dusk till dawn

Зейн не стал мешать Лиаму с обсуждением всех деталей для ужина с обслуживающим персоналом и удалился в ванную, которая по роскоши, наверняка, могла посоревноваться с ванными комнатами самых престижных отелей мира. Почти каждая поверхность внутри была выполнена из хромированного стекла, ослепительно переливающегося в свете ламп, вмонтированных по всему потолку, а полы были сделаны из мрамора, и в первый раз, когда Зейн здесь оказался, им овладел небольшой страх к чему-либо притронуться. Одну из стен ванной занимало огромное зеркало, рядом с которым была расположена встроенная гардеробная, что было весьма удобно, особенно сейчас, когда Зейн очень кстати заметил на своих брюках небольшие пятна грязи, видимо, появившиеся после спасения Рекса. Он попытался их вывести водой, но быстро понял, что сделает так только хуже, поэтому он, не теряя времени, начал перебирать свой гардероб в поисках подходящей замены. Зейн понимал, что времени у него не очень много, и, как только его взгляд наткнулся на брюки песочного цвета и белую футболку, он сразу же начал переодеваться в выбранные вещи. Отложив испачканные вещи в сторону, Зейн подошел к зеркалу над раковиной и стал укладывать слегка растрепанные волосы, критично рассматривая свое отражение. Как только он отошел от зеркала, довольный своим результатом, его телефон, лежавший на столике, начал вибрировать, а на экране высветилось имя звонившего. Эван. В последнее время его звонки стали слишком частыми, и Зейна это немного нервировало. Честно говоря, он не хотел обидеть человека, которого считал своим другом и который помог ему поселиться в этих шикарных апартаментах, поэтому Зейн всегда отвечал на его вызовы и пытался подавить в себе неприятное чувство, которое непременно возникало во время разговоров от того давления, что тот на него оказывал. Зейн прекрасно понимал, что небезразличен ему, тем более постоянные намеки на это Луи не предоставляли шансов оставить это без внимания, но он не мог заставить себя жестоко его отвергнуть и разбить ему безжалостно сердце, и все время оттягивал разговор о том, что они могут быть лишь друзьями, необходимость которого вырастала с каждым днем. Его постоянные визиты в ресторан только угнетали Зейна, но он не подавал виду, зная, что Эван – хороший человек. Поэтому Зейн старался всегда быть дружелюбным и всегда избегал знаков его внимания, ссылаясь на загруженный график. Зейн не стал отвечать на звонок, осознавая, что ему совсем не хочется предстать перед своим гостем, ожидавшим его появления, невежливым хозяином, а этого, как человек, выросший в ресторанном бизнесе, он не мог себе просто позволить. Он снова посмотрелся в зеркало, поправил нервно футболку и вышел из ванны, отчаянно надеясь, что этот вечер закончится более гладко, чем начался. Та картина, что сразу же предстала перед ним, немного его удивила. Ожидая увидеть Лиама на террасе, наслаждающегося островом, уже погруженным в темноту ночи, Зейн обнаружил его около спящей собаки, сунувшим руки в карманы брюк и чему-то кротко улыбающемуся. И он в очередной раз поразился невероятной красоте этого человека и той уверенности, что от него исходила. Зейн замер на пороге и позволил себе несколько секунд восхититься им издалека, ведь вид действительно того стоил. Его густые, каштановые волосы были идеально подстрижены, уложены и ничуть не растрепались, а его рубашка и брюки были без единой складки, чему Зейн тайно позавидовал. Он бы тоже хотел иметь способность носить вещи так, словно они были только куплены и сняты с вешалки. Лиам подвернул рукава рубашки, идеально облегавшей его широкие плечи и мускулистую грудь, и в свете неярких ламп гостиной, татуировки на обоих руках выделялись еще сильнее, и Зейн не мог понять, как такой человек, как Лиам Пейн, мог существовать на самом деле. По его внешнему виду нельзя было и отдаленно сказать, что всего несколько минут назад он помогал санитарам перекладывать Рекса на носилки, а затем устраивать его в номере. Зейн немного смутился от мысли, что Лиаму наверняка не давали прохода женщины и мужчины, пораженные его красотой и теми сексуальной энергией и чувственностью, что он излучал. Наверняка ему стоило всего лишь поманить своим пальцем или просто улыбнуться своей обезоруживающей улыбкой, чтобы они упали к его ногам. Зейн подумал, что его стремление больше времени проводить наедине с собой, нежели чем в шумных компаниях, и тот факт, что он не ведет роскошного образа жизни, должны сыграть ему на руку, ведь в этом случае Лиам не станет обращать всю силу своего внимания и красоты на него, который явно был не его типом. Несмотря на все это, Зейн прекрасно давал себе отчет в том, что его выводы могут быть поспешными. Последние несколько часов постепенно убеждали Зейна, что перед ним стоит человек, у которого огромное сердце и который всегда готов прийти на помощь, и он был уверен, что ему еще предстоит о нем узнать много нового. Поняв, что слишком долго простоял на одном месте, Зейн сделал шаг вперед и сказал первое, что пришло в голову: – Простите за мою задержку. Лиам повернулся на звук его голоса, но ничего не ответил. Вместо этого он оглядел его с головы до ног, улыбаясь чему-то своему, и Зейн мгновенно почувствовал себя немного неуверенно, но продолжил идти к нему, опять ощущая ту немыслимую притягательную силу, исходившую от мужчины напротив. В его голове мелькала только одна мысль: лишь бы не споткнуться. И когда Зейн оказался к нему лицом к лицу, он внутренне сжался от того, что сейчас скажет Лиам. Ему совсем не хотелось, чтобы из его уст прозвучали какой-нибудь двусмысленный намек или комплимент, которые заставили бы его оказаться не в своей тарелке, но глубоко в душе Зейн знал, что Лиам слишком благоразумен для такого. Посмотрев Зейну прямо в глаза, Лиам произнес: – Вижу, вам удалось укротить свои волосы. И эти слова принесли ему невероятное облегчение. Он внутренне поругал себя за свои излишние переживания и ответил, неосознанно дотрагиваясь до волос и чуть улыбаясь: – Может быть, это не видно, но мне это удалось с большим трудом. Лиам лишь улыбнулся в ответ, но сила этой улыбки мигом стерла все его сомнения, и Зейн убедился, что больше никогда не увидит в своей жизни ничего очаровательнее. Поборов в себе отчаянное стремление поцеловать эту улыбку, он подошел ближе к Рексу, снова ощущая забытое до этого чувство страха за раненое животное. – Как поживает наш спасенный пациент? Он не удержался и наклонился к собаке, и потрепал его осторожно за ушами, но почувствовав под пальцами, а затем увидев на шерсти крупинки какого-то порошка, которого до этого не было, Зейн испытал недоумение и посмотрел на Лиама. – Что это? Кинув взгляд еще раз на пса, он заметил, что порошок был рассыпан также на коврике вокруг. – Всего-навсего средство от блох. Пока вы отсутствовали, я попросил служащего принести упаковку. – Что навело вас на мысль, что оно ему нужно? Лиам хмыкнул и ответил: – У него их целый легион. Вы можете мне не верить, но я своими глазами видел, как они пытались его утащить из номера. Сказав это, он тут же схватил Зейна за руку, заставляя подняться. – На вашем месте я бы соблюдал дистанцию, пока эта целебная штука не подействует, а не то вы проведете остаток ночи, почесываясь за ушами и не только. Его слова всерьез поразили Зейна, и он не знал, что еще можно ожидать от этого человека. Он был полон сюрпризов, и Зейна немного растрогался, поняв, что пока его не было, он позаботился об еще одной проблеме, о которой сам Зейн, наверное, не догадался бы. Выпрямившись, он посмотрел в красивое, слегка загоревшее от Ангильского солнца, лицо, и не мог подобрать слов для ответа. Ему очень сильно хотелось признаться в том, что Лиам возмутительно прекрасен, и Зейну с трудом удавалось сдерживать рвущиеся наружу слова, которые уже были на кончике его языка. Но он понимал, что таким образом поставит себя в еще большее неловкое положение, поэтому немного смягчил свое признание: – Вы очень славный. Лиам уже не мог вспомнить, в какой по счету раз за этот вечер он испытывал непреодолимое желание поцеловать Зейна. Он взглянул в его сияющие карие глаза, отливавших золотом в свете ламп номера, и вдруг осознал, что выражение «глаза – это зеркало души», не так уж и банально. Достаточно вспомнить героический поступок Зейна по спасению несчастного бродяги, беззаботно спящем на коврике рядом, который служил веским доказательством в правоте Лиама. Утопая в их захватывающей дух красоте, Лиам раз и навсегда понял, что никогда уже не сможет избавиться от их преследования в своих воспоминаниях. Он никогда в своей жизни еще не встречал настолько прекрасных глаз, а эта крохотная веснушка на левом глазу, наверное, была создана с единственной целью – свести его с ума. Лиам ничего не мог с собой поделать и непроизвольно перевел взгляд на его чувственный рот, который так и притягивал к себе прижаться к нему в долгом поцелуе, стирающем все дурацкие сомнения. Он поддался своему порыву и уже начал приближаться к Зейну, надеясь, что тот его не отвергнет, но, похоже, удача сегодня была не на его стороне. Тишина, прерываемая лишь стрекотом сверчков на улице, шелестом листвы сада и ночным прибоем, неожиданно взорвалась громкой музыкой, которую начали исполнять пляжные музыканты, и тот волшебный пузырь, в котором они пребывали несколько чудесных мгновений, лопнул, оставляя Лиама сожалеть о том, что он не сделал того, что намеревался, чуть раньше. Зейн, словно вышел из оцепенения и сделал шаг назад, будто только сейчас осознав, насколько близко они стояли к друг другу. Он кивком головы указал на приоткрытые двери террасы, откуда дул приятный океанский бриз и доносилась музыка, и спросил: – Я не удивлюсь, если и это замечательное выступление устроили вы. Наверняка, вы это сделали, когда просили служащего доставить лекарство? То, с какой скоростью Зейн быстро пришел в себя, не оставляло сомнений, что он не догадывался, что именно должно было произойти минутой ранее. Почти. Лиам бы ему безусловно поверил, если бы не розовые пятна на отточенных скулах, выдававшие Зейна с головой, и он не совсем понимал, зачем нужно было делать вид, что ничего не было. Они оба – взрослые люди, и невозможно отрицать то притяжение, что они оба испытывали с первых минут их знакомства, поэтому было наивно со стороны Зейна отрицать очевидные вещи. Он решил немного вывести его из равновесия, поэтому ответил: – Если бы музыканты были моих рук дело, то я объяснил бы им, что предпочитаю более медленный темп, – и глядя ему прямо в глаза, продолжил: – По крайней мере, сначала. Услышав его дерзкий ответ, Зейн смутился еще больше, чем прежде, но постарался скрыть свое смущение. Он явно преуменьшил свои ранние рассуждения о том, что Лиам действует очень напористо. Зейн никак не мог ожидать, что он с молниеносной для него скоростью перейдет от разговора про блох к явной попытке поцелуя, а затем к откровенным намекам на секс. Неужели, думал Зейн, стоя в опасной к нему близости, этот мужчина, совершенно дьявольской красоты, настолько самовлюблен, что считает себя неотразимым для любого, кого бы он ни встретил? Он понимал, что Лиам имел абсолютное право на это, но он все равно хотел ошибиться в своих рассуждениях. Стоя под его опаляющим взглядом, Зейн убедился, что почему-то именно сегодня воображение решило играть с ним злую шутку и, не поддавшись ему, он напомнил себе об истинной цели пребывания Лиама на его вилле и решил продолжить играть свою роль гостеприимного хозяина. – Позвольте вас чем-нибудь угостить из напитков, – предложил дружелюбно Зейн с улыбкой, отойдя от него на безопасное расстояние и подходя к бару. – Что предпочитаете? – Водку с тоником, если у вас есть лед. Если льда нет, то просто водку. – Лед есть, – сказал Зейн, заметив ведерко для льда, стоявшем на краю стойки. – Здешнему сервису можно позавидовать. Даже на пляже служащие отеля раздают охлажденные полотенца. Он открыл холодильник и достал оттуда необходимые ингредиенты: миниатюрная бутылочку крепкого напитка, тоник и свежий лайм. – Пока вы переодевались, вам звонили, – уведомил его Лиам. Зейн кинул взгляд на автоответчик, на котором мигала красная лампочка, свидетельствовавшая о пропущенном вызове, и испытал смутное, но совершенно ненужное, чувство вины, догадавшись, кто мог ему позвонить. – Спасибо. Прослушаю сообщение позже. – Когда он приезжает? – спросил Лиам тоном, словно продолжая давно начатый разговор. Услышав его вопрос, Зейн совершенно растерялся и чуть не выронил стакан. Во-первых, Лиам не имел никакого права лезть в его личную жизнь, а во-вторых, Эван не собирался к нему приезжать. Они даже не были в отношениях, чтобы проводить этот отпуск вместе, но Зейн смутно догадывался, какой может быть причина его настойчивых звонков. В последнее время он то и дело намекал на то, что с радостью бы сорвался на остров, бросив все свои текущие дела, но Зейн не придавал этому значения. Хотя, учитывая, что Зейну удалось с помощью него в последнюю минуту забронировать на этом элитном острове виллу, и его помощь с делами ресторана, вполне было вероятно, что Эван потребует что-то взамен, но Зейн все же надеялся, что его друг абсолютно бескорыстен. И последнее, он никак не мог понять, откуда Лиам о нем догадался. Надеясь, что его растерянность не была заметна, он обдумывал подходящий ответ, чтобы не показаться Лиаму человеком, который использует людей ради своего блага. Отнюдь, Зейн ни за чтобы не принял помощь Эвана, если бы не его настойчивые уговоры, которые с течением времени сломили его всякое сопротивление. – Вы, наверное, думаете, что я сумел позволить себе этот отпуск только за счет своего состоятельного бойфренда, который должен вот-вот приехать, но вы ошибаетесь. Мы с этим человеком просто друзья, и он мне невероятно помог, чему я буду всегда благодарен, но, – Зейн сделал паузу и начал приготовление напитка, таким образом отвлекаясь на своеобразную рутину и немного приходя в себя, – невозможно заставить себя полюбить человека, как бы ты ни старался. – А вы старались? Зейн упорно избегал его взгляда, зная, что Лиам смотрит на него в ожидании ответа, и он изо всех сил боролся со своим желанием покинуть эту комнату, лишь бы избежать тот чудовищный дискомфорт, что завладел всем его существом. – Мы на допросе? – не удержался Зейн от ответного вопроса. С любым другим человеком, так нагло переступающим все мыслимые и немыслимые границы, его разговор был бы короток, но почему-то все его принципы куда-то разом исчезли под натиском этого мужчины. – Простите меня за мою излишнюю любознательность, но вы мне по-настоящему интересны, а я привык узнавать все о тех, кто является таковым для меня. Зейн почувствовал искренность в словах Лиама, и не стал больше увиливать от его взгляда. – Мы всего лишь друзья, – вымолвил он спустя короткую паузу. С каждой проведенной вместе с ним минутой, Зейн все больше ощущал себя так, словно он волшебным образом оказался в клетке с опасным хищником, но так ли он опасен, каким кажется на первый взгляд? Это Зейн и хотел узнать больше всего. – В моей жизни сейчас непростой период, поэтому мне не нужна еще одна головная боль в виде каких-либо отношений, – добавил он, в надежде, что напускная серьезность сказанных им слов сработает, как пыль, пущенная в глаза. Разумная часть Зейна совсем не хотела, чтобы Лиам оказывал на него всю силу своего влияния, отчаянно боясь пасть его жертвой, но, несмотря на это, небольшая часть внутри него, та часть, которую Зейн старательно пытался подавить, была полна надежды выяснить, серьезен ли был тот насчет своих недвусмысленных намеков, Лиам молча наблюдал, как Зейн готовил напиток, словно погруженный в транс всеми его жестами и движениями рук, искусно разливающими спиртное и нарезающими лайм, и думал о том, что все его ранние предположения о меркантильности самого привлекательного человека, которого он встречал в своей жизни, оказались неверны. При словах Зейна о мужчине, который, судя по всему пытался добиться его расположения своими щедрыми поступками, разожгли в его груди не совсем приятное чувство, которому он пока не мог дать определения, но Лиам в тайне восхитился непокорностью Зейна, не давшей ему пасть в объятия к тому человеку из-за материальных благ. Лиам был научен горьким опытом, что людей, готовых на все ради простого богатства, было слишком много в этой жизни, и внутренне он обрадовался тому, что Зейн не из их десятка. Что-то внутри него подсказывало, что таких, как Зейн, больше нет нигде в мире, что он, словно редкий бриллиант, который Лиаму посчастливилось найти среди груды серых, грязных камней и обломков. Даже не подозревая, о том, что являлся объектом мыслей Лиама, Зейн украсил стакан ломтиком лайма и отнес ему приготовленный напиток. Когда он с улыбкой на лице протянул стакан, Лиам, вспомнив о злосчастной «Кровавой Мэри», сделал шаг назад и с преувеличенной осторожностью взял стакан из его рук. Увидев его удачную попытку немного над ним подшутить, Зейн решил, что из всех привлекательных качеств, которыми обладал Лиам, ему больше всего нравится обезоруживающее чувство юмора. Вероятно, так Зейну было легче отвлечься от его внешности и чуть расслабиться. Его мысли вдруг вернулись к тому моменту, когда они стояли около раненого Рекса, окруженные служащими отеля, и тогда Зейн уловил пару фраз, которыми Лиам обменялся с ними, на языке, по его догадкам, являвшимся голландским. Он не мог вообразить, сколько тайн и талантов скрывает в себе Лиам (кроме способностей выглядеть просто потрясающе и умения убедить управляющего отелем вызвать скорую для спасения бездомной собаки), и в нем все больше разгоралось любопытство узнать его с новых сторон. Поэтому Зейн не смог удержаться от своего следующего вопроса: – Где вы научились голландскому? – В Голландии, – пожал плечами Лиам, немного отпив из стакана. – И давно вы там были? – В одиннадцать и в двенадцать лет. Его односложные ответы ясно давали понять, что Лиам не слишком хотел с ним откровенничать, но Зейн не хотел рано сдаваться, ведь более подходящей темы для беседы нельзя было придумать. – Почему вы оказались в Голландии в таком возрасте? – В школе у меня был друг, семья которого жила в Амстердаме, и два года подряд он приглашал меня провести там летние каникулы. – Здорово, – мечтательно ответил Зейн. – Я никогда, к своему сожалению, не выезжал за пределы своей страны, кроме этого острова. – Он отвернулся и направился снова к бару: – Можете считать это совпадением, но Амстердам занимает первое место в моем списке мест, обязательных к посещению. Знаете, что я представляю, когда кто-то при мне упоминает об этом городе? – Нет, – покачал головой Лиам, любуясь той природной грации его походки, которой могли позавидовать все модели этого мира. – Что же вы представляете, когда кто-то упоминает при вас об Амстердаме? Оглянувшись, Зейн бросил на него взгляд, исполненный шутливого сожаления, и присел перед холодильником. – Не хочу показаться тем, кто мыслит сплошь стереотипами, но те же две вещи, что и вы, и, скорее всего, все остальные. – Запрещенные вещества и женщин легкого поведения? – без тени сомнения предположил Лиам. Зейн встал с бутылкой перье в руках, но, не спеша с подтверждением его слов, начал возиться с пробкой, все это время стоя к Лиаму спиной. Наблюдая за его безуспешными усилиями, Лиам решил помочь парню и шагнул вперед, но внезапно осознал, что его плечи трясутся в безмолвном смехе, и замер от удивления. Он решил прояснить свое предположение и добавил: – Я имел в виду, что первое, что приходит на ум при упоминании об Амстердаме, – это кафе, в меню которых входят эти вещества, и женщины в витринах, предлагающие интимные услуги. Но от этого Зейн засмеялся только громче, и его смех прекрасной звонкой волной заполнил тишину гостиной, вызвав неконтролируемый поток мурашек по телу. Каждая новая черта Зейна, которая одна за другой открывались перед Лиамом, вызывали в нем едва контролируемое восхищение, которое становилось все сложнее сдерживать. – И вовсе не это! – выдавил Зейн, наконец, немного успокоившись и все-таки ухитрившись снять пробку с бутылки. Сделав это, он начал наполнять стакан газированной водой. – Так посвятите же меня в свои ассоциации, – попросил Лиам, уже не пытаясь побороть улыбку. Зейн, все еще смеясь, повернулся к нему, и Лиам был поражен в самое сердце невероятным зрелищем, что перед ним предстало: его черные, как смоль, волнистые волосы были чуть взъерошены, глаза были наполнены искорками света, и Лиам мог поклясться, что они даже мерцали, отливая крупинками золота, а его широкая, искренняя улыбка выбила почву из-под его ног, от чего Лиам еле удержался на месте. – Тюльпаны, – сообщил Зейн, забирая с собой стакан и подходя к Лиаму. – И каналы. Тюльпаны и каналы – вот, что можно считать главным в Амстердаме. – Увы, но так считают не все, – возразил Лиам, поражаясь его совершенно очаровательной наивности. – Очевидно, нет, – пришлось согласиться Зейну, втайне все же отказываясь признать свою неправоту. – Однако, должен заметить, что на всех календарях Амстердам всегда утопает в тюльпанах всех цветов радуги, а каналы просто изумительны. И я не припомню, чтобы в них печатали снимки того, что вы перечислили. – Эти блюда перечисляются в отдельных меню, – поправил его Лиам, получая почти забытое, детское удовольствие от веселой, может быть даже местами бессмысленной перепалки с дерзким парнем, который привлекал, забавлял и противоречил ему на каждом шагу. – И никто не предлагает их в качестве закуски. – А должны бы, – со знанием дела заявил Зейн на правах владельца своего собственного ресторана. – Эти вещества способствуют усилению аппетита. – Утверждаете на основе своего собственного опыта? – осведомился Лиам с понимающей улыбкой. – У меня диплом колледжа, – как бы между делом уведомил его Зейн. «Весьма информативно», – отметил про себя Лиам. Чтобы избавиться от дальнейших вопросов, Зейн поднял руки, словно признавая поражение, и весело положил конец дальнейшему обсуждению. – Прошу, больше ни слова об Амстердаме, а не то вы испортите мое представление об этом городе, прежде чем я успею в нем побывать. Кроме того, – добавил Зейн, услышав стук в дверь, – наш ужин уже прибыл. Лиам безошибочно распознал нотки облегчения в его голосе, и понял, что Зейн испытывал неподдельную неловкость, обсуждая с ним нелегальный секс и наркотики. Это одновременно поразило и озадачило его, хотя Лиам на своем собственном примере уже успел узнать, что все, что ни делал Зейн, сбивало с толку или интриговало. Несколько минут он наблюдал, как Зейн с удивительной легкостью и уверенностью распоряжается официантами, расставлявшими под его четким руководством на столе изысканные блюда, словно это было его в крови, и он всю жизнь управлял хозяйством в лучших домах и отелях. Только недавно он стоял на коленях перед искалеченным псом и умоляюще смотрел на Лиама своими прекрасными, наполненными грустью, глазами, напоминавшими олененка Бэмби, после чего Лиам обнаружил его сидящим на обочине подъездной дорожки, абсолютно безразличным к своему внешнему виду, одежде и реакции других гостей отеля. А когда Лиам сообщил ему, что помощь скоро прибудет, Зейн поднял лицо и улыбнулся ему с искренней благодарностью. Лиам вдруг осознал, что он действительно нравится Зейну, и тот даже не пытается это скрыть, но его не покидало ощущение, что он лишает Зейна равновесия. Он был красив ослепляющей, почти экзотической красотой, но, когда Лиам молчаливо оценил его внешний вид, после того, как Зейн вышел из ванны, тот очевидно смутился, а его лицо залила краска, от чего Лиам поспешил перевести разговор на его волосы. Всего несколько минут назад они были на грани невыносимо желанного для Лиама поцелуя, но, когда им помешала музыка, Зейн вдруг отодвинулся и попытался сделать вид, что ничего не произошло. Может, Зейн немного слукавил, утверждая, что его с другом связывает только дружба, и на самом деле, он испытывал к тому чувства? Нет, Лиам мог с уверенностью сказать, что это не так. Он догадывался, что Зейн не такой человек, который, будучи влюбленным в своего друга, будет проводить вечер с другим мужчиной, испытывая к нему влечение, а Лиама очень влекло к нему. Нет, не очень. Безумно. И нужно честно в этом признаться. Официанты, закончив свое дело, направились к выходу из номера, а Зейн, указывая на двери террасы, где был накрыт стол, торжественно объявил: – Ужин подан! Лиам повернулся на звук его голоса и увидел Зейна, залитого сиянием свечей. Морской ветерок, пробиравшийся сквозь приоткрытые двери террасы, играл с его густыми локонами, и Лиам испытал сильное желание запустить в них пальцы и провести нежно по шелковым прядям. Страстно влечет… Когда он приблизился к столу, Зейн небрежным жестом провел ладонью по волосам, убирая со лба выпавшую прядь, и у него замерло сердце от этого бессознательного жеста, словно Лиам никогда до этого не видел, как это проделывают другие люди. – Прошу садиться, – любезно пригласил его Зейн, когда Лиам попытался выдвинуть для него стул. – Вам и так пришлось целую вечность ждать этого ужина. Нервозность, терзавшая его весь вечер, немного улеглась. Теперь Зейн оказался на знакомой территории. Стоя около изысканно накрытого, уставленного свечами стола, и принимая особо важного гостя, для которого всей душой желал казаться приятным и радушным хозяином, он, наконец, ощутил небывалое чувство комфорта. Эту роль он мог играть идеально, потому что этому ему довелось учиться у самого настоящего мастера – своего отца. На его глаза навернулись слезы, и Зейн потянулся к открытой бутылке вина на приставном столике. – Разрешите налить вам вина? – спросил он, улыбаясь сквозь пелену слез. – Все зависит от того, где именно вы собираетесь его наливать и насколько метко будете целиться. Веселье от услышанных им слов мгновенно сменило непрошеную тоску, возникшую от воспоминаний об отце. – Очень-очень метко, – заверил его Зейн, наклоняясь над его бокалом. – У меня есть доказательство обратного, – усмехнулся Лиам. Зейна немного возмутила его колкость, и к досаде Лиама, Зейн, улыбаясь ему прямо в глаза, ловко отмерил нужное количество вина в бокал, тем самым отомстив ему за его слова. – Можно мне быть с вами откровенным? – спросил Зейн, решив подыграть Лиаму в ответ. Дождавшись кивка, он продолжил: – В тот раз я поразил именно ту цель, которую намеревался. Прежде чем Лиам успел определить, насколько он серьезен, Зейн отвернулся, легко скользнул на стоящий напротив стул и безмятежно уставился на него. – Намекаете на то, что специально облили меня «Кровавой Мэри»? – осведомился Лиам. – Как вы можете видеть, я – мужчина восточных кровей. Сами знаете, что говорят о темпераменте таких, как я, – откликнулся Зейн, разворачивая салфетку. Лиам был окончательно сбит с толку. Неужели он специально окатил его коктейлем в приступе неуправляемой обиды? Он умирал от любопытства узнать правду, поэтому, приняв небрежный вид, спросил: – Вы действительно сделали это намеренно? – Обещаете не сердиться? – Нет, – добродушно улыбнулся он. С губ Зейна чуть не сорвался растерянный смешок от неожиданности ответа. Немного подумав, он быстро нашел другой способ подступиться к неприступной крепости, которую представлял собой Лиам Пейн. – Ну, хотя бы обещаете никогда об этом больше не заговаривать, если скажу правду? После его вопроса последовала недолгая пауза. Лиам, словно специально тянул время, и Зейн уже догадался, что тот с ним, наверняка, играет. – Нет, – повторил Лиам с ленивой улыбкой на безупречно красивом лице. Зейн прикусил губу, чтобы снова не рассмеяться, и произнес: – Что ж, по крайней мере вы честны и искренни, хотя и умеете ввести в заблуждение. Он с трудом оторвал от него свой взгляд и судорожно начал оглядывать стол в попытках отвлечься от мужчины напротив. Наткнувшись взглядом на корзинку со свежеиспеченным, ароматным хлебом, он взял ее в руки и предложил гостю. – А вы? Вы честны и искренни? – весело поинтересовался в свою очередь Лиам, беря булочку, и, несмотря на беспечную атмосферу, воцарившуюся вокруг них, Зейн безошибочно ощутил, что это спокойствие обманчиво. Но вместо того, чтобы продолжить начатую Лиамом игру, Зейн решил положить конец всей шараде, вспоминая свою изначальную цель отплатить ему за его невероятную доброту в виде приятного вечера. Смело встретив его взгляд, Зейн со спокойным чистосердечием ответил: – Я сделал это не нарочно. Просто притворялся, что специально облил вас. Чтобы взять реванш за ваши постоянные шуточки насчет «Кровавой Мэри». Лиам слушал его речь, но беспомощно тонул в его глазах, а выражение прелестного лица так повлияло на умственные способности, что ему уже было все равно, сделал он это специально или нет. Несмотря на это, Лиам понял, что он говорит правду, а это было для него важнее всего. Интересно, в каком городе, на какой планете появилось это непредсказуемое, живое, веселое создание со своенравным чувством юмора, разящей в самое сердце улыбкой и неисцелимой страстью к спасению раненых животных? – Откуда вы взялись, черт возьми? – не удержался он от вопроса. – Из Лондона, – растерянно пробормотал Зейн, не понимая, зачем вдруг Лиаму понадобилась эта информация. Лиам резко вскинул голову и воззрился на него с таким недоверием, что Зейн не нашел ничего более лучше, чем просто подтвердить свои слова. – Лондон, – повторил он. – Я родился и вырос там. А что насчет вас? – осмелился спросить Зейн в ответ. Лондон. Лиам скептически относился к таким совпадениям. Почему именно на этом острове среди множества других людей он встретил человека из его родного города? – У меня квартиры во многих столицах Европы и в Нью-Йорке по долгу службы. Я нигде не задерживаюсь достаточно долго, чтобы считать это место своим домом. Лиаму не хотелось пускаться в откровения насчет отсутствия семьи в традиционном ее представлении. Он ничуть не стыдился того, что рос без родителей, но жалость, которая непременно следовала за этим признанием, всегда его злила. Зейн ожидал, что Лиам перечислит, в каких городах у него квартиры, или объяснит, в чем заключается его работа, но поскольку Лиам молчал, он предположил, что тот намеренно избегает этих тем. Это показалось ему немного странным. Последнее, что Зейн хотел, это совать нос не в свое дело, но он не мог с легкостью переключиться на другую тему и поэтому, набравшись решимости, спросил: – И никаких корней? – Совершенно никаких, – подтвердил Лиам и, встретившись с непонимающим взглядом Зейна, усмехнулся: – Судя по выражению вашего лица, вы находите это несколько неестественным? – Да нет, просто трудно такое представить. – Решив, что, если он поделится с ним сведениями о себе, Лиам последует его примеру, Зейн продолжил: – Я родился и рос в одном из кварталов на окраине города. Мой отец приехал из Пакистана в Англию для учебы в колледже, и именно там он познакомился с моей мамой. Они очень мечтали открыть свое заведение, где люди могли бы вкусно пообедать за небольшие деньги, и после моего рождения им удалось осуществить свою мечту. Мы жили в квартире наверху ресторана, что было очень удобно. По вечерам в ресторане было особенно многолюдно – все жители квартала собирались у нас поесть и пообщаться. Я безумно любил это время, потому что именно тогда я позволял себе мечтать, что эти все люди – наша большая семья, которая собиралась, чтобы вместе поужинать и обсудить последние новости. Днем я ходил в обычную школу с детьми из своего квартала, а позже поступил в университет. После выпуска я стал работать недалеко от дома, хотя к тому времени очень изменился. Внимательно слушая его рассказ, Лиам с чем-то вроде веселого недоверия осознал, что его безумно влечет к милому темноволосому британцу из солидной англо-пакистанской семьи среднего класса. Это было для него совершенно нетипично, и Лиам уже не удивлялся тому, что Зейн кажется такой загадкой. – А куда вы устроились после колледжа? – Социальным работником в департамент социального обеспечения семьи. Лиам едва сдержал смех от самого себя. Значит, его безумно влечет к темноволосому британцу из среднего класса с сильно развитым общественным сознанием. – Почему вы выбрали не ресторанный бизнес? Полагаю, что в детстве вы его очень подробно изучили? – допрашивал он, утоляя тем самым свое любопытство. – На начало своего открытия его сложно было назвать рестораном. Это был скорее уютный паб в одном из лондонских кварталов с весьма ограниченным меню из блюд пакистанской и английской кухонь, но я ужасно его любил, особенно когда кто-то играл на пианино, а посетители пели песни. Караоке, – с улыбкой добавил он, – было фирменной чертой нашего ресторана, и после тяжелых рабочих будней люди, которым хотелось выплеснуть свои эмоции, занимали очередь, чтобы спеть хоть одну песню. Лиам был хорошо знаком с атмосферой таких заведений, куда они с Найлом любили приходить в пятничные вечера после занятий, поэтому прекрасно понимал, что Зейн имеет в виду. – Продолжайте, – попросил он, потянувшись к бокалу с вином. – Вы любили музыку... Зейн понял, что Лиам к тому же умеет слушать, и подумала, что, если он будет немного откровеннее и побольше расскажет о своей жизни, Лиам последует его примеру. – Я любил музыку, но в спальне ее было плохо слышно. Мне запрещали спускаться вниз после пяти вечера, поэтому я украдкой пробирался в гостиную, когда няня засыпала, и слушал музыку оттуда. К тому времени, когда мне исполнилось семь лет, я знал наизусть почти все песни, что были в репертуаре ресторана. Честно говоря, – признался Зейн, попробовав салат, – я часами смотрел по телевизору кассеты со старыми болливудскими фильмами из обширной коллекции моего отца, в которых песни занимали большую часть времени, и любил представлять себя одним из героев, воспевающих о своей любви всему миру. Иногда я устраивал мини-представления и пел в импровизированный микрофон – чаще всего в ручку от метлы. – И посетители не имели счастья лицезреть вживую ваш талант? – с сочувствием в голосе спросил Лиам, уже ощущая некое сопереживание маленькому мальчику, влюбленным в музыку. – Как же, имели. Мой первый официальный дебют состоялся в семь лет. – Как все прошло? История была по-настоящему забавной, но ему пришлось бы упоминать об отце, поэтому он перевел взгляд на сад, пытаясь решить, сумеет ли он продолжить рассказ без лишних эмоций. – Скажу лишь, что все прошло не так, как ожидалось, – выдавил он наконец. Лиам почти не замечал того, что происходило вокруг. Всего секунду назад Зейн был таким откровенным, что теперь его явное нежелание изложить подробности своего дебюта вызвал в Лиаме сильнейший порыв вытянуть из него все детали. Но он решил приберечь свои расспросы на потом, понимая, что из простой вежливости нужно сдержать свое рвущееся наружу любопытство и дать Зейну спокойно поесть. Стол перед ними ломился от изысканных блюд и вин, но ему куда больше нравился невероятно привлекательный мужчина, сидевший напротив, и он едва ощущал вкус еды. Выждав время, достаточное для того, чтобы Зейн успел попробовать основное блюдо и салат, Лиам осушил бокал и полусерьезно заметил: – Я не позволю вам проигнорировать мой вопрос о вашем певческом дебюте в пабе. После довольно долгого молчания звуки его низкого, бархатного баритона словно пробудили Зейна ото сна. Он резко вскинул голову и уставился на него с выражением веселой надменности, лишь бы Лиам не заметил его реакцию. – Знаете, что? Я согласен поведать вам свою историю только после того, как вы расскажете нечто такое, что выставит вас в невыгодном свете. Вместо того, чтобы согласиться или сдаться, он откинулся на спинку стула, вертя в руках бокал и молча, задумчиво разглядывая Зейна. Зейн всеми силами пытался стойко выдержать гипнотический взгляд, но сразу же бросил все попытки, засмеявшись и махнув рукой: – Все, сдаюсь, сдаюсь… Мне ужасно интересно, о чем вы думаете? – Пытаюсь решить, к чему лучше прибегнуть: лести или подкупу? – Советую попробовать подкуп, – с дерзостью в голосе ответил Зейн, сгорая от нетерпения узнать, что же предложит Лиам. – В таком случае завтра я обещаю купить ошейник или поводок. Зейн в притворном ужасе закатил глаза: – Либо вы не в себе, либо совершенно не разбираетесь в аксессуарах. Остановите свой выбор на галстуках… – И помогу доставить вашего Рекса к ветеринару, – продолжил Лиам, невзирая на колкость. Только после произнесенных им слов Зейн понял, о чем вел речь Лиам, и испытал невероятное чувство благодарности к человеку, сидящему напротив. У него было предчувствие, что ему было предназначено встретить Лиама, и что их встреча совершенно не случайна. Зейн улыбнулся ему, и Лиам улыбнулся тепло ему в ответ. За этой улыбкой скрывалось что-то большее, и Зейн поспешил отвлечь его шуткой: – Что же, взятка немалая! А как вы собирались мне льстить? Лиам задумчиво поднял брови, а на губах играла улыбка. – Скорее, уговаривать. Напомнить о том, что вы мне должны. Зейну ужасно захотелось закрыть лицо руками и заткнуть уши, лишь бы не видеть и не слышать его. Даже сейчас, просто сидя за столом, Лиам буквально излучал сексуальную энергию, не говоря уже о том, как он был неотразим, когда смеялся, выглядел опасно привлекательным, когда улыбался, а когда был задумчив и молчалив, как минуту назад, он интриговал Зейна еще больше. За несколько часов, проведенных вместе с ним, Зейн успел понять, что Лиам не только физически привлекателен, но остроумен и утончен, что ему хотелось беспрекословно доверять. Хотелось не только дружить с ним, но возможно и…полюбить. Он был словно мощный магнит, а Зейн – крохотная скрепка, изо всех сил борющаяся с его немыслимым притяжением, но Лиам все равно неумолимо притягивал его к себе, дюйм за дюймом, с первых секунд их встречи, и Зейн страшился того, что сил сопротивляться у него практически не осталось. Он решил, что ему легче перешучиваться с ним, чем пытаться противостоять его притяжению. Что ж, наверное, придется сдаться и рассказать историю своего дебюта. По глубокому вздоху, словно Зейн набирался сил, Лиам сразу же определил, что решение принято в его пользу. – Что побудило вас? – довольно ухмыльнулся он. – Подкуп или уговоры? – Я совершенно неподкупен, – язвительно объявил Зейн, и хотел было уже добавить, что также равнодушен ко всяким уговорам, но его опередил Лиам: – Вот и прекрасно. Я заеду за вами в десять утра. А теперь выкладывайте, как прошел ваш дебют. – Это случилось в канун Рождества, – начал Зейн, – и к семи вечера в пабе яблоку негде было упасть. Пиво лилось рекой, а от оглушительного рева всех тех людей, что собрались тем вечером, дрожали стены. Я знал, что отец куда-то вышел, потому что перед этим он поднимался наверх за своим бумажником, и мне это придало смелости спуститься вниз, хотя, если его не было дома, мне вообще строго-настрого запрещалось ступать ногой на территорию ресторана. Это знал и бармен, но посетителей на тот момент было столько, что меня, маленького мальчика, сложно было заметить. Сначала я не решался зайти в ресторан и просто стоял на последней ступеньке, тихо подпевая музыке. Но оттуда совершенно ничего не было видно, поэтому я продвинулся чуть дальше… и дальше… пока не добрался до конца стойки. Я был настолько заворожен всей той непередаваемой атмосферой, что не замечал ничего и никого вокруг и совсем не догадывался, что пожилая парочка, сидевшая за стойкой, давно за мной наблюдает, пока мужчина не нагнулся и не спросил, есть ли у меня любимая песня. И я сразу же без раздумий ответил, что это «Can't Help Falling In Love With You», которую просто обожал мой папа. Зейн потянулся за стаканом с водой, чтобы скрыть боль, нахлынувшую при упоминании о песне, под которую его родители танцевали свой свадебный танец. Он не стал упоминать Лиаму, что когда-то до дыр пересмотрел запись их свадьбы и знал наизусть каждую деталь. Груз тяжелых воспоминаний будто стал тяжелее от одного разговора, и Зейн отчаянно старался прогнать грустные мысли, чтобы не впасть в еще большее уныние. – Кажется, я совсем не даю вам есть, – с сожалением в голосе произнес Лиам. Зейн снова обратил на него свое внимание, вырвавшись из своих мрачных раздумий, и, быстро бросив взгляд на тарелки, почти полные еды, осознал, что его слова могут отнесены и к самому Лиаму, ведь он совсем не притронулся к блюдам. – Как только захотите продолжить…, – добавил Лиам, прерывая затянувшуюся паузу и требуя тем самым продолжения, настолько заинтересовавшись историей, что не хотел просто так сдаваться. Его улыбка была настолько заразительной, что Зейн не смог не улыбнуться в ответ, почти забыв о давящей тоске, которую испытывал всего несколько секунд назад. – Мужчина за стойкой поднялся и, вероятно, дал пианисту денег, потому что тот сразу заиграл ту самую песню, что я назвал. После этого незнакомец подхватил меня на руки, поставил на табурет и потребовал, чтобы все вокруг замолчали, потому что сейчас все узрят одно из величайших выступлений всех времен и народов. Зейн замолчал, но на это раз не от грусти, а, чтобы подавить смешок. – Вот так и настал мой звездный час. Я жутко разволновался, что мне пришлось сцепить руки за спиной, чтобы они не дрожали. И вот, звучит проигрыш, подходит время для моего вступления, и, когда я открываю рот, чтобы начать петь, из моего горла доносится нечто вроде кваканья. – Неужели на этом все закончилось? – К сожалению, нет, – засмеялся Зейн, качая головой. Лиам был настолько поражен его историей, что ему не терпелось узнать, что же будет дальше. Именно поэтому он сам попробовал угадать: – Вам, наконец, удалось запеть громче всех и очень фальшиво? Его улыбка померкла при мысли о том, как в подобных обстоятельствах могут быть излишне жестоки к маленькому ребенку люди, успевшие порядком набраться. Но на его предположение Зейн нахмурился и покачал головой. – Мой конец истории нравится мне куда больше. – Так просветите же меня. – Как только я обрел голос, все было лучше некуда. К счастью, пока я пел, все молчали, а потом, когда я закончил, тишина продолжалась еще несколько секунд, прежде чем раздались аплодисменты. – Громкие? – Очень. Естественно, я посчитал, что все были в восторге от моего импровизированного выступления, и я сразу же принялся петь другую песню, которая бы показала всем мое блестящее владение урду, за что я благодарен отцу, который чуть ли не с пеленок начал учить меня своему родному языку. И тут, как раз на последнем куплете… – Зейн не сдержался и засмеялся от теплого воспоминания, которое, словно ожило перед ним, – вошел папа. Вы даже не представляете, что там началось! – Он, конечно, очень расстроился, – предположил Лиам, не став высказывать свое мнение о том, что его отцу не следовало ругать маленького мальчика, давшего великолепное представление. – Вы правы. Он действительно немного расстроился, – подтвердил Зейн, смеясь еще громче. – Что бы вы понимали, к тому времени, как я допевал песню, и в пабе появился отец, я уже вовсю вышагивал по барной стойке под восторженные окрики моей публики. Дойдя до конца стойки, я наткнулся на папу, возникшего словно из ниоткуда. – И что случилось? – Мой голос оборвался на полуслове. – А ваш отец? Как он поступил? – Стащил меня тут же со стойки и посадил под домашний арест на целый месяц. – И на этом ваша певческая карьера закончилась? – поинтересовался Лиам, поднося бокал к губам. – Почти. Отныне мое пение ограничивалось уроками вокала в школе и хоровым клубом, куда пристроил меня отец. – И вы просто так с этим смирились? – За кого вы меня принимаете? – хмыкнул Зейн. – Меня злило, что в моей школе было почти деспотичное руководство, которое чуть ли дышать не давало детям. Во мне сразу же взыграла бунтарская жилка, и не было того правила в уставе, которое я бы не нарушил. Но меня всегда, всегда умудрялись поймать с поличным, в точности, как в тот день, когда отец застал меня поющим в баре. Все годы учебы меня оставляли после уроков за одно или другое нарушение. И я почти истер все имеющиеся школьные доски, выписывая по сто раз невыполнимые обещания вроде: «Я буду подчиняться школьным правилам» и «Я больше не буду грубить учителям» под грозным надзирательством учителей, которые всегда причитали, что, если бы не мои отличные оценки и мой «ангельский» голосок, пригодившийся в хоре, меня бы уже давно отчислили. Лиам никак не мог соотнести образ ангелочка из школьного хора с чертовски привлекательным человеком, сидевшим напротив него, когда Зейн вдруг беспечно заявил: – Лично мне кажется, что вовсе не моя прилежность в учебе и не мои вокальные способности, а влияние дяди не давало школьному совету отчислить меня в первый же год. – Ваш дядя был одним из спонсоров школы? – Можно сказать и так. Только он спонсировал школу не деньгами, а всем своим временем. Он – директор школы. – Теперь я понимаю, – засмеялся Лиам. – Спустя годы, мне тоже становится смешно от своих проделок, но, подумать страшно, что, если бы не мой дядя, то моя жизнь кардинально изменилась бы. – Что вы имеете в виду? – Мой отец, устав от моего поведения, пригрозил отправить меня в духовную семинарию, если я не исправлюсь. К счастью, дядя вступился за меня и пообещал приглядывать за мной построже. Ему удалось убедить папу не горячиться со своим решением. Лиам с комическим ужасом уставился на него, и Зейн не мог понять, что в его словах вызвало у него такую непонятную реакцию. – Похоже вам это не понравилось. – Страшно подумать, что вы могли бы стать религиозным служителем. Вот это был бы настоящий кошмар. – Но почему? – удивился Зейн. – Неужели это вас так раздосадовало бы? Ответ был очевиден, но поскольку Зейн, похоже, действительно не понимал, Лиам многозначительно посмотрел на его манящие губы и перевел взгляд снова на его глаза. – А как полагаете вы, Зейн? Трудно было иначе истолковать значение его слов. И Зейн ощутил, как горячая волна прихлынула к низу живота, разлилась жаркой молнией по ногам до кончиков пальцев. Реакция его тела была столь яркой и неожиданной, что он подавился нервным смехом. Не в силах усидеть на одном месте под гипнотизирующим взглядом человека, перевернувшего его самообладание с ног на голову, Зейн встал и, стараясь выглядеть сдержанно и сурово, строго спросил: – И всегда вы так откровенны? – Я хочу быть уверенным, что мы с вами в одной команде. – Я даже не уверен, что мы с вами в одной лиге, – пробормотал Зейн, нервно проводя рукой по волосам. Лиам посмотрел на него взглядом, полным восхищения, который притягивал, соблазнял, уговаривал… Рука Зейна дрогнула, а щеки заполыхали румянцем. Лиам заметил это и улыбнулся: – А я думаю, что все так и есть. Зейн почувствовал себя, словно запертым в ловушке, искусно сделанной Лиамом, и он не знал, как выпутаться из крайне неловкого положения. Он снисходительно усмехнулся: – А я думаю, что вы чересчур уверены в себе. – Не обязательно, – невозмутимо парировал Лиам. – Скорее всего просто позволил себе вообразить, что вас влечет так же сильно, как меня к вам. И единственное, в чем следует меня винить, – в том, что я принял желаемое за возможное, а излишняя самонадеянность тут ни при чем. – И окончательно лишив его равновесия, многозначительно поднял брови: – Как видите, перед вами море возможностей. Выбор зависит только от вас. «Вы не в моей команде… даже не в одной лиге… Вы сознательно вводите себя в заблуждение…» Вот, что следовало ему ответить! Зейн был слегка раздосадован тем, что такие нужные слова не пришли к нему на ум, когда он в них нуждался, но кого он обманывал… Даже имея в запасе все необходимые слова, он с трудом верил, что сумел бы их применить под испытующим взглядом карих глаз невероятно сексуального мужчины, пробирающим до мурашек. Осознавая, что у него нет и толики той самоуверенности, чтобы суметь противостоять силе притяжения, исходившей от Лиама, Зейн проигнорировал его требование сделать выбор и, смеясь, сказал: – Ненавижу, когда меня ставят перед подобными альтернативами. Это… так ограничивает! – И опередив дальнейшие слова Лиама и его попытки заманить его в очередную ловушку … или к себе на колени, Зейн поспешно добавил: – Пойду посмотрю, как там Рекс, и принесу нам еще льда. А вы пока поешьте. Зейн бросился в номер, но, проскочив мимо ведерка со льдом, прошел прямо в ванную, включил свет и закрыл дверь. Опершись ладонями на изысканные керамические плитки туалетного столика, которые приятно охлаждали разгоряченную кожу, он низко опустил голову и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы хоть как-то обрести равновесие. Но все, о чем он мог только думать, были фантазии о том, как он таял под поцелуями Лиама и нежился в его сильных объятиях. Несмотря на то, что Зейн сильно мечтал об этом, его расстроил ход его мыслей, и он чуть ли не со злобой посмотрел на свое отражение. Как можно вообще рассчитывать на короткую бессмысленную связь с незнакомым человеком, если он раньше никогда не делал такого? Ответ был прост: потому что этот самый незнакомец, ожидающий его на террасе, остроумен, обаятелен, утончен, заботлив, добр и… о да, ошеломляюще красив и чересчур сексуален. Даже обстановка поистине идиллична: тропический остров, ужин при лунном свете, пьянящий аромат жасмина и накаленный ритм стальных барабанов, играющих музыку на пляже. Да и нынешний период в его жизни тоже к этому располагал – он настолько сильно был погружен в свои переживания о безвременном уходе отца и в дела ресторана, что ему необходимо было хоть какое-то отвлечение, чтобы окончательно не сойти с ума. Все это подталкивало его прямо в объятия Лиама, искушая сотворить то, о чем он, возможно, горько пожалеет потом. Зейн никогда не занимался сексом ради секса. Даже в колледже, со знакомыми людьми. Этим он и отличался от других студентов. Его не устраивал случайный партнер на одну ночь, и он всегда сторонился таких связей. Зейн задумчиво потер лоб. В конце концов, он взрослый, самодостаточный мужчина, и, возможно, утром не будет испытывать угрызений совести. Он не мог позволить себе отпустить Лиама, так и не узнав то, от чего сердце предательски ускоряло свой ритм, а руки и колени дрожали. И он, беспомощно пожав плечами, решил плыть по течению, понимая, что это лучший вариант. Потянувшись к выключателю на стене, его взгляд наткнулся на красную лампочку автоответчика, настойчиво мигавшую и призывающую прослушать оставленное сообщение. То ли от осторожности, то ли от чувства вины, Зейн поднял трубку и нажал кнопку голосовой почты. – Одно непрослушанное сообщение, – объявил автоответчик, и секундой спустя раздался знакомый, сдержанный голос Эвана: – Зейн, это я. Прости, что беспокою тебя, видимо, ты ушел на ужин. Просто хотел узнать, как ты обустроился, все ли тебе понравилось. Сгораю от нетерпения узнать все подробности. Перезвони мне, как вернешься. Буду ждать. Целую. Он с долей непонимания уставился на трубку и повесил ее обратно, понимая, что разговор о том, что Эван переходит границы, должен состояться, как можно скорее. Его иногда пугало такое отношение друга, переходящее в самую настоящую зависимость. И Зейн пообещал себе позвонить завтра же Эвану и серьезно с ним поговорить.