Я не хочу, чтобы ты ненавидел За ту боль, что испытываешь. Этот мир — всего лишь иллюзия, пытающаяся изменить тебя.
Дазай осторожно толкнул входную дверь, тихо зайдя в тёмный тесный коридор, встретивший его тишиной. Странные ощущения наполняли тело, какое-то странное волнения, вызванное непонятно чем. Щёлкнув выключатель, он заметил, как пыль закружилась в воздухе вокруг ног, её было так много, что казалось, будто никто не жил здесь годами, хотя на самом деле прошло несколько дней. Справа возле полки для обуви стоял странный бумажный пакет, этикетку которого рассмотреть в полумраке оказалось сложно. Приблизившись, Дазай узнал в нём кошачий корм, но никаких признаков пребывания животных в доме он не нашёл. Подкармливала бездомных кошек? Осаму по-доброму усмехнулся, вспомнив вдруг, как когда-то очень давно Томита поделилась мечтой завести кота или собаку. Но мать не переносила шерсть и запах, поэтому пришлось забыть об этом. В квартире было очень душно, поэтому Дазай, разувшись, сразу прошёл на кухню и приоткрыл окно так, чтобы это казалось не слишком заметным с улицы. Там же он увидел горы немытой посуды в раковине, открыв холодильник, нашёл лишь идеально пустые полки без намёка на что-либо съедобное. Томита всегда любила чистоту, поэтому беспорядок, царивший повсюду, мог сказать о многом. Не слишком хорошем. В комнате перегорела единственная лампа, поэтому, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь, пришлось раздвинуть плотные шторы и включить фонарик на телефоне. И когда стало немного светлее, Дазай увидел, что никакой лампы и не было в помине, вместо неё висел кусок верёвки, который так никто и не снял. Он решил рассмотреть это в последнюю очередь. Вместо кровати у стены стоял небольшой диван с кучей пледов и подушек на нём, а рядом валялись небрежно разбросанные пустые упаковки от рамена. На письменном столе, расположенном справа от окна, лежал потрёпанный толстый альбом, покрывшийся слоем пыли. Осторожно протерев найденную вещь рукавом плаща, Осаму открыл первую страницу и увидел на ней две фотографии, которые, как ему показалось, сделаны были давно. На одной их них — маленькая очаровательная девочка лет пяти с длинными чёрными волосами, собранными в два низких хвостика возле самых ушей. Он сразу узнал её по глазам. Выразительные синие глаза, холодный оттенок которых напоминал вечереющее небо, но всё же таил в себе доброту и понимание. Она была одета в летнее голубое платье с маленьким белым бантиком под воротничком. Вторая фотография выглядела странно. На ней были изображены трое человек: мать Томиты, ещё без инвалидного кресла, сама Томита и мужчина, лицо которого кто-то замазал чёрным. Видимо, это её отец, но Дазай не хотел спешить с выводами. В досье он нашёл не так много информации об этой семье. Кроме горе-папаши она ничем не выделялась. Вспомнив о нём, Осаму нахмурился: понимал, что поступил, как подонок, застрелив его на глазах у Мики. Был бы у него ещё один шанс, сделал бы это без неё, подстроив случайную смерть или что-то неприметное. Только чтобы обязательно помучился. Прогнав ненужные мысли, Дазай принялся листать дальше: на всех фотографиях, где присутствовал мужчина, его лицо было также замазано или вовсе вырезано ножницами, но таких оказалось немного. Всего пять или шесть страниц, да и то не полностью. Где-то в середине Осаму нашёл фото жирного рыжего кота, развалившегося на чьей-то кровати, а дальше была фотография улыбающейся Томиты, держащей этого же кота на руках. Ей было около семнадцати лет. Совсем не сходилось с её словами. Выявилась ещё одна странная вещь: за последние четыре года не было ни одной новой фотографии. Последним в альбоме был портрет её матери, а потом лишь пустые страницы.***
Время шло. Когда Томиту перевели в обычную палату, она поняла, что чувствует себя немного лучше. Может быть, врачи были правы: не стоило сразу лезть в петлю, нужно было обратиться за помощью, прислушаться к соседям. Но внутренний голос не утихал, он постоянно твердил, хотя уже гораздо тише, о том, что другого выхода избежать несчастий нет. Мики осталась одна, не было больше никого, кто бы о ней заботился и ради кого хотелось бы возвращаться домой. В больничной палате она чувствовала себя гораздо менее одиноко, чем в собственной квартире, где единственным другом служил ноутбук, где тишина пугала, а в темноте постоянно мерещились чьи-то силуэты. Иногда Томита слышала звуки выстрелов, понимая, что это лишь злые галлюцинации, и тогда она тянула себя за волосы, чтобы боль помогла отрезвить сознание — всего лишь хлопнула дверь в соседней квартире. Лекарства притупили страх, ей почти ничего больше не чудилось, но стоило ему прийти, как руки вновь начинали дрожать, а в душе нарастала паника. Мики видела, что он пытается измениться. Но всё равно продолжала видеть кровавый шлейф, тянувшийся за ним из прошлого, словно тень. Каждый раз после его ухода она убеждала себя, что такой человек всегда будет оставаться прежним, не стоит испытывать к нему сочувствие и давать слабину. Всё, что произошло и происходит с ним, он заслужил. И даже одно лишь имя вызывало волнение, Томита боялась произносить его, прикрываясь ненавистью, которую с каждым днём чувствовала всё меньше. Это был чистый страх, который затуманивал разум и не давал мыслить ясно. Она убеждала себя, что сдерживает поток гадких слов, витающих в голове, только потому, что боится. Боится, что он убьёт её или сделает что-то гораздо хуже. Но в конце концов Томита сдалась: она испытывала жалость, совсем немного. Его глаза больше не источали чистое зло, только хитрость и печаль. Последнее совсем не шло ему, и где только подхватил? Этот взгляд всегда был при нём, как бы весело ни звучал голос, такие контрасты пугали. Мики редко смотрела на Дазая, стараясь избегать прямого контакта, но была уверена, что если бы пригляделась получше, то нашла бы своё кривое отражение. И тогда она начала улавливать смысл в происходящем. Дазай, наверное, на самом деле не знал о том, что сладкое совсем ей не по вкусу. Шоколад, печенье, мороженое — ничего из этого с детства не вызывало восторга. Всё начало казаться проще: Дазай был не приспособлен к обычной жизни. Старые привычки не покидали его, и он подмечал в людях совсем не то, что могло пригодиться в повседневном общении. Без интриг и двусмысленностей. Раньше его совершенно не интересовало, что нравится ей, а что нет. Было важно другое. А теперь Осаму действовал наугад. И словно по злому року судьбы каждый раз ошибался. Когда настало время очередного дневного обхода, Томита заметила выглянувшее из-за облаков солнце и почувствовала духовный подъём. Она выбралась из постели, нашла в тумбочке пластмассовую расчёску, показавшуюся на первый взгляд хиловатой, и принялась расчёсывать спутавшиеся чёрные волосы, которые из-за долгого лежания на подушке стали волнистыми. «Надо обрезать, » — коротко подумала Томита, взглянув в маленькое зеркальце на пару секунд. Она почему-то думала, что её побреют наголо или хотя бы коротко подстригут, чтобы не возиться и не мыть, как это часто делали в фильмах. Но длина не только сохранилась, волосы отросли ещё сильнее, но выглядели неухоженными и ломкими. И когда Мики задала волнующий вопрос медсестре, та ответила очень странной фразой. — У тебя прекрасные волосы, я подумала, что будет жаль, если их не станет. — Жаль? — с непониманием переспросила Томита. — Так ведь я не люблю длинные волосы, всё равно обрежу, как только выпишут. Её удивлённое лицо рассмешило девушку. — Значит, Вам в самом деле гораздо лучше, Мики-сан, — заулыбалась она. — До этого момента, кажется, Вам было всё равно, какие у вас волосы! — И не только волосы, — мрачно подметила Томита, смутившись. Молодая девушка в белом халате ещё в первый день представилась как Матсузаки Уруми и заглядывала в палату по несколько раз в день, гораздо чаще положенного. Первое время Томита не обращала внимания на это, но в последние дни заметила, что чувствует себя комфортно в её обществе, хотя успела отвыкнуть от общения за долгие месяцы затворничества. Матсузакки была полной противоположностью Мики: длинные, собранные в аккуратную причёску под шапочкой русые волосы, большие карие глаза и вечная улыбка на лице. Трудно было не поддаться её оптимизму, даже если в мыслях царил полнейший беспорядок. Томита быстро смекнула: Уруми умышленно закрывала глаза на Дазая, не препятствуя его посещениям, несмотря на вещи, которые он протаскивал за собой в палату, зная, что запрещено. Видимо, считала, что он какой-то близкий друг или вроде этого. И сам Осаму наверняка напорол всякой чепухи — врал-то он всегда отменно. — Сенсей, я хочу выйти на улицу. Или хотя бы из палаты, — вдруг сказала Томита. — Пожалуйста, не зови меня так, я ведь всего лишь медсестра! — мгновенно покраснела Уруми, но потом тихо добавила: — Боюсь, что без сопровождения мы не можем позволить это, Мики-сан. Этого следовало ожидать. — Я буду сопровождать её, если нужно. Томита посмотрела на входную дверь и заметила ненавистное лицо, которое в один миг испортило её настроение, впервые за долгое время поднявшееся выше нуля. Дазай обворожительно улыбнулся медсестре, как будто жаждал встречи с ней долгими мучительными вечерами, и принялся щебетать старые любимые песни о неземной красоте и восхитительных глазах, игнорируя мрачный вид пациентки, но было видно, что он прячет нечто за спиной. Мики подумала об очередных сладостях, которые он приносил довольно часто. — Я передумала, — она прервала нескончаемый поток комплиментов, льющийся из уст Осаму, чувствуя отвращение. Знала бы та, что за чудовище воркует перед ней, и на секунду на месте не задержалась бы. — Ну же, Томита-чан, — он в одно мгновение переключил внимание на Мики, — не будь такой букой, тебе нужен свежий воздух. Тем более, я кое-что принёс тебе! Дазай вдруг вытащил из пакета какую-то вещь и бережно положил на кровать рядом с Томитой. Она сразу узнала свой старый семейный альбом. Её сердце пропустило удар, а потом забилось в сумасшедшем ритме. Фотографии, на которые больно смотреть. Страницы, которые страшно перелистывать. Томита не заметила, когда Матсузаки успела выйти из палаты, оставив её наедине с нежеланным посетителем, но почувствовала смятение. Слова застряли поперёк горла, и рука отказывалась шевелиться, словно боясь даже случайно прикоснуться к альбому. — Он тебе дорог, поэтому я принёс его сюда. Ещё я поменял замки в твоей квартире и принёс ключи, — Дазай выложил из кармана маленькую связку и положил на тумбочку. — Видишь ли, дверь не запиралась. Думаю, ты не очень любишь незваных гостей, — он глупо улыбнулся, скрывая за невинным жестом своё внутренне напряжение, появившееся в тот момент, когда в глазах Томиты не отыскались намёки на радость. — Оставил себе копии? — Конечно, — честно признался Дазай, — чтобы в следующий раз повеситься рядом с тобой! Напоминание о той ночи не стало приятным. Но он не смог удержаться, думая, что хотя бы так Томита заметит благие намерения. Осаму не мог заставить себя сказать о них напрямую, потому что привык ходить обходными путями, ведь там всегда можно было наткнуться на что-нибудь занимательное и интересное. — Ты не рада? — улыбка сползла с его лица, но рассмотреть эмоции всё равно оказалось сложно. Томита поняла, что он имеет в виду альбом, но промолчала. — Ты ведь любишь свою семью. — Только теперь у меня её нет. — Знаешь, я никогда не планировал рассказывать тебе раньше, но теперь думаю, что ты имеешь право знать. Наверное, ты и сама догадывалась, но упорно отрицала разумные мысли. Всё в порядке. Люди всегда поступают так. Недоверие в её взгляде не исчезло. Дазай тяжело вздохнул. — Насчёт отца, — он заметил, как нахмурились её брови, но продолжил. — Я искал его просто из любопытства, потому что в твоём досье упоминалось, что он был ранее связан с Портовой Мафией. Хотя не совсем так. Он был должен Портовой Мафии. Отыскать не составило труда — таскался по казино. — Я его не видела несколько лет. Думала, сдох от пьянства. Её голос казался злым, и Дазай сразу понял, кто беспощадно портил фотографии в альбоме. Но почему же она плакала несколько дней подряд, когда этого человека не стало? — Он очень обрадовался, когда узнал, что его дочь эспер. И был счастлив, узнав, что ему простят все долги, если он выдаст твоё местоположение. Тогда ты уже была под моим руководством. Без единого сомнения этот человек назвал адрес, а когда узнал, что я собираюсь заставить тебя работать на мафию, благородно подкинул идею использовать твою больную мать для шантажа. Томита не изменилась в лице. Дазай ожидал упрёка во лжи, хоть какой-нибудь защитной реакции, но девушка неподвижно сидела на заправленной кровати, бездумно всматриваясь в окно. Ещё несколько дней назад расспросив врачей о состоянии Томиты и осмотрев накануне вечером её квартиру, Осаму понял кое-что важное. Он много думал о том, как соседям удалось так точно подгадать момент и вызвать скорую так, чтобы она приехала вовремя. Не видят же они сквозь стены! Некоторое время девушка не покидала квартиру вообще, так как же узнали, что она делает? Ответ нашёлся, когда Дазай нашёл телефон на полу в той комнате, где Мики соорудила себе петлю. В том месте, куда он мог упасть только в одном случае. Так был сделан простой вывод. Томита сама вызвала скорую первой. Ещё до того, как это сделали другие. Она позвонила как раз перед тем, как залезть в петлю. Это подтверждала история вызовов. И полиции не было, потому что попытка оказалась не первой. Видимо, врачи просто замяли дело, узнав своего пациента, но вполне возможно, что не без помощи мафии. Видимо, Мори всё ещё рассчитывал на её способность, упекать ценного одарённого в психушку или таскать по отделениям не входило в его планы. Томита молчала. — Даже не выгонишь меня в этот раз? Дазай пытался замаскировать этот вопрос под шутку, но принять беззаботный вид отчего-то не вышло. — Мне казалось, что он умер из-за меня. Так гадко ощущать себя убийцей. — Его убила не ты, — мгновенно поправил Осаму, хотя прекрасно понял, что она имеет в виду на самом деле. — Знаешь, если бы он сдох где-нибудь в канаве, мне было бы плевать. Но проклятое чувство вины не давало покоя. Из-за меня умер человек, и не важно какой. Паршиво. Я, наверное, лицемерка. Поняла это недавно. — Любой на твоём месте поступил бы так же. Все люди склонны к подобному. — Но ведь ты совсем не сожалел? Дазай отвернулся, что означало «нет». Эти глупые воспоминания не давали начать новую жизнь, как бы он не пытался. Словно незаконченные дела. И поэтому бросить Томиту для него было невозможно. Конечно, она не единственная, кому он испортил жизнь, но остальные, к несчастью, были либо мертвы, либо слишком незначительными. Осаму подумал, что, помогая ей, он поймёт истинный смысл последних слов Оды. И если не решить эти проблемы, ничего не обнулится.***
Дазай вернулся в Агенство воодушевлённым, словно поймал какую-то гениальную идею по пути. Отчасти так оно и было: некий намёк на просветление наконец-то нашёлся, осталось лишь правильно его преподнести. Куникида, ровно как и другие присутствующие, давно не воспринимал такое состояние всерьёз, а потому даже не обратил внимания, пробубнив что-то недоброе под нос, не отрываясь от бумаг. — Ацуши-кун, — Осаму быстро отыскал взглядом нужного человека, — мне нужно, чтобы ты кое-кого нашёл для меня. Взгляд Накаджимы говорил сам за себя: у него на день были составлены иные планы, но и отказать в помощи так просто он тоже не мог. Здорово иногда иметь под боком бесхребетных учеников. Дазай, убедившись во внимании, достал из кармана плаща фотографию и лёгким театральным жестом показал её Ацуши. Долго ждать реакции не пришлось. — Дазай-сан, откуда у Вас эта фотография? Это же… — У тебя неделя в запасе, надеюсь на твой острый нюх, — невинным голосом объявил Осаму, торжественно вручив карточку в руки тигра.***
— Что? Остаться здесь ещё на неделю? Почему меня так долго не выписывают? Томита была больше удивлена, чем разочарована. — Я… не могу сказать. Уруми чувствовала неуверенность. Она хотела рассказать правду, но сомневалась, станет ли от неё легче. Да и отпускать домой Томиту… не хотелось. За те дни, которые Матсузаки провела, присматривая за ней, появилась какая-то странная привычка начинать утро с хмурого лица, которое лишь недавно начало постепенно меняться. Было страшно оставлять её наедине с собой. Ведь в следующий раз скорая может не успеть. Но с другой стороны… — Это Дазай-сан подговорил всех вас? — подозрительный взгляд Томиты застал врасплох. — Я ведь не тупая, могу сложить дважды два. Врать больше не имело смысла. Уруми не знала, какой раньше была эта девушка, но её резкий тон и обиженный голос явно проявились после какой-то психологической травмы. Но какой? Спросить об этом не хватало смелости. — Ваш брат хочет как лучше… Томита зависла на мгновение, не понимая, о каком брате шла речь, пока осознание внезапно не настигло её. Вот же чёрт! — У меня нет никакого брата, — возразила она, мигом вскочив с кровати, не научившись ещё контролировать эмоции без действия лекарств. — Мики-сан, Дазай-сан предоставил нам все документы. Я понимаю, что после огромного стресса Вы не пом… Не помните? О, она хорошо всё помнила. Множество раз мечтала забыть и делала для этого всё, но не вышло. Мерзкую тварь, смеющую называть себя человеком, забыть было невозможно. Некоторые моменты отпечатались в памяти особенно ясно. Иногда Томите казалось, что нынешний Дазай и то чудовище — разные люди. Но поверить в столь быстрые перемены… нет, это слишком. — Вы держите меня за идиотку? У меня есть альбом, посмотри, нигде его со мной нет! Томита указала на тумбочку, потеряв спокойствие окончательно, но ответом послужила лишь неловкая улыбка, взбесившая только сильнее. Это пугало. Это состояние пугало. Девушка не помнила, чтобы когда-то раньше она настолько легко выходила из себя и готова была наброситься на абсолютно невиновного в её несчастьях человека, желающего помочь. Когда всё изменилось? «Вероятно, Томита-сан была так подавлена, что вытащила их. Всё, как он говорил», — подумала медсестра, сжавшись от смущения. Этика гласила, что вмешиваться в такие дела не стоит, можно навредить пациенту, но как же можно молчать? Уруми помнила тот разговор с Дазаем и не было никаких сомнений, что он действительно её брат и не желает навредить. Даже если документы поддельные, зачем ему врать? Тем более, то, что задумалось им, имело смысл и могло помочь. — Я принесла Вам несколько… Матсузаки решила выложить все карты. Не стоило скрывать больше. Она молча вынула из кармана несколько фотографий и протянула их Томите. Та, недоверчиво взглянув, всё-таки приняла их, но приглядевшись, замерла в иступлении. Эти фотографии… Томита знала, откуда они. Портовая Мафия. Первые дни под руководством Дазая, чёрт бы его побрал. Зачем он сохранил их? И в этот момент Уруми поняла, что придерживаться здравого смысла сил больше не осталось. Она так хотела помочь, вывести из запутанного лабиринта человека, показавшегося ей сломленным и потерянным, но ещё не угасшим. Томите ещё не поздно помочь — вера в это не покидала разум. — Вы не помните, но нет ничего страшного. Я всё узнала и теперь расскажу Вам! — она говорила с таким энтузиазмом, что на несколько секунд Томита и впрямь поверила в свою неадекватность. — Расскажу про брата, и может быть, что-то вспомнится! Весь день оказался испорчен. Ни на секунду Томита не переставала думать о бреде, рассказанном медсестрой несколько часов назад. Надо же, как всё продумано — возразить-то и нечем, чувствуется рука мастера! Потерянный сводный брат по матери, проскитавшийся несколько лет сиротой, как трогательно! Раньше Томита даже всплакнула бы, но теперь хотелось блевать, зная кто этот человек на самом деле. А ради чего он сочинил такую драму — оставалось только гадать. С каждым разом всё меньше верилось в благие намерения, наоборот, казалось, что Дазай затевает что-то нехорошее, а эти все его изменения — прикрытия и ничего более. Он ведь всегда был первоклассным лжецом, а Томита никогда не могла распознать блеф в его словах. До тех пор, пока не перестала верить в них совсем. — Мики-сан, у меня есть новость для Вас! Прошлая новость от Уруми оказалась очередной западнёй, поэтому к новой Томита отнеслась с подозрением, укрывшись одеялом с головой и перестав подавать признаки жизни, надеясь, что догадливая медсестра оставит в покое до утра, но судьба встала на чужую сторону разбив мечтания в пух и прах. — Просто Томита, — напомнила Мики, догадываясь, что напрасно. И в самом деле. Медсестра словно и не слышала замечания. — Несколько дней назад в наше отделение привезли парня твоего возраста с подозрением на болезнь Альцгеймера. Но большинство симптомов не сходятся и результаты обследования показали, что его мозг соответствует мозгу здорового человека, речь не нарушена и с телом всё в порядке. Единственная причина — Мицунари-сан помнит события лишь одного дня. Стоит проснуться утром — забывает абсолютно всё, что было до этого момента, включая собственное имя. Остаются лишь старые навыки, знания о мире вокруг, которыми обладает обычный человек. Всё это очень странно… но на самом деле он хороший человек. Я захожу к нему по несколько раз в день, и, может быть, ты захочешь познакомиться с ним? Внимательно выслушав, Томита осознала, что на языке вертится один-единственный вопрос. — Зачем? И он поставил Уруми в тупик: вроде как знала, что нужно говорить, но сама слабо верила в это. К тому же, реальность казалось жуткой для осознания. — Ему, как и тебе, не хватает общения, — издалека начала она, но это не смягчило слов, следующих дальше: — К тому же, возможно, прозвучит жестоко, но я заметила, что ты никому не можешь довериться. Скрывать чувства в себе — плохо. Но если ты боишься предательства, можешь попробовать открыться Мицунари-куну. Он не вспомнит об этом на следующий день. Невыносимо говорить и слышать такое. — Звучит мерзко, — тихо ответила Томита, выглянув из-под одеяла. Ей захотелось взглянуть в глаза медсестры, предлагающей такое, но ничего, кроме жалости в неуверенном и смущённом взгляде не затаилось. Воспользоваться чужим несчастьем? Как знакомо. — Ты не делаешь ничего плохого, ведь он тоже будет рад общению. Томита поняла, что девушка убеждает скорее саму себя, нежели её. И всё же, отвернувшись лицом в подушку, пробурчала резкое «нет».