The last one.

Borrtex – Memoir of solitude

– Я выбираю пассивные взаимоотношения. – Ну, – слышится грусть в голосе Хана, – твоя воля. Вы ничего не успеваете сказать, как перед глазами проводник щелкает пальцами, погружая вас во тьму. Ли Феликс не просыпается – лишь открывает уставшие глаза, оглядывая свои руки. Ли Феликс – это ты. На часах 7:04, а в глазах всё ещё стоят остатки странного сна о потустороннем. Давно ты не видел сны. В твоей спальне полутьма из-за рани и плотных штор. Ты еле пересиливаешь себя, чтобы пойти в ванную и набрать горячей воды. Сегодня удалось поспать три часа. Отмечаешь в календаре красным карандашом время, бездумно проводя взглядом по единицам и двойкам в предыдущих ячейках. Тебе это не нужно, но снова разочаровывать родителей не хочется. Погружаясь в молочную пену, опускаешься ниже, давая горячему схватить тебя за шею. Движение – и ты под водой, задерживая дыхание. Выныриваешь, нехотя моешься, растираешь мочалкой руки до красных пятен на коже. На их фоне зеленеющие синяки слишком выделяются. Тебе всё равно. В ванной нет ни одного острого предмета. Ты ненавидишь пятницу. Ненавидишь день, ненавидишь ночь, ненавидишь себя и... Ты путаешься в словах, произносимых в голове, пока пытаешься осознать весь список. Мама не будет рада, если ты озвучишь весь. Когда время близится к девяти, ты начинаешь надевать вещи, заботливо оставленные матерью в твоей комнате. Она знает: ты пойдешь в первом попавшемся. Не может позволить тебе выглядеть убого. Черная рубашка свисает на тебе, как на вешалке. Застёгивая мелкие пуговки, касаешься выпирающих рёбер. Усмехаешься, вспоминая свою спортивную фигуру раньше. Годы занятий боевым искусством превратили тебя из нескладного подростка в статного парня. И что сейчас? Выходишь из дома, не прощаясь и игнорируя завтрак. Мама понимает всё и старается не плакать у отца на плече. Садишься в автобус и под нестройный шум пассажиров доезжаешь до нужной остановки. Ты знаешь дорогу наизусть, но не любишь прогулки. Проще так, чем на своих двух. От остановки к нужному зданию – ровно сто пять шагов и шестьдесят семь каменных плит под ногами. На ресепшене знакомая Мисс Чон улыбается и предлагает журнал, чтобы скоротать ожидание. Знакомо знает, что ты откажешься и так же по-обычному убирает их обратно. – Доктор Со будет свободен через пять минут. Прошу, подождите его здесь. Ты киваешь, и так наизусть зная пятничное расписание своего доктора. Ты всегда рассчитываешь время, приезжая за пять минут до. Всегда ждёшь дольше положенного. Когда дверь, наконец, открывается, и оттуда выходит мужчина с женщиной средних лет под руку, ты слегка привстаешь на месте. – Берегите себя, Миссис Ким. Помните, что я вам сказал. Они обмениваются любезностями, клея на лица фальшивые улыбки. Такой же обман, как и всё здесь. – Феликс, – взгляд мужчины обращается к тебе и становится по-обычному стальным. – Ты сегодня рано. Проходи. В кабинете ты сразу садишься на мягкий диван напротив Чанбина. От него пахнет фруктовой жвачкой и мятным шампунем. Ты всё так же ненавидишь пятницы и приемы у психолога больше, чем нужно. – Как ты себя чувствуешь на этой неделе? – он присаживается напротив, снимая круглые очки в тонкой оправе. Тебе вдруг хочется, чтобы поддельные линзы вонзились прямо в его глаза. Молчишь. – Снова не хочешь говорить? Я понимаю. Хотя бы кивай мне иногда, идёт? Ты пожимаешь плечами и разваливаешься на диване. В желудке пусто, и желчь подступает к горлу вместе с тошнотой. Не хотелось бы испачкать такой дорогой кабинет. Ты пропускаешь мимо ушей его вопросы о часах сна, не слушаешь его разговоры о волнении матери, игнорируешь попытки узнать, пытался ли ты себя убить снова. Шумное "Тик-так" часов перекрывает бархатный голос. Ты бы слушал его часами, но прошлого не вернуть. – Феликс, – он внезапно повышает голос, хлопая ладонью по кофейному столику, разделяющему вас. Ты делаешь максимально заинтересованный вид. – Ты можешь хотя бы притвориться, что слушаешь? Я хочу тебе помочь справиться с собой. Мы с тобой уже четыре года не можем ничего добиться. Тебе не жаль свою мать? Внутри у тебя вскипает злоба. Ты задыхаешься словами. – Ха! Вы говорили это ещё два года назад. И я вам, блять, поверил! Поверил, слышите? Надеялся, что правда поможет вся эта шелуха с частным психологом. Мне жаль лишь денег, которые мать на вас тратит, Чанбин. – Фел, послушай, – его голос снова становится мягким, умоляющим. – Мы с тобой всегда были и будем пациентом и его врачом. Забудь всё остальное и просто откройся мне, дай себе помочь. Ради нас. Ты смотришь на него широко раскрытыми глазами. Кусаешь сухие губы и чувствуешь, как в глазах скапливается влага. И что теперь делать? Не в состоянии сдержать слёз, ты подрываешься с места. Внутри бурлит, жжётся спрятанной ото всех болью. Дыхание спирает, как это всегда происходит: грудь сдавливает, словно в тисках. Тебе кажется, что ты слышишь собственное сердцебиение. – И вы смеете говорить что-то о нас? – наклоняешься к врачу через стол. – Говорите что-то, когда из-за вас же этих "нас" больше нет. Чанбин, какой же ты ублюдок. Ты научил доверять людям, а потом сам же показал, что этого делать нельзя. – Ликси, – почти ласково шепчет Со, пытаясь взять тебя за руку. В порыве истерии ты одергиваешь её в полном отвращении. – Послушай, в тот раз... Всё было не так. – Ага. И это ты пытаешься сказать мне два года? Она сама сказала, что твоя жена! Ты обманул не только меня, но и её. Что же я мог понять не так? – ты ломаешься, хриплым шепотом спрашивая одно и то же в сотый раз. Слезы застилают тебе взгляд. – Всё не так. Чувства – кипяток. Ты получаешь ожоги, словно оплеухи от судьбы. По венам катается горечь, клубится дымными воспоминаниями, душит, раздирает. Хочется кричать, срывать голос до сиплых стонов, убежать далеко и навсегда. История двухлетней давности должна уже испариться из воспоминаний, но с каждым разом принимать предательство дорогого человека оказывается всё больнее. Словно наяву перед глазами стоят дни из старшей школы, переезд, старые друзья, оставшиеся в Австралии и с которыми общение так и не заладилось после. Оглядываясь назад, ты в который раз жалеешь о решении поехать сюда вместе с родителями. Вспоминаешь свои попытки говорить на ломанном корейском, насмешки новых одноклассников, унижения. Встречи пять на одного и попытки отбиться. Тогда ты ещё не был слабым, но бороться становилось всё тяжелее. Ты помнишь, как мать впервые привела тебя в этот кабинет. Тогда он ещё был нежного синего оттенка. Сейчас стены давят на тебя темно-зелёным. Чанбин честно пытался достать тебя из затяжной двухлетней депрессии, чтобы спустя год терапии без предупреждения впиться в твои губы поцелуем и пригласить на ужин. И тот год, что вы провели вместе, был лучшим во всей твоей жизни. Ты снова стал улыбаться, у тебя появился повод для радости, нормализовался сон и ты стал есть, как и раньше. Казалось, все твои проблемы испарились, пока мужчина был рядом, но следующая подсечка судьбы окончательно выбила тебя из колеи, когда на очередном профилактическом приёме в кабинет ворвалась женщина, представившаяся тебе как жена Чанбина. Ты не захотел ничего слушать, сразу же сбежав из кабинета. Снова закрылся в себе. – Не так? – хрипишь ты, рукавом вытирая почти засохшие слезы. – Тогда расскажи мне. Попробуй вернуть моё доверие, если я поверю. – Мы с ней не вместе. Сейчас мы в разводе. И тогда мы уже были на грани. Я не мог жить с ней, не мог притворяться, что люблю её. Не после встречи с тобой. С самого начала этот брак ничего не значил. Я совершал ошибки одну за другой, пока был молод. Но отношения с тобой стали единственным правильным решением. Мне оставалось две недели до развода, и она пришла ко мне на работу, не дождавшись дома. Снова хотела устроить разнос и разбор имущества. А всё, чего я хотел – тебя. В голосе мужчины столько искреннего раскаяния, что ты правда веришь ему. – Два года назад, когда моё самочувствие после тебя стало ещё хуже, мать снова попросила меня ходить к психологу. Куда мне, девятнадцатилетке, знать, что им снова окажешься ты? Ты же так помог мне в прошлый раз. Мать так верила в тебя, – ты пальцами массируешь веки, но глаза всё так же болят. – Ты знаешь, в этот раз я тоже тебе поверил. Я верю, что ты сказал мне правду. Но в этом больше нет смысла. На столе звенит таймер, отсчитав выделенный на приём час. Ты напоследок наклоняешься к мужчине и крепко прижимается к его губам, чтобы в последний раз почувствовать тепло всё ещё любимого человека. А затем уходишь, оставив в воздухе недосказанность. Путь до остановки кажется тебе в несколько раз короче, чем обычно. Ты влетаешь в только подошедший полупустой автобус и сразу идёшь в конец салона, не желая тревожить основную массу людей своим угрюмым видом. Через несколько остановок людей становится слишком много. Ты рад, что занял место в конце, где тебя никто не трогает. В мерном гуле автомобиля сбивает с мыслей внезапный шум и ругань у заднего окна. Ты поворачиваешь голову на крики, в мыслях повторяя, что это не твоё дело. Не твоё дело, но внезапный интерес, какого ты давно не ощущал, подогревает тебя. Чувства, которые ты скрывал столько лет, прорываются наружу. – Какого черта ты лезешь сюда, убожество? Я тебе поручень? – ты слышишь, как слова становятся всё громче. Видишь двух сцепившихся парней. И если один из них выглядит так, словно готов всех разорвать, второй – вжимает голову в плечи, жмурит глаза и что-то шепчет. – А ну прекратите сейчас же, – кто-то влезает в их спор. Светловолосый мужчина, возможно, того же возраста, что и Чанбин. – Нашли место. – Мужик, не твоё дело, а? Не лезь. Ты надеешься, что можешь чем-то помочь. Привстаешь на месте, как вдруг чувствуешь, что воздух покидает лёгкие. В расширенных зрачках, наверное, отображается вся твоя жизнь. Всё вокруг словно плывет в замедленной съёмке. Отчётливо видишь грузовик, въехавший в ваш автобус. Разлетающиеся осколки стёкол, словно пыль, взмывают в воздух. Ты задыхаешься, чтобы в следующую минуту наступила темнота. Резко глотаете воздух, сдерживаясь от крика. Что это было? – Сложная жизнь у этого ребёнка, правда? – проводник рассматривает свои ногти, покачивая ногами в воздухе. – Что произошло? – Авария. Испугался? – он спрыгивает со стола, снова останавливаясь напротив вас. – Времени пугаться нет. Время выбирать вторую душу. Кто это будет? Действительно, кто на этот раз? Вы расфокусированным взглядом впиваетесь в лист перед вами.