Psalm 142

      Длящиеся друг за другом дни смешивались в одни бесформенные сутки.       На протяжении целой недели Альфред, как кукла в чуднóм механизме, повторял каждое своё действие, с точностью до минуты. И если весь прошедший месяц юноша хотел поскорее добраться до основных действ и ритуалов, сейчас он чувствовал себя неуютно. Нет. Скорее был напуган. Шутка ли, взывать к демонам и злым духам?       «Автор этой книги решил потешиться над своими последователями», — решил псаломщик, читая главу в первый раз. Но чем меньше страниц оставалось, тем отчëтливее Альфред понимал, что всё это далеко не шутки.       Тогда он думал, что до ритуалов ещё много времени, а значит, он успеет подготовиться и настроиться. Но сейчас, стоя перед молельней, юноша разве что не падал. От страха, от усталости, от бессилия перед Теми, кого он увидеть не в состоянии.       «Помоги мне, Боже», — мысленно повторял Альфред, не решаясь толкнуть дверь и войти в комнатку. — «Дай мне сил довести дело до конца…»       В книге было сказано, что нужно быть смелым и сдержанным, чтобы очередной обряд удался. И юноша пытался взять себя в руки. Глубоко дышал, молился ангелу-хранителю, считал про себя. Но в безопасности он почувствовал себя лишь в тот момент, когда в руку легли можжевеловые чëтки. Дорогой сердцу и душе подарок.       «Я справлюсь», — решительно кивнул самому себе псаломщик и вошёл в молельню.       Дальше процедура была классической: приоткрыть окошки, зажечь благовония и свечи, пасть на колени перед алтарём и молиться. Очень и очень долго.       — Силой нашего Господа Бога, взываю к четырём верховным князьям, ибо цель моя — не праздное любопытство, а стремление прославить Бога, а также для блага своего и всего человеческого рода… — зашелестел в комнатке спокойный полушëпот. Альфред был уверен — не обязательно взывать к князьям Ада во весь голос. Злые духи всегда рядом.       Призывы чередовались молитвами к Богу и Ангелу-хранителю, а те, наоборот, разбавлялись новым зовом. Но ничего не менялось. Прошёл час, второй, третий. Ноги устали, во рту пересохло. Псаломщик сухо закашлял, прикрыв рот рукавом.       «Я не могу подвести господ Кролоков сейчас, когда половина пути уже пройдена. Осталось немного, нужно справиться», — думал юноша в коротком перерыве на то, чтобы отдышаться.       Солнце мягко светило в окошко, и некоторые его лучи лениво ползали по полу. Хотелось бы Альфреду также лечь на пол, дать отдохнуть затëкшей спине и прикрыть глаза всего на пару секунд, чтобы сбросить усталость. Но пока было рано позволять себе такую вольность.       Псаломщик продолжал молиться. Упорно, вкладывая в слова оставшиеся надежду и веру, чувствуя неимоверный жар в груди, то ли от заполнявшего молельню солнца, то ли от своего упорства. Он не хотел сдаваться. Но, когда солнечные лучи неспешно перебрались к лицу юноши, он совершенно обессилел.       «Нужен перерыв», — решил псаломщик. — «Ничего не изменится, если я немного отдохну и приду чуть позже»       Альфред никогда не жаловался на усталость. Он мог читать и петь на клиросе весь день с короткими передышками, и при этом и слова не сказать. Но сейчас он чувствовал себя таким опустошëнным, что ему казалось, будто самый простой шаг может даться с неимоверным трудом.       Свечи были быстро потушены. Но вот встать оказалось проблематично. Онемевшие ноги плохо поддавались. Медленно и осторожно, шаг за шагом, Альфред добрался до двери и вышел из молельни. Также неспешно, на уже чуть «очнувшихся» ногах, он дошёл до своей комнаты, опираясь рукой на стену. Но не успел и дверь открыть, как его плеча коснулись. Тяжело, по-отечески. Юноша невольно вздрогнул и обернулся.       Широко распахнув в неверии глаза, он несколько секунд смотрел на окутанного мягким светом старца.       — Отец наш небесный… — юноша перекрестился и упал на колени, опустив голову. — Не смею я просить благосклонности Твоей, чувствую себя грешным и ничтожным перед величием Твоим.       — Ты есть моё подобие, частица меня. Я наделил тебя Разумом и дал Волю, будь и ты великим, — тихо и спокойно ответил старец, пригладив бороду. — Ты вызвал ко мне так долго и упорно, от всего сердца, всей душой, так говори.       — Не для себя просить осмелюсь, Господи, для хорошего человека, несправедливо проклятием бесовским сражëнным, — быстро зашептал Альфред, не поднимая головы. Руки мелко подрагивали, а в груди скапливался обжигающий жар. Он устало уткнулся лбом в пол и прикрыл глаза. — Прошу помочь ему, спасти от ужаса, в котором он живёт.       — Он заслуживает твоих молитв? Заслуживает хорошей жизни? — старец смотрел на юношу, как добродушный отец на своё дитя. И задавал совсем не детские вопросы.       — Заслуживает, — не раздумывая ответил псаломщик заплетающимся языком. — Пожалуйста, Отец наш, спаси его.       Лукавый взгляд словно хлыстом полоснул по спине. Альфред закусил губу.       — А если я предложу тебе занять его место? — неожиданный вопрос заставил на мгновение задержать дыхание. — Если этот человек стал одержим «бесовским» проклятием, значит у него два пути: в Ад, к своим «сородичам», или в Рай. Но на его место я попрошу другого. Согласишься ли ты обменять свою душу?       Псаломщик с содроганием слушал предложение. Разве только по таким условиям можно спасти душу и проложить ей путь в Рай после смерти? Не может же человек взять на душу грехи другого, каким бы благим ни было это дело. Но, раз так…       — Думаю… Да, — произнёс он. Может быть, тогда ему удастся увидеть молодого Кролока счастливым и здоровым.       — Тогда мы можем сделать это прямо сейчас, — неожиданно бодрый голос ударил по перепонкам. — Протяни руку, не бойся. Совершим обмен.       Альфред шумно вдохнул и поджал губы. Господь знал, как страшно ему было. Он бы мог чувствовать, как душа псаломщика дрожит от страха и решимости. Юноша поднял уставший взгляд, но никого перед собой не увидел. В груди Альфреда стала разрастаться холодная бездна страха. Отчаянное «нет» сорвалось с губ хриплым стоном. Последующий за ним приступ кашля заставил разве что не в три погибели согнуться, утыкаясь лбом в шершавые доски. Загоняя мелкие занозы в подушечки пальцев, псаломщик желал получить отрезвляющую боль.       — Нет, нет, нет, пожалуйста, — юноша с трудом поднялся на ноги. — Господи, умоляю…       Он растерянно огляделся. Как же так? Не мог же Господь обмануть его. Не мог отвергнуть просьбу. Не мог отказать после всех стараний и усилий, которые вкладывал в каждую свою молитву Альфред.       Или мог?       Был ли это Отец?       «Так, значит, выглядит помощь от Бога?» — с горечью подумал Альфред. Псаломщик до боли закусил губу и треснул кулаком по стене.       Совершенно неожиданно, он почувствовал, как ладонь слабо сжалась. В реальности, а не во сне. Мозгу потребовалось несколько долгих минут, прежде чем окончательное осознание всего происходящего ударило в голову. Кончики пальцев слабо сжали прохладное одеяло.       «Просто сон?» — задавался вопросом Альфред, силясь открыть глаза. Мокрая тёплая марля чуть сползла со лба. Приподняться на локтях оказалось сложнее обычного — невыносимая слабость в теле камнем тянула юношу обратно к постели. К влажным от пота простыням и подушкам.       Язык прошëлся по пересохшим губам. Сейчас псаломщику казалось, что он готов на всё ради глотка воды. Он рвано вдохнул и вгляделся в темноту комнаты. За окном была глубокая ночь. На прикроватной тумбе больше не было книг — стоял большой поднос с кувшином, парой стаканов и неизвестными Альфреду баночками.       Сентиментальная улыбка бессилия сама скользнула на губы, когда взгляд уставших глаз выхватил во мраке комнаты спящего в кресле Герберта. Лёгкий свет едва смотрящей в окно луны мог позволить разглядеть чуть растрëпанные светлые волосы и тонкие черты бледного лица. И даже так молодой человек был красив.       Псаломщик осторожно сел в постели и, дотянувшись до кувшина, налил себе немного воды. Такое своевольство не понравилось организму, и несколько долгих секунд юноша ждал, когда пройдёт головокружение. Но когда первый глоток воды прокатился по горлу, Альфред почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.       Опустошив стакан в несколько жадных глотков, он вернул его на место и шумно вдохнул. Воздух в комнате был горячим, спëртым. Не давал вздохнуть полной грудью. Поднявшись с кровати, Альфред осторожно дошёл до окна и приоткрыл его, пропуская в комнату свежий морозный воздух ночи. Постоял у него, придерживаясь за край прикроватной тумбы, а затем снова закрыл. Уж если юношу усыпали ворохом тёплых одеял, вряд ли стоило оставлять окно открытым.       Стянув с кровати одно из одеял, Альфред тихо подошёл к Герберту и осторожно, чтобы не разбудить, укрыл его. Конечно, спать в таком положении не стоило, но и поднимать молодого человека посреди ночи было бы немного некрасиво. С чувством выполненного долга псаломщик вернулся в кровать и тут же с носом укутался в одно из мягких одеял.       Решив, что утром ему станет легче, юноша мысленно дал себе указание сменить постельное бельё и разузнать у молодого Кролока о назначении неизвестных баночек на тумбе. Этих мыслей хватило, чтобы снова забыться беспокойным сном.

* * *

      Разбудил его запах. Сладкий, приятный, совершенно дурманящий. Альфреду даже думать долго не пришлось, откуда тот исходил: лишь повёл носом и понял — от Герберта. От крохотного пореза с содранной корочкой запëкшейся крови на пальце.       Он поднялся на кровати и чуть не упал с неё на пол. Хвост нервно дëрнулся. Когти в предвкушении добычи вцепились в простынь.       «Это всё неправильно», — секундно мелькнула в голове разумная мысль Альфреда. Но она быстро исчезла, словно её и не было вовсе.       Хватило одного прыжка, чтобы впиться зубами в горло молодого человека. Нескольких остервенелых укусов, чтобы он больше не проснулся. В глотку хлынула горячая кровь. Волк рвал и терзал, ненасытно рычал, вырывая и вновь вонзая когти в тело.       Он чувствовал, как под ними рвётся кожа, как расходятся в стороны мышцы и сухожилия, и это приносило такое неимоверное удовольствие, что его нельзя было описать. Волк дрожал от восторга, глядя на бегущую по изящной шее кровь. Она окрашивала белую рубашку, капала на кресло, пробегала по расслабленным рукам и срывалась на пол с кончиков пальцев. Она была почти везде, и её запах сводил с ума.       Волк несколько раз бегло осмотрел комнату и нашёл выход — приоткрытое окно. Запрыгнув на кровать и перепачкав кровавыми следами простыни, он изловчился и прыгнул в окно, тут же соскальзывая с крыши в сугроб. Волк подскочил на лапы, отряхнулся и замер. Несколько секунд он вполне осмысленным взглядом смотрел вперёд, в сторону леса, а затем направился к деревне. Мрачные деревья в белых шапках молча смотрели ему вслед. Медленный мелкий снег лез в глаза, мешал хорошенько смотреть вперёд. Лапы утопали в снегу, от чего скорость была ниже желаемой, но волк и не думал останавливаться. Его целью была деревня и её жители.       Когда вдали показались первые крыши домов, волк ускорился. Но чем ближе становилась деревня, тем сильнее замедляло бег животное. От первого же попавшегося на пути крыльца тянулась цепочка кровавых следов. Тяжёлый металлический запах застоявшейся крови был везде, куда морду не поверни. Волк принюхался, дëрнул ухом, услышав глухой хлопок где-то впереди, и пошёл по следу. И такой был не один: лужи крови, въедающиеся в белый снег, шли от каждого дома без исключения. И тянулись они к главной улице. Жители деревни называли её так для себя, просто потому что была она чуть шире остальных.       Ожидая встретить противника, который с такими мастерством и дикостью решил запастись на зиму, волк вышел к главной улице.       Его встретила гора трупов. Залитые кровью тела мягко укрывал тонкий слой снега. Он уже не таял. Кровавая лужа под ними, казалось, успела растопить всё: и снег, и лёд, и добраться до самой земли. Впитаться в неё.       Волк вглядывался в застывшие маски лиц и чувствовал неясный трепет глубоко внутри. Он видел и старика, с шеи которого свисал измазанный кровью крест, и девочку, подле которой в снегу валялась кукла. И видел юношу с обвязанными вокруг запястья чётками. Сердце от чего-то сжалось.       Животное огляделось, высматривая того, кто мог всё это совершить и, не услышав никаких подозрительных звуков, двинулось вперёд, ближе к мёртвому трофею. Лапы погружались в снег всё глубже, достать их было всё сложнее, будто разом все силы выкачали. Но волк не останавливался до тех пор, пока оказался не в силах сделать хоть одно движение. Он поднял взгляд. Дотянулся бы до куклы, всего пары шагов не хватало.       Юноша резко открыл глаза. Голова его неестественно вывернулась, чтобы мир встал с с головы на ноги. Несколько секунд они смотрели друг на друга, как на диковинных зверей. А затем он криво, почти язвительно улыбнулся и сказал:       — Вас погубит жажда, — слишком громко в тишине ночного снегопада прозвучал этот шёпот. Слишком угрожающе. Слишком страшно.       Волк хотел было наброситься на юношу, но лапы, словно сожранные снегом, перестали двигаться совсем. Он резко дёрнул одну из них, и лапу обдала такая боль, что животное невольно взвизгнуло.       Альфред подскочил в постели и врезался лбом в подбородок Герберта. От неожиданной боли тихо взвыли и отстранились друг от друга оба. Псаломщик отметил про себя, что одна из рук онемела, и машинально постарался пошевелить пальцами.       — Как Вы себя чувствуете? — спросил Кролок, потирая пальцами подбородок.       — Вполне… Сносно, — хрипло ответил юноша, осторожно садясь на кровати. — Что произошло?       — Вы подхватили простуду, но, видимо, сами об этом не знали, — ответил молодой человек, любезно подав стакан с водой Альфреду. — Помимо этого, Вы очень переутомились. Одно наложилось на другое, что привело к обмороку. Мы нашли Вас у комнаты.       — Ох, и сколько же я проспал? — псаломщик поджал губы. Кто знал, как отразится на его работе и её результате этот перерыв.       — Сегодня пошёл третий день, — ответил блондин и, предупреждая действия юноши, продолжил: — Вам стоит хорошенько отдохнуть и выздороветь. Не издевайтесь над собой и не бросайтесь в работу с головой прямо сейчас.       Альфред молча обдумывал услышанное. Ему нужно было знать, сколько до следующего полнолуния. Нужно было знать, сколько ещё обрядов осталось.       — Я чувствую себя лучше, — как бы невзначай произнёс Герберт, заметив помрачневшее лицо юноши. Псаломщик отчётливо читал в его взгляде совсем другое. «Не изводите себя».       Он не видел молодого Кролока эти два дня, поэтому отмечал мелкие изменения в нём, раньше не бросающиеся в глаза. Видел и лёгкую худобу, и ещё ярче выступившие скулы, и потускневшие глаза. А ещё он буквально чувствовал, как устал блондин.       — Вы были со мной всё это время? — спросил Альфред, замечая, как в слабой полуулыбке дëрнулся уголок губ Герберта.       — Почти, — честно признался тот, поправляя выбившиеся из низкого хвоста волосы.       — Спасибо, — искренне поблагодарил юноша и мягко улыбнулся.       «Жажда. Жажда. Жажда…» — нескончаемый круг шипящего шёпота крутился в голове. Он шумом стоял в ушах и не думал отступать, поглощая собой тишину.       — Я так понимаю, это мои лекарства? — постарался отвлечься от него Альфред, кивая на пузырьки у кровати.       — О, да, — оживился Герберт и подошёл к тумбе. — Я расскажу, что и как принимать, и, я уверен, через пару дней Вы будете здоровее здорового.       — Было бы замечательно, — тихо усмехнулся псаломщик. Валяться в кровати без дела больше нельзя.