***
Первое, что почувствовала Женя, когда открыла глаза - это рвотный позыв. Поднявшись на локти и еще слабо понимая остановку, она ощутила, как тошнота накатывает с новой силой. Подскочив на ноги, Медведева понеслась в сторону туалета, опустошая желудок. Весь выпитый вчера алкоголь сегодня обернулся страшным зверем под названием похмелье. Умывшись холодной водой, в надежде, что это хоть как-то поможет, девушка поползла обратно в зал, желая только одного - соприкоснуться с подушкой. — А вчера казалось, что все держишь под контролем, не так ли? — насмешливый голос Этери Георгиевны послышался над Женей, заставив брюнетку тут же вновь раскрыть глаза. Очередная волна головной боли тут же острым кинжалом нанесла свой удар. Тутберидзе, в отличии от Медведевой, выглядела куда лучше: на женщине была надета объемная белая рубашка и темно-синие джинсы, волосы были завязаны в высокий пучок и закреплены специальной палочкой. В руках у нее был стакан воды с шипучей таблеткой в нем. — Выпей, должно стать немного получше,— Этери протягивает воду и садится рядом с Женей возле подушки. — Я больше никогда не буду пить,— хрипло говорит Медведева, поднимаясь на локти и принимая стакан. — Так все говорят, но все равно пьют. Так что не давай обещаний, которых не сможешь сдержать. Когда девушка осушает стакан, Этери берет его из рук Жени и ставит на журнальный столик. — Я еще секундочку полежу и пойду на тренировку. — Я не сомневаюсь,— Этери усмехается. — Правда! Все не так плохо, просто мне нужно немного времени прийти в себя,— Женя делает глубокий вдох,— только мне нужно будет зайти в корпус за формой, так что я могу немного опоздать на тренировку. — Ты про ту, которая кончилась час назад?— женщина непринужденно рассматривала свой маникюр. Медведева в шоке распахнула глаза, хватая женщину за руку и смотря на ее наручные часы. Стрелки показывали 19:03. — Твою мать… — Сегодня из вашей компании сил хватило прийти только Ане и Юле, Загитову и Цурскую выкосило так, что мне пришлось звонить их родителям и рассказывать о ваших вчерашних похождениях. Женя трагично вздохнула, закрывая ладонями лицо. — Когда вы позвоните в детский дом, сообщите, пожалуйста, чтобы я успела собрать чемодан,— девушка не шутила. За вчерашнюю ночь она дала слишком много поводов для того, чтобы ее исключили. — Я не буду никуда звонить,— выражение лица женщины было непроницаемым. — Почему?— искренне удивилась Медведева. На ее месте она бы уже давно себя выставила как минимум из этой квартиры, а как максимум из Хрустального. Пару секунд Этери просто молчала, смотря куда-то в сторону стены. Было видно, что женщина не знает, что ответить. А правда - почему? — Это так легко - позвонить родителям и сказать, что их ребенок напился, правда?— говорит Женя, смотря куда-то в потолок,— а знаете почему? Потому что они нормальные. В нормальных семьях так и происходит: подростки косячат, родители их наказывают, они мирятся, а потом все по новой. Это рутина института семьи, а ваш звонок - только акт воспитания. А что делать со мной? Ненормальной? Женщина нервно потерла руки, понимая, на что намекает Медведева. — Ты нормальная,— вкрадчиво, но настойчиво сказала Этери,— и ты права в том, что я не собираюсь звонить в детский дом из-за степени последствий этого звонка. Я не хочу, чтобы ты возвращалась туда. — Тогда не следовало вообще никому звонить. Им достанется, а мне все сойдет с рук? Пили-то мы вместе. — Я не могла не поставить в курс дела их родителей. Ночью пьяные подростки гуляли по городу - это возмутительно. Я несу за вас ответственность. — Но звонить в детский дом вы не будете? — Нет. Ты под присмотром и в безопасности. — А если бы я не пришла к вам ночью? Откуда бы вы знали, что я в безопасности?— внутренний голос заставлял Женю замолчать, но девушка стояла на своем. — Но ты же пришла,— Этери поднялась с дивана и подошла к кофе машине,— кофе будешь? — Нет,— Медведева отрицательно мотнула головой, прослеживая взглядом за Этери Георгиевной. Перед глазами вновь всплыл вчерашний поцелуй. Женщина, ровно как и ночью, сейчас стояла возле той самой кухонной тумбы и вертела в руке единственную уцелевшую чашку из сервиза. Этери ставит ее на столешницу, и Женя четко понимает, что следующее действие в этом непонятном алгоритме заключается в том, что она должна вжать женщину в столешницу и бессовестно поцеловать ее. Тутберидзе словно читает мысли девушки и тут же отходит от кухонной тумбы, словно та неприятно ударила ее током. Выглядит странно, и Женя понимает, что они обе думали об одном. Но Этери не подает виду, она одаряет Медведеву легкой полуулыбкой, пока машина мелет зерна, чтобы превратить их в горячий кофе. Через несколько секунд он приготовится, и женщина его выпьет. Тихо, за столом, вприкуску с черным шоколадом. Именно так нужно было сделать и вчера. И эту инструкцию Женя уяснит раз и навсегда. — Мне нужно разобраться с документами, буду в спальне. Если что-то понадобится, спрашивай,— Этери ушла в коридор и через минуту вернулась с сумкой и ноутбуком. — Я слишком злоупотребляю вашим гостеприимством,— сейчас очень четко девушка почувствовала себя здесь лишней. — Скорее алкоголем,— Тутберидзе сделала глоток горячего кофе,— квартира большая, ты мне не мешаешь. К тому же, как я уже сказала, мне спокойнее, когда ты под присмотром. Женя закатила глаза. — Давайте я уж к вам совсем перееду, чтобы можно было меня контролировать круглосуточно. — Я говорю про безопасность, а не контроль,— блондинка была предельно серьезна,— и я действительно бы хотела, чтобы ты переехала. Так было бы проще нам всем. Женя удивленно распахнула глаза. Неужели Этери Георгиевна сейчас взяла и предложила ей жить в собственной квартире? На безвозмездной основе? С собственной комнатой? С видом на Кремль? Ей? Сиротке с плохим лутцем и неоправданным желанием коснуться нежных губ Снежной Королевы? — Вы сейчас серьезно? — Да,— она пожимает плечами, очевидно, не видя в этом ничего такого,— к тому же, я тебе обещала поговорить с юристами и решить вопрос насчет той ситуации. Я поговорила. — И?— Женя заметно напряглась. Ей в целом не нравился этот разговор. Она ненавидела детский дом и всех тех, кто там работал. Она считала диким запрашивать у нее часть гонораров, которые к ним не имеют никакого отношения. Медведева хотела бы лично плюнуть в лицо напыщенному директору и сказать, что он может довольствоваться в этой жизни только своим маленьким членом. Поэтому когда Этери Георгиевна вновь завела эту тему, Жене стало не по себе. Она не хотела, чтобы женщина в это лезла. Чтобы видела, в каких условиях она жила и какие люди ее окружали. Зачем ей, известному тренеру и успешной женщине, снисходить до проблем подростка, который не нужен даже собственным родителям? Ей это ни к чему. У нее свой мир - правильный и чистый, в нем не может быть места для таких, как она. — Что сказали юристы?— задает уточняющий вопрос Женя на странное молчание Этери Георгиевны. Женщина открывает рот, чтобы начать говорить, и тут же его закрывает. Медведевой это не нравится еще больше. Тутберидзе сейчас не похожа сама на себя, и Женя готова поклясться, что знает это чувство и тоже испытывает его прямо сейчас - она боится. — Они сказали, что единственным способом избежать этих выплат, является смена опекуна. — Это невозможно. Кому нужен семнадцатилетний подросток?— Женя горько усмехается, понимая безнадежность этой ситуации. Этери предательски молчит, и девушка делает вывод, что она абсолютно права. Кто захочет брать к себе в семью такую, как она? Обычно берут малышей, воспитывают под себя, делают так, чтобы ребенок никогда не чувствовал себя «чужим», строят свою семью. Она для такого не годится, жизнь ей на это неоднократно намекнула. — Ответ исчерпывающий,— Медведева пожимает плечами. Ей почти все равно. Этери продолжает молча стоять. Женщине неловко, и Женя понимает, что это опять из-за нее. Видимо, был прав чертов директор детского дома, говоря, что от нее одни проблемы. Так и есть. И она не хочет доставлять их Этери Георгиевне. — Я очень вам благодарна за предложение и помощь, но я откажусь. В действительности будет проще всем, если я останусь жить в корпусе. А насчет выплат, то мне остался год до совершеннолетия, я потерплю, а потом они уже ничего сделать не смогут. — Жень, может быть, мы сможем найти выход… — Нет,— брюнетка бесцеремонно перебивает женщину, не давая той закончить. Разговор ледяным ушатом воды опрокинулся на Медведеву. В нем ничего не было хорошего, но послепохмельная головная боль притупилась, давая возможность совершить очередной побег. Только уже из этой квартиры.***
Женя чувствовала себя отвратительно. Физическое самочувствие накладывались на моральное и создавало самую что ни на есть квинтэссенцию ужаса, в который превратилась ее и без того не радужная жизнь. По пути в общежитие Медведевой казалось, что все прохожие смотрят на нее косо, осуждающе тычут пальцем и чуть ли не шепчут, какая она идиотка. Возможно, так и было. Бросить своих подруг ночью, приехать к Этери Георгиевне пьяной и поцеловать ее, а по итогу еще и обидеть, отказавшись от помощи. Они все этого не заслужили. А она - да. Женя никогда не знала, что хуже - когда тошнит от алкоголя или от самой себя. Теперь знает. Хуже, когда одновременно. Добравшись до общежития, она серой мышью проскочила к себе в комнату, не желая никому лишний раз попадаться на глаза. Ани, к счастью, тоже не было, и что-то Жене подсказывало, что это напрямую было связано с их вчерашним загулом. Еще один человек, кому она создала проблемы. Блеск. Приняв душ, девушка рухнула на кровать, тяжело выдыхая и устало прикрывая глаза. Она давно не чувствовала себя настолько разбито. Раньше всегда казалось, что это мир несправедлив к ней. Что он жесток, что виновники всюду, но не она сама. Сейчас же Женя смотрит в потолок и понимает, что это не так. В данный момент она собственными руками рушит все то, что когда-то так тщательно выстраивала. Всегда легче винить в своих проблемах кого-то, но когда этого «кого-то» просто нет, приходится винить себя. А к себе Женя всегда была слишком строга. Ей определенно следовало извиниться перед всеми, кому сегодня досталось от родителей и Этери Георгиевны. Не кинь она их, возможно, все сложилось бы иначе. Да даже если нет, все равно не стоило это делать. Хуже всего в этом смысле Женя поступила с Юлей, и девушке хотелось поговорить с ней, попросить прощения и узнать о том, что происходило после того, как она сбежала. Найдя в кармане валяющихся на полу джинс телефон, Медведева набрала сообщение: «— Спишь?» В сети Липницкая была три часа назад. Скорее всего, она спит и не ответит. Бессмысленно просмотрев в горящий экран несколько минут, брюнетка заблокировала телефон и положила рядом с собой. Через секунду послышалась вибрация. «— Нет» Медведева быстро набрала ответ. «— Зайдешь?» «— Зачем?» Женя поджала губы, предчувствуя непростой разговор. «— Надо поговорить» «— Кому надо?» «— Нам» «— Я так не думаю» Женя понимала эмоции Юли - она была обижена. И имела на это полное право, поэтому девушке было просто необходимо высказаться и попытаться вернуть то шаткое равновесие в их отношениях, к которому они так тяжело шли. Накинув на себя халат, Женя выскользнула из комнаты, тихо прикрывая за собой скрипучую дверь. Добравшись до нужного места, Медведева дернула ручку, но та была закрыта. Девушка чертыхнулась и попробовала еще раз, но ничего не вышло. Возможно, Юли не было в корпусе, и ее также на пару дней забрали к родителям на перевоспитание. Собираясь уже уходить, Женя услышала, как поворачивается замок, а следом открывается дверь. — И кто учил тебя манерам? — хмуро спросила Юля, щурясь от коридорного света. — Никто,— Медведева даже сначала растерялась, не ожидая, что их встреча все же состоится. — Это был риторический вопрос,— в таком же тоне ответила Липницкая. — Юль, я хотела бы извиниться перед тобой. — Да неужели?— девушка саркастично выгнула бровь,— с чего это вдруг? — Я серьезно. Можно войти?— Жене не хотелось выяснять отношения в коридоре. Время было позднее, да и у охраны она уже давно на карандаше. Юля пожала плечами, пропуская ее в комнату. — Я внимательно тебя слушаю. Женя развернулась к девушке лицом, закусывая губу и неуверенно потирая ладонями себя по рукам. — Мне уже льстит сам факт того, как ты нервничаешь,— Юля усмехнулась, подходя ближе. — Я действительно чувствую себя очень виновато. Мне не следовало вас бросать ночью в таком состоянии непонятно где. Я даже не представляю, что могло бы случиться в случае чего, и как бы я потом с этим жила. Я хреновая подруга, я это знаю, — на одном дыхании выдала Медведева, смотря куда-то в угол комнаты. Юля несколько секунд молчала, обдумывая слова Жени. Ее лицо было привычно серьезным. — Что ж, меня радует, что ты хотя бы это осознаешь. Но тут вопрос в другом. Зачем мне это все? — Ты о чем? — О том, что ты понеслась в пьяном бреду на крыльях любви к Тутберидзе, а мне пришлось выгораживать тебя перед девочками, придумывая всякие небылицы о том, что ты встретила своего давнего знакомого из детского дома ночью в центре Москвы и пошла к нему в гости,— в голосе Липницкой сквозили раздражение и обида,— так вот, Женя, зачем мне это? Медведева стояла, потупив голову, и ощущала, как волны паники растекаются по ее телу. Они обе все понимали и раньше, но никогда прежде не было сказано ничего вслух. А сейчас Юля одной фразой буквально подтвердила все то, что до последнего оставалось в подвешенном эфемерном состоянии. — Я не лезу в твою жизнь и не даю советы, хотя я в полном ужасе от того, как вообще можно было в подобное вляпаться. Но не тащи в это болото и меня, и когда в следующий раз ты захочешь поехать к ней, чем вы там наедине занимаетесь, решай все проблемы сама. В этом я тебе не помощник,— Юля морщится, словно от зуда, и даже не смотрит в сторону Медведевой. Липницкая сказала правду, и им обеим от нее было отвратительно. Женю словно обесчестили - сорвали всю одежду, пустили по городу и долго кричали «позор» ей в лицо, а потом и в спину. Юля права. Как так можно было? В горле набух упругий ком, мешающий воздуху нормально поступать в легкие. Брюнетка чуть сильнее сжала пальцы на своем халате, пытаясь сдержаться и не разрыдаться прямо здесь. — Тебе не стоит за это переживать,— в голосе была уловима едва заметная дрожь, но девушка держалась как могла,— еще раз извини. Медведева кивнула головой, видя перед собой мутные очертания пола, и направилась к выходу. Дело было сделано - она извинилась. — Жень… — Спокойной ночи. Дверь плотно закрылась.