мы встретились с Фоллом в кафе. Он долго рассказывал о своих мохнатых родственниках, и я заключил, что он действительно заинтересован в разгадке пророчества. — Этот егерь - оборотень, так что мне не составит труда его отыскать. — Разве так просто найти ликантропа в целом мире? — с долей наивности поинтересовалась Мия. Он по-доброму усмехнулся. — Прохладных, — он кивнул в мою сторону, — не наберётся и полмиллиона, волков же в три раза меньше. Родственные связи очень укрепились за много лет мирного сосуществования. Если подумать, то заочно я знаком практически со всеми родичами в мире. — Я на тебя надеюсь, — кивнула она. После встречи я отвёз её домой, оставив в полном отчуждении, и отбыл по делам. В офисе мне встретился коллега, с которым я находился в приятельских отношениях, и тот сообщил мне, что в нашем штате организовывается масштабнейшая выставка картин эпохи Возрождения. «Если бы не её моральное состояние, я бы обязательно предложил посетить это приятнейшее мероприятие». Я работал до позднего вечера - пытался забыться на какое-то время. Когда я оторвал глаза от документов, луна уже разлила своё мягкое свечение по всему городу и окутала его в столь любимый мною сонный вид. На пороге дома я моментально почувствовал неладное. В её облике я отличил настрадавшуюся вдоволь девушку и совершенно бессильное существо. Она, снова похудевшая и с большими синяками под глазами, стояла у порога с чемоданом. — Объяснишь, что происходит? — Нечего тебя смущать. Я вижу, твой порядок жизни сильно пострадал из-за меня, — она махнула рукой в сторону гостиной, где царили тот же мрак и та же тишина. — Выслушай, пожалуйста. — Нет. В доме я не останусь. Я всё думаю, думаю каждый день... Всё это очень большая ошибка... Мне лучше пожить с Тришей. Там мне будет спокойнее, и ты отдохнёшь. Я понимал, что если сейчас её не остановлю, то у неё случится нервный приступ. Она отчаянно жестикулировала руками, и, кажется, боялась, что я начну говорить с ней. — Ты же видишь, я не способна... Понять кто я, мне не дано, осчастливить тебя я так же не в силах... Я просыпаюсь от собственного крика и очень, очень боюсь того, что будущее наступит слишком быстро. — Нам необязательно об этом думать сейчас. Нет, это всё пустое... Сперва мы разгадаем пророчество, после - попытаемся понять, чем характерен этот синтез вампира и человека. Я аккуратно подходил к ней, стараясь не спугнуть. В это время она смотрела на меня взглядом, полным совершенно неизъяснимой тоски. — Позволь только быть рядом. Я всё вынесу - всё и даже больше, если тебе это потребуется, — кажется, я говорил о самоубийстве. — А сейчас, пожалуйста, оставь чемодан, и мы спокойно поговорим, хорошо? Я взял её за руку и, приобнимая, провёл в гостиную. Заварил чай и попытался дать ей отпить немного. — Слушай меня, милая. Я, кажется, за много лет разучился держать себя с женщинами... Я не совсем точно обозначил свою позицию, — мне было в тягость подбирать слова. Мне не доводилось говорить ей об этом вслух. — Ты дорога мне, и, если этот дом будет твоим домом официально, я уже буду от этого счастлив. Тебе многое довелось пережить... но я ведь был рядом. И всё наше будущее впредь будет строиться исходя из наших стремлений. — Ты правда хочешь, чтобы я... чтобы я называла это место своим домом? — Ты уже называешь. И я этому рад, — я нежно поцеловал её в лоб и прижал к себе. На неё вновь было больно смотреть. На этот раз не обстоятельства, а сама Мия терзала себя размышлениями и доводила своё состояние до исступления. — Сейчас я наберу тебе ванну, и мы попытаемся тебя успокоить, хорошо? Она закивала, не выдавая при этом никаких признаков жизни. Я наполнил ванну мягкой пеной и принялся её раздевать. — Рёбра и ключицы сильно выступают. Тебе нельзя доводить себя до такого, ты ведь понимаешь, Мия. Это чревато серьёзными последствиями. Она, абсолютно нагая, стояла передо мной, смотря как-то совершенно тускло. В секунду перевела взгляд и стала рассматривать меня внимательно, очень скрупулёзно. Я понимал, что сейчас она витает в каких-то других вселенных и мучить её расспросами будет равносильно страшным пыткам. Я гладил её мокрые волосы, аккуратно смывал с неё усталость и всё пытался разглядеть в её чертах проснувшуюся ко мне заинтересованность. Она ни секунды на меня не смотрела. Лишь привстав, прижалась щекой к моей щеке и ничего не сказала. Вместо того, чтобы предложить поспать, я укутал её в одеяло и отнёс в её комнату. Она всё так же хранила молчание. Я сел неподалёку в кресло. «Надо же. Я столько раз приносил страдание и горе... Однако не смог совладать с восемнадцатилетней девушкой». Она тихо что-то бормотала - я даже не надеялся, что она уснёт. Вместо этого глаза прикрыл я. Через какое-то время их раскрыв, я нашёл её взгляд, намертво прикованный ко мне. Она лукаво улыбалась и иногда щурилась от лунного свечения. — Я хочу почувствовать себя красивой. И чтобы все мною восхищались. — Это легко устроить, дорогая. Она вопросительно дёрнула головой. — Сегодня в городе состоится одно знаменательное событие. Если ты позволишь, я не буду раскрывать все подробности... — Я не нахожу в себе силы, чтобы встать. — Отдохни. У меня было припасено кое-что, что я хотел подарить ей без повода, просто так, правда, в более простой момент… Но нашёл уместным сделать это сейчас. — Не стоило, Виктор... Невероятно красивое. Где ты его купил? Она, вновь сменив свой душевный лад, кружилась по комнате, переливаясь не то сверкающими камнями на платье, не то заливистым смехом, какой она издавала только в те моменты, когда была абсолютно счастлива. — Его создали самые талантливые портные штата. Она вновь отсверкала и, внимательно рассмотрев себя в зеркале, прижалась ко мне нежно, но очень настойчиво. — Теперь мы можем ехать куда угодно. — Об этой ночи ты, несомненно, не пожалеешь. В дороге Мия успокоилась, прекратив расспрашивать меня о месте, куда мы направлялись. — Я вижу, что перестал понимать тебя. — Я сама не могу с собой совладать, — она улыбнулась отрешённо, но очень тревожно. — Не беспокойся. Столько навалилось - мне нужно время. Здание галереи уже приглашало в свои объятия манящими огнями, разрезающими ночную мглу неба. Я помог ей выйти из машины и протянул руку. Мы оба понимали, что в свет до этого мы выходили несколько раз, лелея свой семейный уют только дома. Сейчас же нам предстояло встретиться со многими личностями, которые могли отреагировать на наше совместное появление болезненно и с тем же очень остро. Но мы не волновались. А самому мне было абсолютно комфортно. Вести её под руку было одним из самых высших наслаждений, навевающих мне умиротворение и лёгкую меланхолию оттого, что это не может длиться вечно. Светский шум зала донёсся до моего слуха сразу же, когда перед нами распахнулись двери картинной галереи. Я надеялся, что наше появление не вызовет большого резонанса, но эти надежды, как и следовало ожидать, оказались абсолютно тщетными. Присутствующие бессмертные и высокопоставленные смертные застыли в позах, в каких ещё секунду назад беседовали друг с другом, и все - молодые, пожилые, кроткие и изящные - устремили взгляды в нашу сторону. Она даже не дрогнула. Лишь коротко, чуточку заносчиво и высокомерно улыбнулась в обе стороны. Я же провёл её в середину первого зала и с облегчением вздохнул, увидев близких друзей. — Виктор, боюсь, вам лучше не... Не успел Габриэль договорить, как я увидел среди людей отца и брата, вышагивающих с дамами своих возрастов. — Я не ручаюсь за его реакцию, боюсь, он может прийти в негодование. — Спрячьтесь в той стороне. Но верный Скорсезе уже спешил на помощь. Он учтиво раскланялся с отцом и попытался отвлечь его внимание. Вышло довольно фальшиво, но мы успели притвориться зачарованными созерцателями искусства, и он ретировался под изящные проводы Джордана. Друзья смеялись: — ...мы столько лет не видели тебя в обществе дамы, что начинало казаться: в своём Китае ты принял обет безбрачия. — Какой, однако, вздор! — ...лично я уже не надеялся найти тебя улыбчивым или снисходительным... — Носишься от отца, как когда-то мы бегали от ректоров Итона, Ван Арт, — все окружили нас и завели дружеский разговор. — Ничуть неправда, я ни разу не нарушал правила школы. — Оу, какой ты скучный, милый, — Мия иронично провела рукой по моему плечу и улыбнулась, чем вызвала новый приступ смеха. Ночь прогремела. Я растворился в своей преданности к искусству и в своей любви к ней, в беседах друзей и вине, плескающемся тут и там. Мелькали лица людей, которых я знал и уважал. Но я намеренно не подходил к ним - нынешнюю ночь я хотел посвятить лишь девушке, которая очень красиво держала себя около моего плеча. Она познакомилась с местным обществом - дамы её приняли. Мия умело обходила личные темы, отдаваясь лишь тонким рассуждениям об искусстве. Некоторые хотели расспросить её насчёт наших отношений, но я вовремя обвил её талию руками, когда она растерялась: — Танцы, дорогая! Я галантно вёл в вальсе, утопающем в толпе сдержанных полутонов женских образов. Здесь не было кричащих цветов - здесь были только искусно сшитые наряды, за которые присутствующие джентльмены отдавали добрую часть заработанных долларов. — Прекрасно держишься… — вкрадчиво шептал ей на ухо я. Она самодовольно отвечала. — Обстоятельства вынуждают. — О, насколько я имел дерзость заметить, ты всегда оказываешься сильнее них. — Сильнее? Пустяки. Никогда не понимала, почему люди так остерегаются вальса. По-моему, совершенно спокойные движения. — Я могу показать тебе другую сторону этого танца, — я сверкнул глазами. Через несколько мгновений я немного увеличил ширину шага, поменяв при этом весь ритм танца - мы стали намного ближе, и от прикосновения ко мне своей грудью она задышала чаще. — Меня учили по-другому... несколько иначе. Ты танцуешь по-старинному. — Вероятно, потому, что вальс я разучивал при дворе королевы Виктории? От этих слов она опешила. — Никак не могу привыкнуть к тому, что поводов у тебя меня шокировать - масса. — Ну же, теперь ты чувствуешь? Такой невинный по технике… — И такой откровенный по ощущениям вальс. — Верно, — я кружил её так быстро, что горящие свечи галереи стягивались в единую полосу света. — Теперь ты чувствуешь себя красивой? У меня получилось выполнить твоё минутное желание? — О, несомненно, Виктор. Несомненно… Я мог поклясться, что в эту минуту на нас смотрел весь зал, весь мир - мы были так счастливы, как бывают счастливы только любимцы судьбы. Перед рассветом кружилась голова. Нужно было ехать домой. К величайшему сожалению, мы услышали голос Готье в одном из коридоров и, отчаянно смеясь, успели выбежать из здания. Утром она сидела на кухне с Габриэлем, и лишь расширенные капилляры в глазах выдавали всё веселье прошедшей ночи. Когда друзья нас оставили, она долго не решалась сказать, но всё же вымолвила: — Привыкнуть к этому не составит большого труда, — она сказала это так, будто я молил её это сказать, хотя, по сути, - так оно и было. Девушка отправилась в спальню, хотя солнце уже отчаянно предвещало новый день. Мне вдруг необходимо стало взглянуть на тюльпаны. Они набирали силу. И, когда я подошёл и присмотрелся внимательнее, я заметил влагу, выступившую на их листьях. Она о них тоже заботилась. Мне вдруг всё стало ясно: беззвучно, но навечно связаны. Эта нежность, призрачно летающая в доме, осела здесь белым шёлком и соединилась в цветах. Тех цветах, которые я заказал для неё забавы ради, а она со свойственной ей душевной полнотой привезла с другого континента… любви ради. На следующий день Мия тихо ко мне подкралась и аккуратно расположилась у меня на коленях. Мы снова сочиняли, по её прихоти пытаясь передать полутона чувств прошедшей ночи. — ...и платье у той женщины было ни разу не розовым. Пурпурным, скорее… — Какая педантичность, Мия. — А движения пусть будут блаженными... Да-да, так и запиши - «блаженными»... Мы были полностью поглощены друг другом, когда зазвонил телефон: я сразу почувствовал, что приключится что-то неладное. Он объявил, что знает, кто обладает четвёртой шкатулкой. Загадочный клан из Европы. При последнем слове у меня отчаянно заныло сердце. Такая далёкая и такая родная, милая, трагичная, хранящая в себе могилы моих близких... Сколько крови впитала её земля... Но я уже давно простил ей всё и больше не мечтал даже её увидеть - Новый Свет пригрел меня в своих ядовитых объятиях и не собирался отпускать на волю. Всё было решено. Было решено вылетать на следующей неделе. Новая жизнь и новая любовь - любовь, хранящая в себе столько надежд на необозримое будущее. Именно с таким багажом я должен был возвратиться в родные угодия. И жизнь, наконец, приходила в свой стройный вид.