Poste Italiane

      Для Фабрицио это действительно пошло на пользу. Очевидно, его руководство наняло какую-то пиар-компанию, способную хоть как-то исправить ситуацию, и постепенно общественное мнение начало меняться. Совсем немного и очень медленно, но начало было положено.       К сожалению, у Эрмаля не было возможности узнать, как дела у самого Фабрицио, изменило ли это что-нибудь в его отношении к почтальону, изменило ли это вообще что-нибудь. Дело было не в том, что он пытался спрятаться и уйти от ситуации, не в том, что Мобричи снова уехал из дома, куда-то исчез. Нет, у Эрмаля просто не было возможности пройти по такой знакомой улице.       Его коллега внезапно заболел, поэтому в течение трёх недель именно его попросили поработать на его участке, потому что это было гораздо проще, чем найти хотя бы временную замену на такую незавидную должность. Он с готовностью принял эту перемену, ему понравился шанс уйти на некоторое время от дома, от семьи, от всего, что случилось за последнее время. Это дало бы ему возможность собраться с мыслями, выяснить, что же на самом деле происходит с его... чувствами, мыслями, желаниями, выяснить, чего он действительно хочет, когда объект этих чувств, мыслей и желаний не каждый день находится прямо перед ним. И он надеялся, что, может быть, у Фабрицио будет немного времени, чтобы понять, что на самом деле нет необходимости уничтожать взглядом определенного почтальона при каждом удобном случае. Хотя, если уж быть совсем честным с самим собой, отношения, казалось, улучшились уже после его «сногсшибательной» карьеры няни, и каждый раз, когда он случайно натыкался на Аниту и Либеро, делающих что-то, чтобы подбодрить их отца, казалось, дело шло на поправку.       Три недели пролетели быстро, первая была заполнена знакомством с округом, улицами, особенностями доставки почты. Приходилось заново выяснять, по каким адресам приходит много почты (хотя её никогда не было так много, как у Фабрицио), а где её не получают совсем. Где живут опасные на вид собаки, где живут пожилые дамы, которые всегда поддерживают дружескую беседу? Вторая и третья недели казались скорее рутиной, хотя Эрмаль пришёл к выводу, что ему гораздо больше нравится его собственный участок. Не только из-за того, что его работа приняла интересный оборот с тех пор, как Мобричи переехал на его улицу, конечно же, нет, она нравилась ему и раньше, иногда даже больше. Его собственный округ представлял собой прекрасное сочетание улиц и парков, квартир и семейных домов, и он знал людей, которые там жили.       В течение трёх недель он продолжал навещать мистера Борсато, но они оба заметили, что это было иначе. Требовалось больше времени, с дополнительными поездками между районами, и Эрмаль понимал, что это не продлится так долго, как ему, возможно, хотелось бы в глубине души.       Так что да, в общем и целом, он был рад, когда вернулся к своей работе, идущий по знакомым улицам, не задумываясь о том, куда идти, и не ища номера домов, чтобы перепроверить, нашёл ли он правильный адрес.       Был кое-кто ещё, кто был счастлив, что он вернулся. Точнее, одна маленькая девочка. – Эрмаль! Я думала, ты никогда больше не вернёшься!       Мета лишь рассмеялся в ответ и постарался не потерять равновесие, когда Анита обняла его за ноги. – Конечно, я вернусь! Ведь мне всё ещё нужно доставлять вашу почту!       Услышав это, девочка подняла голову и надула губы. – Письма приносил кто-то другой, но он был не так мил, как ты, совсем нет! Почтальон ничего нам не говорил, не махал рукой, а только слушал музыку или звонил по телефону. Я скучала по тебе!       Ну и что он мог ответить на это? – Я тоже скучал по тебе, Анита. – Ничего, кроме этого, разумеется. – Ну же, ты столько пропустил! Я хочу тебе кое-что показать!       Прежде чем он успел что-то сделать, девочка потащила его с улицы за собой, вниз по дорожке, через парадную дверь, только чтобы выпустить в гостиную.       Конечно же, он не должен был находиться здесь. Но что он мог сделать, когда такой очаровательный и сильный пятилетний ребенок хотел, чтобы он был там? – Послушай, Эрмаль, в школе нас попросили изобразить любимую профессию, и я нарисовала тебя. Тебе не кажется, что получилось красиво?       Парень взял листок и внимательно посмотрел на него. Да, это явно был он, в его рабочей форме, с кудрями и с кучей конвертов. – Он просто прекрасен, Анита, мне очень нравится твой рисунок, правда.       И он сказал это, потому что никогда, никогда не ожидал ничего подобного. Он только доставлял почту, а эта маленькая девочка решила, что его работа – её любимая, и нарисовала его. Он проигнорировал предостерегающее покалывание в глазах и присел на корточки. – Могу я обнять тебя?       Девочка радостно кивнула и упала в его объятия. – Ты хочешь оставить его себе? – А что, можно? – Конечно, ведь ты изображен на нём, так что он обязан быть твоим! – Спасибо, Анита, правда, я повешу его в гостиную! – Отлично. Я рада, что тебе нравится! А теперь мне пора идти! – девочка ловко высвободилась и выбежала из комнаты, поднялась по лестнице, даже не оглядываясь. Эрмаль снова поднялся, немного неловко переминаясь с ноги на ногу в комнате с рисунком в руках. И что теперь? Он должен уйти как можно быстрее, он не должен быть здесь в первую очередь, не в одиночку. Это выглядело бы исключительно плохо, он уже представлял себе эти заголовки газет – почтальон пойман с поличным в доме, куда должен был доставить почту. Ему это было ни к чему, и Фабрицио тоже.       Кстати о Фабрицио… – Эрмаль?       Потрясенный парень поднял голову. Чёрт. – Что ты здесь делаешь? – продолжал мужчина, прислонившись к двери, которая была единственным выходом Эрмаля отсюда. Похоже он в западне. – Я… это не то, на что похоже, я могу объяснить! – эти слова ещё не слетели с его губ, но Эрмаль уже сожалел о них. Это определённо был не самый лучший ответ, если он пытался доказать свою невиновность. – Я имею в виду, что Анита попросила меня зайти, она хотела отдать мне это, – продолжал он, размахивая рисунком в воздухе, как белым флагом. – Да, она откладывала это уже неделю или две, хорошо, что ты вернулся, она была почти убита горем каждый день, когда ты не приходил. Как поживаешь?       Мета помедлил с ответом – это был, вне всяких сомнений, самый дружеский разговор (разговор?) с Фабрицио в течение нескольких месяцев. Но он не жаловался. И всё же было немного странно, после всего, что произошло, стоять здесь и просто разговаривать вот так. – У меня всё хорошо, спасибо, просто коллега заболел, и мне пришлось взять на себя его участок. Вот почему меня здесь не было. А ты? Как ты поживаешь? После всего... случившегося? – он не был уверен, стоит ли ему спрашивать, но он не мог не спросить, и, если быть честным с самим собой, ему было любопытно. – Стало немного легче и спокойнее, – слабо улыбнулся Фабрицио, но Эрмаль не слишком-то поверил мужчине. – Действительно? – Медленно, но верно. Всё будет хорошо. Сейчас это не так сложно, как раньше, и я уверен, что скоро всё наладится, – честно признался римлянин. – Я знаю, что не нравлюсь тебе, но я мог бы помочь. Я мог бы… облегчить тебе задачу, – сказал он тихим, едва слышным шёпотом.       Мобричи не поднял глаз, но его голос, наконец, прозвучал, сравнявшись по громкости с голосом Меты. – Знаешь, ты и без того мне очень помог. И дело не в том, что ты мне не нравишься.       Эрмаль замер, уверенный, что просто не расслышал его правильно. Неужели Фабрицио говорит, что он ему нравится? Двойное отрицание будет означать именно это, верно? Но ни при одном их общении, за исключением, может быть, нескольких первых, он никогда не чувствовал, что он нравится Фабрицио. Его терпели, может быть, иногда, презирали, как правило, с мрачными взглядами и короткими ответами. Ему явно было не по душе. – Ты... Что? – Послушай, я знаю, что не был... дружелюбен с тобой в последнее время. Чёрт, я едва ли был вежлив. Но это не потому, что ты мне не нравишься, я просто..? Это прозвучало как вопрос, но Эрмаль был несколько озадачен, потому что он не знал ответа, не так ли? – Ты просто? – подсказал он. – Я просто пытался защитить себя каким-то неразумным способом. Я имею в виду, сначала мне было просто неловко встречаться с тобой, но потом ты, наконец, понял, кто я, поэтому я предположил, что тебя просто интересует моя слава. Ну, ты мог бы похвастаться своим друзьям, что знаешь меня... а потом, знаешь, всё это случилось, и, конечно же, ты был здесь для того, чтобы узнать последние слухи, проверить, что правда, а что нет. – Я никогда... – начал Эрмаль, хотя и не был уверен, к чему он хочет обратиться в первую очередь. Дело было вовсе не в славе Фабрицио, и он вообще никогда не хотел хвастаться, напротив, сначала просто не знал об этом, а когда узнал, то не сказал ни слова, а больше всего не хотел проверять ни один из ужасных слухов, которые ходили о мужчине. – Я это знаю. Я понял это, когда всё вылилось наружу – обвинения, всё такое. Я понял, что твоё поведение никогда не менялось. Не так, как другие, которые называли себя моими друзьями и всё же бросали меня, как камень с мостовой, при первом же запахе неприятностей. А ты всё время спрашивал, не нуждаюсь ли я в помощи... сначала я заподозрил неладное, потому что вдруг это просто уловка, какой-то хитроумный способ получить больше информации и поделиться ею с миром?       Мета едва мог в это поверить. Он знал, что Фабрицио не любил его (или любил?), но он никогда не думал, что кто-то может быть такого низкого мнения о его персоне. Он действительно этого не заслуживал. Он почувствовал, как в груди поднимается гнев, и открыл рот, чтобы защититься, но прежде чем успел что-то сказать, Фабрицио продолжил: – Я знаю, что это не так, что ты просто искренне хотел помочь мне... но когда я понял это, то был слишком смущён своим поведением, чтобы что-то изменить. Мне казалось, что так будет проще. И мне искренне очень жаль, ты этого не заслужил. Эрмаль, мне очень жаль, – повторил он.       Кудрявый парень просто стоял и смотрел на него. Это звучало так искренне, так серьезно, но оправдать его поведение было и правда сложно. Временами он чувствовал себя так неуверенно, задаваясь вопросом, что же он сделал не так... приятно было знать, что ничего не было, но что делать теперь? Что сказать в ответ?       Моро, к счастью, нарушил тишину самостоятельно, понимая, чем именно заняты мысли почтальона. – Просто... я знаю, что теперь буду выглядеть ещё большим придурком, и мне действительно жаль. Но в первые несколько раз, когда мы встретились, у меня возникло чувство, что ты не знаешь, кто я, и мне нравилась эта анонимность, что ты был добр ко мне только из-за меня, а не из-за какого-то образа, который у тебя мог сложиться. Но потом ты узнал о второй части моей жизни, и я боялся, как ты отреагируешь. Поэтому я решил взять дело в свои руки. А потом, после всего, что случилось, у меня не было сил думать об этом или что-то менять… – Но?.. – произнёс Эрмаль, чувствуя, что история на этом не заканчивается. – Но когда ты просто продолжал раз за разом предлагать помощь и быть дружелюбным к не только к моим детям, но также и ко мне, даже когда я обращался с тобой так плохо, даже когда всё вокруг меня рушилось, я понял, что, возможно, ты был здесь не для хвастовства, потому что… почему ты всё ещё был рядом? Это ведь не несло никакой выгоды…       Мета вздохнул, его гнев снова рассеялся, теперь он чувствовал только усталость. – Фабрицио, мне нужна была дружба, – сказал он, думая, всё ещё упрямо думая о том, что скрывается за этим оправданием. – Вполне логичный ответ. Прости, что я этого не понял. – Ну, я всё ещё здесь. Ещё не поздно это исправить, – ответил кудрявый, наконец, подняв голову и пытаясь улыбнуться. Ему это удалось – да, немного неуверенно, но он не шутил. Он всё ещё был здесь. Даже если он выдержал мрачные взгляды и короткие ответы, если его время от времени игнорировали и презирали – он был бы здесь, когда Фабрицио наконец заговорил с ним, извиняясь, понимая, что они могли бы быть друзьями. – Ты, я не знаю...? – Фабрицио, перестань, я говорю тебе это не для того, чтобы со смехом отвернуться и сказать, что всё это шутка. Я серьёзно.       Наконец на лице Фабрицио тоже появилась улыбка. – Извини, обычно я не так неуверен... просто у меня действительно не хватает друзей после… нескольких последних недель. – Могу я тебе кое-что сказать? Ну, знаешь, как твой друг?       Мобричи только вопросительно взглянул на Эрмаля, и при этих словах на его лице появилась робкая улыбка, затем он кивнул уже более уверенно. – Если они не поддерживали тебя во всем этом, значит, на самом деле они не были твоими друзьями. – Это верно. Я знаю это. Но всё же... – Я знаю.       Некоторое время они оба стояли молча, Эрмаль – неловко посреди комнаты, Фабрицио – в дверях. Миланец не ожидал, что разговор примет такой оборот, он не ожидал, что разговор будет настолько откровенным – он просто из упрямой глупости ещё раз предложил Фабрицио свою помощь. И всё же они были здесь, почему-то ближе, чем когда-либо прежде. Друзья. – Не хочешь чего-нибудь выпить? – наконец спросил Мобричи, искоса взглянув на Эрмаля. Парень просто кивнул, конечно, он хотел этого, потому что последнее, чего он хотел сейчас – уйти и покинуть этот дом, эту компанию.       И вот теперь они сидели на диване в той же самой комнате, каждый с чашкой кофе. Фабрицио молчал, а Эрмаль копался в мыслях, подыскивая подходящую тему для разговора. Он подумал, не вернуться ли им к бессмысленной светской беседе. Он подумал, не воспользоваться ли ему настроением Фабрицио и не пойти ли дальше по опасной дорожке. Это была азартная игра, будет ли всё хорошо или он просто разрушит всё, что установилось между ними? – Знаешь, Фабрицио, ты не обязан говорить об этом, если не хочешь, но я знаю только то, что говорили о тебе СМИ. Теперь, когда мы выяснили, что я не интересовался никакими подробностями, может быть, ты хочешь поговорить об этом? Возможно после того, что ты сказал сегодня, ну, ты мог бы рассказать о том, что всё это заставило тебя чувствовать. Эрмаль старался говорить непринужденно, старался изо всех сил, чтобы это не прозвучало как вызов, как ультиматум. Он действительно не искал ответов, не в этот раз – он просто волновался. Пройти через что-то подобное, чувствуя, что все твои друзья бросили тебя… это должно быть ужасно.       Моро ничего не ответил, только отхлебнул кофе, который, конечно, был ещё слишком горячим, чтобы пить, и Мета проглотил немую обиду. Да, они могли быть друзьями, но это не означало, что Фабрицио должен был рассказывать об этом. Он знал это, но всё равно чувствовал, что это ещё один толчок в сторону. И не упустил ли он теперь единственный шанс узнать этого человека получше? Осознание того, что минуту назад они могли быть друзьями, уже прошло?       Он не знал, что сказать, ибо что угодно могло разрушить ситуацию, но молчание, растущее между ними, становилось тяжелым и неудобным. Фабрицио был тем, кто, наконец, первый нарушил молчание. И это было совсем не то, чего ожидал Эрмаль. Он ожидал либо перехода к какой-нибудь бессмысленной теме, например, к погоде, либо коротких комментариев, которые лучше было бы оставить. Он не получил ни того, ни другого. – Это было просто ужасно, – прошептал мужчина, и даже в этом шёпоте его голос, казалось, надломился. На секунду Мета пожалел, что вообще заговорил об этом, но потом понял, что был прав: Фабрицио всё это время не с кем было поговорить, как следует поговорить. Честно говоря, удивительно, что он ещё так хорошо себя чувствует. – Расскажи мне, – мягко попросил он, всё ещё надеясь, что это не будет слишком много, надеясь, что он сможет помочь. Фабрицио глубоко вздохнул и уставился на свою чашку с кофе, прежде чем продолжить. – Всё это время мне приходилось притворяться, что всё в порядке, притворяться, что меня не беспокоит утечка песен, эти обвинения, притворяться, что у меня всё под контролем... Перед прессой, перед людьми вокруг меня, перед моей семьей... Я просто не мог проявить слабость, никогда, за всё это время... потому что я знал, что это сработает против меня, что это сделает всё ещё сложнее. И я... мне было так тяжело, так одиноко.       Наконец он поднял взгляд, и Эрмаль увидел, как сильно ему всё ещё больно, какие потери это принесло. И он, наконец, осознал, что поступил правильно, что не стал вести себя по-детски, когда Фабрицио начал игнорировать его, потому что теперь он понимал, что всё это было слишком. – Мне очень жаль, – сказал он мужчине, поколебавшись долю секунды, прежде чем положить руку ему на плечо. Этот жест был принят, и Фабрицио повернулся к нему с мягкой улыбкой. – Почему? Ты сделал всё, что мог, чтобы помочь. Спасибо тебе за это, Эрмаль, правда. Мета вытаращил глаза. Так ли это было? Он пытался не усугублять ситуацию, но помощь..? Он пытался, но так много раз это не принималось, считалось ненужным. – За что? – тупо повторил он. – За всё. За то, что вёл себя адекватно. За то, что не поверил этим россказням. За то, что не предположил их истинности. За то, что всё ещё предлагал мне доброе слово, свою помощь, снова и снова, не обращая внимания на мою реакцию. За то время, что я заставил тебя поработать няней для моих детей. Во всяком случае, всё, что ты делал для Либеро и Аниты каждый раз, когда они требовали твоего внимания или тебе приходилось писать за них открытки... и, конечно, почта. Ты так много сделал. – Почта? Как ты можешь благодарить меня за доставку... этих писем? – Что? – Когда я прочёл, что ты получаешь письма, полные ненависти, мне стало так плохо, потому что именно я приносил тебе эти письма. Как ты можешь... – начал Эрмаль, но его прервали, прежде чем он успел закончить фразу. – Нет, нет, я совсем не это имел в виду! Я имел в виду письма, которые ты просил написать для меня, чтобы я получил что-то хорошее. Ты не представляешь, как я радовался, видя, что люди всё ещё стоят у меня за спиной.       Эрмаль вопросительно смотрел на Фабрицио, не понимая, о чём он говорит. Единственные письма, которые он косвенно посылал Фабрицио, были те, что написали Либеро и Анита. Так что же имел в виду Мобричи? Неужели он что-то натворил? Что, если вся эта дружба была основана на том, чего Эрмаль никогда не делал? – Письма?       Мужчина только похлопал себя по колену, как бы говоря: «подожди, сейчас увидишь», а потом встал и принялся рыться в ящиках. Мета наблюдал внимательно, всё ещё смущённый, пока ему не вручили какие-то бумаги. Он смотрел на них, не зная, действительно ли Фабрицио хочет, чтобы он прочел их, или же он ожидает, что Эрмаль узнает их так. Если таково было его намерение, то оно провалилось, потому что он не узнал почерк.       Но вот что он узнал сразу, так это имя в самом низу листа.       Борсато.       Что? Что?! – Я... я не имею никакого отношения к... этим, – пробормотал Эрмаль, поднимая письма и возвращая их Фабрицио. Некоторые мысли начали формироваться в его голове, но он отогнал их.       Моро посмотрел на него с веселой улыбкой, которая совсем не понравилась его собеседнику. – В письме говорится совсем другое. Давай-ка я прочту, – произнёс он, прежде чем найти то, что искал, принялся листать бумаги. – «Один кудрявый почтальон, с которым мы оба знакомы, спросил меня сегодня, не будет ли мне сложно послать Вам письмо, чтобы вы получили почту от людей, которые всё ещё верят в Вашу невинность и Ваш талант. Я согласен с ним, поэтому с удовольствием попрошу кое-кого из моих друзей о том же». Эрмаль, спасибо. Действительно. Это письмо и те, на которые он ссылается, пришли в самый подходящий для меня момент.       Мета ответил не сразу, его мысли вернулись в тот самый момент, когда он попросил у мистера Борсато об этом письме. Чувство, с которым он ушел в тот день, чувство, что он что-то упустил, теперь наконец-то объяснилось. Разве он не просил старика не упоминать его имя в письме? Нет, он этого не делал. Он этого не делал, но вполне мог бы. О боже, что ещё он сказал? – Он... он ещё что-нибудь говорил обо мне? Я просил его не делать этого, – наконец выдавил он, с колотящимся сердцем ожидая ответа. Неужели мистер Борсато больше ничего не сказал? Конечно, они с Фабрицио не вели бы весь этот разговор, если бы он сделал это? Конечно, Мобричи не нуждался в почтальоне с необъяснимой влюбленностью в качестве друга. – Нет, не волнуйся, он этого не сделал, – честно ответил певец, окончательно развеяв сомнения Эрмаля, – но я рад, что он написал то, что написал, потому что, когда я прочел это, я впервые осознал, как плохо обращался с тобой. – Всё в порядке, у тебя было много забот, – с облегчением ответил Эрмаль, мысленно проговаривая то, что он скажет мистеру Борсато, когда увидит его в следующий раз. – Это было неправильно, но теперь я ничего не могу изменить. Извини. – Но Эрмаль, ты только что сказал, что плохо себя чувствуешь из-за доставки почты? Почему? – Потому что я знал, что доставляю. Ты не заслуживаешь получать письма с ненавистью, но именно это я и приносил тебе каждый день. Не удивительно, что я тебе не нравился. – Эрмаль, нет, не надо – ты просто делал свою работу, я не винил тебя, как я мог? Ведь ты сам никогда не посылал такого рода сообщения, даже наоборот. Ты не должен чувствовать себя плохо из-за этого, это не твоя вина.       Мета был спокоен, он действительно не знал, что сказать, и удовлетворился бесполезным ответом. – Твоей она не была тоже.       В наступившей тишине он допил кофе и оглядел комнату, пытаясь найти другую тему для разговора, раздумывая о том, не пора ли ему уходить. Они много чего сказали друг другу, обсудили много важных вещей, и возвращаться к светской беседе было просто... нехорошо. Поэтому, в конце концов, он решил просто пойти домой. – Я рад, что мы поговорили, – сказал он Фабрицио в дверях, храбро, но честно. – И я тоже. Я должен был начать этот разговор сам, извини, что не сделал этого, предоставив это тебе. Мне следовало извиниться раньше. – Не волнуйся, теперь всё хорошо. В самом деле, – ответил он, ненавидя себя за то, что этот человек обвиняет себя после всего, что ему пришлось пережить за последние месяцы. – Я рад, – ответил Моро с широкой, милой улыбкой на лице, и Мете потребовалась минута, чтобы понять, что он развёл руки в стороны, приглашая в объятия. Он успел среагировать в последнюю секунду, прежде чем сомнения овладели Фабрицио, и крепко обнял его в ответ, с большим количеством искренних чувств.       Сегодня он обрёл друга. Они с Фабрицио поговорили и решили те проблемы, которые висели между ними. Они переступили через это вместе и могли двигаться дальше. И кто знает, куда приведет их эта дорога? Ведь всё возможно, не так ли?       Эти мысли промелькнули в голове Эрмаля, когда он вернулся домой и положил рисунок Аниты на кофейный столик, поклявшись в скором времени купить для него рамку и повесить в гостиной, как обещал. У него навсегда останется воспоминание о том дне, когда он подружился с Фабрицио Мобричи.