Но в глазах утро нового дня Успокоит меня и вытрет слёзы. Для чего меня носит Земля? Зачем нужен я? Всё так серьёзно.
Томита чувствовала, что теряет связь со своими настоящими эмоциями. Желание возвращаться домой медленно угасало с каждым новым шагом, кажущимся великой вечностью, за которую можно успеть усомниться во всём, даже в собственном имени. Слишком много сомнений рождалось в голове, и все они создавали едва заметную обычному глазу завесу тревоги и непонимания: боятся не всегда страшно, страшно, когда толком не знаешь причины страха. Словно внутри живёт нечто неизведанное и неясное, которое жаждет ввести в привычку трястись в исступлении. Дазай по-прежнему шёл рядом, но его давящая аура, которую Мики постоянно ощущала прежде и боялась, становилась всё менее заметной. Она не исчезла полностью, но волнение о собственных переживаниях затмевало даже такие серьёзные вещи. Томита испытывала почти болезненный страх, думая о той самой комнате, где наверняка всё ещё находились остатки наскоро сооружённой петли, покрывшейся толстым слоем пыли, и повсюду валялся мусор, который не убирался месяцами. Казалось, стоит лишь пересечь порог квартиры, эмоции и навязчивые мысли тотчас вернутся, накинутся, словно стая диких голодных собак, на свою жертву, и тогда она точно не выдержит, сломается окончательно, потеряв найденное успокоение в стенах больницы. — О чём думаешь, Томита-чан? Мики вздрогнула от неожиданности. — Ни о чём. Дежурный ответ не удовлетворил Осаму, но он решил оставить навязчивость до лучших времён. В конце концов, не трудно было самому догадаться. — Я вспомнил кое-что важное, — желание создать интригу проскользнуло в его голосе. Томита переключила на него всё внимание, но Дазай продолжил смотреть лишь вперёд, словно не заметив на себе пристального взгляда, и прибавил шагу. — В твоём доме произошли некоторые перемены. Нам стоит вечером прогуляться до ближайшего магазина. Я думаю, когда мы доберёмся до двери, ты поймёшь, о чём речь, — он так и не обернулся, чтобы проверить, успевает ли за его темпом девушка, делая голос ещё более несерьёзным, чем обычно. — Ты выбросил мои вещи? Без разрешения? — с ходу возмутилась Томита над первой мыслью, которая пришла в голову. — Не совсем. Просто провёл небольшую перестановку… «Вещи выбрасывал Ацуши-кун…» — невесело подумал Осаму, едва сумев сдержать коварную улыбку. Но Томита явно занервничала. Дазай предполагал, что новость о переменах не слишком обрадует её, как, впрочем, и любые действия, совершённые им, но девушка отнеслась к словам слишком серьёзно. На самом деле он не ставил перед собой цели как-то обидеть или задеть за живое. Если бы хотел, придумал бы что-то оригинальнее и изощрённее. «Мозг Мики-сан всё ещё не способен трезво оценивать обстановку и формировать соответствующую реакцию, поэтому, пожалуйста, не перенапрягайте её. Грубость и раздражительность — это нормально в такой период. Постарайтесь отнестись с пониманием и не создавать тревожных ситуаций. Воздержитесь от подшучиваний и замечаний — она обязательно поймёт неправильно. Самое главное сейчас — стабильное эмоциональное состояние». Дазай всё ещё прокручивал в голове слова доктора, данные в качестве наставления утром, когда оформлялись последние документы о выписке. Осаму не слишком любил брать на себя ответственность лишний раз, но теперь её избежать было невозможно. Дело осложняло наличие Ацуши, который тоже требовал постоянного наблюдения, а также Роберт и Акутагава. И если первый легко поддавался ненавязчивому скрытому контролю, то обладатель Расёмона напрягал своей резкостью и необычайным упорством. Разумеется, Дазай планировал его сближение с Томитой изначально, но всё пошло наперекосяк совершенно неожиданно. Рюноске должен был захотеть обрести друга, чтобы чувствовать себя наравне с Ацуши, но Осаму явно недооценил его неосведомлённость в области человеческих чувств. Акутагава знать не знал, как заводить друзей и что с ними делать потом, а потому подозрительно спокойно отнёсся к клейму «парень», полученному совершенно случайно, и с невозмутимым видом позволял называть себя так. Но проблема таилась куда глубже, чем казалось, и в любой момент могла перерасти в катастрофу. В конце концов он мог влюбиться в Томиту и даже не заметить в первое время, и это значительно затрудняло контроль над ситуацией. Дазай не понимал толком, почему так опасается подобного. Сначала пытался убедить себя в том, что всё из-за несостыковок в плане. Но слишком много противоречий ломало его догадки. И тогда Осаму принял мысль и желание как факт, бросив временно искать причину: он просто не хотел, чтобы кто-то ещё заботился о Томите, чтобы она окончательно отвернулась от него. И иногда ему казалось, что у него пытаются забрать вовсе не бывшую подчинённую, а Оду Сакуноске. Эта мысль не могла не пугать. Пытаться заменить кем-то старого друга — неужели он настолько сошёл с ума? Неужели настолько потерял голову от одиночества? «Она нравится тебе?» — всё ещё звучал голос Одасаку. И до сих пор ответа, способного удовлетворить собственное волнение, не было. Нравилась ли она ему? А если так, то зачем были все те жестокие слова? Дазаю нравилось исследовать человеческие пороки и выводить их наружу, познавая человеческую суть. Могло ли случиться так, что он выбрал её целью, желая получить внимание? Несмотря на гениальное мышление и необычайную проницательность, Осаму не мог найти чёткого ответа ни на один из этих вопросов. И догадывался о причине: он никогда и ни к кому не испытывал любви, а его никогда и никто не любил в ответ. Невозможно научиться разбираться в том, сущность чего не знаешь. Возможно, именно поэтому Акутагава тоже не понимал. Его некому было обучить. Но что если это была симпатия? Что тогда? Нужно было узнать наверняка. И поэтому Дазай решил, что нужно торопиться. Ведь он не единственный, кто хочет узнать ответ. Если бы Дазай всё ещё слушал «старого себя», то счёл бы ситуацию интригующей. Но теперь всё превратилось в угрозу его собственным чувствам, а он мечтал умереть без боли. — Тебе нужно понять одну лишь вещь, чтобы снова научиться доверять мне, — вдруг сказал Осаму, отбросив маску беззаботности, но его тон вовсе не отдавал холодом или строгостью. — Какую? Тишина добавила напряжения, но была просто необходима Дазаю. Он так и не решил, как поступить дальше, но у него всё ещё осталось несколько вариантов. И чтобы не сбежать ни от одного из них, Осаму решил начать говорить, но прояснение так и не пришло; тело вдруг охватило непривычное и доселе незнакомое волнение, которое мешало продолжить. У него в запасе было лишь несколько секунд, за которые Томита не успеет разочароваться и перестать слушать. Но он просто не мог ничего сказать. Искренность всегда давалось ему тяжелее всего. — Томита-чан, ты ведь умная девочка — рано или поздно сама сообразишь! — неожиданно провозгласил Дазай, громко хлопнув в ладоши и вернув глупую улыбку на лицо. Он удивился сам, насколько быстро сдался привычному вранью, боясь открыться хотя бы немного. Томита нахмурилась. И снова Дазай говорил загадками, которые могли подразумевать абсолютно всё. Более того, Мики была уверена, что никакого чёткого смысла в них он изначально не вкладывал, чтобы в любой момент повернуть под тем углом, который был нужен ему.***
Да, И ты легко распознаешь обман, Тебе знакома боль души.
— Ты выбросил мои вещи! — ахнув, закричала Томита, почувствовав, как злость медленно нарастает, тесня страх перед Дазаем в дальние глубины сердца. — Не принимай так близко к сердцу, это был всего лишь ненужный хлам. Тебе станет проще жить в квартире без мусора, — гордо ответил Осаму, не испытывая ни грамма стыда за проделанную работу. Это с трудом можно было назвать простой перестановкой. Отперев дверь новым ключом, Томита не узнала в открывшемся виде свою квартиру: все лампочки вкручены, мебель переставлена, вещи убраны и их стало заметно меньше. В комнате, которую девушка боялась увидеть снова больше всего, не осталось ни намёка на недавнее прошлое. Свежий воздух царил в помещении и даже солнечные лучи попадали на стены: на окнах теперь не висели плотные шторы. На столе ни одной пылинки, ни одного фантика или бумажки. Томита ужаснулась. В приступе паники она бросилась на кухню и трясущимися руками распахнула дверцу шкафа с посудой. Глаза бешено метались по полкам, но нужная вещь так и не была замечена. — Только не говори, что избавился и от неё… — потерянно прошептала Мики, испуганно отшатнувшись назад, не желая верить в увиденное. Дазай прекрасно понимал, о чём речь, хотя она не произнесла больше ни слова. — Томита-чан, эта несчастная чашка была треснута. Использовать её больше было нельзя: в любой момент могла расколоться, да и чай в ней надолго вряд ли бы задержался. Он мягко усмехнулся, почувствовав себя на несколько секунд мудрым родителем, разговаривающим с ребёнком. Но неожиданный всхлип со стороны Томиты отрезвил его моментально. — Её мне подарила мама! — в ярости закричала она, с огромным усердием сдерживая слёзы обиды и отчаяния. Именно в тот момент Дазай понял, что перегнул палку. Возможно, его методы всё ещё были неправильными, потому что благие намерения не должны оборачиваться подобным. Подтолкнуть Томиту на верный путь оказалось сложнее, чем Ацуши. Девушка смотрела затравлено и дико, напоминая больше испуганного зверя, нежели человека. Она почувствовала, как нечто важное и дорогое покинуло её. С тех пор как умерла мать, Томита боялась трогать вещи, оставленные ею. Старые бутылки от моющих средств, пустая коробка от чая, списки для покупок в магазине, блокноты и записки — всё это бережно хранилось на прежних местах… пока Дазай не испортил всё.«Самое главное сейчас — стабильное эмоциональное состояние».
«Кажется, главная цель всё ещё далека, » — мрачно подумал Дазай, но решил, что отступать и отказываться от плана не станет. Он собрался с мыслями, приняв самый наибезобиднейший вид. — Не нужно так сильно привязываться к вещам, не несущим пользы, — его взгляд задержался на мокрых щеках Томиты, но ни один мускул на лице не дрогнул от волнения. Так было нужно. И тут её будто бы прорвало. — Ты ничего не понимаешь! Да и как тебе понять, когда за всю жизнь ты никогда не испытывал ничего похожего! Люди для тебя всего лишь жалкие марионетки, пешки в игре и не больше! «Говори, говори больше…» — мысленно повторял Осаму, слегка нахмурившись. — Времена давно изменились, Томита-чан. Мики неожиданно захлопнула дверцы шкафа, отвернувшись. «Говори обо всём, что накопилось в тебе за несколько лет…» — Томита не могла видеть его потемневшего взгляда, наполненного чем-то странным и непривычным. — Не изменились. Не обманывай себя, — грубо ответила она, чувствуя, как злость постепенно уходит, уступая место совершенно новому чувству. Чувству, к которому давно выработалась привычка. Томита, храня гробовое молчание, села за стол, опустив голову, и замерла без движения, размышляя над чем-то своим. Со стороны могло показаться, что воспоминания вновь нахлынули на неё с новой силой. Дазай знал, что так оно и было. Он медленно занял место напротив, сложив руки в замок перед собой и тоже не проронил ни слова больше. Мысль сходить до ближайшего магазина была отложена на неопределённый срок. Возможно, Акутагава справился бы лучше с этой задачей. Мики смотрела в одну точку перед собой, не отвлекая внимание на посторонние звуки и шорохи. Она выглядела абсолютно сломленной и потерянной, как будто все эмоции разом покинули её, выплеснувшись в виде гнева. На сердце совершенно пусто, лишь перед глазами мелькают расплывчатые моменты прошлого, унося сознание далеко от реальности. И тогда Осаму всё так же молча опустил руку вниз и вытащил из-за спины какой-то странный предмет. Не говоря ничего, он медленно поставил перед собой на край стола ту самую оранжевую кружку с треснутым дном и без ручки. — Томита-чан, выслушай меня, — его глаза быстро отыскали её удивлённое лицо. — Тот человек из писем… не твой друг. Если ненавидишь меня, то испытывай ненависть к нему тоже. Мики ничего не понимала. Почему он сразу не сказал, что не выбрасывал кружку? Почему терпеливо выслушивал всё, что она говорила, не пытаясь даже перебить? Почему говорил, что не желает вреда, но продолжает играться с чувствами? Дазай сказал это так серьёзно, что трудно было ему не поверить. Но каждый раз Томита заставляла себя сомневаться, испытывая страх вновь попасться на старую удочку. — Так ты знаешь, кто отправлял их? — тихо спросила она, испытывая огромное желание вновь повысить голос, но что-то внутри неожиданно помешало сделать это. Сил кричать не осталось. — Почти уверен, что знаю. В любом случае тебе не стоит верить всему, что написано. Дазай выглядел так, словно держал её за умалишённую или безгранично тупую. Конечно, она не собиралась бездумно доверяться незнакомому человеку, строчащему непонятные записки, как и не собиралась доверяться больше никому. — Как и не стоит верить тебе, — с осторожностью сказала Томита, почувствовав некое освобождение от того, что смогла произнести эти слова в лицо Дазаю. Он отреагировал весьма неожиданно. — Тебе не надоело заводить эту песню? — Осаму обречённо вздохнул, драматично взмахнув рукой в воздухе. — Разве я сделал что-то плохое за последний месяц? Я вёл себя очень хорошо, разве нет? Я был хорошим мальчиком и заслуживаю похвалы! Его лицо приняло глубоко оскорблённый вид, словно он и сам поверил в свои слова. Но Томита не почувствовала сожаления, когда решила перечислить всё, что пришло на ум. — Ты использовал Роберта в своих целях, вынудил меня просить у тебя помощи, разыграл при помощи тигра, оказавшегося парнем, угрожал самоубийством, доводил до слёз и… — Ладно-ладно, я понял, — Осаму довольно быстро потерял желание слушать список до конца, представив на секунду, как много пунктов в нём ещё могло быть. — Хотя по сравнению с тем, что было раньше, это мелкие проказы. Томита сделала вид, что не услышала последней фразы, не желая поднимать темы, от которых так долго пыталась скрыться. Но человек, отправлявший в больницу записки, казался ей жутковатым и порождал множество неприятных предчувствий. Быть может, Дазай не пытался обмануть, и неверное решение могло привести к полной катастрофе. — Как я могу быть уверена, что ты снова меня не используешь? Она надеялась, что Осаму скажет что-нибудь успокаивающее. Подберёт нужные слова, которые помогут создать иллюзию доверия и позволят спать спокойно, не размышляя над вещами, причиняющими боль. — Никак, — одним словом он разрушил её надежды. — Просто доверься. Рискни в последний раз. Но как она могла? Рискнуть всем, что осталось. Один неверный ход разрушит всё до основания. Сжимая пальцами пряди длинных чёрных волос, девушка сжалась в смятении. — Это слишком много для меня, — её голос звучал разочарованно. Томита видела, как Дазай относился к Оде. Она знала, что Осаму, вероятно, самый надёжный человек, которому можно было доверить свою жизнь. Потому что если он захочет чего-то, то всегда добьётся цели. Но Мики не знала его цели. — Я могу остаться на ночь? — ненавязчивый вопрос отвлёк её от размышлений. Она на несколько секунд взглянула в тёмные глаза Дазая, словно пытаясь отыскать в них какую-то уловку. — Нет. — Ты уверена? — с сомнением спросил Дазай. — Ночью все вещи выглядят иначе, не стоит ли перестраховаться? — Перестраховаться? В одиночестве мне будет гораздо уютнее, чем с кем-либо. Он понял намёк. И он так же понял, что все эти слова — плохо замаскированная ложь. Страх отчётливо читался на лице Томиты, как бы она не пыталась его скрыть. «Постарайтесь не тревожить её без надобности…» — мысленно повторил Дазай несколько раз, чтобы убедить себя не пытаться перечить чужому решению, каким бы нелогичным и провальным оно не выглядело. Он на пару мгновений усомнился в собственном плане отстранить ненадолго Акутагаву от происходящего, но сейчас владелец Расёмона мало что мог сделать. Разве только всё испортить своей упёртостью. — Хорошо, — натянув привычную улыбку, неохотно согласился Дазай. — Но если что-то случиться, ты должна сразу позвонить мне. Это моё третье условие. Во взгляде Томиты он нашёл отчаяние. Как будто она молча умоляла его остаться, но не могла заставить себя озвучить своё желание. У Дазая было плохое предчувствие, но несмотря на это, он всё равно, коротко попрощавшись, ушёл.***
«Пожалуйста, пощадите!»
Томита вздрогнула, прижавшись к спинке дивана и сильнее закутавшись в тёплый плед. Она не спала. Как она могла спать? Рядом стояла чашка с недопитым чаем и стакан с успокоительным. Но даже огромная усталость не могла заставить закрыть глаза и расслабиться. Ночью все вещи выглядят иначе. Днём казалось, что квартира полностью изменилась: ничего больше не напоминает о призраках прошлого, не давит на больную память, не порождает галлюцинации. Но стоило за окном стемнеть — тревога вернулась. Тело трясло без ведомой причины, словно кто-то зловещий наблюдал со стороны и попрекал лживым спокойствием. «Ты не имеешь права спать спокойно, » — вкрадчиво внушал незнакомый голос, от которого душа уходила в пятки, сжимаясь в маленький комок, лишь бы остаться незамеченной. И тогда Томита поняла: виновато не место, не её маленькая квартирка и даже не проклятая комната. Виновата она сама. Настоящая она, которая всегда будет рядом, куда бы она не решила спрятаться. И тот голос — голос совести, погрязшей в отчаянии и разочаровании. Оттого, что её вовремя не услышали. В тёмном коридоре девушка отчётливо видела тень, повисшую у потолка, которая не исчезла, даже когда зажглась лампа. Это всего лишь вешалка. Всего лишь вешалка. Но забившееся в тревожном приступе сознание видело иное. Шорохи за дверью лишь усиливали страх. Нечего бояться. За стеной соседи. Кругом светло. Нужно просто усмирить воображение. Но не выходило.***
— Пожалуйста, пощадите! Я ничего не знаю! Правда! Звон цепей отрезвил Томиту от мыслей, в которых она неоднократно прокручивала наставления, оставленные Дазаем. Он сказал, что занят другими более важными делами и у него совсем нет времени на всякие мелочи. Но девушка догадывалась: дело в другом. Она перевела взгляд со своих побледневших рук на человека, прикованного к стене напротив. Это был парень лет двадцати, явно новичок. Его хорошенько потрепали перед тем, как привести в камеру, и его глаза таили в себе лишь отчаяние и полное повиновение. Не похоже было, что он врёт. Если бы Дазай действительно хотел, то нашёл бы время заняться им. Но смысл в этом находился едва ли. Ведь куда приятнее принудить человека делать то, что он ненавидит больше всего на свете. — Пожалуйста, не убивайте меня! Но Томита знала, что не в силах выполнить его просьбу. Если не она, то кто-то другой. Дазай. И это явно будет хуже. Но всё равно не могла заставить себя даже поднять руку с оружием. «Этот человек перешёл дорогу Портовой Мафии. Даже если он ничего не скажет, позаботься о том, чтобы смерть приняла его в мучениях…» — слова Дазая не оставляли ни на секунду, напоминая об определённых последствиях, которые непременно наступят в случае неисполнения его поручений. Стены были окрашены кровью. Томита не понимала, зачем нужны цепи тому, кто уже просто не в силах оказать сопротивление. Ей ведь просто нужно сделать один выстрел. Если он попадёт точно в сердце, всё закончится. Никто не узнает, что несчастный умер в один момент. Наивно. Но Мики не могла иначе. Только не причинять боль, только не слышать дикие крики снова. Наблюдать за действиями начальника со стороны невыносимо, но проделывать ужасные вещи своими руками… гораздо хуже. Поэтому Томита дрожащими руками подняла пистолет, прицелившись, но тут же опустив голову, не желая смотреть, как свежая кровь окрасит одежду. — Нет! Пожалуйста! «Не слушай. Не слушай его. Ты поступаешь правильно…» — крепче сжимая оружие, убеждала себя девушка, пытаясь сдержать внезапно подступившие слёзы. Порою смерть — это всего лишь освобождение, конец мукам. Даже если трудно принять такую истину. — Прости, так будет лучше, — резко подняв голову, прошептала она, чувствуя дрожь, разбежавшуюся по всему телу. Этот парень даже никогда не сможет сказать «спасибо». Он умрёт прежде, чем поймёт смысл происходящего. Неизбежной реальности, ожидающей его в противном случае. Три контрольных выстрела. Но Мики не может решиться даже на один. Невыносимо. Гадко. Как, вернувшись вечером домой, натянуть улыбку на лицо и сделать вид, что всё хорошо? Как сказать матери, что день выдался прекрасным и скоро всё станет ещё лучше? Как смотреть в зеркало без отвращения, каждый раз видя в отражении несмываемые пятна крови на бледной коже? — Как мило, Томита-чан! Ты заботишься о других, но заботишься ли ты о себе? Она замерла в оцепенении, боясь обернуться. Нет. Он не мог вернуться так скоро. Если только… изначально никуда не уходил.***
Томита закричала, бросив на пол подушку, лежащую на коленях. Она чувствовала непонятный жар во всём теле, хотя в комнате было прохладно. Футболка насквозь промокла от пота, словно после длительной пробежки. Пальцы сжимали до боли кожу на руках в попытке привести сознание в норму. Останутся синяки и царапины от длинных ногтей. Но ничего не помогало. И шум за окном резко стих, и маленькая стрелка часов давно перевалила за двенадцать. Пять долгих часов до утра — слишком много, слишком долго. Проблема была в ней. В её восприятии. В её памяти. В её чувствах. Во всей ней. Резко соскочив с места, Томита бросилась к телефону, одиноко лежащему на письменном столе, и, не задумавшись ни на секунду, набрала единственный номер, сохранённый в контактах. Гудки казались невероятно длинными, хотя в реальности не прошло и полминуты. И едва послышался шум на другом конце, девушка почувствовала, как сердце замерло в облегчении, словно спасение уже было найдено. Она успела. — Томита-чан? — голос Дазая был наигранно заспанным: он и не думал ложиться спать в ту ночь. Не смог, даже если бы захотел. Осаму знал, что должен был остаться, как и когда-то давно, но вновь уступил самому себе, надеясь не допустить прежней ошибки. И не допустит. — Ты мне нужен сейчас, пожалуйста! Я хочу умереть!