Количество и качество

Заходя за черту — Это конец, Жень… — девушка оседает в руках Медведвой и начинает трястись, словно её тело пронизывает тысяча маленьких молний. Женя пытается вслушаться в Юлин плач, но ничего не слышит. Она не издаёт ни единого звука, только трясётся и хмурится, как в самой тяжелой лихорадке. В секунду Медведева понимает, насколько это все ужасно и жутко. В Юле нет чего-то такого, что выражало бы её боль. Она была одним сплошным её воплощением. На руках девушки лежала не самая сильная спортсменка, не надежда страны на Олимпийских играх, а сломанная маленькая девочка, которая сейчас больше всего на свете мечтала не быть той, кем она является. — Это она сделала? — Женя решается прервать молчание, когда Юля в её руках немного успокаивается. — Нет, — девушка отрицательно машет головой, отстраняясь от Медведевой, — конечно, не она. — Как так вышло? Ты была у врача? — девушке хочется все узнать, но она понимает, что начинает задавать слишком много вопросов, поэтому закусывает губу и в ожидании смотрит на Липницкую. — Была. Полный разрыв связок и сильный ушиб. Никто не знает, сколько времени уйдёт на восстановление, — Юля смотрит на свою ногу и тут же закрывает её одеялом, — долбанный каскад. Долбанная Тутберидзе. При упоминании тренера Женя тут же оживает и поднимает взгляд с одеяла на девушку. — Что она сказала? — Ничего. Но она смотрела так, как будто хотела вернуться на лёд и доломать мне ногу. — Почему? — Потому что я, блять, только что сломала её главный проект! — Юля настолько неожиданно повысила голос, что Женя вздрогнула и неосознанно сжала ладони в кулак. Она испугалась такого эмоционального проявления девушки, но быстро взяла себя в руки. Юлю прекрасно можно было понять. — И об этом пока что ещё не знает мама… — Липницкая снова говорит тихо, смотря в одну точку, — впрочем, та ей скорее всего уже сообщила. — Что вы будете делать? — Что будут делать моя мать и Тутберидзе - я не знаю. Я буду реабилитироваться и думать о дальнейшем завершении карьеры. — Что? — Женя удивленно приоткрывает глаза, не веря в то, что только что услышала, — ты сейчас серьезно? — Да, — Юля пожимает плечами, никак не реагируя на эмоции Жени, — я устала быть чьим-то проектом. Я хочу нормальной жизни, той жизни, в которой я буду хозяйкой, в которой я буду решать, что и как делать. — Но Олимпиада… я думала, она важна для тебя, — Медведева никак не могла осознать то, что сейчас так абсолютно четко и спокойно говорила Юля. — Только как титул и прилегающие к нему компенсации. Ещё есть время, и я в любом случае еду туда. А там как получится. — Но ты же понимаешь, что Этери с тебя не слезет? — Женя едва качала головой, неотрывно смотря на девушку и ожидая её дальнейших слов, — к тому же, на Олимпиаду ещё надо отобраться. Сейчас только начало сезона. — С этим не будет проблем. Все уже решено, — девушка усмехается, — а Этери пусть не слезает со своих карманных мальчиков, с которыми она спит в перерывах между тренировками, а меня оставит в покое, — слова Юли гулким эхом проносятся по комнате и в итоге оседают где-то внутри Жени, потому что она ещё пару секунд слышит их у себя в голове. — Да и с чего вдруг ты стала её так называть? — Юля была одним из самых внимательных людей, которых знала Женя, и от неё не ускользнуло то, как Медведева сменила официальное Тутберидзе или Этери Георгиевна на простое Этери. Это была мелочь. Но очень показательная для Юли и самой Жени. Девушка сама от себя не ожидала, что сможет назвать так своего тренера. Получилось слишком мягко и лично. — Думаешь, она тебя вернула и все, ты для неё особенная? — Липницкая усмехается, — она попользуется тобой и бросит, как и нас всех. — Она вела и продолжает тебя вести к главной награде, о которой мечтает любой спортсмен. — Ради своей выгоды. — Твоя выгода здесь равноценна. — Меня никто не спрашивал, нужно ли мне это. Мне навязывали спортивную карьеру с самого детства, выдавая все за чистую монету. — И это ужасно. В этом есть вина многих, в том числе и Этери Георгиевны. Но конкретно сейчас ты не права, — Женя чувствует, как внутри Юли все горит, но она обязана это сказать, — ты сейчас на эмоциях. Нужно поспать и успокоиться. — Да что с тобой такое?! — Липницкая отстраняется от девушки, странно смотря на неё, — тут с эмоциями нужно работать не мне. Не знаю, что с тобой произошло, но ты была первым человеком, кто сразу увидел это в Тутберидзе. Я думала, что ты умная девушка. Не заставляй меня разочаровываться ещё и в этом. Женя хочет возразить, но слышит в словах Юли долю правды, и слова сами по себе застревают в горле, так и не вырвавшись наружу. Это пугает Женю не меньше, как только что испугало девушку напротив. — Я не хочу больше сегодня ни с кем разговаривать, — Юля открыто намекает на то, что Медведевой пора уходить. Женя кивает и молча выходит из комнаты девушки, растворяясь в темноте коридора и темноте собственных мыслей. Вся ночь Медведевой проходит в тщетных попытках уснуть. Сна нет ни в одном глазу, зато мысли в геометрической прогрессии заполняют голову. Девушка из раза в раз прокручивает их сегодняшний разговор с Юлей и все больше не может поверить в сказанные Липницкой слова. Неужели Этери действительно такой монстр? Да, несомненно ситуация Юли ужасна, но только ли вина главного тренера в этом? Липницкая - жертва обстоятельств, и главным человеком, запихнувшим её в эти самые обстоятельства, является мать Юли. Именно она поставила на кон жизнь своей дочери ради собственных амбиций и целей. А Этери Георгиевна во всей этой системе была лишь человеком, который честно выполнял свои обязанности. Да, она строга. Да, она манипулятор. Но она хороший тренер, который в силах привести спортсмена к успеху. И она обязательно привела бы к нему и Юлю. Опять же, если бы не обстоятельства. Женя считала полной глупостью искать в этой жизни что-то бескорыстное. И дело было не в плохой или хорошей жизни, а в том, что это совершенно и не нужно было. В чем смысл кому-то совершать бескорыстные поступки? Каждый человек в определенном деле всегда ищет собственную выгоду, и это нормально. В ситуации с Юлей они были на равных условиях. Липницкая становится Олимпийской чемпионкой, Этери Георгиевна получает признание и уважение. Это вполне логичный приз за проделанную ими обеими работу. Вопрос в том, что Юле не нужны ни титулы, ни слава, ни призвание. Она считает, что её жизнь сломана, но винит она в этом не причину своих бед, а лишь раздражитель. Человека, который оказался рядом в момент, когда её нервы не выдержали, и девочка окончательно сломалась. Возможно, все было бы не столь печально, если бы на месте Этери Георгиевны был кто-то другой, но человеческая жизнь не знает сослагательных наклонений. Она сложный человек и жесткий тренер, что вносит в выводы и эмоции Юли определенные коррективы, но со многим из этого можно свыкнуться, если знать свою цель или быть по своей натуре терпеливым человеком. В Юле абсолютно не было первого, зато было очень много второго. Но свойство терпения и его главный смысл заключается лишь в том, как быстро оно кончится. Девушка терпела долго, но от этого становилось только хуже. Липницкая была далеко не дурой, но не понимала, что в список Шиндлера ее вписала не Этери Георгиевна, а ее собственная мать, вынеся дочери тем самым приговор.

***

Даниил Маркович уже знал про их индивидуальные тренировки с Этери Георгиевной. Иначе никак нельзя было объяснить то, как он смотрел на Женю на протяжении всего занятия хореографией. Очевидно, он не понимал, что происходит, и девушка была с ним в этом плане солидарна. Она была увидела не меньше Даниила Марковича, только ко всему прочему с её стороны добавлялось ещё несоизмеримое ни с чем волнение. Это было похоже на преддверие шторма, когда одна мысль о нем так же страшна, как и сам факт грядущего. Тем не менее, дороги назад не было. У группы был последний прогон общего танца на хореографии, и она чувствовала, как среде вылетает из её грудной клетки. Едва ли это было из-за физической нагрузки. Музыка кончилась, и все потихоньку стали расходиться с паркета к лавочкам, забирая свои вещи. Кто-то подходил к Даниилу Марковичу, спрашивал у него совета по хореографии, кто-то решал ещё порастягиваться возле зеркала. Женя же схватила свои коньки и быстро прошла к выходу из зала, по пути смотря на настенные часы. Скорее всего, Этери Георгиевна уже её ждёт. Оглянувшись напоследок, девушка встречается взглядом с хореографом, и тот едва заметно для всех окружающих губами шепчет лишь одно слово, понятное только для Жени: — Удачи Медведевой повезло, что на каток она пришла первой, несмотря на небольшое опоздание. Впрочем, это было неудивительно, так как пунктуальность не являлась сильной чертой Этери Георгиевны. Но конечно же, никто женщину в этом не мог осудить. Женя переобулась в коньки и начала разминаться на льду. От волнения все тело словно чесалось изнутри, не давая девушке шанса на передышку. Она нарезала по катку круги с бешеной скоростью, надеясь, что ветер от неё сможет унести все мысли и тревогу за пределы её тела. Возможно, женщина забыла о ней и сейчас занимается своими делами. Наверное, в это сейчас больше всего хотелось верить Жене. У Тутберидзе куда больше забот и дел, которые требуют её внимания, чем индивидуальные тренировки с посредственной фигуристкой. А предложила она заниматься, вероятно, из вежливости, что хотя бы доказывает то, что вежливость у женщины все-таки есть. — Ещё чуть-чуть, и ты улетишь вместе с катком, как Элли и её домик,— в стенах раздаётся голос Этери Георгиевны, и девочка резко останавливается, тут же чувствуя небольшое головокружение. — Я решила размяться перед тренировкой, — Женя подъезжает к бортику, быстрым взглядом рассматривая своего тренера. Женщина также уже была переобута в коньки и одета в свой привычный горнолыжный костюм. Должно быть, он очень теплый, ведь Этери Георгиевна проводит на льду больше половины часов в сутках. Она открывает калитку и проезжает к Жене, становясь напротив девушки. — Знаешь, что самое главное в любой программе? — женщина внимательно смотрит на Медведеву, скрещивая руки на груди. Девушка сталкивается с её взглядом и закусывает губу, отводя глаза. — Душа? — Верно, — только один мускул, дёрнувшийся на уголке ее губ, выдал удивление женщины, — в каждой программе должен быть определённый посыл, частичка души, которой ты делишься с теми, кто смотрит на тебя. Если этого нет, всё теряет смысл. Этери Георгиевна встала в центр катка, где обычно начинается программа. — Иди сюда, не бойся, — она подозвала Медведеву к себе, пару раз махнув ладонью. — Я не боюсь,— Женя буркнула это себе под нос, едва нахмурив брови. Она подъехала к тренеру. — В твоей программе есть душа, я увидела это с первой секунды. А представляешь, как будет, если ты научишься о ней говорить? — В каком смысле? — Мало просто заложить в программу душу, нужно ещё уметь рассказать о ней. Ну и технику улучшить, куда же без этого, — женщина слегка усмехнулась. — И что для этого нужно сделать? — Тренироваться. Давай начнём с самого начала,— Этери положила руку на плечо Жени, чуть сжала его и направилась обратно к бортику, где находился магнитофон. Слова тренера эхом отзывались в голове девушки, вводя её в ступор своим содержанием. Они звучали слишком двусмысленно, словно она говорила не только о программе, а о чем-то большем. Словно она только что извинилась перед ней. — Прокатай сейчас до первой смены музыки, — говорит Этери Георгиевна, держа в руках телефон Жени. Девушка слышит команду тренера и тут же приходит в себя, вставая в начальную позицию. Музыка начинает играть, и Женя плотно закрывает уши, отчетливо слыша внутри себя глухой стук собственного сердца. Она срывается с места, кружится в дорожке шагов и отчаянно пытается унять дрожь в руках и ногах. Сейчас от той уверенности, с которой она катала перед тренером эту программу в первый раз, не осталось и следа. В голове нет ни единой мысли. Только шум дыхания и частый стук сердца. — Стоп! — кричит женщина и выключает музыку. Она подъезжает к запыхавшейся Жене. — Ты не о том думаешь. Об этом я и говорила. Нет понимания того, что ты катаешь, — она встаёт сзади Медведевой и берет ее руки в свои,— давай ещё раз. Сосредоточься,— четыре руки оказываются на ушах девушки, но как только Женя начинает двигаться, Этери отпускает её и отъезжает назад. Она пытается сконцентрироваться на программе, но не получается. Женя думает не о том, о чем надо. Теряется и падает с прыжка, больно ударяясь боком об лёд. — Плохо,— тут же говорит Тутберидзе, не давая ей шанса докатать хотя бы до логического завершения. Девушка встаёт со льда, держась руками за больной бок. Раздражение горящей волной подкатывает к горлу. — Давай по-другому. О чем это программа? — этот вопрос с самого начала волновал женщину больше всего. Но Медведева лишь хмурится, не спеша ей отвечать. — Я не знаю. — Такого не может быть, — Тутберидзе ей не верит. — Я точно не могу сказать, — она продолжает тереть бедро с таким остервенением, что, вероятнее всего, оно больше болит именно от этого. Жене не нравятся собственный прокаты. Ей не нравится быть наедине с Этери Георгиевной. Ей не нравится говорить о том, о чем она сейчас её просит. Раздражение перерастает в злость на саму себя, а желание уйти со льда увеличивается в огромных масштабах. — Почему? — женщина подъезжает к ней, — сильно ударилась? — она без спроса и не церемонясь одним рывком поднимает майку, видя на коже красное пятно, которое уже потихоньку начало синеть. Этери поднимает глаза чуть выше и концентрирует взгляд на рёбрах девушки, а вернее на белых шрамах, расположенных поверх них. — Потому что не хочу, чтобы вы лезли туда, куда вас не просят, — она резко отдёргивает руку женщины с собственной майкой и со злостью и даже с неким огорчением смотрит на Этери. Это было то, что никто и никогда не должен был увидеть. Это то, что Женя так трепетно оберегала от всех в этом мире. И это то, куда так бесцеремонно влезла Тутберидзе и вновь разрушила их и так полупрозрачную видимость перемирия. Медведева не в силах продолжать тренировку. Девушка опускает взгляд, не найдя хоть какой-то эмоции в глазах рядом стоящей женщины. Женя старается не оглядываться назад и как можно быстрее уезжает со льда, чувствуя в горле тугой ком из подступающих слез. Их она точно никогда не увидит.