***
Если бы он мог быть свидетелем этого, то, определённо, получил бы ожидаемую реакцию. Фабрицио позаботился о том, чтобы дети где-нибудь мирно играли, не упрашивая его вскрывать письма вместе. Он не мог, не тогда, когда то, что он получал, было так ужасно. Это было не то, что дети должны были видеть в принципе. С уже знакомым чувством легкого волнения в животе он забрал почту и направился в студию, чтобы открыть их. По крайней мере… почти выходные, воскресенье было самым ожидаемым событием недели. Никаких напряжённых встреч, а также никакой почты. Идеально. Но сегодня была только пятница, и он должен был покончить с этим. Он осмотрел пять конвертов, которые лежали на его столе. Первое – легко, это был просто счет за электричество. Забавно, что он начал радоваться счетам. По крайней мере, это было не самое худшее, что он получал. Из четырёх оставшихся конвертов было два простых белых, и если последние недели и говорили ему о чём-то, так это о том, что в этих письмах чаще всего находилось то, что он предпочел бы никогда не открывать. Прибережёт их напоследок. Два другие пришли в разукрашенных конвертах, и, открывая их, он не мог не улыбнуться. Остались люди, которые всё ещё верили в него. То, что одно из них досталось ему от двоюродного брата, не могло испортить впечатления. Он уже потерял многих людей, с которыми, как ему казалось, был близок, из-за всей этой неразберихи. Остались два конверта. Вздохнув, он открыл первый. Моро открыл его, попытался вытряхнуть письмо, но то, что высыпалось на стол, оказалось блёстками. Само письмо немного прилипло к конверту, но он всё-таки вытащил его. Снова блёстки, рисунки и короткое письмо, написанное незнакомым почерком, но со знакомым именем внизу. Фабрицио улыбнулся и потянулся за вторым конвертом, теперь уже не страшась его, а наоборот, догадываясь, что в нём может оказаться. И действительно, когда он открыл его, то обнаружил меньше блеска, но больше текста, и имя было таким же знакомым, как и первое. Он прочел их оба и не смог сдержать слёз. Его дети, они действительно были лучшими людьми в его жизни. Он сделает для них всё, что угодно, и ему просто хотелось, чтобы вся эта ситуация разрешилась сама собой и быстро. Он возьмёт детей на каникулы – только они втроём, куда-нибудь, где его не знают, и где они смогут быть просто нормальной семьей, хотя бы ненадолго. Но сейчас ему достаточно было просто найти их, обнять и прижать к себе. Может быть, во всей этой ситуации самым важным уроком было то, что его семья всегда была на первом месте, и с ними он мог преодолеть всё.***
В ту субботу Эрмаль был погружен в раздумья на протяжении большей части рабочего времени, а также во время визита к мистеру Борсато. Его состояние, увы, не осталось незамеченным. – Что у тебя на уме, а, Эрмаль? – Вы ведь тоже думаете, что Фабрицио невиновен, что эти обвинения ни на чем не основаны? – выпалил он, и когда старик кивнул, он продолжил, хотя теперь уже более задумчиво, – не кажется ли Вам, что было бы неплохо, ну, сказать ему об этом? Чтобы он знал, что он не один? Что люди всё ещё верят в него? Мистер Борсато посмотрел на него пустым взглядом. – Что ты такое говоришь? Я что, должен постучать в его дверь с домашней едой и сказать ему, что ещё не всё потеряно? – Нет. Нет! Я имею в виду… почему бы не написать ему письмо? Мистер Борсато ничего не ответил, но выражение его лица говорило само за себя, но Мета продолжил, невзирая ни на что. – Знаете, со всеми этими письмами, которые он получал всё это время… – Ты всё ещё чувствуешь себя виноватым? Это не твоя вина, ты не можешь повлиять на то, что пишут другие, ты просто делаешь свою работу. Эрмаль вздохнул. Он и сам это прекрасно знал. Это было не совсем так, но он не хотел говорить, что это было на самом деле, он даже не позволял себе думать, что его вина здесь присутствует, даже если косвенно. – Я просто подумал, что это хорошая идея, ну, немного порадовать его. Он встал и начал искать бумагу и ручку. Ручку было легко найти, так как она лежала на стопке книг с кроссвордами, но бумага была совсем другим делом. Едва ли он мог позволить себе исследовать ящики и шкафы – это был не его дом, но внезапно это стало очень важным. По-видимому, мистер Борсато разгадал его намерения, поскольку пробормотал что-то невнятное, что, вероятно, было хорошим знаком, а затем сказал громче: – Нижний ящик слева, вот здесь, прямо перед тобой. Там есть бумага. Мета достал её едва ли не со скоростью света и передал старику. – Пожалуйста, напишите что-нибудь приятное… что Вам всегда нравилась его музыка и Вы никогда не верили слухам, и может быть, что-нибудь о последнем альбоме? Мистер Борсато бросил ещё один настороженный взгляд в его сторону, но всё-таки сдался и начал что-то писать на бумаге. – А разве ты сам не собираешься писать письмо? – спросил он, нацарапывая дату в правом верхнем углу. – Нет! То есть, нет, – ответил Эрмаль и немного смущенно продолжил, – это было бы... странно, знаете ли, доставлять собственное письмо. Взгляд старика оторвался от бумаги и вновь остановился на почтальоне. – Значит, ты не будешь возражать, если я напишу от твоего имени? Скажешь Фабрицио, что ты ценишь его гораздо больше, нежели его музыку? – на лице мистера Борсато появилась дерзкая ухмылка, от которой было немного не по себе. И как он вообще мог подумать, что это хорошая идея? – Нет! Вы не можете этого сделать! Не упоминайте мое имя вообще! Нигде! Пожилой мужчина только усмехнулся. – Ладно, ладно. Не буду, но… оставь старика в покое, и я обещаю, что напишу его и отправлю как можно быстрее. Или ты хочешь это проверить? – Нет, всё в порядке. Наверное, – пробормотал Эрмаль, собирая свои вещи и чувствуя себя немного неловко, хотя в некотором смысле это была его собственная вина. Но он получил то, что хотел, верно? И всё же, возвращаясь домой, он чувствовал себя так, словно упустил что-то важное. И вот, наконец, после долгих дней ожидания, настало время судебного разбирательства. Никаких больше отсрочек, никаких оправданий, чтобы затянуть дело. Эрмаль взял выходной. Он знал, что на самом деле у него не было причин для этого, это не повлияло на него, не по-настоящему, но он не хотел делать обход и постоянно задаваться вопросом о том, что происходит, задаваться вопросом о том, как отреагируют СМИ. В каждом светском журнале, который приходилось доставлять местным сплетницам, он читал фальшивые заголовки, поливающие грязью имя Мобричи, и ему это надоело. Он всё ещё не понимал, почему так сильно переживал из-за этого, и ничего не мог поделать. Вся эта ситуация была так несправедлива, и Фабрицио этого не заслуживал, да. Для самых опасных преступников СМИ делали всё возможное, стараясь защитить их частную жизнь и придерживаться презумпции невиновности, если всё ещё не было доказано обратное. Но что же происходило теперь? К чему-то, что было, относительно очевидно, гораздо менее важным, чем жестокие вещи, на которые было способно человечество, средства массовой информации… не проявили такой заботы. Вовсе нет, скорее наоборот, прежде чем что-либо было доказано или объяснено, они пришли к выводу, что Фабрицио Моро был был обычной фальшивкой, виновным во всех обвинениях... Поэтому Эрмаль взял выходной, чтобы отвлечься от всего этого дела. Он отправился на пляж, ему было бы полезно увидеть море, и он в любом случае заслужил отдых. Вечером он собирался поужинать с мистером Борсато. Не суббота, конечно, но этот день был особенным… Кроме того, хитрый старик, несомненно, волшебным образом собрал бы всю необходимую информацию, которую хотел узнать кудрявый, так почему бы просто не продолжить эту традицию наверстывать упущенное, попросив Мистера Борсато рассказать ему всё случившееся за сегодня? Но сейчас в его распоряжении находился целый день, который он мог провести на пляже. Ему действительно следовало бы почаще приезжать сюда – не так уж далеко, в конце концов, и с первым глубоким вдохом солёного морского воздуха он понял, как сильно соскучился по этому всему. Он взял с собой книгу, и иногда устраивался в тени, чтобы немного почитать, но чаще просто гулял вдоль береговой линии, позволяя своим мыслям плавно лететь по ветру, плыть вместе с волнами, рассыпаясь, как песок под босыми ногами. Прогуливаясь вот так, он вспоминал всё, что когда-то происходило на пляже или у моря. Впервые он увидел его много лет назад, ещё в Албании. Он помнил, как стоял там, ещё даже не на берегу, в благоговейном страхе перед этой синей бесконечностью, сверкающей на солнце. С этого момента он полюбил его. Даже на пути в Италию, когда всё было так неуверенно, даже страшно, море сумело успокоить его. В Бари, когда он чувствовал потребность побыть одному, когда ему просто нужно было немного побыть в одиночестве, вдали от любопытных глаз и своей благонамеренной, но слишком навязчивой семьи, он уходил либо на пляж, либо в порт – куда угодно, где мог бы видеть воду. Шли годы, и не так уж и часто он бывал у моря, как ему хотелось бы, у него не было времени или что-то другое казалось ему более важным. Но теперь, оказавшись здесь, он понял, что в целом люди проводят на пляже слишком… мало времени. Он должен это изменить, да. Может быть, ему стоит взять отпуск и отправиться в путешествие по Европе для начала. Хотя он питал слабость к Средиземному морю, любое большое пространство, заполненное солёной водой, сделало бы его счастливым. Так что беги, отправляйся на пляж. Наблюдай за морем. Морями. Исследуй их. Он мог бы это сделать. Да, он должен это сделать. Эрмаль был приятно удивлен тем, как легко проходит время, как хорошо работает его план – план провести день в одиночестве, окруженный соленым бризом и шумом волн, его план забыть о Фабрицио всего на несколько часов. Или, по крайней мере, эта последняя часть работала ровно до тех пор, пока он не вспомнил, что это было частью его плана. Потому что теперь он вспомнил о существовании Фабрицио и о тех открытых дверях, которые он плотно закрыл сегодня утром, когда покидал Рим. Пока он стоял на песке, горизонт, на который он смотрел, медленно сменялся образами этого человека, которые в той или иной форме преследовали его мысли уже слишком долго. Всё началось с вопросительных знаков и смутных фантазий, но со временем, с большим количеством встреч и взглядов, эти фантазии стали намного более сфокусированными. Мета поморщился и постарался не дать своим мыслям выйти из-под контроля. Он не обязан гордиться этим умением, но что он мог поделать? Вопросительные знаки остались, хотя, конечно, они довольно сильно изменили свой характер... От «кто этот человек?» до «почему он меня ненавидит?», «почему я не могу выбросить его из головы?». Честно говоря, этот последний вопрос преследовал его с самого начала и не давал покоя. Любой здравомыслящий человек был бы более осторожен во всем этом, был бы более осторожен со своим сердцем. Мета хотел бы, чтобы всё было иначе, но здесь, в окружении стихий, таких спокойных, как весь сегодняшний день, он должен был смотреть правде в глаза, а правда заключалась в том, что он всё ещё хотел этого человека, как и в те первые несколько недель... Несмотря на недавнее поведение Фабрицио, чувства Эрмаля не изменились вовсе. Во всём чувствовалась неуверенность, но только не в нём. Кудрявый не знал, что это говорит о нём, как о человеке – то, что его не отпугнуло то, как с ним обращались в последнее время чуть ли не каждый день, потому что… так и должно было быть. Это был давно усвоенный урок – он не должен довольствоваться тем, кто его не любит, но в этой ситуации всё было по-другому. Всю свою жизнь он обладал обострённым чувством самосохранения, но, очевидно, оно куда-то испарилось, когда мисс Пескари продала дом, в котором жила много лет. Потому что, если этот человек ясно дал понять, что он ему не нравится, почему Эрмаль всё ещё старается изо всех сил помочь ему, все ещё пытается произвести хорошее впечатление? Почему он сделал себя такой легкой мишенью с таким уязвимым сердцем? Фабрицио никогда даже не узнает, какие чувства он вызывает у почтальона – всё, что он вызывал у Эрмаля… и хорошее, и плохое, – но шрамы останутся с ним на всю оставшуюся жизнь. Это были очень разумные вопросы, но Мета не знал ответа ни на один из них. Что-то в нём было такое... притягивающее, и это «что-то» манило парня, как мотылька к пламени, к этому человеку. Даже если бы он хотел остаться в стороне, держаться на расстоянии, пережить всё это спокойно, он, вероятно, не смог бы. Фабрицио постоянно появлялся в журналах, которые он доставлял, или на экране телевизора, когда Эрмаль включал его. Марко спрашивал, не пойти ли им на концерт, или, что хуже всего, он сам сталкивался с этим человеком во время работы. Обменивайтесь взглядом, каким бы мрачным он ни был, бросьте короткое приветствие, втянитесь в то или иное дело, помогая его детям... И что-то в нём всё ещё хотело большего, чем эта второстепенная роль на линиях жизни Фабрицио, он хотел, чтобы его любили, ценили, но и ещё больше, чем сейчас. Это было глупо, и он знал это. В этот момент взаимное уважение было следующим достижимым уровнем отношений, и продвижение дальше этого никогда не произойдет. Может быть, им даже друзьями не суждено было стать, потому что поведение Мобричи было просто кошмарным, неприемлемым в любом случае. И всё же Эрмаль принял его, принимал и удивлялся, почему это происходит вот так… просто. Почему именно этому человеку всё сходило с рук, в то время как с кем-либо другим Мета обязательно высказал бы всё, что на самом деле думает? Он бы вычеркнул этих людей из своей жизни, чтобы защитить себя? Была ли это внезапная перемена после многообещающего начала? Какое это имеет значение, если исход всё тот же? Эрмаль смотрел на волны, но и они не отвечали ему. Рационально, объективно, логически он понимал, что должен оставить всё это, какими бы ни были его чувства, он должен поставить себя на первое место, ведь не было на самом деле никаких причин, чтобы проходить через всю эту боль. Ему следовало бы отстраниться ещё раньше, но и сейчас было не слишком поздно. Кто знает, как поведёт себя Моро в будущем, сейчас это был просто пассивный гнев, но он знал, что всё может стать ещё хуже. Мета должен быть осторожен, он должен поберечь себя и своё сердце; в этом ему не нужны люди, которые меняют лица, как ветер. Мягкая улыбка появилась на его губах, когда лёгкий порыв ветра, немного сильнее, чем другие, заиграл в его волосах прямо при этой мысли. Рационально, объективно, логически он всё это понимал, безусловно. Но он почему-то не мог быть ни рациональным, ни объективным, ни логичным. Потому что кто знает, что ждет его в будущем, не может ли Фабрицио вдруг вновь поменять своё отношение и, может быть, полюбить его? Несмотря ни на что, оставалась крошечная возможность чего-то особенного, не так ли? Крошечная, такая крошечная, но всё же она была. Может быть, настало время, чтобы один раз в жизни он пошёл на риск, вместо того чтобы играть в безопасность. Возможно, в конце концов, он пожалеет об этом, возможно, это будет худшее решение, которое он когда-либо примет, но, по крайней мере, тогда он будет знать, что пытался и сделал всё возможное. Он не стал бы добавлять Фабрицио к своему длинному списку вещей, о которых он однажды пожалел, что не боролся чуть сильнее. Солнце уже совсем опустилось за горизонт, и Эрмаль с удовольствием остался бы и посмотрел, как оно исчезает совсем, но он не мог, по крайней мере, сегодня. Через полчаса он должен был встретиться с мистером Борсато и наконец-то узнать, что этот день принес другим людям. Однако сначала он хотел поужинать. Просто завершить этот приятный, спокойный день, а затем уже беспокоиться о более значимых вещах в этой непростой игре под названием «жизнь». Наконец, после десерта, когда две маленькие тарелки опустели, он поднял глаза на Мистера Борсато. – Скажите мне. Фабрицио был оправдан. Он никогда не плагиатил чужие работы, было решено, что оппозиция должна извиниться и выплатить сумму, чтобы покрыть ущерб, который они причинили. Эрмаль был рад, действительно рад. И он в общем-то не был особо удивлён этому. Конечно, Мобричи никогда не занимался плагиатом, но он был рад, что в суде это тоже стало ясно. Но что толку от нескольких слов судьи и денег против стресса, который, без сомнения, испытал Фабрицио и его семья? Низкие продажи альбомов, обличающие статьи в прессе, письма ненависти... это оказало такое большое влияние на многие жизни, и каких-то денег и неискренних извинений будет недостаточно, чтобы свести на нет случившееся и волшебным образом исправить ситуацию. В конце концов, репутацию легко разрушить, но так трудно восстановить её снова. И всё же это было начало. Может быть, этот ад, через который прошёл Фабрицио, действительно закончится.