Каждый раз, когда тебе больно, Я не хочу, чтобы ты менялся, Потому что каждый надеется. В конце концов, ты же человек.
Томита думала о многом, укрывшись мягким одеялом с головой и прижавшись вплотную к стене — так она чувствовала себя более комфортно. Разговор с Дазаем не выходил из головы, и каждая случайная мысль приносила тревогу и тоску. Он совсем на себя не похож. Зловещая улыбка превратилась в разбитую, вымученную, натянутую с трудом. Глаза потускнели, как будто потеряли интерес к жизни. Даже с голосом что-то не так. Каким был Дазай за пределами больничной палаты, Томита не знала, но его внешний вид пробудил жалость. Совсем немного. Он скрывал своё настоящее душевное состояние, не позволял эмоциям брать верх, но даже так всё выглядело слишком очевидно. Очевидно для неё. Она старалась ненавидеть себя изо всех сил за то, что испытывает жалость к врагу, за то, что допускает малейшую мысль о прощении. Воспоминания не оставляли её и не тускнели со временем. Цвет крови по-прежнему реалистичен. Мягкий голос, без малейшей заминки отдающий страшные приказы, от которых всё ещё кружилась голова и стучало сердце, звучит как наяву. Постоянные попытки убедить себя в том, что Дазай заслужил абсолютно всё происходящее с ним, не приносили успокоения. Томита слишком долго находилась рядом, испытала на собственной шкуре дурной нрав и сложный характер, скрывающийся за маской беззаботности и спокойствия. Поэтому она поняла. И жалела об этом. Потому что иначе было бы гораздо легче сохранять неприступность, испытывать ненависть и прогнать навсегда. Но сердце сжималось от осознания, когда Мики смотрела в его глаза, а он лишь потерянно опускал голову, пытаясь скрыть их за волосами. Сломался. Не выдержал и сломался первым. Только что же так сильно подорвало его? Страх ни на секунду не оставлял её, напоминая каждый раз обо всём пережитом и не позволяя поддаться глупым эмоциям. Всё это происходило неосознанно, неконтролируемо. Но в такие моменты сознание прояснялось и чувство жалости спадало к нулю. Девушка не могла вспомнить ни одного поступка из прошлого, способного хоть как-то оправдать собственного мучителя. Сделал ли он что-то хорошее для неё хоть раз? Заботился ли о самочувствии? Помог в решении проблем? Сакуноске Ода — единственный человек, к которому Томита испытывала чувство благодарности за собственную жизнь. Он был единственным, кто стоял между Дазаем и его безумными желаниями. Но теперь Мики не уверена даже в этом. Может быть, смерть стала бы для неё спасением тогда? Спасением от отчаяния и белых стен больничной палаты. Не пришлось бы брать грех на душу и учиться правильно завязывать узел на петле. Не пришлось бы так много думать обо всём этом, плакать ночью от осознания собственной ничтожности и неспособности строить планы на будущее. Врач разрешил покинуть ненадолго палату и прогуляться по коридорам, но желание это отчего-то совсем пропало. Томита снова ощутила хандру, которая овладевала ею в первые дни пребывания в больнице. Ничего не хотелось, настроение пропало и воздух в комнате казался холодным и неприятным, хотя в последний раз окно открывали утром. Но и лежать неподвижно было невыносимо: ноги ужасно затекли, любая поза казалась неудобной, да и голова неприятно побаливала. Резко приняв сидячее положение и откинув в сторону край одеяла, Мики опустила голову и замерла на несколько мгновений: ощущение сонливости не пропадало, а глаза всё ещё слипались от непонятной усталости. Перебрав пальцами непослушные пряди и мрачно отбросив идею собрать их в хвост, Томита приподняла широкую футболку за плечики и тряхнула головой, чтобы волосы попали под плотную ткань и не торчали в разные стороны. Свесив ноги с кровати, девушка отыскала взглядом тапочки и, потянувшись, встала. Походив немного по комнате, Томита ненадолго выглянула в окно и заметила серые дождевые тучи на небе. Хотелось солнца. Вздохнув с огорчением, неожиданно замерла, уловив странные звуки где-то неподалёку. Обычно в такое время в больнице стояла полная тишина. Прикоснувшись ладонями к двери, Мики прислушалась, заметив странный шум по другую сторону. Слегка надавив на ручку, девушка с осторожностью выглянула и, осмотревшись, но не найдя источника взволнованных криков, сделала несколько неуверенных шагов вперёд. И когда Томита закрыла за собой дверь и посмотрела налево, слова застыли поперёк горла: в расширенной части длинного коридора, где стояли диванчики и цветы, толпился медперсонал и вдруг мелькнул кусочек знакомого бежевого плаща. Страх неожиданно парализовал тело, вспыхнув так же быстро, как зажжённая спичка: картинки из прошлого пронеслись перед глазами, и всё чёткие, яркие, словно всё происходило всего несколько дней назад. Крики. Шум. Он. Томита зажмурилась, схватилась за волосы и неосознанно дёрнула их вниз, вскрикнув от боли. Хотелось бежать, но ноги не слушались. Она выпала из забвения, когда кто-то схватил её за предплечье и быстрыми шагами повёл за собой вперёд. — Мики-сан, Вы должны нам помочь! — раздался взволнованный голос медсестры, и Томита через силу открыла глаза, чтобы взглянуть на её лицо, исказившееся тревогой. — Ч-что случилось? — задыхаясь от волнения, спросила Мики, чувствуя как сердце захлёбывается в бешеном ритме. — Дазай-сан! Он… Уруми не договорила, она резко остановилась возле одного из диванов и, хватая воздух ртом, словно рыба, ткнула пальцем в сторону окна. Томита замерла, увидев странную и одновременно ужасную сцену, развернувшуюся перед её глазами. — Томита-чан, ты вовремя! Я как раз собирался проверить, достаточно ли здесь высоты, чтобы смерть наступила мгновенно! Дазай стоял на подоконнике, распахнув окно перед собой. По такому случаю он даже снял любимый бежевый плащ, небрежно бросив его на ближайший фикус. Его лицо выглядело довольным, совсем не соответствующим ситуации и взволнованным медсёстрам, окружившим его. Томита стояла неподвижно, всё ещё не в силах поверить в увиденное. Прошло несколько секунд, прежде чем её затрясло. Перед глазами вспыхнуло воспоминание о том роковом дне: телефон, табуретка, петля… Она прикрыла ладонью рот, чтобы приглушить крик. Дазай также не двигался с места, внимательно следя за выражением её лица. Такое же, как он ожидал. После смерти Оды он поставил себе условие: никогда не использовать жестокие методы без смертельной необходимости. Но это была она. Застоявшееся напряжение нарушил взволнованный голос одной из медсестёр. И она переживала не из-за выражения чистого ужаса, застывшего на лице Томиты, нет, её взгляд был устремлён совсем на другого человека. Как и всегда. — Мики-сан, мы не можем позволить ему спрыгнуть, Вы… Томита почувствовала злость, которая в одно мгновение включила сознание, словно по взмаху волшебной палочки. Страх утих, уступив дорогу более сильным эмоциям, контролировать которые оказалось слишком сложно. — Удачи, — она развернулась, бросив презрительный взгляд напоследок, и быстрым шагом направилась в сторону своей палаты. Дазай, переменившись в лице, мгновенно соскочил с окна, словно ничего и не происходило, и последовал за ней. — Томита-чан, ты так жестока! Неужели ты даже не по пытаешься отговорить меня? — жалобно проскулил он, надеясь, что не переигрывает и никто из медсестёр не бросится следом. Мики не ответила и не обернулась. — Что если я действительно умру? Она не ответила снова, захлопнув дверь прямо перед его носом. Дазай несколько раз дёрнул ручку, но, видимо, Томита держала её изнутри. Громкий стук заставил её съёжится, но не отступить. — Пожалуйста, открой, — настойчиво попросил Осаму, забыв про игривый тон. Тишина послужила ему ответом, но уходить было невыносимо. Он прислонился лбом к гладкой поверхности двери, чувствуя, как учащается дыхание, но не сказал больше ничего, смиренно ожидая хоть какого-нибудь отклика. — Прекрати издеваться надо мной! — вдруг закричала Томита, заставив его вздрогнуть. — Томита… — начал Дазай, но замолчал, когда услышал всхлипы за дверью. Он вспомнил ту самую ночь, когда впервые пришел к ней домой после того, как покинул мафию. Видимо, с тех пор ничего не продвинулось. А она так ничего и не поняла. — Тебе так нравится смотреть, как мне плохо? — дрожащий голос скрывал за собой слёзы. — Ах да, я и забыла, что нравится! Ему больше не нравилось. Но он молчал, не пытаясь сказать об этом. — Зачем ты напоминаешь мне об этом? Когда я почувствовала себя лучше! Последняя фраза поразила его как гром серди ясного неба. Почувствовала себя лучше… Значит, всё это время он ошибался, полагая, что Томита, испытывая жалость к самой себе, загонялась лишь глубже на дно. Эта жалость была не к себе, она была для… — Я хотел, чтобы ты вышла из палаты. По-другому ты бы не пошла со мной. В его словах была доля правды, но снова он не сказал главного. Так трудно оказалось сознаться во всём, когда обходные пути перестали работать, когда хитрость вышла ему боком и разрушила надежду на потепление. И вдруг Томита отпустила ручку, и дверь открылась сама собой. Он увидел слёзы в покрасневших глазах, которые смотрели по-прежнему с презрением и злостью. Совсем не так, как хотелось. Раньше Осаму добивался именно этого, так почему же сейчас результат совсем не радует его? Девушка попятилась назад и, не потрудившись даже сбросить тапочки с ног, упала на кровать, уткнувшись лицом в подушку и натянув одеяло до ушей, но тихие всхлипы и вздрагивание плеч остались заметны даже тогда. Дазай, стараясь двигаться как можно тише, прошёл в палату, осторожно присев на край кровати. Его рука застыла в воздухе, когда он мысленно остановил себя от попытки утешить Томиту. Она явно в нём больше не нуждалась. Но отчего-то хотелось бережно погладить её по спине и сказать что-нибудь глупое, зная, что ничего из этого не исправит ситуацию. — Ты совсем не изменился, Дазай Осаму. Он не ожидал, что Томита заговорит так скоро. Но она протёрла глаза ладонями и повернулась в сторону, противоположную от него, чтобы не чувствовать на себе тяжелого взгляда. — По-прежнему делаешь все для себя. Думал ли ты обо мне все эти три года? Вспоминал ли, что испортил мне жизнь? Очень сомневаюсь. Ты вспомнил обо мне, когда стало одиноко, потому что кто еще будет терпеть тебя? Зная твое истинное лицо, прошлое, кто примет тебя, затонувшего в чужой крови? Думал, попросишь прощения, поваляешься в ногах и счастье придет? А где ты был раньше? Когда умерла моя мать, когда меня преследовал ублюдок Акутагава? Дазай понимал, что отчасти она была права. Даже не так. По большей части. Он и сам не раз допускал мысль о том, что снова пытается использовать её. Неосознанно. Поэтому не сказал ничего, кроме двух стандартных заученных слов, которые репетировал перед зеркалом несколько часов. — Я сожалею. — Сожалеешь? — тут же подхватила Томита, почувствовав уязвимость в его голосе: — Что-то не припомню за тобой таких качеств, как умение сострадать другим людям. Сожалел ли ты, когда заставлял убивать и пытать, зная, что меня это сломает? Сожалел ли ты, когда угрожал убить тех, кто мне дорог, если я перестану выполнять твои хотелки? Или, может быть, ты очень сожалел, когда насиловал меня? Оправдываться не было смысла. Он и сейчас сожалел далеко не обо всём. Слова Оды не давали ему покоя, стало стыдно думать о таком, но эти мысли продолжали существовать, как их ни прячь от самого себя. Томита — единственное, что осталось и за что ещё можно зацепиться. Поэтому Осаму сделал вид, что пропустил её слова через сердце, но мимо ушей, чтобы просить об одном. — Дай мне шанс. Его взгляд наполнился решимостью, но Мики так и не повернулась, чтобы заметить это. Не поверила. Он бы и сам себе не поверил. — Шанс? Еще шанс свести меня в могилу? Санитары вытащили меня из петли. Соседи и сами не рады были, наверное, узнав, что не успела. — Они волнуются за тебя, — возразил Дазай сразу же. — Уходи. — Всего один шанс. — Меня тошнит от твоего жалкого вида. Снова игра на публику или ты действительно понял, что остался один? Ведь Ода-сан мёртв, а больше ты никому не нужен. Услышав знакомое имя, Дазай почувствовал укол в сердце, и руки начали дрожать. Спокойствие покидало его. И тогда он неожиданно подумал: вот ведь оно, живое напоминание о всех его грехах! Не лучше было бы избавиться от него, чтобы проклятое чувство неполноценности исчезло? Томита, сама того не ведая, знала все слабые места, но Осаму никогда не хотел, чтобы его воспринимали настолько чётко. — Хватит, — с трудом отмахнувшись от неприятных мыслей, холодно ответил Дазай. Но она не собиралась останавливаться. — Никому не нужен убийца вроде тебя. Как только ты осознал это, сразу приполз ко мне, потому что больше у тебя никого нет. — Прекрати, — его голос против воли наполнился злостью. Как умело Томита раскрывала его карты одну за другой! Не удивительно, ведь он сам ее этому обучил. Но на самом деле Дазай чувствовал, что она делает это не специально, не чтобы задеть его, отомстить. Это всего лишь защитная реакция сломанной психики. — Но знаешь, я не хочу тебя видеть. Можешь катиться, куда хочешь. «Она имеет право говорить так» — пытался убедить себя Дазай, но ее последние слова заставили его потерять над собой контроль. — Ода-сан не видел жестокости в том, чтобы помешать тебе убить меня. И теперь я просто существую, боясь даже наложить на себя руки! — Думаешь, он заступался за тебя, чтобы ты потом наложила на себя руки? — Дазай начал спокойно, но не выдержал долго, впервые не чувствуя необходимости подбирать слова и сдерживать собственный голос. — Думаешь, мне нравилось смотреть, как ты постоянно ревёшь над каждым трупом? Так ты думаешь обо мне? Без меня ты ничего не добилась бы! Всеми своими успехами ты обязана мне! Я научил выживать тебя, я подготовил тебя к жизни, без этого ты уже несколько лет как лежала бы в земле не нужная никому! Ты должна быть благодарна мне за то, что жива! Несколько месяцев я собирался прийти к тебе, переживал как тупой школьник, подбирал слова, чтобы ты выгнала меня, не дав вставить и слова? Я распинаюсь перед тобой так, как не делал этого ни перед кем, а ты просто воротишь нос! Я… Осаму почувствовал, что не может остановиться, прекрасно понимая, какие гадости льются из его рта. Большинство из них он не хотел говорить и не считал правдой. Но что-то вынудило его. Болезненное воспоминание об Оде? Злоба, вскрывшаяся от её небрежных слов о нём? Дазай не знал. Но хотелось встать и выйти наконец в это злосчастное окно. — Довольно, — холодно прервала его Томита. Осаму замер, медленно подняв голову. Она сидела спокойная, как будто не на неё вылились тонны грязи от человека, ни разу за всю жизнь не казавшегося таким искренним и открытым. В последний раз так горячо он спорил с Чуей много лет назад. — Я поняла. Теперь я понимаю тебя. Она нажала на кнопку возле кровати, и через несколько секунд в палату заглянула медсестра. — Я устала. Пожалуйста, покажите этому человеку, где выход.***
Как быстро всё пошло не так. Дазай почти пожалел о том, что решил воплотить в жизнь заранее провальную идею. Ничего из произошедшего не стало неожиданностью, но отчего-то на душе стало так мерзко и гадко. Предусмотрев множество аспектов, он упустил самый важный, и расплата наступила мгновенно. У неё и впрямь сломана психика. Метод, который работает на Ацуши, не работает на ней. Но бессмысленно винить Томиту в этом — причина и так слишком хорошо известна. Ни одна мысль из тех, которые Осаму пытался внушить девушке, не зародилась в её голове. Наоборот, все они исказились, испортив достигнутое и сломав восстановленное. Он хотел, чтобы Томита увидела всё со стороны. Спасла его и не позволила упасть. Чтобы она пережила свой страх перед прошлым и осознала ценность жизни. Пересилила ненависть и вернулась к прежней себе, той, которая протянула бы руку помощи даже ему. Чтобы поняла, что жалеть себя бесполезно. Нужно идти дальше и перешагнуть свой страх, потому что иначе смысл не найдётся, ничего не изменится. Дазай хотел вернуть её настоящую. И тогда вернётся он сам. Появится смысл в словах Оды. Но теперь он не сомневался, что сделал себя врагом номер один. Откуда только все эти слова родились в голове в тот момент? Так старался измениться, но стоило задеть за живое — не выдержал. Прошлое не отпускало его, такое ничем не замазать и не вырезать. Каждую ночь он просыпался в холодном поту, а днём продолжал делать вид, что ничего не происходит. И все вокруг действительно думали, что не происходит. А она парой фраз выбила из колеи, напомнила о монстрах, всё ещё живущих внутри. Эти твари не сдохли, они продолжали будоражить память, пытаясь вернуть к первоначальному тёмному пути, и сопротивляться им невероятно сложно. Теперь не осталось сомнений. Рядом с Томитой Осаму чувствовал себя уязвимым. В Агенстве ничего не составляло труда дурачиться и играть роль беззаботного идиота, никто не замечал его скрытых мотивов, но стоило ступить за порог проклятой больницы, весь энтузиазм как рукой снимало. Он не хотел возвращаться к прошлой жизни, не хотел вспоминать про ту боль, которую едва пережил после смерти друга, несколько месяцев упиваясь алкоголем в гордом одиночестве. А Томита одним существованием воскрешала всё плохое в нём. Нынешняя Томита. Можно ли вернуть её? Дазай много раз собирался бросить всякие попытки. Лучше помочь многим, чем одному, тому, кто отказывается от помощи. Но Ода никогда не согласился бы с ним. Натянув дежурную улыбку, Осаму влетел в офис, оторвав от дел всех присутствующих одной короткой фразой, которая повергла несчастных детективов в полнейший шок. — Я влюбился! Минута напряжённой тишины. — Что? — Куникида посмотрел на него, как на полнейшего идиота, в тайне надеясь, что ослышался. — Я влюбился! — чуть тише повторил Дазай, театрально вздохнув, и после добавил: — Но не знаю, как завоевать внимание девушки! Этот план просто обязан был сработать. — А, снова твой бред, — обречённо вздохнул Куникида, вернувшись к просматриванию отчётов. — Займись уже чем-нибудь полезным! — Но я не могу думать ни о чём, кроме неё ~ Доппо лишь небрежно махнул рукой в ответ, всем своим видом демонстрируя отказ от помощи. Он давно успел привыкнуть к бредовым замашкам напарника, которые никогда ещё не заканчивались хорошо, поэтому старался просто не обращать внимания. Почти на каждый случай в его арсенале были припасены соответствующие извинения, а остальное мало поддавалось контролю. Если Дазай чего-то вобьёт себе в голову — его трудно переубедить, а значит, мысли об этом — напрасная трата времени. Но Осаму не рассчитывал на помощь Куникиды с самого начала — он был лишь приманкой для более подходящей кандидатуры. — Дазай-сан, Вы… Осаму ждал этого момента с тех пор, как открыл входную дверь. Зловеще улыбнувшись, он многозначительно окинул взглядом Ацуши, подобравшись к нему ближе, и заговорщически подмигнул. — Ацуши-кун, вы с Кёкой-чан ведь поможете мне, а? ~ Накаджима заметно напрягся, не в силах распознать подвох в словах наставника, но отказаться так просто в очередной раз не смог. Вечером, когда почти все сотрудники агенства разошлись по домам, он всё же нашёл в себе храбрость задать вопросы, которые не давали покоя весь день. — Разве я могу чем-то помочь? — смущённо пролепетал Ацуши, неловко переминаясь с ноги на ногу. — У меня и девушки… никогда не было. Он слегка покраснел, как будто сказал нечто постыдное и неприличное, но Дазай, к большому удивлению, не стал поддразнивать его из-за этого. — Ничего такого, с чем бы ты не справился! — радостно заявил Осаму, и глаза его засияли восторгом. «Вы про Акутагаву и Фицджеральда то же самое говорили, » — мрачно подумал Ацуши, занервничав только сильнее. Ему вдруг стало очень интересно, что это за девушка такая? Очаровала наставника, так он ни разу за день и словом о двойном самоубийстве не обмолвился. А ведь ни одна дама без этого предложения от него ещё не уходила. По крайней мере за то время, пока Ацуши находился рядом. Размышления прервал сам Дазай: он неожиданно резко наклонился к уху Ацуши и, показательно оглядевшись по сторонам, прошептал несколько коротких фраз, которые в один момент вогнали в краску несчастного паренька. — Д-Дазай-сан! Вы шутите? — уклончиво возмутился он, отскочив в сторону, будто ошпаренный. — М-мы ведь с ней даже не знакомы! Вдруг она испугается или поймёт неправильно? — Поверь мне, хуже уже не будет! Накаджима и раньше догадывался, что его наставник — страшный человек в душе, но чтобы так откровенно в этом сознаться!***
Голова адски болела, тело ломило от усталости, хотя весь день Томита провела лёжа в постели, не отвлекаясь даже на разговоры с врачом и медсестрой. Ничего не вспоминалось. Ничего не думалось. Страшное спокойствие, наполненное не умиротворением, а безразличием ко всему. Иногда хотелось заплакать, но не плакалось. Слёзы не текли по щекам, сколько бы она не пыталась выдавить их из себя. Следы от иголок неприятно ныли, а в некоторых местах проступили синяки, но к вечеру самочувствие немного улучшилось. Совершенно неожиданно появился аппетит — организм требовал пищу, чтобы набраться сил. Томита старалась сохранять голову пустой, в отличие от желудка. Никто из посторонних не заходил в палату уже целых два дня. Он не заходил. Мики почти не заметила, как пролетело время, словно пролежала двое суток в полном забвении, уподобившись живому трупу, не требующему ни еды, ни развлечений. Она просто спала, а когда не могла уснуть — лежала с закрытыми глазами. Никогда раньше Томита не приходила ужинать в столовую — там всегда было слишком много людей. С недавних пор шесть человек для неё — уже много. Девушка отвыкла от общества, опасалась его, да и постепенно переставала в нём нуждаться, но проклятая медсестра не занесла еду в палату, как делала до этого всегда, и Мики была уверена, что специально. — Ужин сегодня очень вкусный, правда? Томита обернулась, услышав приятный голос по правую сторону от себя. Прямо перед ней стоял высокий парень с очень бледной кожей. На вид ему — не больше двадцати, и он совсем не был похож на японца. Короткие светло-русые волосы неряшливо торчали в разные стороны — явно после долгого лежания на подушке. Зелёные глаза напомнили Томите цвет молодых весенних листьев — не слишком насыщенный, но выделяющийся. Его лицо было расслабленно, губы тронулись в тёплой улыбке, подобной которой девушка не видела очень давно. Такая искренняя доброжелательность — отчего-то сердце сильно кольнуло, словно всё это она уже видела раньше… в зеркале. — У тебя не занято? — почувствовав лёгкое смятение из-за повисшего молчания, спросил незнакомец, аккуратно поставив поднос на край стола напротив Томиты. Опомнившись от размышлений, Мики взволнованно помотала головой. — Нет, ты можешь сесть! — чересчур эмоционально ответила она. — Я всё равно уже ухожу! Томита подвинула почти полную тарелку с едой ближе к себе, чувствуя стыд и неловкость. Обманывала она всегда плохо. Хотелось просто побыстрее уйти, сбежать. Томита из прошлого наверняка не растерялась бы и даже придумала тему для разговора, но не теперь. Не теперь, когда разговаривать вдруг стало страшно, а люди вокруг казались фальшивками, таящими недобрые намерения. В их первую встречу Дазай тоже показался ей милым. Он тоже улыбался. Он тоже говорил о ерунде. — Меня зовут Мицунари. Хотя я не уверен, что так и есть на самом деле, — он неловко почесал затылок, смутившись от своих слов, которые посчитал глупыми. — Тебе покажется это странным, наверное, но я точно не знаю своего имени. Так уж вышло. Извини, если я много болтаю! Такая яркая улыбка. Неужели он тоже может оказаться зверем? Томита боялась. Всё внутри твердило — отворачивайся и беги, и только лишь сердце умоляло остаться. Но она решила потерпеть совсем капельку. Пропустить через холодные стены разума совсем немного былой наивности. — Мики Томита. Приятно познакомиться. Она не смогла выдавить из себя улыбку, как бы не пыталась.***
Тишина больничной палаты встретила её приступом тошноты. Не успев даже ударить пальцами по выключателю, Томита распахнула дверь уборной и, с трудом добравшись до унитаза, наконец перестала сдерживаться. Рвота не прекращалась несколько минут, и за это время вместо остатков пищи начала выходить вода, смешанная с желчью. — Почему? — вопрос сам собою сорвался с губ. Она была рада, что не видит отражение в зеркале. Сил совсем не было, даже чтобы просто подняться на ноги. Даже чтобы закричать. Мики дышала редко, боясь, что приступы возобновятся, но из-за недостатка кислорода кружилась голова. Чудом дотянувшись до держателя для полотенец, Томита схватилась за него, помогая себе встать. Но тело отказывалось подчиняться, как будто больше не принадлежало ей. Паника захватила разум. Стало страшно, как никогда раньше. Но не надолго. Темнота в глазах словно выключила мозг, и девушка потеряла сознание, упав на холодный пол.