***
В эту субботу он снова сидел за столом с мистером Борсато, потягивая свой кофе и ловко уклоняясь от любых вопросов о некоем певце, хотя не мог не заметить, что старик нарочно включил один из хорошо знакомых компакт-дисков. Сменить тему разговора было не так уж трудно, да и рассказывать было особо нечего, да ещё и Эрмаль упорно отказывался делиться своими чувствами. Вместо этого он, наконец, попросил мистера Борсато рассказать больше о себе, как он планировал ещё на прошлой неделе, потому что теперь, наконец, мог уделить должное внимание чужой исповеди, сегодня он не был сосредоточен на запоминании имени определённого лица. Время летело быстро, и Эрмаль постепенно узнал то, чего никогда не ожидал от этого человека, но он был рад, что наконец-то понял, что доверие между ними действительно существует. Но, в конце концов, ему пришлось уйти – Марко должен был дожидаться его на вокзале. Он остановился в Риме по работе, и они договорились встретиться на выходных, когда у обоих будет достаточного свободного времени. Эрмаль с нетерпением ждал этого момента; казалось, он не видел своего друга целую вечность. Поэтому он попрощался с мистером Борсато и отправился на вокзал. Ему не пришлось долго ждать появления Марко, он довольно быстро заметил знакомый силуэт среди толпы. – Марко! А вот и я! Друг, наконец, заметил его, подошёл ближе, и они быстро обнялись. – Как же я рад снова видеть тебя! – Я знаю, это было так давно! Но в ближайшее время мне придется ещё несколько раз побывать в Риме, не волнуйся, легко ты от меня не избавишься! Вместе они вышли из здания вокзала и направились к дому кудрявого. По дороге взяли немного еды на вынос, чтобы устроиться с ней прямо на светлом диване в гостиной, делясь впечатлениями, накопившимися за время долгой разлуки. Наконец, с едой было покончено, однако темы для обсуждения ещё не были исчерпаны, поэтому они остались на диване, обсуждая всё, что произошло с ними за последние время. (Ну, далеко не все вещи, окей. Эрмаль решил оставить некоторые подробности при себе). Затем их разговор сместился на планы на будущее, и в частности на то, чем они будут заниматься в эти выходные. – Дай-ка я быстренько проверю кое-что в интернете, – сказал Мета, устраивая ноутбук на коленях, – я уверен, что мы найдем себе какое-нибудь стоящее занятие. Он открыл ноутбук и подождал, пока тот загрузится. Парень не выключил его в прошлый, просто захлопнул крышку, за что моментально поплатился. Потому что голос Фабрицио Моро тут же наполнил комнату, причём это было довольно громко. Ой. Эрмаль с трудом открыл браузер и закрыл вкладку, где играла музыка, стараясь при этом не краснеть как помидор. К счастью, Марко, казалось, ничего не заметил. Он только поднял голову, когда услышал музыку, и задумчиво произнёс: – Я не знал, что тебе нравится его музыка. Эрмаль не хотел встречаться взглядом с другом, уверенный, что это выдаст не столько саму музыку – да, ему это нравилось, и он не останавливался на том, чтобы просто слушать её раз в неделю у Мистера Борсато или иногда по радио – это был человек, стоящий за музыкой. – Тебе тоже? – вместо этого спросил он, всё ещё копаясь в ноутбуке. – Да! Я даже был на его концерте несколько месяцев назад, это было потрясающе! Он действительно круто поёт! Но Эрмаль, если бы я знал, что он тебе нравится, я бы пригласил тебя обязательно. Мы могли бы пойти вместе... и пойдём! В следующий раз. Эрмаль просто тупо уставился в стену напротив, пока Марко увлеченно тараторил, стараясь не попасться на словах «он тебе понравился», потому что разве это не было именно так, просто Марко думал немного иначе? К счастью, из этого разговора можно было сделать и другие выводы. Например, все ли знали об этом певце, кроме него самого? Если Марко был на концерте, он знал, как выглядит Фабрицио. Как и Мистер Борсато. Так неужели Эрмаль действительно был единственным невежественным человеком, который не знал и потратил недели, пытаясь выяснить, кто же этот таинственный мужчина с почтой? Кроме того, это открывало новые возможности. Концерт. Да, он бы с удовольствием сходил на концерт. Он видел видеозаписи, смазанные записи, сделанные кем-то из зрителей на концерте, на фестивале, и даже это выглядело совершенно потрясающе. Почему ему не пришло в голову, что он может пойти туда и посмотреть на Фабрицио без зазрения совести? – Эрма-аль? – Э-э, да? Прости, ты что-то сказал? Марко лишь хрипло рассмеялся в ответ. – Я всего три раза спросил тебя, не нашёл ли ты, чем нам заняться завтра. Чем занята твоя голова, скажи-ка мне? – Да так, ничем особенным. Ничем. Я не знаю, что можно придумать... что, если мы просто поедем в город и посмотрим, что там происходит? Или у тебя есть какие-то идеи? – Нет, все в порядке, ты же знаешь, я всегда готов к чему-то спонтанному. Всегда, но только не сегодня. Ещё не слишком рано ложиться спать? Это был долгий день… сам понимаешь.***
Эрмаль согласился, и они отправились спать. Следующий день прошёл в городе вполне приятно. Они пообедали в каком-то кафе, потом побродили по улицам, прошлись по местным магазинам, понаблюдали за людьми, поговорили, пошутили, повеселились. Выпили сначала в одном месте, потом в другом, поужинали в хорошем ресторане, ещё выпили в баре. Чёрт возьми, сколько же они выпили? В понедельник они проснулись с многообещающей болью в голове, хотя оба старались делать вид, что это не так. Вставали они довольно медленно, пока медлительность не сменилась откровенной спешкой, когда Марко вдруг понял, что у него осталось времени впритык, чтобы успеть на свой рейс. Их прощание было быстрым, с обещаниями телефонных звонков и запланированных поездок в будущем. И концерт, если Фабрицио Моро соблаговолит объявить о новом туре. Вторник прошёл нормально, хоть и с довольно большим количеством писем для Мобричи; загадочный дом демонстрировал все признаки того, что хозяева, наконец, вернулись, он не видел человека, которого хотел увидеть. Навязчивые мысли вновь посетили его голову – он должен что-то сделать, что-то сказать… Но нет. Нет, он собирался позволить этому человеку жить спокойной жизнью. Он просто доставлял письма, заводил дружескую светскую беседу, когда представлялась такая возможность, и одновременно с этим ему вполне мог нравиться исполнитель. Он мог слушать музыку. Может быть, сходил бы на концерт. Но эти два понятия необходимо было разделить. Он мог бы это сделать, определённо мог. Похоже, Фабрицио поступал точно так же, разделял собственные Мобричи и Моро, и Эрмаль должен был последовать этому примеру. Ему могли бы нравиться обе версии этого человека, но в разных контекстах. Да.***
В среду, Эрмаль, как всегда, делал свой обход, стараясь не загадывать о чём-то, когда достиг определенной улицы. И это сработало на удивление хорошо. В одном из домов родился ребенок – он понял это по вывеске в палисаднике, Мета мысленно готовился к тому, что на следующей неделе ему, вероятно, придётся доставить туда несколько поздравительных открыток. Всегда было приятно наблюдать за тем, как друзья и семья празднуют появление маленького чуда. Малютка только-только появился на свет, и Эрмаль надеялся, что он получит всю любовь и заботу, обещанные небесами. Занятый этими мыслями, он заметил, что маленькая девочка подбежала к нему только тогда, когда она была прямо перед ним. – Здравствуйте, Мистер Почтальон! У Вас есть для меня письмо? – Привет, Анита! К сожалению, у меня нет ничего для тебя, но есть кое-что для твоего отца. Ты хочешь передать ему почту? Ты бы мне очень помогла! Анита взволнованно кивнула, радуясь, что может помочь ему с такой важной задачей – доставить письма. Эрмаль достал из сумки корреспонденцию, писем было всего несколько, и девочка с лёгкостью могла отнести их самостоятельно. – Вот они, теперь будь осторожна и не потеряй их! – Я о них позабочусь! – пообещала Анита и ускакала домой. Мета смотрел ей вслед с улыбкой на лице. Это была одна из тех вещей, которые доставляли удовольствие во время работы, – милые дети, которые всегда были рады помочь почтальону. Это более чем компенсировало агрессивных собак, с которыми он иногда сталкивался, и дождь, под который он иногда попадал. Только в пятницу он снова увидел Фабрицио, который стоял, прислонившись к двери, и смотрел, как играют во дворе его дети. Эрмаль немного задержался у соседского почтового ящика, чтобы немного понаблюдать за этой трогательной сценой краем глаза. Затем он подошёл к Мобричи и поздоровался кивком головы. – Привет, Эрмаль, можешь просто отдать мне письма, даже не пытайся запихнуть их в ящик на моих глазах. Кудрявый с улыбкой протянул Фабрицио конверты, Анита и Либеро подбежали к нему, увидев, что Эрмаль пришёл с почтой. – Папа, мы можем помочь тебе открыть их? Пожалуйста! – Конечно, мои дорогие. Но когда мама приедет, вам придется уйти, хорошо? Фабрицио посмотрел на своих детей с мягкой улыбкой. Эрмаль не хотел отворачиваться, но его внимание привлекла маленькая девочка, дёргавшая его за рукав. – Мистер Почтальон, Вы знаете, что люди пишут папе? – Нет, не знаю, – ответил Мета, хотя у него было смутное представление о том, что люди могут написать Фабрицио. Конечно, это было нечто очень похожее на то, о чём он думал сам, когда слушал свою музыку или видел, как он играет. – Они пишут ему о том, как сильно любят его и его музыку! Вы ведь слышали папину музыку? Анита посмотрела на него широко раскрытыми глазами, а Либеро усмехнулся, выхватил письма из рук Фабрицио и вошёл внутрь. – Да, и мне она очень нравится, – честно ответил Эрмаль и посмотрел на мужчину. Он ожидал увидеть улыбку или, по крайней мере, какую-то реакцию на его комплимент. Чего он никак не ожидал, так это замкнутого, мрачного выражения лица, а ещё он точно не ожидал последующего поведения. – Пойдём, Анита, пойдём в дом. Я уверен, что почтальон занят. Не сказав Эрмалю ни слова и даже не взглянув на него, Фабрицио повернулся и исчез в доме, дверь за ним захлопнулась с тихим стуком, громко прозвучавшим во внезапно наступившей тишине. Мета не мог не чувствовать себя брошенным. Что случилось? Он ничего не понимал. Он ведь не сказал ничего плохого, правда? Он только ответил на вопрос девочки – ответил честно, любезно, с комплиментом. Неужели в его голосе прозвучал сарказм? Может быть, Фабрицио как-то неправильно всё понял? Конечно же, нет, он сказал это прямо, имея в виду именно это, и с улыбкой, адресованной этому человеку. И всё же до того, как тема коснулась музыки, всё было вроде бы в порядке, Фабрицио даже улыбнулся ему. Он помнил это. Ясно. Так что, вероятно, это было просто какое-то странное совпадение, и он слишком много думал об этом, пытаясь найти проблему в себе. Фабрицио, конечно же, не хотел так себя вести, быть таким грубым, скорее всего, он что-то вспомнил, и это в сочетании с детьми, требующими внимания... да, именно так. В следующий раз, когда Эрмаль увидит Фабрицио, всё будет хорошо.***
К сожалению, этого не случилось в субботу, так как дом и сад вновь опустели. Эрмаль доставил всю имеющуюся почту, стараясь отогнать чувство разочарования. У него не было причин разочаровываться, он вообще не имел никаких прав на Фабрицио. Он пил кофе у Мистера Борсато, говорил о том, что Марко оставался у него на ночь, ещё более искусно, чем на прошлой неделе, уклонялся от некоторых вопросов, а потом провёл дома тихие и спокойные выходные. Он заполнял своё время стиркой, уборкой и покупками продуктов – всеми этими скучными вещами, чтобы сделать дом своим домом. А потом наступил вторник. Новая неделя, новые возможности. Новые шансы увидеть некоего певца в качестве одинокого отца двоих детей. Новые возможности поговорить с ним, узнать его получше. Эрмаль с нетерпением ждал этого момента. Увы, этого не произошло. Во вторник он так и не увидел Моро, хотя и потратил немало времени на то, чтобы просунуть письмо за письмом в щель почтового ящика как можно медленнее. В среду ситуация повторилась. В четверг он обнаружил детей, играющих в саду, которые тут же поздоровались с ним, но вместо Моро – только удаляющаяся спина, скрывшаяся в доме. Конечно, это был просто неподходящий момент. Его неудачи, казалось, продолжались и в пятницу. Когда Эрмаль вышел на улицу, он увидел Мобричи вместе с детьми – они сидели на краю тротуара, болтали, смеялись и ели мороженое. Это было приятное зрелище, и он не мог удержаться от улыбки. Затем, когда он повернулся после короткого разговора с госпожой Чезари, то увидел, что дети всё ещё сидят там, но Фабрицио исчез. Чувство разочарования в его груди росло. Суббота вообще не задалась с самого начала, хотя, по крайней мере, в этот день он пил кофе с мистером Борсато, чтобы немного занять свои мысли. В голове укоренилась мысль, что, может быть, всё это не так уж и беспочвенно, может быть, Фабрицио делает это нарочно. Возможно, Эрмаль действительно чем-то обидел его, но это было единственное, что могло объяснить его поведение. Но что именно? Что же он сделал не так? В следующий вторник у него, наконец, появилась возможность спросить. Пока он запихивал десятки писем в почтовый ящик, Фабрицио вышёл из дома. – Привет, Фабрицио, – поприветствовал его Эрмаль, уже обдумывая какой-то вопрос, который бы дал ему ответы. Но когда Моро услышал его, он на секунду замер, а потом поднял глаза, полные такой неприкрытой ненависти, так что Эрмаль не смог произнести и слова. Чем он мог заслужить такой взгляд? Он ведь ничего не сделал, совершенно ничего. Эрмаль опустил последнее письмо и развернулся, почти сбежав оттуда, пытаясь успокоиться и притвориться, что это его не задело. Значит, это был он, он сделал что-то не так, он сделал что-то такое, что так сильно разозлило Фабрицио... но что? Этот вопрос неотступно преследовал его все последующие недели – недели, наполненные мрачными взглядами, односложными ответами. Наполненные Фабрицио, который, казалось, изо всех сил старался избегать Эрмаля. Что бы ни беспокоило мужчину, по крайней мере… детям было безразлично. Они всё ещё улыбались и махали ему, когда встречались взглядом. Анита всё ещё иногда выходила к нему, чтобы попросить почту, а Либеро попросил его помощи, когда случайно перебросил свой футбольный мяч через забор, но не знал людей, живущих за ним. Иногда по утрам Эрмаль решался было спросить Фабрицио, что же он сделал не так, чтобы тот мог исправить это и вернуться к тому, что было раньше. Утром это казалось таким лёгким делом, но когда Моро бросал на него сердитый взгляд, его решимость поколебалась, и он так и ни о чём не спрашивал. И всё же ему удавалось сохранять нейтралитет и быть вежливым. Что бы он ни сделал не так, он твердо решил не усугублять ситуацию. Поэтому приветствовал Фабрицио, когда они совершенно случайно сталкивались на улице. Старался вести светскую беседу о погоде, детях, ценах на продукты. Ни слова о музыке – он выучил свой урок, и, насколько мог судить, именно в этом был корень всего происходящего. Каждый раз, когда он пытался заговорить об этом, разговор умирал мучительной преждевременной смертью, потому что Фабрицио просто не отвечал. То есть на словах, когда Эрмаль ясно замечал, что его взгляды становятся всё более свирепыми, а сам Фабрицио… ещё более угрожающим. Или же он просто отворачивался и вёл себя так, будто кудрявого парня не существовало вовсе, так что оставаться вежливым было весьма непросто. Эрмаль был не из тех, кто проявляет уважение там, где его никто не заслуживает. Но в этой ситуации он делал усилие, что-то в нём помогало держать себя в руках. Со временем это становилось всё труднее и труднее. Сначала он убеждал себя, что Фабрицио просто в плохом настроении, но не могло же это длиться неделями. Кроме того, никто не мог быть в таком плохом настроении в присутствии только конкретного человека, потому что Эрмаль видел, как певец общается со своими детьми – он был милым и заботливым, как всегда. Он узнал от мистера Карделло, что Фабрицио зашёл к нему с подарком для новорожденного ребёнка. Он видел, как Мобричи, в конце концов, помогал своему пожилому соседу в саду... казалось, он был хорошим человеком, искренне добрым к другим, заботящимся о тех, кто его окружал. О всех вокруг него, кроме Эрмаля. Мета мог бы надеяться, что время смягчит эту внезапную... ненависть, эти сильные чувства неприязни, которые Фабрицио, по-видимому, испытывал к нему, но со временем всё становилось только хуже. И все же Эрмаль должен был выполнять свою работу – доставлять почту, что он и делал, стараясь не обращать внимания на трепет в груди, возникающий каждый раз, когда он приближался к этому дому. Стараясь не показывать, как всё больше и больше он чувствовал себя раздавленным из-за резкой реакции, как каждый взгляд и сердитое слово, брошенное в его сторону, причиняли боль. Вместо этого он задержался на других улицах своего квартала, сосредоточившись на людях, пытаясь помочь им всем, чем только можно. По крайней мере, они оценят это, поблагодарят его, поприветствуют с улыбкой. Он также старался занять свои мысли в течение всего оставшегося дня – постоянно звонил Марко, встречался с Андреа за ужином или выпивкой, навещал Ринальда чаще, чем обычно. Брал свою книгу в кафе – всё, что угодно, лишь бы не сидеть дома в одиночестве, с мыслями, занятыми этим человеком и его внезапной ненавистью.