Psalm 142

      В очередной раз пробудившись ровно в полночь, Альфред понял, что более таких мучений вынести не сможет. Он жил неподалёку от старой церкви неизвестного ему села уже несколько месяцев. Повелось, что ученики, окончившие курс в семинариях, поступали в псаломщики и были там до тридцатилетнего возраста. В связи с этим многие священники тотчас взяли детей своих из семинарий и поместили их в светские заведения. Представляя себе муки, которые ему придётся пережить, юноша первым делом по дороге в село думал бежать, но совесть не позволила ему подвести себя, своего будущего коллегу и пасть в глазах Господа. Свобода была для него недосягаемым удовольствием, которое, если Альфред доживёт, он сможет увидеть уже в далеко не молодом возрасте. Пожертвовав этим, он сам подписал себе приговор. Псаломщик до последнего боялся, что ему, не дай Бог, выделят какую-нибудь конуру, в которой он почти сразу же зачахнет. Благо, местный Отец, храни его Господь, предложил юноше кров, разделив с ним всё, что имел. Мужчина был добр к причётнику, за что тот искренне уважал его. Село было маленьким, но даже несмотря на это Альфреду нельзя было отлынивать от его обязанностей. На него возлагались и исполнение клиросного чтения и пения, и сопровождение священника при посещении прихожан для исполнения духовных треб и все письмоводство по церкви и приходу. Юноша до сих пор поражался тому, как его ещё держали ноги, и как оставался он в здравом уме своём.       После смерти родителей маленького мальчика забрали в воскресную школу, где он и прожил большую часть своей жизни под опекой одного из немногих наставников. Ребёнку было неизвестно, что глава села умело избавлялся от лишних людей, и противостоять ему никто не мог. Оставив дитя без крова, средств к существованию и родительской любви, он с лёгкостью присвоил всё имущество, движимое и недвижимое, себе. Сейчас юноша не мог жаловаться, что у него всё плохо. Ведь, если вдуматься, всё его будущее было связано со служением Богу. Это упорно вливали в его уши, заполняя подобными мыслями мозг.       «Ты обязан Господу за то, что он сохранил твою жизнь»       В Альфреде боролись желания остаться и сбежать. Он не хотел провести всю жизнь, так любезно оставленной ему, в четырёх стенах с псалтырем в руках. Ему хотелось стать свободным и испытывать все прелести существования, которые были позволены людям его возраста. Из-за неимения средств к жизни, юноша не мог ни завести свой домишко, ни жениться, так как в приходе являлся человеком временным, да и любви всей жизни в четырёх стенах не сыщешь. Между тем, должность причётника была высокой. Ведь это единственный певец и чтец при церкви, единственный руководитель ума и сердца прихожан при общественной молитве. Несмотря, однако же, на важное значение для церкви, с такими людьми довольно часто обходились хуже, чем с собакой. Альфреду повезло — отец Абронсий был добрым человеком.       — Отец Абронсий, Вы просили напомнить, что после службы нужно идти на Соборование к семье мельника, — юноша неспешно брёл в сторону церкви вместе с отцом, держа в руке фонарь. Было начало декабря. Снег тихо скрипел под ногами, вызывая неясный детский восторг. Воспоминаниям о счастливом детстве псаломщик старался не предаваться, теперь это было совершенно не к месту.       — Спасибо, — мужчина усталым взглядом разглядывал слабо освещённую дорогу, известную ему уже много лет. — Жена его совсем изнемогла. Не дай Бог увидеть её на смертном одре.       Дальнейшая их дорога прошла в тишине. Когда же тяжёлые двери церкви пропустили их в храм, юноша привычно направился в крохотную каморку в конце зала. Облачившись в серый подрясник и помолившись перед службой, он помог отцу разжечь лампы и привести рабочее место в порядок. На хвалины прихожане почти не приходили, но это не значило, что его можно было обойти стороной. За всё время пребывания в селе, Альфред почти выучил все псалмы, которые требовались часами. На удивление, несколько прихожан явилось в церковь незадолго до начала службы. Это не могло не радовать юношу. Слабо улыбнувшись, он начал обход, дабы прийти на помощь, если того потребует ситуация. Пожилая женщина, чуть держась на ногах, со слезами на глазах молилась Пресвятой Богородице. Руки её дрожали, и невозможно было понять, виновата ли во всём слабость тела, или же волнение, которое невозможно было сокрыть от глаз. Усталое и осунувшееся лицо выражало столько боли и отчаяния, что нельзя было не посочувствовать ей.       — Брат… — женщина с мольбой в глазах посмотрела на Альфреда, беспомощно протянув ему свечу. Её хриплый голос был почти не слышен, и казалось, что он нещадно драл горло несчастной. Юноша в несколько шагов преодолел расстояние между ними и, понимающе кивнув, зажёг свечу и поставил её перед образом Целительницы, мысленно прочитав молитву о здравии и перекрестившись. — Храни Вас Господь, честной брат. Прошу вас, не могли бы вы прийти раньше? Моей девочке совсем худо, моя Ребекка, она ведь так молода…       — Отец сейчас подойдёт, пожалуйста, присядьте и отдохните, я уверен, что он Вам не откажет, — ответил причётник.       Заслышав колокол, он занял своё законное место за клиросом. Ближайшие три часа ему придётся читать и петь громко, без отдыха, на всю церковь. Женщина некоторое время разговаривала с отцом, как только тот появился в поле зрения. Краем уха заслышав благодарности, юноша понял, что скорее всего её просьба была услышана, но, судя по лицу отца Абронсия, становилось ясно, что на лучший исход не стоило надеяться.       Ровно в три ночи хвалины окончились, даже не начавшись. Тревожное ржание лошади и стук копыт привлекли к себе внимание всех, кто находился в церкви. Дверь распахнулась, и на пороге появился слуга главы поселения — Куколь.       — Отец Абронсий! Прошу Вас, господину фон Кролоку нужна помощь, — он с тревожно-бешеными глазами смотрел на каждого из присутствующих, тяжело дыша.       — Что произошло? Сейчас служение, не могу же я… — мужчина внимательно поглядел на прибывшего.       — Его сын, отец, занемог и слёг с лихорадкой уже как третий день. Лекарь сделал всё, что было в его силах. Господин рассчитывает на вас, — Куколь несколько секунд подумал, прежде чем продолжить. — Он искренне просил прощения и, если вы согласны, нужно отправляться прямо сейчас.       — Что же, тогда придётся мне ехать, — отец Абронсий перевёл взгляд на псаломщика. — Мальчик мой, сможешь ли ты провести хвалины сам?       — Я… — юноша заикнулся, не зная, что ответить.       — Господин просил обоих, Отец, — отрезал слуга.       — Раз так… — мужчина о чём-то задумался, а затем обратился к прихожанам. — Прошу простить нас, вы сами свидетели, нам нужно ехать.  Мы постараемся вернуться к первому часу и провести служение.       — Отец Абронсий, но как же, ведь время… — Альфред растерянно посмотрел на епископа.       — Мой мальчик, будь добр, собери саквояж, мы отправляемся немедленно.       — Хорошо, — псаломщик быстрым шагом скрылся в каморке. Прихожане с обречённым покорством выходили из церкви, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не проклясть Куколя и всё семейство главы.       — Не беспокойтесь, мы придём к назначенному времени, — произнёс отец Абронсий, лишь завидев приближающуюся к нему женщину.       — Храни Вас Господь, храни Господь…       Накинув пальто, оба вышли на улицу. Лошадь нетерпеливо качала головой, ожидая, когда служители займут места в санях, и уже спустя несколько минут бежала со всей возможной скоростью, подгоняемая Куколем. Альфред прижимал саквояж к груди, бессмысленно разглядывая очертания местности в кромешной тьме ночи. Перед глазами всплывали мрачные образы, которые приходили ему в кошмарах уже около месяца. Молитвы не помогали избавиться от них, и юношу это пугало. Зажмурившись, он постарался отогнать от себя воспоминания обо всех ужасах, что представали пред его взором почти каждую ночь, но сделал лишь хуже. Мертвенно-бледные люди, горящие неизвестной жаждой глаза, нежный голос и странный запах. Какая-то мутная и неясная мысль крутилась в голове, и, пытаясь понять её, юноша нервно барабанил по ручке саквояжа пальцами. Когда вдали показалась крыша поместья, он судорожно вздохнул и отвёл взгляд в сторону. Что-то в этом доме пугало его, хоть Альфреду и доводилось видеть его всего пару раз. Псаломщик чувствовал себя неуютно, и этого не мог не заметить отец.       — Что случилось, мальчик мой? — спросил мужчина.       — Всё в порядке, отец, наверное, я просто волнуюсь, — юноша поджал губы. Вцепившись в саквояж, он обречённо наблюдал за приближением поместья.       — Твоя помощь очень мне понадобится. Если всё действительно серьёзно, нам придётся задержаться здесь, и я не знаю, на сколько, — отец Абронсий устало выдохнул. Он надеялся на спокойный день.       Когда двери дома распахнулись, любезно приглашая священнослужителей пройти в комнаты, на втором этаже послышались торопливые шаги. Не прошло и минуты, как сам фон Кролок вышел навстречу гостям.       — Куколь, прими одежду, — приказал он, даже не посмотрев в сторону слуги. — Отец Абронсий, спасибо, что приехали. Пойдёмте, покои Герберта на втором этаже.       Отдав пальто, Альфред молча двинулся вслед за священнослужителем, всё также прижимая к себе саквояж, словно тот мог защитить его от чего-то. Ступени под ногами неприятно скрипели. Несмотря на ускоренный шаг, юноша успевал разглядывать редкие портреты в тяжёлых резных рамах, висящие на стенах. Что-то в изображённых на полотнах лицах ему не нравилось. Тусклые глаза внушали неясную скорбь и вселенскую печаль, будто все эти люди, закованные в рамки, знали что-то ещё неизвестное Альфреду. Невольно вздрогнув, псаломщик сделал шумный вдох и начал прокручивать в голове «Отче наш», искренне веря, что это поможет.       В комнате царил полумрак. Единственным источником освещения была лампа, и та светила не в полную силу. У постели, закрытой пологом, сидел мужчина, и неясно было, какие чувства он сейчас испытывал. Сидя к новоприбывшим спиной, он что-то бубнил себе под нос и листал какую-то книгу. На прикроватной тумбе стояли различные склянки с травами и порошками. Юноша с недоверием глядел на вереницу баночек.       — Доктор Сидхарт, это — отец Абронсий, — представил Кролок священнослужителя, на что лекарь лишь шумно вздохнул и закрыл книгу. — Будьте добры, поделитесь с ним всеми Вашими наблюдениями.       — Конечно, господин Кролок, — мужчина нехотя поднялся с места и посмотрел на священнослужителя, отодвигая полог и открывая взгляду сына фон Кролока. — У больного жар, учащённое сердцебиение, обезвоживание и совершенно холодные конечности. Я постарался сбить температуру, но периодически она всё равно поднимается. Избавиться от обезвоживания нам не удаётся, так как в себя он не приходил уже двое суток, он бредит, а также…       Заглянув через плечо отца Абронсия, псаломщик устремил любопытный взгляд на постель. Сейчас ему было неинтересно слушать диагнозы так называемого «врача». Молодой человек лежал в бессознательном состоянии. Альфред настороженно и с сочувствием разглядывал мертвенно-бледную кожу, спутанные светлые волосы, отдающие синевой губы и ногти. Казалось, он совершенно не дышал. Юноша уже открыл было рот, чтобы задать вопрос отцу, как резкий хриплый вздох послышался со стороны больного.       — Прошу меня простить, — доктор Сидхарт присел на край кровати и, взяв с тумбы какую-то колбу с, судя по всему, лекарством, надавил на угол челюсти молодого человека и влил содержимое колбы в приоткрытый рот.       — Но он же может подавиться, — неуверенно протянул Альфред, наблюдая за подобными манипуляциями.       — Послушайте, мой дорогой… — лекарь на мгновение замолчал, окинув псаломщика презрительным взглядом. — Брат. Занимайтесь своим делом, а я буду заниматься своим.       Поджав губы, юноша отошёл к стене, всё также держа в руках саквояж. Отец Абронсий ещё несколько секунд понаблюдал за действиями врача, а затем отошёл к помощнику.       — Мой мальчик, приготовь всё для Соборования, это сейчас не будет лишним, — тихо произнёс он.       Молча кивнув, Альфред поставил саквояж на стоящий неподалёку столик и принялся доставать всё необходимое, что имелось с собой. Свечи, масло, кисть, спички, Евангелие… Юноша настолько привык к этому, что собраться с мыслями он смог за несколько секунд. Подойдя к главе селения, он тихо, но уверенно спросил:       — Господин Кролок, покорнейше прошу меня простить, но для Таинства Соборования необходимы зерно, любая глубокая плошка для него и немного вина. Не могли бы Вы помочь?       — Конечно.       Мужчина вышел из комнаты, окликнув слугу, и уже спустя несколько минут недостающие предметы были у причётника в руках. Оповестив о полной готовности отца Абронсия, юноша подошёл ближе к постели, держа в руках смешанное с вином масло. Зажженные свечи стояли в зерне, отбрасывая странно-пугающие тени на стены. Стараясь не обращать на них внимания, Альфред начал сверлить взглядом макушку доктора Сидхарта. Радушно улыбнувшись, отец взял Евангелие и положил руку на плечо лекаря.       — Уважаемый доктор Сидхарт, будьте добры, позвольте теперь нам сделать свою работу, — поглядев на недовольное лицо лекаря, он терпеливо дождался, когда тот отойдёт подальше. Псаломщику показалось, будто отец Абронсий что-то прошептал себе под нос, но значения этому придавать не стал.       Таинство проходило по меньшей мере час. Петь в тёплой комнате, а не на сквозном ветру и морозе, было намного приятнее. Альфред не жалел себя, почти надрывая грудь, редко делая тихие вдохи. Сейчас вера его была сильна как никогда. Ему слишком сильно хотелось помочь этому молодому человеку и его отцу. Мысленно он дал себе обещание молиться за здравие обоих каждый день до конца своей службы. От необъяснимого страха не осталось и следа. Во время чтения молитвы юноша наблюдал за помазыванием больного освященным елеем, глядя, как блестят от масла бледные впалые щёки и синеватые губы. Отец Абронсий, как только Таинство было завершено, устало улыбнулся и похлопал псаломщика по плечу.       — Отец, будьте добры, пройдёмте в мой кабинет для оплаты… — фон Кролок бросил взгляд на лекаря. — И Вы тоже, доктор Сидхарт. А Вы, брат…       — Не беспокойтесь, — отец Абронсий отдал юноше Евангелие и уже тише произнёс: — Прочти пред ним молитву Святому Пантелеймону, а потом собирай вещи и спускайся. До первого часа осталось совсем мало времени.       — Хорошо, отец, — Альфред натянуто улыбнулся и, проводив мужчин глазами, скользнул взглядом по стенам.       Образов в комнате не было. И почему он не удосужился раньше обратить на это внимания. Без них он не представлял себе молитв, но носить их все с собой было бы безумием. Быстро собрав вещи, которые можно было забрать с собой, юноша поставил саквояж у входа, а затем забрал со столика лампу. Открыв Евангелие на нужной странице, причётник поставил лампу на прикроватную тумбу и, поняв, что так мало что увидит, опустился на колени рядом с постелью, держа книгу в руках. Этой молитвы он наизусть ещё не знал, да и к ней юноша обращался, кажется, впервые. По крайней мере, припомнить подобных случаев за всё время своей работы он не мог. Прикрыв глаза и мысленно настроившись, Альфред начал читать, скользя взглядом по строчкам с расплывающимися перед глазами буквами. Делал он это тихо и размеренно, с присущей его привычке читать нараспев мелодичностью. Неожиданно послышался глухой вдох, а затем ледяные пальцы сомкнулись на запястье псаломщика. Он испуганно, скорее от неожиданности, смотрел в глаза привставшему с места сыну главы, пока и так слабая хватка не сошла на нет.       — Ты… — что-то бессвязно прошептав, молодой человек обессиленно опустился на подушки, прикрыв глаза. Встревоженный псаломщик схватил саквояж и выбежал из комнаты, отправившись на поиски лекаря. Перед глазами молодого Кролока в сгустившемся мраке стоял окутанный светом мутный образ юноши, чей голос покорил его. Похожий на напуганного ангела, он ещё долго мерещился Герберту, пока тот наконец не уснул от принятых лекарств.