Дом перелётных птиц

      Джонхан ушёл после того, как Джихун сказал ему, что этот глупый Сунён поранился. Хани улыбнулся какой-то понимающей улыбкой, которую Хун просто ненавидел, если вообще мог ненавидеть что-то, что делал старший. Всё было бы хорошо, если бы никто ничего не знал…       Сунён попал Домой уже после Джихуна. Когда ему было семь, его семью убили у него на глазах, его самого мама чудом успела спрятать в шкаф, как в каком-то паршивом фильме. После этого кошмара маленького Сунёна забрали к себе какие-то дальние родственники, которым он очень быстро оказался не нужен: первые побои, первые унижения — всё это ребёнок встречал с улыбкой, до усрачки пугая своих новообретённых родственников, решивших сдать его в детдом как «неконтролируемого». А уж там маленького солнечного мальчика сразу начали ломать, хотя, как казалось Джихуну, куда уж сильнее.       Джонхан привёл его домой, когда тому было семнадцать, всего в синяках и ссадинах. Джихун на всю жизнь запомнил, как Сунён улыбнулся ему, забыв о разбитой губе, отчего слегка поморщился и засмеялся, продолжая смотреть своими улыбающимися глазами на Хуна, который стоял как громом поражённый и собирался любыми способами сделать так, чтобы Сунён всегда улыбался.       Сунён был очень сильным, Джихун внутри себя плакал, зная, что скрывалось за всеми улыбками и весельем. Джихун любил его все эти годы, но скорее согласился бы выйти обниматься на улицу с незнакомыми людьми, чем признался бы Сунёну в своих чувствах.       Сынчоль знал. Однажды, напившись и свернувшись клубочком на его кровати, Джихун во всём признался старшему. После чего пообещал, что перережет ему глотку ложкой, если Сынчоль скажет кому-нибудь ещё.       Джонхан знал. Никакие угрозы мучительной смерти не могли этого предотвратить: что знал Сынчоль, то знал Джонхан.       Чан знал. Ну, Джихуну так казалось. Не потому, что Хун был как-то несдержан в проявлении своих чувств на людях или вёл себя как-то очевидно, нет. Чан просто такой ребёнок. Он — драгоценность. В его глазах вся мудрость мира, а на плечах — вся тяжесть. Джихун был уверен, что убьёт любого за него, но, что самое печальное, знал, что с этим Чан уже справлялся и сам.       Если о чувствах Джихуна знали или догадывались остальные, ему было в принципе плевать. Главным оставалось то, чтобы о них не узнал Сунён.       — Мяу? — Джихун фыркнул в подушку. Ему всегда не хватало этого лёгкого безумия, когда Джун уезжал надолго.       — Заходи, что уж с тобой делать, не выгонять же. — По улыбчивой и порой совершенно дурашливой мордашке вообще нельзя было сказать, что перед тобой опасный убийца, который за долю секунды может лишить тебя жизни. Зато Джихуну нравилось, как он обнимается, но он надеялся, что тот не догадывается об этом, быть ворчливым и недовольным для всех ему нравилось больше.       — Мур! — Джун упал на кровать рядом с Хуном.       — Твой китайский стал каким-то непонятным… — Вместо ответа молодой человек тут же сгрёб его в охапку. — Эй! Сегодня я уже один раз обнимался! Прекрати срочно!       — Не могу! Мой Джихуни такой мягонький, что хочется обнимать его круглые сутки.       — Я — зло! Я — смерть! Я — тьма! — Джихун почти пищал, пытаясь выбраться из чужих крепких объятий, пока Джун от всей души смеялся. — Тебе просто повезло быть опаснее меня, иначе ты бы поплатился!       — Вся моя жизнь до была лишь подготовкой к встрече с тобой! Мой мастер боевых искусств всегда повторял мне: «Джунхуэй, ты должен стараться больше, чтобы, когда встретишь великого Ли Джихуна, не ударить в грязь лицом!». Я старался ради этого с удвоенной силой! — Джихун, уже не сдерживаясь, смеялся во весь голос, когда дверь в комнату открылась снова.       — Я слышал какие-то пугающие звуки!       — Всё в порядке, Вону, это просто Джихун смеётся. Ты раньше вряд ли слышал, как это бывает. — Хун пихнул Джуна локтём под рёбра, но тот увернулся и притянул молодого человека ближе к себе, освобождая Вону место на кровати, которое тот тут же занял, умостившись по другую сторону от сопящего от недовольства Джихуна.       — Это уже ни в какие ворота, ребята!       — Это не футбол, Джихуни! — Джун прекрасно обращался с корейским языком, но порой любил раздражать всех своими буквальными трактовками, но Джихун, обычно бурчащий на такое, в этот раз словно бы и не заметил, тяжело вздохнув.       — А вы были на море? — Молодые люди переглянулись, нахмурившись.       — Мы с тобой даже жили не сильно и далеко. — Вону повернулся на бок и внимательно вглядывался в лицо Хуна. — Раньше…       — И я у моря родился! — Джун фыркнул в шею Джихуна, заставив того немного поёжиться.       — Мне кажется, я помню, как оно пахнет…       — Оно пахнет свободой! — Джун шумно втянул воздух носом, сделав Джихуну щекотно и заставив его хихикнуть.       — Оно пахнет сульфидом водорода, романтик! — Вону фыркнул максимально презрительно на это утверждение.       — Никто не любит таких как ты, умник! — Джун показал другу язык.       — Враньё! Вы все любите меня! — Джихун против своей воли рассмеялся на это заявление и сам перехватил своей рукой пальцы Вону, сжав их. Такого проявления чувств не удостаивался почти никто.       — Любим, конечно! — Джун яростно закивал. — Потому что мы неадекватные!       — Знаете что? — Вону не лез обниматься, а потому Джихун мысленно убивал его последним в этой семье. — Не хватает тут только Сунёна.       — Только Сунёна тут не хватает! — Джихун взвился в один миг, пытаясь вырваться из объятий и совсем перестав улыбаться.       — Я же говорил… — Джун с Вону переглянулись.       — Хуни… — Вону коснулся плеча молодого человека.       — Сунён же не сделал ничего такого… — Джун положил подбородок на плечо Джихуна, аккуратно коснувшись носом шеи молодого человека.       — Вчера мы же дурачились…       — А сегодня он случайно…       — Ой, а идите-ка вы к чёрту! — Джихун начал активно сталкивать ребят со своей кровати. — Если вы пришли только затем, чтобы его выгораживать, то просто проваливайте, я не собираюсь даже слушать вас.       — Не будь злюкой! — Джун сказал это, даже несмотря на шикающего на него Вону, а Джихун прям почувствовал, как внутри него разгорается огонь.       — Ну, смотри, что ты натворил!       — Да что я сделал?!       — Заткнитесь и проваливайте! — Джихун выталкивал обоих к двери.       — Но…       — Никаких «но»! Проваливайте!       Вону вместе с Джуном вполне бы могли воспротивиться и скрутить своего младшего вдвоём, но они так делать никогда бы не стали, да и то, что он выгонял их не только на словах, но и действительно подталкивал на выход, значило, что спорить лучше не надо — Джихун не будет дальше вести никакой диалог.       Когда дверь открылась, ребята застыли от неожиданности, увидев нового посетителя. Вону сделал шаг в сторону, так, чтобы Джихун, стоявший позади, никого не увидел, а Джун коротко отрицательно мотнул головой, призывая пришедшего испариться. Хун, разозлившись на происходившее, ощутимо ткнул Джуна по почкам, а Вону оттолкнул в сторону. На пороге стоял растерянный Сунён, переводя испуганный взгляд с одного молодого человека на другого и останавливая распахнутые почти в ужасе глаза на Джихуне.       — Чувак, не вовремя… — Джун было начал говорить, но Хун вытолкнул его окончательно из комнаты, а потом выволок следом за ним и Вону. После чего тяжело вздохнул и, схватив Сунёна за плечо, затащил его к себе в комнату и закрыл дверь.       — Я могу прийти позже… — Сунён неловко мялся на пороге, избегая тяжёлого взгляда младшего.       — Ты уже здесь. — Джихун заметил обработанную и перевязанную рану на руке, мысленно благодаря Джонхана. — Чего ты хотел?       — Я…       — Только не тяни, я умоляю тебя. — Джихун злился на себя за то, что он такой грубый и несдержанный, но все его чувства обострялись рядом с Сунёном, оголяя Хуна, делая беззащитным, чего он просто никогда не мог перенести, ощетиниваясь, защищаясь, становясь невыносимым.       — Ты правда хочешь… уехать? — Сунён произнёс последнее слово почти шёпотом, настолько оно его напугало, что Джихуну стало его жаль, и он потянул Сунёна за собой на кровать, заставляя сесть сначала, а потом и забраться с ногами, как они раньше делали постоянно, пока Хун не понял, что он не может больше любить молча, но и признаться в себе сил не имеет. Сунён подобрал под себя ноги и обнял подушку, уткнувшись в неё подбородком и чуть расслабившись, оказавшись в привычной обстановке. Джихун лёг рядом, уткнувшись лбом в коленку молодого человека, тут же запустившего по привычке пальцы в мягкие волосы Хуна, аккуратно перебирая их.       — Ты был на море, Сунёни? — Пальцы замерли на мгновение, но потом снова задвигались.       — Ты хочешь уехать на море?       — Я думаю о нём… — Джихун тяжело выдохнул, опаляя кожу на ноге Сунёна горячим дыханием. — Ты был там?       — Нет… — Сунён не сразу ответил, обдумывая что-то. — Вся моя жизнь… здесь.       — Я родился у моря, ты знаешь… И мне кажется, что я помню, какое оно. — Джихун перевернулся на спину, уставившись в потолок. — А потом я начинаю думать, что это не мои воспоминания, а какие-нибудь картинки из книг, всплывающие в моей памяти, которая не может отделить их от реальных воспоминаний.       — Ты скучаешь по дому? — Сунён чуть наклонил на подушке свою голову в бок, смотря сверху вниз внимательно, продолжая гладить младшего по голове. Джихун на мгновение замер и с какой-то тревогой в глазах посмотрел на Сунёна, после чего просто встал с кровати и, бросив извинение, вышел из комнаты, оставив своего друга в панике.       Джихун почти бежал, словно за ним гнались, торопливо цеплялся за лестницу на чердак, опуская её, карабкаясь наверх и запираясь.       Джихуну стало очень страшно.       Джихуну впервые за семь лет вновь понадобилось убежище.