Количество и качество

«Обретая голос» Этери всегда была самым послушным ребёнком в семье. Будучи младшей дочерью, она получала внимания намного больше, чем её сёстры и брат. Каждый считал своим долгом внести собственную лепту в воспитание маленькой Этери. Принципиальный суровый отец с чёткими кавказскими понятиями, идейная мама, которой всегда хватало времени на то, чтобы водить дочь на все существующие секции, три старших сестры с абсолютно разными характерами и брат, с которым Этери до пятнадцати лет делила комнату и чьи вещи она донашивала. Шло время, родители скончались, дети выросли и уже сами завели собственные семьи. Их разбросало по всему миру, отчего контакт между ними сводился практически к нулю. Семейные встречи были крайне редким событием, даже с Мариной и Петей, которые жили в Москве. Когда-то тесные и нервущиеся родственные узы сейчас стирались, оставляя едва заметный след из общего прошлого и счастливых детских воспоминаний. Этери с ужасом вспоминает последнюю их встречу, когда семья Тутберидзе была в полном составе. Смерть мамы. Только от одной мысли об этом женщине становилось плохо, а некогда купируемая истерика дрожащими пальцами и сбившимся дыханием вырывалась наружу. Тогда Этери решила для себя, что она лучше не будет вообще ни с кем видеться, чем каждый раз снова и снова проживать свой личный ад, выбраться из которого она не может до сих пор. Женщина не отреклась от своей родни и ни в коем случае не перестала их любить. Она как и прежде звонила сёстрам и брату на праздники, присылала их детям подарки, ездила в гости. Но делала это очень дозировано, ровно столько, сколько требовалось, чтобы плюс не перевалил в минус. Эта грань была очень шатка и эфемерна, и Этери лавировала на ней, готовая в любой момент рухнуть в эту моральную яму, чтобы потом вновь из неё выкарабкиваться. И если же для женщины поменялось абсолютно все, то её сёстры и брат продолжали жить так, словно ничего не произошло. Потрясением для Этери было то, что даже после смерти родителей, будучи уже признанным тренером и влиятельным человеком, они продолжили учить её жизни, словно время остановилось, и для них она осталась тем ребёнком, который пешком ходит под стол и плачет из-за сломанной игрушки. Марина в жизни женщины занимала отдельную роль. Она всегда была матерью-наседкой, которой нужно было выполнить определённый план в совершенно разных аспектах её жизни. Сестра всегда очень участливо интересовалась карьерой Тутберидзе, а когда та состоялась, начала лезть уже и в личную жизнь. Вечные запланированные ужины в разных ресторанах с непонятными мужчинами, попытки выдать Этери замуж и постоянные слова о том, кто ты без своей семьи. Женщина любила Марину, но иногда её инициативность переходила все рамки приличия, заставляя испытывать к сестре только злость и обиду. Когда Хофман позвонила, Этери уже знала, о чем пойдет речь. Очередная встреча, где бы она выслушала о том, как неправильно живет. Нужно же по шаблонам, чтобы все было как у людей. И неважно, что Этери такой судьбы себе совершенно не хочет. Принцип Марины — главное, чтобы шито-крыто было, а там неважно, что ты чувствуешь на самом деле. Тутберидзе этого в корне не понимала и не разделяла, пробуя все существующие средства противостояния сестре. И когда в кухню вошла полусонная Медведева, идея, а именно последняя возможность отвязаться от Марины, забилась живым ключом в голове Этери. Она не собиралась пользоваться девочкой, лишь хотела совместить приятное с полезным. Испортить ужин сестре и побыть в компании той, кого ещё недавно так остервенело презирала. Растерянная Женя действительно была игрушкой в руках женщины. Но это была любимая игрушка, за которую обычно дети дерутся в песочнице и плачут, если ту отнимают. Этери не собиралась её никому отдавать, потому что право играть с ней было только у неё.

***

Вечер проходил вполне ожидаемо. Тутберидзе не скрывала разливающегося внутри неё кипятком наслаждения от искренних эмоций сестры. В каждом её вдохе и взгляде читалось недоумение и злость от того, что все идёт не по плану. Марине откровенно не нравилась девочка, сидящая напротив. Когда Этери говорила, что с ней будет гость, то Хофман ожидала увидеть кого угодно, но не дрожащую девочку в платье не с её плеча. Марину бы устроили любые мужчины, чей кошелёк раздувался бы от банкнот и пластиковых безлимитных карточек, которые она так заклинила своей сестре. Но, видимо, в первый раз в жизни Тутберидзе её сестра так откровенно ярко была огорчена, что даже не могла скрыть свои эмоции, то и дело бросая на Медведеву непонятные взгляды. Женя же, как радар, это чувствовала и при каждом новом слове Марины ощутимо вздрагивала, пугаясь саму себя. Этери хотелось залезть к ней в голову и умолять девочку хоть немного расслабиться и успокоиться. Меньшее, чего хотела женщина сейчас — это расшатать и без того хрупкую психику Жени. Но та продолжала дрожать, периодически густо краснея и с силой закусывая нижнюю губу. Не выдерживав, Тутберидзе накрыла своей ладонью острую коленку девочки и начала нежными круговыми движениями поглаживать её, в надежде, что Медведева немного успокоится. Но все ожидания Этери оказались тщетны ровно в тот момент, когда брюнетка, извинившись, сорвалась с места и убежала в сторону туалетной комнаты. Женщина про себя чертыхнулась, чувствуя, как к горлу подкатывает чувство сожаления, что этот вечер всё-таки состоялся. — Это кто? — задала резонный вопрос Марина, делая нескромный глоток игристого. — Моя спортсменка. У тебя вроде бы не было проблем с памятью, — невозмутимо ответила женщина, крутя в руке бокал. — Я поняла, только какого чёрта она делает здесь? — фыркнула та, едва заметно кривясь. Этери почувствовала, как неконтролируемая волна раздражения накатила на неё с удвоенной силой. Сейчас как никогда сильно хотелось поставить старшую сестру на место. Но мысли о том, что, скорее всего, Женя сейчас в панике зажалась где-нибудь в углу туалетной комнаты, заставляли отложить разговор с Мариной на потом и пойти проверить Медведеву. — Я сейчас вернусь, — сухо сказала женщина, вставая с места, — держи себя в руках при Жене, поняла меня? На слова сестры Хофман шумно выдохнула, но ничего не ответила, провожая блондинку раздражённым взглядом в сторону туалета. Стук собственных каблуков раздавался в голове, сравниваясь с ритмом сердца. Этери сама толком не понимала, отчего ладони сейчас немного дрожат, а в зале стало чересчур душно. Списывая все на бокал игристого, женщина ускорила шаг, видя перед собой закрытую деревянную дверь. — Открой, — требовательно сказала Тутберидзе, желая как можно быстрее увидеть девочку и понять масштаб катастрофы. Сейчас холод железной ручки, на которой лежала напряжённая ладонь Этери, отрезвлял. Блондинка обжигалась ледяным металлом, нетерпеливо сжимая ту сильнее. Вскоре она поддалась, давая возможность женщине тут же влететь в туалетную комнату, следом закрывая за собой дверь на замок. Перед Этери стояла Женя с потерянными глазами и часто вздымающейся грудью. Она больно кусала губу, нечитаемым взглядом смотря на женщину. Тутберидзе мысленно прорычала, в сотый раз жалея о том, что вмешала девушку в их грязные игры с сестрой. Она не думала, что у Медведевой эта встреча вызовет настолько бурные эмоции. Это было слишком не похоже на вечно холодную и закрытую Женю. Насколько всегда хорошо девушка умела контролировать эмоции, настолько плохо сейчас она держала себя в руках. Подавшись вперёд, Этери нависла над Медведевой, невольно зажимая ту между раковиной и своим телом. Она чувствовала, как сердце брюнетки сейчас разорвёт грудную клетку и вырвется наружу. Женщина поставила руки на мраморную тумбу по обе стороны от Жени и шумно выдохнула, собираясь с мыслями. — Детка, — хрипло сказала Этери, даже не пытаясь прочистить горло, — я знаю, в каком ты сейчас ужасе, — горячее дыхание раздалось над ухом Медведевой, — и ты имеешь полное право меня ненавидеть. Но сейчас я прошу тебя успокоиться. Этери провела языком по успевшим пересохнуть губам, чувствуя, как ей самой тяжело даются слова. В голову ударил резкий запах моря и свободы, заставляя сжать пальцы на мраморной поверхности ещё сильнее. Женщина слегка отстранилась, выходя из ареала пьянящего аромата, тут же сталкиваясь с глазами девушки. Она смотрела на неё слишком диким взглядом, который невозможно было прочитать. Грудь девушки быстро вздымалась, а приоткрытые губы слегка подрагивали. Этери опустила на них взгляд ровно в ту секунду, когда Женя провела по ним влажным шершавым языком. Видимо, в помещении действительно было жарко. — Нет, — тихо сказала брюнетка, смотря куда-то сквозь женщину. Этери слегка нахмурилась, боясь, что это относится к просьбе успокоиться. Блондинка взволнованно стукнула пальцами по мраморному покрытию тумбы позади Жени. — Я вас не ненавижу, — полушепотом произнесла девушка, но тренер всё услышала и расслабленно прикрыла глаза, чувствуя, как на губах появляется слабая улыбка. — Спасибо, — рука Этери сорвалась с места, не поддаваясь контролю своей хозяйки, и быстро приблизилась к лицу Жени, заправляя выбившуюся прядку за ухо, — ты умница, — честно сказала женщина, проводя ладонью вниз по волосам, — а сейчас я предлагаю вернуться, пока твой салат окончательно не остыл. Медведева слабо кивнула, чувствуя, как её руку переплетают длинные пальцы женщины. Замок щёлкнул, и дверь распахнулась, обдавая тренера и спортсменку приятными запахами, доносящимися из зала. Когда они вернулись за столик, Марина уже сидела со вторым бокалом вина, задумчиво крутя его в руке. Она увидела приближающуюся пару и натянуто улыбнулась, делая большой глоток. — Припудрили носик? — спросила блондинка, — я тут уже без вас десерт заказала, надеюсь, вы не против. — Спасибо — кивнула брюнетка, усаживаясь на мягкий диван. — Сегодня удивительный вечер. Нам с Тери так редко удаётся встретиться, что я уже и забыла, как моя сестра выглядит, — за время, пока девушки были в туалете, Марина стала ещё разговорчивее, не давая этой беседе допустить пауз. — Не преувеличивай, — Этери закатила глаза, — ты всегда можешь посмотреть на фотографию и вспомнить, — слабая полуулыбка скользнула на губах женщины. — Какая ты добрая, — Марина вздохнула, лениво перебирая вилкой в тарелке, — тренируешь детей, воспитываешь их, отдаёшь все силы и внимание, а на мой день рождения даже не смогла приехать, — с обидой сказала Хофман. Женщина напротив, видимо, очень долго ждала этого вечера, чтобы высказать все, о чем она думала. Из Марины буквально вылезало всё возмущение, которое она копила по отношению к своей сестре. — Марин, давай мы обсудим это потом, наедине, — с нажимом произнесла Этери, находясь явно не в восторге от такой темы разговора. Но женщина напротив была в ударе и совершенно не собиралась останавливаться, с каждым новым словом набирая обороты все сильнее. — Нет, Тери. Я буду говорить сейчас, — Марина игнорировала все попытки сестры остановить ее, — вот, деточка, скажи мне, ты благодарна своим родителями за то, сколько они вложили в свою дочь? — женщина обратилась к Медведевой. Холодные мурашки градом посыпались по спине Этери, заставляя лёгкие задержать воздух на пару секунды. Только не это. Нет. Било в голове у Тутберидзе, заставляя женщину нервно теребить край платья. Сестра сейчас, сама того не понимая, затрагивала непозволительную тему, буквально прилюдно открывая ящик Пандоры. — Нет, — кротко ответила Женя, поджимая губы, — не благодарна. Этери чертыхнулась, чувствуя, как злость на сестру растёт с геометрической прогрессией и грозится вот-вот вырваться лавиной наружу. Но Тутберидзе сдерживала себя изо всех сил, списывая всё на то, что Марина ничего не знает о Жене и на этом ответе тема разговора сменится. Но так сильно Этери ещё не ошибалась никогда в жизни. — Как ты так можешь говорить? — казалось, Хофман была на грани того, чтобы лопнуть от возмущения, — я уверена, они вложили не один миллион, чтобы сейчас ты тренировалась в группе моей сестры.       Твою мать. — Марина, мы не будем говорить об этом, — холодно сказала Этери, касаясь ладонью спины Жени и чувствуя, что та выгнулась словно натянутая струна. — Ты никогда ни о чем не хочешь говорить. Молчание не решает проблем, Тери, — отрезала Хофман, делая глоток вина, — и сейчас я разговариваю не с тобой, — Марина внимательно посмотрела на Женю, ожидая от девушки ответа. Этери чувствовала, как последние капли терпения испаряются от разгорающегося гнева. Она проклинала себя за то, что согласилась на этот вечер и втянула в это Женю. — Мои родители ничего не сделали для того, чтобы я каталась в группе Этери Георгиевны, — Медведева говорила медленно и тихо, словно с каждым словом из неё выкачивали по толике жизни, — я оказалась здесь своим трудом. Марина усмехнулась, многозначительно закатив глаза. — Деточка, я знаю конкретную сумму этого «труда». Лучше бы сказала спасибо родителям, а не перетягивала всё одеяло заслуг на себя. Брендовые вещи надевать гордость позволяет, а слова благодарности в горле застряли, правильно я понимаю? — Вы ничего не знаете о моей жизни, чтобы делать такие выводы, — полушёпотом говорила брюнетка, чувствуя, как её голос дрожит. — Мне не нужно читать досье, чтобы понять, что ты очередная неблагодарная выскочка, — с отвращением сказала Марина, отодвигая пустую тарелку подальше от себя. Громкий звон столовых приборов раздался на полресторана, разрезая своим звуком тишину и спокойствие всех посетителей. Женя, словно ошпаренная, вскочила с места, как можно быстрее вставая из-за стола. Наспех схватив клатч, она, не одарив ни единым взглядом сидящих женщин, ринулась в сторону выхода из ресторана. Этери плохо понимала происходящее, чувствуя, как почва уходит из-под ног, а тело постепенно парализует. Женщина не верила, что её сестра действительно посмела все это сказать подростку. Сейчас, как никогда сильно, Тутберидзе хотелось верить в то, что происходящее — это всего лишь страшный сон. Но невозмутимое выражение лица сестры и громкий удар прибора о посуду подтверждали все самые страшные опасения Этери, возвращая её в реальность. Когда женщина немного пришла в себя от шока, Медведевой уже и след простыл. Все, что напоминало о том, что девушка действительно была тут — запах моря и смятая в ладони салфетка. — Блять, — прорычала Этери, резким движением поднимаясь с места и направляясь быстрым шагом в сторону выхода, куда минуту назад ушла Женя. В гардеробе брюнетки не было, а вешалка, на которой находился её плащ, пустовала. В общем холле также было пусто, из-за чего женщина шумно выдохнула, чувствуя, как дрожат руки, то ли от волнения, то ли от злости. Не надевая пальто, Этери вылетела на улицу, в надежде, что Женя лишь только вышла подышать воздухом. Тутберидзе простила бы ей сейчас даже курение, если бы девушка была в поле её видимости. Но Медведева, словно пылинка, исчезла в воздухе, оставляя после себя внутри женщины всепоглощающее чувство вины и ненависти. Этери была готова собственноручно сжечь себя на костре, не дав ни единого шанса на спасение. Она не знала, как оправдать себя, и даже не пыталась этого делать. Женщина понимала, что ничего хорошего из этого вечера не получится, но осознанно пошла на риск, желая хоть раз поставить на место сестру, пойдя наперекор её планам. Но ужин провалился, а вместе с ними хорошие отношения с сестрой и Женей. И если сейчас Этери пыталась в сотый раз дозвониться до Медведевой, испытывая всепоглощающую тревогу и раскаяние, то к Марине женщина ощущала лишь холод и неприязнь. Она никогда не могла подумать, что её родная сестра окажется настолько меркантильной сукой. Женщина вздрогнула от того, как что-то мягкое и тёплое коснулось её плечей. Ощутив на себе пальто, Этери на месте развернулась, видя перед собой Марину. — Девочка расстроилась и убежала? — как-то слишком спокойно сказала женщина, поправляя пальто на сестре. Этери пребывала в полном ступоре, про себя удивляясь такой смелости блондинки. На её месте женщина и на километр бы не подошла к ней, боясь быть разорванной на кусочки. Одна эмоция сменялась другой, отдавая пальму первенства злости, растущей из самых недр памяти и сознания. Этери грубо оттолкнула от себя руки сестры и сделала шаг назад. Сейчас она смотрела на женщину так, как никогда ни на кого не смотрела в своей жизни. Жгучая боль разочарования подступала к горлу, заставляя блондинку неосознанно сжимать руки в кулаки, чтобы хоть как-то сдержать подступающую истерику. — Ты сошла с ума? — голос Этери сейчас напоминал расстроенный музыкальный инструмент, срывавшийся на полутонах, — что за цирк ты устроила?! Хофман, в отличие от младшей сестры, была абсолютно спокойна, неприкрыто наслаждаясь своей победой в непонятной никому гонке. Медленно достав пачку сигарет, женщина вальяжно закурила. — Сейчас цирк устраиваешь ты, — она пожала плечами, выдыхая густой дым в холодный ночной воздух, — я лишь напомнила девочке о нормах морали, которые она подзабыла. От каждого нового слова Этери раздражалась всё сильнее, смотря чёрными глазами на сестру и с каждой секундой желая все сильней влепить ей пощёчину. — Это ты сейчас будешь говорить о морали? — зло проговорила Тутберидзе. — Ты только что уничтожила ребёнка только потому, что она не разделила твои убеждения! Знаешь, я тоже не могу понять, как можно так уверенно вешать ярлыки, ни черта не разобравшись в ситуации! — Этери постепенно повышала тон, не имея внутренних сил больше держать себя в руках. Обида и злость на сестру за сегодняшний вечер и за долгие годы жизни сейчас неудержимым потоком рвались наружу, напрочь срывая дамбу терпения. — Здесь всё вполне тривиально и очевидно, — женщина стояла на одном месте, уверенно держа двумя пальцами тлеющую сигарету. — Тери, с каких пор тебя стали так волновать чьи-то ярлыки? — С тех самых пор, как все навешали их на меня, — прорычала Тутберидзе, — в этой жизни ничего не бывает очевидно, Марина. Но это можно понять только тогда, когда перестаёшь судить о людях по ширине их кошелька, — выплюнула Этери, ни на секунду не жалея, что сказала сестре эти слова. Марина шумно выдохнула воздух, выкидывая почти что полностью истлевшую сигарету куда-то в сторону. — Зато лучше полжизни страдать по идиотке из Америки, а следующую половину сдыхать от одиночества в четырёх стенах долбанного катка, — Марина сделала шаг в сторону сестры, — слушала бы ты меня, Тери, коль мамы уже с нами нет. Звонкий хлопок и молчание. Удивлённые глаза Марины и ладонь, держащаяся за пылающую щеку. Этери чувствовала, как сильно пульсирует её рука, но это не успокаивало разверзнутый адский огонь внутри женщины. — Не смей упоминать маму, — сиплым от злости голосом проговорила Этери, — ты никогда её не заменишь. Я за всю жизнь натерпелась твоего воспитания, с меня хватит. Я сыта лицемерием и меркантильностью, и ты не посмеешь то же самое навязывать и моим спортсменам. — Выбираешь эту девчонку вместо семьи? — Хофман хмыкнула, все ещё держа руку возле щеки. — Уже выбрала, — с презрением сказала Этери, не желая больше продолжать этот разговор. Окинув сестру напоследок нечитаемым взглядом, Тутберидзе развернулась на каблуках, прошагав к ближайшему месту, откуда она могла бы вызвать такси. На улице начался дождь.