Всё теперь как в головоломке сложено, Лишь одной части ей недостаёт. Пустоту так хотим заполнить ложью мы, Ей, словно сталью, сердце защитив своё.
И вот она наконец была здесь. В его доме. В его спальне. И он чувствовал себя чужим рядом с ней. Дазай впервые был удивлён тем, что позволил себя так легко обвести вокруг пальца. Он предполагал, что Мори умеет играть весьма подло, но подобный план до сих пор не укладывался в голове. Осаму пропустил слишком многое за те годы, пока скрывался от мира и полностью отгородился от реальности, а потому оказался без труда одурачен. Да, ему удалось многое узнать от старых знакомых, среди которых он всё ещё пользовался уважением, но главное осталось между строк. Подумать только, мать Томиты была жива, и об этом не знал никто, кроме Чуи и Мори. Все сообщники парня, расстрелянного в пыточной камере, мертвы. Дазай находил это забавным, ведь то дело было одним из тех, которые он умело перебросил в список достижений Томиты, дабы босс быстрее продвинул её по карьерной лестнице. Он также учёл, что ей захотят отомстить, но тогда это были проблемы, с которыми она могла справиться. Теперь это целый узел событий, который нужно распутывать осторожно и не спеша. Когда Дазай просил Томиту довериться и попытаться надавить на Чую, дабы избежать нежелательного исхода, он хорошо помнил о волнении бывшего напарника, когда тот слышал имя девушки. Но Осаму не знал причины этого волнения, лишь догадывался, строил разные теории, пытаясь использовать их в свою пользу, а в итоге ошибся наполовину. Накахара действительно был неравнодушен к Мики, но большинство его эмоций, свободно плавающих между сожалением и тревожностью, родились не из влюблённости, а из чувства вины. Паршивое и назойливое чувство вины, пожирающее уверенность и решительность. Каждый раз, когда Чуя навещал мать Томиты, после того как спас её по приказу босса, он терялся в своих ощущениях, не понимая, правильно ли на самом деле поступает, утаивая настолько важную информацию от девушки, которая с каждым днём всё больше и больше теряет веру в нормальную жизнь. Разве Мики не имела права знать, что её мать не погибла? Разве мог он спокойно, глядя прямо в глаза, врать Мики Шиори, что с её дочерью всё в порядке, когда на самом деле она едва не покончила с собой? И не один раз. Чуя из последних сил сдерживался, чтобы не выдать всё, как есть, прикрываясь одними лишь обещаниями босса «сделать как лучше». Но ему впервые удалось обдурить Дазая. Сразу вспоминался бой с Лавкрафтом.***
— Как там Томита-чан? Чуя едва удерживает в себе желание хорошенько вдарить Дазаю по его глупой наглой роже, когда слышит столь знакомое имя. Имя, которое этот мерзкий человек больше не имел права произносить. Как там Томита? Как она? Он действительно осмелился спросить об этом? Накахара опустил голову, мысленно убеждая себя сохранять спокойствие: у него ещё будет время приложить бывшего напарника о кирпичную стену в память обо всём, что тот сделал. — Ужасно, — почти рычит в ответ Чуя. — Благодаря тебе. Натворил делов и сбежал! Это, в твоём понимании, «перейти на светлую сторону»? Его голос неосознанно повышается, потому слишком сложно игнорировать эмоции, бурлящие внутри. Дазай выглядит удивлённым. Или просто хочет казаться таким. Странная полуулыбка не спадает с его губ, но, что именно она означает, разобрать трудно. — Я подумал, что будет лучше не показываться ей больше на глаза. Она наверняка очень зла на меня, — обречённость в его словах ничуть не трогает Чую. Что бы сейчас ни сказал Осаму, оправдания не будет. Накахара часто наблюдал за Томитой. Она была настолько разбита и подавлена, что совершенно не замечала этого, словно жила в каком-то параллельном мире, где не существовало ничего, кроме неё и кромешной темноты, окутывающей всё: тело, мысли, сознание. Невыносимо было видеть, как Мики стремительно уничтожает себя, с каждым днём отдаляясь от реальности всё больше. И он не знал, чем может помочь ей, постоянно гадая, успеет ли в этот раз предотвратить роковой момент, когда смерть наконец заберёт всё, что осталось от измученного создания, бесцельно скитающегося в мире живых. Она не должна умереть так. Она вообще не должна умирать. Но он ничего не мог сделать. — И всё-таки ты конченный урод, — злость хорошо прослеживается во взгляде Чуи, когда он оборачивается, чтобы посмотреть в лицо Осаму. — Прикидываешься, что помогаешь людям, наплевав на тех, кому уже испортил жизнь? Осаму остаётся спокоен, хотя всё внутри в миг переворачивается от жестоких слов. Потому что они были правдой. Как долго ещё получится убегать? Как долго?.. — Она не захочет меня видеть, — он прячет руки в карманы, отвернувшись и прибавив шагу, показывая тем самым, что разговор окончен. Но Чуя не упускает возможности оставить за собой последнее слово. — Внушил себе всякий бред! Твои оправдания бесят! Был бы выбор, никогда не стал бы работать с тобой снова!***
Дазай никогда не признался бы, но именно слова Чуи подтолкнули его к действиям тогда. Сразу после победой над Гильдией он решил, что попытается исправить ошибки прошлого, даже не представляя, во что всё выльется в итоге. Теперь, когда Осаму знал всю правду, он хорошо понимал намерения Мори: босс хотел, чтобы Томита увидела в Чуе героя, прониклась к нему светлыми чувствами и никогда даже не допускала мысли оставить мафию. Это было умно. Как бы теперь ни закончилась история, Дазай в любом случает оставался в самом невыгодном положении из возможных. Даже если план с Накахарой не удался, всё ещё оставался Акутагава, который также являлся для Мики якорем, мешающим двигаться дальше, забыв о мире мафии. Как решать подобную проблему, Осаму понятия не имел. Но пока всё это было и не так важно. Он наблюдал, сидя в кресле напротив кровати, за тем, как Томита мирно спит в его постели. Йосано обещала, что девушка очнётся к вечеру, но Дазай постоянно ёрзал с места на место, не в силах дождаться этого момента. Он не знал, что скажет, когда впервые за несколько дней встретится с ней взглядом, не знал, как она отреагирует на всё, что случилось. Но мысль о том, что смерть не смогла отнять у него ещё одного важного человека, снимала камень с души. Осаму не пытался больше искать подвохов, усложнять чувства и эмоции, проводя их через призму недоверия и скептицизма: всё стало очевидно, просто до смеха очевидно. Видимо, всё ещё совсем не безнадёжно. Он пообещал себе, что когда Томита очнётся, она никогда больше не увидит прежнего Дазая, который не принёс в её жизнь ничего, кроме боли и отчаяния, и лишь слабые отголоски прошлого будут временами напоминать о нём. Забота о близких людях, доверие, умение сопереживать — если это то, что необходимо ей для того, чтобы оправиться от долгого кошмара и вернуть истинное «я», Осаму попытается соответствовать требованиям. И может однажды она сможет простить его и занять место самого близкого человека. Жизнь собиралась измениться, и он был готов к изменениям. Медуза с каждым днём становился лояльней: позволял гладить себя и даже брать на руки, но как только Томита оказалась рядом, перестал отходить от хозяйки и часами лежал, прижавшись к её руке, свернувшись клубком. Осаму никогда не думал о том, чтобы завести какого-нибудь домашнего животного, но всё оказалось не так плохо, как казалось раньше. Кот признал в нём «своего», но нотки недоверия по-прежнему время от времени проскальзывали в его взгляде. Дазай находил это ироничным: даже для зверя он был ненадёжным и сомнительным, чего уж до людей. Неожиданный стук оборвал мысли. Осаму совсем забыл, что ждал важного гостя. Лениво поднявшись с места, детектив тихими шагами направился в прихожую. Потребовалось несколько долгих секунд, чтобы отбросить неуверенность и нацепить на губы привычную дежурную улыбку. — О, Роберт-кун, ты сегодня рано! — оживлённо полепетал Дазай, открывая дверь. — Томита-чан ещё не проснулась. — На самом деле я нарочно пришёл раньше, — неловко пробормотал Роберт, слегка смущённый неестественно бодрым видом детектива. — Я хотел поговорить с Вами немного, Дазай-сан. — О чём? — Осаму прекрасно знал ответ на свой вопрос. Разговор предстоял не из лёгких, но без него дело не могло идти дальше. Он слегка тряхнул головой, стараясь выглядеть расслабленно, но кончики пальцев слегка подрагивали, выдавая волнение. Никогда раньше слова не давались настолько трудно. Наверное, потому что тогда они почти всегда были лишь умелым враньём. — О моём прошлом. Дазай не мог больше держать фальшивую улыбку на лице. Он отошёл в сторону, приглашая собеседника войти в квартиру. Роберт закрыл за собой дверь на замок и прошёл в гостиную, неловко осматриваясь в чужом доме. В комнате царила идеальная чистота: ни пылинки на полках, ни пятнышка на полу, все вещи аккуратно разложены по местам. — Что именно ты хотел бы от меня услышать? — сложив руки возле груди, Осаму окончательно растерял наигранную беззаботность. Он заметил удивление на чужом лице и почувствовал себя уязвимым на мгновение: не хотелось, чтобы кто-то знал о том, что вся квартира подверглась генеральной уборке и даже перестановке за день до того, как Томиту привезли сюда. — Разве нельзя было обойтись без всех этих сложностей? — потерянно спросил Ладлэм, продолжая сверлить взглядом дырку в стене, возле которой стоял Дазай. — Почему Вы не использовали свою способность, чтобы сразу вернуть мне память? Зачем нужно было мучить меня столько времени? Их взгляды пересеклись. Осаму вздохнул, небрежно потерев большим пальцем переносицу. — Если бы я сделал это сразу, ты так никогда и не научился бы контролировать себя. Хорошие вещи всегда достаются с трудом, — и вдруг его ровный голос неожиданно взбодрился. — К тому же, я помог тебе, а ты помог мне. Разве не здорово вышло? — Осаму вдруг приблизился и щёлкнул двумя пальцами перед носом парня, довольно улыбнувшись. — Мне тогда было совсем не весело! — вдруг разозлился Роберт. — Я убил человека и… — Собирался стереть себе воспоминание об этом, да-да, — ловко перехватил его речь Дазай. — Но теперь-то ты доволен? Твой босс принял тебя, ты нашел своих товарищей, разве не здорово? Оказывается, Фицджеральд не так ужасен, как… — Пожалуйста, ничего не отзывайтесь о нём так неуважительно! — мгновенно вспыхнул Ладлэм, покраснев от недовольства. Осаму махнул рукой, игнорируя возражение собеседника. — Успокойся, тема закрыта. Это сейчас не главное. Диван казался Роберту жёстким и неудобным, ожидание сводило с ума. Он не мог больше придумать темы для разговора, и Дазай также хранил молчание, стоя возле окна и глядя куда-то в пустоту. — Значит, то, что в Томиту выстрелят и я помогу спасти её, Вы тоже предвидели? — вдруг заговорил Ладлэм, понимая, что лучшего времени спросить об этом уже не найдётся. — Неа. Роберт едва не задохнулся от столь неожиданного ответа. — Ничего я не предвидел, — повторил Осаму. — Если бы ты не оказался там в нужный момент, она была бы уже мертва. Роберт нахмурился, пытаясь подобрать слова, но голова внезапно опустела. Значит, он действительно спас её жизнь? Может ли это стать искуплением за… — Ты спас её дважды, — вдруг сказал Дазай, решительно глядя на него. — Первый раз, когда позволил помочь себе, а второй — когда сбил с прицела снайпера. — Позволил помочь? О чем Вы… — Томита была разбита изнутри. Она считала, что не нужна этому миру больше. Ты вернул ей веру в себя. Роберт никогда раньше не слышал, чтобы голос Осаму звучал настолько мягко. Он так говорил о Мики, словно кроме неё никого не существовало. Было ли так всегда? Ладлэм до сих пор не знал всех подробностей об их совместном прошлом, но догадывался, что оно-то и послужило причиной проблем. Всё, о чем ему рассказывал Дазай, было поверхностным, годящимся лишь для ознакомления. Хотелось знать больше. Но решимости продолжить допрос не осталось. — Когда она проснётся, что мы скажем ей? — робко проговорил парень, пряча взгляд. Осаму излучал уверенность. — Правду. Когда Томита-чан придёт в себя, я расскажу ей всё, как есть. Про себя, про Достоевского, про Оду и про Акутагаву. Расскажу всё, что удалось узнать о её семье. Что бы она ни подумала обо мне после этого, я больше не стану ничего скрывать. Ему самому трудно было поверить в эти слова, но Осаму надеялся, что не облажается в очередной раз. Казалось, сама судьба благоволила ему, подкинула последний шанс исправиться и наладить жизнь. Роберт ничего не ответил. Прошло около двух часов. Время для Дазая тянулось невероятно медленно. В квартире по-прежнему стояла тишина, не напряжённая, но и не приятная. Изредка он поглядывал на Ладлэма, но так и не нашел, о чём поговорить. Любая тема казалась неудобной, скользкой и тревожной. Для этого парня всё складывалось как нельзя лучше — искупил грех, обрёл нового друга, вернул воспоминания и получил контроль над способностью. Осаму не хотел признавать зависть, зародившуюся в сердце. Чуя оказался прав: глупо пытаться начать новую жизнь, наплевав на всех, кто остался в прошлой без надежды и смысла существования. Стать лучшей версией себя: проще сказать, чем сделать. Чтобы всё получилось, придётся пожертвовать многим: своей гордостью, скрытностью и хитростью. Осаму боялся, что без всего этого уже просто не сможет быть собой. Неужели придётся отказаться от самого себя, чтобы вернуть прежнюю Томиту? Он не знал. Но был готов пойти на это. Чтобы история с Одасаку больше никогда не повторилась. — Я пойду, — Роберт резко поднялся с места. В его глазах Дазай не заметил ничего, кроме усталости. — Конечно, — тихо ответил детектив, коротко кивнув. — Я позвоню, когда она проснётся. Так, Осаму остался наедине с собой в просторной гостиной. Шум машин за окном помогал отвлечься, но мысли почти полностью заглушали все посторонние звуки. Дазай думал о многом. Он ожидал, что первым, кто нанесёт визит Томите, будет Чуя или Акутагава. Но никто из них не торопился встретиться с девушкой. Ситуация с Рюноске казалась предельно ясной: он просто боялся правды. Такой гордый человек никогда не признался бы вслух, что напуган. Но Осаму слишком хорошо его знал. Акутагава боялся быть нелюбимым. Он боялся, что сестра не примет его и никогда не признает как родного брата. — Она нужна мне, — эти слова подействовали на Дазая отрезвляюще. Жестокое напоминание о том, что у Томиты есть люди ближе, чем он сам. Осаму никогда не думал, что услышит такое от своего ученика. Что безжалостный пес Портовой Мафии нуждается в семье, о которой совсем недавно не желал ничего слышать. Если всё пойдёт так и дальше, Мики больше не будет одинока. И останется ли тогда место для человека, сломавшего ей жизнь? Сможет ли она?.. С Чуей всё обстояло иначе. До сих пор он держался в стороне, наблюдая за ситуацией издалека и оказывая помощь из тени. Осаму не был больше уверен в его мотивах: была ли то на самом деле влюблённость или сострадание. Или это было нечто большее и настолько глубокое, что невозможно разглядеть чужими глазами. Дазай впервые не мог предугадать, как поступит его давний соперник: попытается вмешаться и будет склонять Томиту к своей стороне или же оставит всё на самотёк? Чем больше появлялось мыслей об этом, тем тревожнее становилось на душе: за всё это время Чуя был единственным, кто действительно заботился о девушке и не позволил ей окончательно сломаться, пусть даже не показывал своё присутствие слишком очевидно. Осаму проигрывал ему во всём. Странные негромкие звуки, раздавшиеся из спальни, отвлекли Дазая от размышлений. Не торопясь, он поднялся с места, но вдруг почувствовал, что ноги будто бы стали ватными. Каждый шаг теперь давался с трудом, словно тело отказывалось подчиняться. Всё вокруг вдруг показалось чужим, волнительным и неизбежным. Это был страх. Самый настоящий страх, которого Осаму никогда раньше не испытывал в подобных ситуациях. Перед человеком, который едва ли способен навредить ему физически. Но способен уничтожить морально. Теперь они словно поменялись местами, она стала мучителем, а он — жертвой, и такой расклад выходил за рамки обыденности. Он испугался быть отвергнутым. Когда Осаму вошёл в комнату, Медуза лежал на животе Томиты и громко мурлыкал, пока она бережно гладила его по голове. Девушка выглядела сонной и немного вялой, но всё же гораздо лучше, чем раньше. Её руки и лицо сильно похудели за последние дни, а волосы отросли ещё больше — наверняка захочет снова обрезать по плечи. Дазай попытался сдержать улыбку, но её слабая тень всё же мелькнула на его губах. — Как спалось, спящая красавица? — он попытался говорить как можно мягче и вдруг почувствовал, как поразительно легко даются слова, когда они идут от самого сердца. Томита медленно перевела взгляд, заметив его присутствие, и слегка напряглась. Её синие глаза медленно принялись анализировать обстановку, когда девушка поняла, что находится вовсе не у себя дома и даже не в больничной палате. — Что произошло? — волнение в её голосе задело Осаму за живое. Он опустил голову, не сумев уговорить себя не отводить взгляда, как обещал ранее. Слишком страшно быть открытым и уязвимым. Даже для неё. — Я расскажу тебе позже… обязательно, — детектив неопределённо пожал плечами, неловко опустившись на край кровати. — А сейчас, пожалуйста, отдыхай. Мики вновь посмотрела на него с недоверием. Несколько минут они просто молчали, не решаясь нарушить образовавшуюся тишину. Томита будто бы собиралась с мыслями и хотела спросить что-то, но опасалась и не могла заставить себя: её бледные губы приоткрывались, но не могли выпустить ни звука. Тиканье часов понемногу начинало раздражать Осаму, но он не посмел выдавить из себя хоть что-нибудь. — Как Акутагава назвал попугая? — Позволить Акутагаве выбрать имя для попугая — мудрое решение, но я не последовал ему. Я хотел бы, чтобы ты сделала это сама. Она снова замолчала, насупившись, будто замёрзшая птаха. — Хочу чаю, — вдруг коротко сказала девушка, приподнявшись в постели, опираясь спиной на железную спинку кровати. Дазаю потребовалось несколько долгих секунд, чтобы обработать информацию. — Я принесу, — он дёрнулся, но её холодные пальцы успели схватить его за запястье. — Нет, я хочу пойти сама. Она зашевелилась в постели, вытаскивая ноги из-под широкого пледа. Её руки нащупали твердую поверхность матраца, и тело сразу же подалось вперёд. Одного рваного вздоха хватило, чтобы Осаму сорвался с места, подхватывая девушку за плечи, не позволяя упасть. Томита посмотрела на него… смущенно, словно была сильно удивлена внезапным проявлением доброты с его стороны. Дазай напрягся, но ничего не сказал. — Я могу идти сама, — робко заметила Мики, не решаясь всё же убрать чужие руки, переместившиеся на талию. — Ты меня пугаешь. С тобой всё в порядке? Осаму не знал, что ответить. Он был рад, что надёжно вошёл в категорию «ты», но её настороженность не могла не разочаровывать. Словно она ждала какого-то подвоха, искала его в каждом жесте и слове. — Я просто хочу помочь, — Дазай надеялся, что волнение в его глазах не слишком очевидно. Он впервые так сильно боялся сделать что-то не так. Всё происходило как-то неправильно, не как он привык. Она шла до кухни сама, не замечая, что Осаму по-прежнему держит свои руки рядом, готовясь подхватить её в любой опасный момент. Его реакция в последнее время сильно подводила, но он надеялся, что справится хотя бы с такой простейшей задачей без косяков. Когда Томита села на стул, Осаму вздохнул с облегчением: наконец можно отвернуться под предлогом поставить чайник и попытаться сосредоточиться. Его сердце билось с бешеной скоростью, словно он был болен аритмией. Томита застыла, когда увидела, что Дазай держит в руках ту самую кружку, от которой собирался избавиться ещё совсем недавно. Та самая. Непригодная. Она и не заметила, как он вытащил её из шкафа. Что вообще подобная вещь делала в его доме? — Я принёс её сюда, потому что она дорога для тебя, — не дождавшись вопроса, ответил Осаму. Тёмные пряди волос упали на её лицо, закрывая глаза. Но по дрожи в руках было понятно, что Томита безуспешно пытается подавить волнение. — Зачем? — тихо спросила она, сгорбившись над столом, крепко сжимая пальцы в кулак. Осаму застыл в непонимании. — Зачем ты всё это делаешь? Зачем ведешь себя так? Его сердце разбилось. Почему ведёт себя так? Почему он ведет себя так? Разве это не очевидно? Сделав несколько уверенных шагов, Дазай поставил кружку перед Томитой и наклонился, бережно убирая волосы от её лица. Она вздрогнула, но не отстранилась. Потерянный взгляд окончательно убедил его в неизбежном. — Я люблю тебя. Вот и всё. Терять больше было нечего. Несмотря на уверенность, которую излучал Осаму, внутри он оказался совершенно потерян. Никогда и никому ещё не приходилось говорить такие слова. Даже Одасаку. Теперь всё зависело лишь от неё: Томита могла сделать с его сердцем что у годно: принять, отвергнуть, разбить, сделать неисправным. Разве не он всегда был тем, кто контролирует? — Любишь меня? — отчуждённо переспросила Мики, и кровь застыла в жилах Дазая. — Ты, должно быть, шутишь? Это сон. Это был просто сон. Она должна была сейчас сказать, что тоже любит его. — Я не… — Если это очередная шутка, то она не смешная! — вдруг повысила голос Томита. — Хватит издеваться надо мной! Она резко встала, уронив на пол стул, на котором сидела, скривившись в отвращении. — Послушай, это правда! — его дыхание сбилось. — Я понимаю, что в это сложно поверить, но хотя бы дай мне шанс доказать… — Доказать, что люди не меняются? — на глаза навернулись слёзы. — Тогда в больнице… я думала, что ты и правда сожалеешь. А что теперь? Снова твои дурацкие игры? Придумал способ уничтожить меня окончательно? Она не могла сейчас этого говорить. Так жестоко отказаться от всего, что так долго он пытался выдавить из самых глубин своей души. — Это не игра, Томита-чан, — Осаму хотел взять её за руки, но не посмел. — Никакого вранья больше не будет. Просто поверь мне в последний раз! Ваза с цветами, стоявшая в центре обеденного стола, полетела на пол, вдребезги разбившись о холодную плитку. — Чёртов урод! Выметайся из этого дома! — закричала Томита, потеряв самообладание. Она чувствовала себя паршиво. Паршивее некуда. Это сказывались какие-то лекарства? Стресс? Долгий сон? Контролировать эмоции было просто невозможно. Как он мог говорить о любви? После всего, что сделал? Разве такие перемены в человеке, наполненном злостью и эгоизмом, вообще возможны? Мики смирилась с тем, что Осаму рядом, что он пытается стать другим. Но она никогда не видела в нём любимого. Столь очевидное враньё выворачивало её душу наизнанку, облачая смирение в злость, прощение — во враждебность. — Это мой дом, Томита-чан! — Найди себе новый! Ему ничего не оставалось, кроме как временно отступить. И вот, он вернулся к тому, с чего начал. Томита прогнала его из дома. Его собственного дома. «Ей просто нужно успокоиться и прийти в себя, » — мысленно решил Дазай, присев на ступени, краем уха слыша, как щёлкает дверной замок за спиной. И несмотря на болезненное чувство в груди, Осаму впервые чувствовал себя так легко и свободно, словно ничего больше не сковывало его.