Ты знаешь, Боже, мой удел: Всё, что в жизни я хотел, Я должен сам, По частям Собирать, не зная боли.
— Я вспомнил! — звонкий голос перевернул всё с ног на голову. — Меня зовут Роберт Ладлэм! Томита вздрогнула от неожиданности, совсем не понимая смысла происходящего. Она словно вросла в пол, не имея возможности пошевелиться и сказать хоть что-нибудь из-за шокового состояния. В темноте не сразу удалось узнать Мицунари, который отчего-то выглядел восхитительно радостным, как будто исполнилось его самое заветное желание. Парень, не подумав даже щелкнуть выключатель, в полутьме захлопнул за собой дверь и пробрался в середину комнаты, будто отсутствие света совсем не мешало ему двигаться. — Мицунари-кун, что происходит? — пересилив неловкость, сковавшую внезапно севший голос, спросила Мики. Ей не удалось разглядеть выражение лица собеседника в тот момент, но она догадывалась. что он широко улыбается. И на этот раз вряд ли скрывает за счастливым видом страх или растерянность. — Я же говорю, меня зовут Роберт! — радостно воскликнул парень. — Я вспомнил всё, не только своё имя! — Может, ты хотя бы присядешь? — Томита, — он схватил её обеими руками за плечи, приблизив лицо на ничтожно малое расстояние, — я не знаю, что произошло, но я чертовски благодарен тебе! Зелёные глаза горели восхищением и благодарностью, как будто даже светясь в темноте, словно у кошки, но Томита не понимала, чем же так помогла ему. — Погоди, может, ты хотя бы присядешь? — растерялась девушка, не зная, как реагировать на внезапный всплеск похвалы. За многие годы, проведённые в мафии, она не слышала добрых слов почти ни от кого. Притворные дежурные улыбки, скупые рукопожатия и приветствия — всё это нисколько не грело душу, лишь утяжеляя огромный камень переживаний и сожалений, лежащий на ней. — Хорошо, — не стал возражать Роберт. — Сейчас я сяду и расскажу тебе всё! Он и правда сел на кровать рядом с Томитой, сократив расстояние до минимума, растеряв былую застенчивость и робость. Жар чужого тела сбивал с мыслей, но темнота в комнате скрыла необычно яркий розовый оттенок на девичьих щеках. Так странно. Мики испытывала волнение как обычная школьница, впервые оказавшаяся близко к объекту воздыхания, но была уверена, что всякие подобия влюблённости, романтизированные и приукрашенные юношеским возрастом, давно покинули её сердце. Она в свои двадцать три года уже успела очерстветь и испортиться. Поэтому Томита хорошо понимала чувство, заставившее её покраснеть и нервно вздрагивать при каждом неловком движении Роберта: одна из форм страха, зародившегося несколько лет назад. Боязнь прикосновений. — Как я уже говорил, меня зовут Роберт Ладлэм. Наверное, прозвучит безумно, но я одарённый. Моя способность называется «Идентификация Борна», и она позволяет стирать воспоминания, — взгляд, некогда светящийся оптимизмом, потускнел, когда встретился с лицом Томиты, отражающим замешательство. — Но способность вышла из-под контроля, и принялась уничтожать всё подряд. В результате я забыл абсолютно всё, кроме базовых знаний о мире и изученных навыков. Понимаю, для тебя это звучит как полнейший бред… для тебя эти слова вряд ли значат хоть что-то. Томита едва успела раскрыть рот, как Роберт, вздрогнув, вновь схватил её за руки и легонько потряс, мешая говорить. В тот момент он напоминал ребёнка своим поведением и не замечал тяжёлого дыхания рядом и потерянного взгляда, утонувшего в синеве широко раскрытых глаз. — Но это правда! Я не сошёл с ума! Его голос, вернувшийся к прежней интонации, действовал успокаивающе. Мики очень хотелось утешить Ладлэма, рассказав, к какой организации она принадлежит на самом деле и насколько «прекрасно» там обстоят дела, но вовремя вспомнила об Акутагаве, который, верно, не побрезгует оторвать ей голову в таком случае, как и обещал давным-давно. Томита медленно накрыла мужские ладони своими и аккуратно отстранила их от себя, попытавшись изобразить некое подобие смущенной улыбки, хотя на самом деле кожа всё ещё пылала после его прикосновений. Сомнений быть не могло: Роберт был искренен. Забвение и потеря чувства принадлежности к реальному миру принесли так много боли, выводя из состояния равновесия. У него, наверное, были действительно прекрасные воспоминания, которые не допустимо терять, и каждый раз он боролся за них, пересиливая страх и отчаяние. Действительно сильный человек. Не как она. Обидится ли он, услышав вопрос, зародившийся в ней ещё с момента их знакомства? Томита всегда плохо читала людей. Когда-то в прошлом. Но теперь знала: если хочешь узнать что-то, попытайся сначала просто спросить. Вот почему, слегка склонив голову, словно не доверяя занавеси темноты, она решила пойти по самому короткому пути — напрямую. — Скажи, Роберт… Ты ведь можешь стереть плохие воспоминания? Какой ответ нужен был ей на самом деле? Томита не решила. В ней по-прежнему яростно бились две стороны, но не чёрная и белая, нет, они обе были серыми, но по-разному. Если этот парень и впрямь способен на подобное, поможет ли он забыть всё? Нет, не так. Поможет ли потеря воспоминаний избавиться от страха и обрести веру в будущее? — Кажется, я понимаю, что ты хочешь спросить… — Роберт печально улыбнулся. — Ты о том человеке, который причинил тебе боль? Томита коротко кивнула. И он неожиданно отвернулся. — Мне жаль, но ничего не выйдет. Я могу стирать только те воспоминания, которые связаны со мной. Вот и всё. Такого и стоило ожидать. Она опустила голову на его плечо, сильно зажмурившись, чтобы сдержать слёзы. Ей было уже не так страшно прикасаться к чужому телу, отчаяние притупило все остальные ощущения, затмив их своей неопределённостью. Роберт привык наблюдать такое. В конце-концов, Томита была далеко не единственной, кто надеялся заглушить боль одной лишь способностью. Это не постыдно, не глупо, но так невыносимо печально. Он не знал, как может помочь. Даже если бы дар действительно был способен стирать любые воспоминания, стал бы использовать его на других? Роберт слишком хорошо понимал: на каждое действие существует противодействие. Вот почему он ненавидел собственную слабость и не хотел, чтобы ею заразились другие. — Так ли тебе это надо? — его голос звучал уверено, несмотря на полнейший переполох в мыслях. — Плохие воспоминания не менее ценные, чем хорошие. Они тоже часть тебя. Подумай, стала бы ты той, кто ты сейчас есть, исчезни всё в один момент? Роберт знал, что привёл плохой аргумент. Томита слегка повернула голову. Вытерев руками слёзы, она приблизила своё лицо почти вплотную, ища в глазах Ладлэма следы неудачной шутки. — Понимаешь, мне нечем гордиться, — по спине пробежал холодок от её холодного тона. — Я едва не попала в психушку, по-моему, любой исход был бы лучше этого. И с ней невозможно было поспорить. Говорить о ценности жизни с человеком, пытавшимся распрощаться с ней, но так и не сумевшим, виделось необычайно глупой затеей. Но лицо Томиты в тот момент пугало: она напоминала загнанного в угол раненого зверя, знавшего, что спасения не будет и помощь не придёт. Хотя помощь всегда была рядом. — Я тоже боюсь, Томита. Даже сейчас. Роберту казалось, что он сидит перед ней с обнажённой душой, оставленной без намёка на защиту. Но в конце-концов, он тоже был обычным человеком, который больше всего на свете жаждет одного — исполнения собственных желаний, эгоистичных, но скрытых под пеленой настоящей доброты. — Я боюсь, если снова лягу спать, моя память вновь исчезнет. Жизнь без воспоминаний пуста. Пуста. Он не чувствовал себя живым, когда блуждал среди незнакомых людей, слушал чужие имена и делал непривычные вещи. Но Томита помнила свою жизнь, иногда даже чересчур подробно, и всё равно казалось, что стоит только постучать по голове, как внутри отзовётся эхо. В комнате стало совсем темно и нестерпимо душно, но никто не хотел открывать окно. Им обоим было слишком холодно. Даже прижавшись друг к другу. Даже чувствуя дыхание на щеках. Сквозняк в душе заставлял тело трястись и сжиматься. За окном стих ветер, и ветви деревьев больше не шумели. — Не исчезнет, — вдруг сказала Томита. — Но даже если исчезнет, я вновь верну тебе её. — Вернёшь? — недоверие невидимыми волнами исходило от Роберта. Мики забралась на кровать с ногами, сев ровно напротив, и положила ладони на его щёки. Неприятное чувство било тревогу и хотелось поскорее отстраниться, но Томита знала, что так нужно. — Если во всём виновата твоя способность, должно быть, я обнулила её, когда Акутагава испугал меня в парке. — Акутагава? — как загипнотизированный повторил Ладлэм, боясь шелохнуться. — Парень мой, — Томита поморщилась, словно подумала о чём-то неприятном, но вскоре вновь стала серьёзной, пугая решительностью и собранностью, отражёнными в пристальном взгляде. — А-а-а, — понимающе кивнул Роберт, чувствуя себя идиотом. — Тот загадочный человек… он выглядел очень злым. Мики проигнорировала его замечание. — Я тоже одарённая. Если ты захочешь, я могу остановить действие твоей способности утром ещё раз, тогда память снова вернётся, даже если после сна ты забудешь всё. — Это твоя способность? — снова удивился парень. — Обнулять другие? — Да, но только на три часа. Выходит, он зря боялся. Рассказать о случившемся Томите было правильно, вовсе не эгоистично. Но чувство вины разъедало сердце. Роберт боялся признаться себе в одном: ему мало трёх часов. Три часа… это не то, что может спасти его. — Я… я не хочу ничего забывать… — зелёные глаза на несколько секунд сверкнули безумием, — даже во сне. Мне так страшно, и я ничего не могу поделать! Ничего не может поделать. Это чувство Томита много раз испытала на себе, не отыскав помощи ни в ком. Она помнила, как кричала от отчаяния, когда единственный глоток свежего воздуха оказался перекрыт: Ода погиб. Сначала Мики думала, что в этом виноват он — Дазай. Очередные безжалостные манипуляции и умело замаскированная ложь. Но лишь только взглянув в его глаза, потерявшие искры азарта и коварства, она поняла, что чувствует удовлетворение. Было противно от самой себя: Томита никогда не желала смерти Сакуноске, но выражение боли, которую не получалось скрыть, на лице Дазая заставило ощутить себя отомщённой. Хотелось ударить себя чем-нибудь, чтобы опомниться от поганых мыслей, одолевших голову. Неужели всё правда? Чернь в сердце, заселённая Осаму, разрослась и теперь пыталась подчинить сознание. Люди такие порочные и несовершенные. Как он и говорил. Но Дазай всегда лгал. — Ты можешь остаться со мной, — решительно объявила Томита. — Каждые три часа я буду использовать свою способность, и ты ничего не успеешь забыть. Она старалась не думать, зачем решила помочь человеку, которого знала лишь пару дней. В конце концов, он тоже мог оказаться лжецом. Но ответ давно лежал в голове. Томита хотела доказать самой себе, что Дазай был не прав. Он просто жалкий лгун, запутавшийся в собственном вранье. Да, определённо так. — Ты правда готова на такое ради меня? Томита отстранилась и подвинулась ближе к спинке кровати, облокотившись на неё и положив одну из подушек на колени. Бросив невозмутимый взгляд на Роберта, она похлопала по белой наволочке. — Можешь поспать эту ночь спокойно. Роберт медленно наклонился и осторожно, боясь показаться наглым и невоспитанным, положил голову на колени Томиты, не решаясь закрыть глаза и провалиться в долгожданный сон.Токио, три часа ночи.
***
Ты поймёшь — Снова ложь. Это зло съедает душу. Сгустились тучи, Так будет лучше.
— Томита-чан, — Дазай тихо присаживается рядом и ласково кладёт ладонь на её спутавшиеся короткие волосы. Она давно не укладывает их, не собирает в хвостик — ей уже всё равно. Нет ответа. Всхлипы не прекращаются, тело не перестаёт дрожать, и Осаму теряется. Он умело манипулировал сознанием многих, доводя их до состояния полного развала на грани неосознанного сумасшествия, но, как собрать разбитого человека заново, представлял плохо. В подобном навыке не было нужды. В конце концов, всё, чего хотел Дазай, — познать людское несовершенство, вытащить из них подлинную личину, прячущуюся в коконе доброты и милосердия. Яркий свет раздражал его глаза, привыкшие существовать под покровом ночи. Он не знал, почему решил уступить принципам. Ради одной подчинённой, которую изначально пометил лишь как очередной интересный экземпляр, совершенно не вписывающийся в мрачные стены Портовой Мафии. Дазай снимает с себя чёрный пиджак и лёгким движением накидывает его на плечи Томиты.Нет. Всё было не так.
— Томита-чан, посмотри на меня, — его голос не отдаёт холодом, но девушка всё равно сжимается от страха и медленно поднимает голову, принимая просьбу за приказ. Её заплаканные покрасневшие глаза тонут в напряжении, словно видят перед собой чудовище, намеревающееся вынуть душу и растоптать её. Дазай невесело улыбается. — Нет причин плакать, — с мягкостью говорит он, плавно перемещая потеплевшую ладонь на девичью щеку, но Мики по-прежнему смотрит с недоверием и отвращением, которое пытается скрыть, боясь последствий.Там был не он.
Осаму осторожно прижимает Томиту к себе, и руки неосознанно гладят её спину в успокаивающем жесте. Мики не пытается вырваться и неожиданно расслабляется в крепких объятиях. Дыхание постепенно восстанавливается и приходит в норму. Тонкие пальчики сжимают края пиджака возле груди.Там был другой человек.
Посидев ещё несколько минут, Дазай осторожно подхватывает её на руки и медленными шагами направляется по тёмному узкому коридору к лифту.Другой человек помог ей справиться с отчаянием.
Сон вдруг обрывается. Картинка вокруг рассеивается и превращается в всепоглощающую пустоту, в которой обитает множество голосов. Один из которых слишком хорошо знаком Осаму. Дазай вздрагивает во сне, крепче сжимая подушку под головой. Его дыхание учащается, превращаясь в беспорядочное чередование вдохов и выдохов, несогласованное с потребностью в кислороде. Капельки пота проступают на теле, и в недавно проветренной комнате вдруг оказывается слишком душно и жарко даже без пледа и одеяла. Стакан для воды, стоящий на тумбочке рядом с кроватью, давно пуст, пора было догадаться заменить его на кувшин или даже таз, чтобы после каждого неприятного пробуждения посреди ночи ополаскивать разгорячённое лицо.«Ты такой странный человек, Дазай…»
Ода был самым частым гостем в его кошмарах, но играл в них всего лишь роль жертвы. Не он был мучителем, нет, даже во сне этот человек не пытался навредить или проявить обиду. В такие моменты Сакуноске казался таким реальным, настоящим, словно пуля никогда не попадала в него, словно ничего не изменилось.«Пытаешься уничтожить человека, который тебе дорог».
Но конец всегда оказывался один. Дазай уже и не помнил всех вариантов гибели лучшего друга на его глазах, их снилось так много, такое разнообразие. Но у всех была одна общая черта: Осаму никогда не мог спасти его. Даже зная возможные концы, врагов, проигрышные ситуации — каждый раз происходило что-то новое, потрясающее его разум простотой и ужасом одновременно. Судьба, которую не изменить. И снова Дазай просыпается, резким движением сев в постели. Кудрявые волосы на его голове в таком же беспорядке, как и мысли. И зачем только он вообще просыпается снова и снова каждое утро, зная, что никому в этом мире по-настоящему больше не нужен? Ребята из Агенства, знакомые в городе… у них у всех есть кто-то ещё. Один из многих… Почему шальная пуля до сих пор не нашла его сердце? Почему оно бьётся, как и всегда? Слёзы сами собою стекают по тёплым щекам, и Осаму не может остановить их, сколько бы усилий ни прилагал. Жутко больно и запредельно разрушительно. Он ещё мог поддерживать здоровый вид и тёплую успокаивающую улыбку, когда находился среди людей, но наедине с самим собой было слишком тяжело, слишком безнадёжно. Поверил бы Ода глазам, если бы увидел его в таком состоянии? Разговор по душам оказал совсем не такое влияние, как ожидал Дазай. Как он и думал, искупить грехи — не такая уж простая задача, с которой можно справиться за пару недель. Осаму не знал, поняла ли его Томита на самом деле, зародилось ли в её голове осознание или хотя бы малейший намёк на просветление: она хотя бы не прогнала его, и это должно было стать огромным достижением. Но не стало. Дазай чувствовал себя выжженным изнутри позорной слабостью, глупой открытостью и незащищённостью. Раскрыл перед ней все карты, и теперь девушка знала, какими ходить, чтобы загнать противника в угол и мучительно медленно свести с ума, как когда-то делал он сам. Осаму попрекнул её тем, что она не умеет задавать вопросы, но сам точно так же ходил вокруг да около. Самый главный вопрос, который постоянно крутился в голове, так и не прозвучал, запрятанный в глубины разума, где никто до него не смог бы докопаться. Как бы поступил Одасаку на его месте? Дазай знал ответ слишком хорошо, но была одна загвоздка: он не Одасаку. И никогда им не станет. Поэтому Осаму нужно знать другое.«Ты сможешь когда-нибудь простить и принять меня?»
Как будто язык повернётся так легко. Это было почти позорно, как будто он поднимал вверх руки в сдающемся жесте, выставлял белый флаг и капитулировал. Так страшно и напряжённо доверять сердце человеку, который не постесняется растоптать его и отбросить, словно ненужную бракованную вещь.«Или мне стоит отступить?»
***
В баре было не так много народу. Как и всегда. Анго вновь заперся наедине с кучей скучных бумажек, не удосужившись даже открыть дверь или хотя бы внятно отозваться. Дазай не слишком рассчитывал на его присутствие, но всё равно остался огорчён. Действовать на нервы Сакагучи всегда было бесценно. Ода выглядел хмурым, совсем не расслабленным даже после бокала вина. Обычно он заказывал что-то пооригинальнее, но в тот вечер явно пребывал не в духе. Непривычно было видеть Сакуноске таким, и Дазай почувствовал лёгкое волнение, которое поспешил скрыть за глупой улыбкой, оставшейся без всякого намёка на внимание. — Эй, Одасаку, у тебя умер кто? — надувшись, пробормотал Осаму, изобразив оскорблённый вид. — Чего такой кислый, а? Мужчина несколько секунд помолчал, размышляя над чем-то. — Я сегодня видел Томиту. Она плакала в углу тёмного коридора, ведущего к подземным камерам. Дазай облегчённо вздохнул: камень упал с души. — Томита? — удивлённо повторил он, притворившись, что пытается вспомнить странное имя. — А, Точно! Я сегодня поручил ей кое-что, но ты не волнуйся, для неё это пустяки! Осаму засиял дурацкой улыбкой, от которой Сакуноске нахмурился лишь сильнее. — Она плакала, Дазай. Это явно не пустяки, — строгость в его голосе вызвала ощущение неловкости. — Она всегда плачет, — небрежно махнул рукой Осаму, вернувшись к разглядыванию бокала с разноцветным коктейлем. — Не обращай внимание. Ода тяжело вздохнул, понимая, что пользы от дальнейшей беседы не будет. Но не смог промолчать. — Зачем ты её мучаешь? Найди кого-то более подходящего. Разве не видно, что она не создана для такой жизни? В чём твоя выгода? — Выгода? — задумчиво протянул Дазай. — Мне просто привычно, когда Томита-чан рядом. Мы с ней полные противоположности, это так вдохновляет! Ода решил идти до конца, ещё когда только услышал жалобные всхлипы в конце коридора. — Враньё. Он знал, что не в праве указывать одному из уважаемых людей Портовой Мафии, в то время когда сам был никем. Но иначе не мог. Дазай долго рассматривал его сосредоточенное лицо, словно анализируя и считывая эмоции. Длинные пальцы постукивали по деревянной поверхности бессмысленный мотив. Но неожиданно он потерял напряжённый вид, вновь нацепив на себя излюбленную маску дурачка. — Ну да, вообще-то ты прав, — развёл руками Осаму. — У Томиты интересная способность, если её правильно обучить, она сможет принести Портовой Мафии много пользы. Только подумай: обнуление способностей в радиусе пяти метров. Одновременно столько противников останутся безоружными. И для этого ей не нужно касаться одарённых. На три часа они превратятся в беспомощных котят, какой бы сильный дар у них не оказался. Разве не круто? Голос Дазая казался таким воодушевлённым, что Ода готов был ему поверить. Но ни один из прозвучавших аргументов не походил на достойное оправдание тому, что увидел Сакуноске всего несколько часов назад. Он вспомнил, как Томита сжимала его пальто, сильнее кутаясь и прижимая плотную ткань к телу, точно ища в ней защиты. Он вспомнил, как она обняла его в ответ, не задумавшись ни на секунду. Он вспомнил, как забрал её и на руках донёс до свободной комнаты, чтобы дать время прийти в себя. — Она умрёт от отчаяния быстрее, чем обучится, — не скрывая недовольства, произнёс Ода. — Разве нельзя быть более гуманным? — Гуманным? — зловещая ухмылка озарила губы Дазая. — Одасаку, напомни, где мы находимся? — его хитрые глаза сузились в предвкушении: — Портовая Мафия. Никто не будет относиться к ней здесь гуманно. И она должна быть к такому готова, чтобы выжить. — Простые люди справляются как-то. Да и я не многим отличаюсь от неё. Но Ода не был для него простым человеком. — Ты ведь просто хочешь спасти её? — печально улыбнувшись, спросил Дазай, растеряв нотки жестокости в голосе. — Почему? Он не хотел слышать ответа. Это должно было быть чем-то фантастическим в его понимании. Стул вдруг начал казаться жутко неудобным. — Ты такой странный человек, Дазай… — простая фраза звучала для Осаму как издёвка. — Она ведь… нравится тебе? — Ода поднял голову, впервые за весь вечер едва заметно улыбнувшись. Дазай замер. Что он должен был ответить на такой вопрос? Губы искривились в непонимании, но быстро растянулись в привычной улыбке. — Ну конечно, Одасаку. Стал бы я обучать её, если бы не испытывал симпатии? — он и не надеялся, что его ответ примут, чувствуя как растёт желание соскочить с места и избежать неприятного разговора. — Я не об этом, Дазай. Ты же всё понял. Его постепенно загнали в угол. Дазай не любил быть пойманным незапланированно. — Ха, — он напряжённо вздохнул. — Ты имеешь в виду, испытываю ли я к ней чувства? - секундная пауза, вызванная желанием увидеть реакцию собеседника. - Сожалею, но мне не с чем сравнить. Я не уверен, что когда-либо испытывал какие-то тёплые чувства вроде любви. Любовь к сестре… любовь к другу… любовь к девушке… ничто из этого не похоже по описаниям на то, что творится в моей душе. Скажи, Одасаку… может ли быть, что я бракованный? Но Ода промолчал. — Я хочу, чтобы её свет погас, потому что мне больно смотреть сквозь него. Поверь, ей так будет лучше. Ода промолчал снова. Может быть, Дазай всё-таки был сумасшедшим?***
Роберт проснулся от шума за окном — как будто кто-то постучал о стекло несколько раз. Но открыв глаза, он не заметил ничего подозрительного и необычного. Рассвет уже наступил. В палате стояла умиротворяющая тишина, от которой тело вновь расслабилось и приготовилось окунуться в мир сновидений. Томита выполнила своё обещание. Минувшая ночь не принесла кошмаров и безграничной пустоты, в ней больше не было незнакомых лиц, странных голосов и страха потерять всё. Ни одно воспоминание не разрушилось под воздействием способности, каждое осталось целым и неискажённым. Как же ему так сильно повезло? И повезло ли? Раньше Роберт не верил в счастливые случайности, но происходящее не могло называться никак иначе. Осталось лишь узнать, как много вещей произошло, пока у него отсутствовала память. Мысль о проваленном задании мгновенно ударила в голову, задев душевное равновесие. Босс наверняка не доволен. Но всё это потом. Реальность казалась слишком прекрасной для продолжения. Время, верно, близилось к пяти часам утра, а это означало, что утренний обход не за горами. Будет неловко, если они с Томитой попадутся на такой смущающей и неоднозначной ситуации. Её парень явно не станет добрее. — Томита-чан, — тихо зовёт Ладлэм, наклонившись к застывшему в спокойствии лицу Мики. — Просыпайся, Томита-чан. Она что-то неразборчиво пробурчала, дёрнув ногой, но всё же открыла глаза, с трудом разлепив их, словно веки неожиданно потяжелели в несколько раз. Потянувшись, разминая плечи, девушка села, словно не замечая постороннего присутствия рядом. Заспанный взгляд метался по комнате, растерянный после нежеланного пробуждения. — Томита-чан, доброе утро! — подождав, пока Мики придёт немного в себя, сказал Роберт. — Извини, что вчера потревожил тебя. Ты, наверное, не выспалась. Он дотронулся до её плеча. Томита ойкнула, несильно вздрогнув от неожиданности. Сонные глаза расширились в изумлении. — А ты… ты кто? Роберт почувствовал, как его сердце упало.