dusk till dawn

Зейн продолжал бездумно бродить по саду, изнемогая от сожаления и несбыточного желания вернуться к началу сегодняшнего вечера. И не сводил глаз с переливавшегося серебром прибоя, который, едва нахлынув на песок, тут же откатывался в залитое лунным светом море. Он был так погружен в свои мысли, что не услышал тихих шагов за спиной. И только когда на него упала длинная тень, замер, боясь, что если оглянется, обнаружит всего лишь одного из постояльцев отеля, решившего перед сном прогуляться по берегу. Но уже через мгновение тоска сменилась бурной радостью, когда руки Лиама легли на его талию. Он стоял так близко, что его грудь прижималась к спине Зейна, и следующие несколько минут Зейн слышал только стук своего сердца и неутомимый шорох пальмовых листьев над головой. Но тут Лиам серьезно сказал: — Я практически не помню родителей. Они погибли, когда мне было пять, и единственное, что у меня от них осталось - это кулон, который я ношу, не снимая, и пара воспоминаний, которыми я очень дорожу. Зейн пристыжено опустил голову. Зачем он только принуждал Лиама рассказывать такие подробности? Услышав его признание, Зейн понял его сильное нежелание разговаривать на эту тему. Он зажмурил глаза, ощущая понимание в том, каково это потерять родных людей. Зейн никогда не пожелал бы такого своему врагу, не то, что маленькому мальчику с прекрасными карими глазами, которые очаровально щурились при смехе. — Меня вырастила тётя, и я иногда случайно называю её мамой, - говорил еле слышно Лиам, чуть ли не переходя на шёпот. - Братьев и сестёр у меня нет, но есть самый лучший друг, которого я считаю членом своей семьи. В колледже у нас с ним зародилась нерушимая связь, и мы понимаем друг друга с полуслова. — Простите, что допытывался, – прошептал Зейн. – Но я благодарен за то, что сказали. Ладони Лиама скользнули по его рукам. После долгого молчания Лиам снова начал говорить, нерешительно, неохотно, делая большие паузы после каждого предложения. Словно ему стоило большого труда выговорить все, что он пытался рассказать Зейну. — Мои родители были дипломатами и постоянно жили в Италии по долгу службы. Там я и родился. Я могу сказать, что моё детство было счастливым, ведь кто на свете не станет счастливее, живя в солнечной, цветущей всеми красками, стране? Зейн, обернувшись, весело улыбнулся: — Италия, кстати, вторая страна в списке мест, которые я мечтаю посетить! — Я польщён тем, что моя родная страна занимает в нем почётное место, - ответил Лиам, коротко улыбнувшись, и продолжил: - На самом деле, после смерти родителей я даже немного возненавидел это место, всерьез полагая, что если бы не их работа в Италии, то они остались бы живы. — А как… - начал было Зейн, но Лиам его опередил: — Автокатастрофа. В этом страшном слове, лишившем Лиама семьи, скрывалось столько эмоций, что Зейн едва сдержал слезы. Лиам опустил голову и вопросительно взглянул на него: — Что еще вы хотели бы узнать? Единственное, что хотел узнать Зейн, – каким образом отвлечь его от этой болезненной темы. Выходит, зря он считал, что ничего для него не значит, иначе Лиам не вернулся бы. В самом деле вернулся, чтобы ответить на его дурацкие вопросы. И это для него главное. Немного подумав, Зейн нашел, что ему ответить. Стараясь принять как можно более серьезный вид, он объявил: — Есть только один вопрос, на который мне срочно необходим ответ. Правда, это очень личное, но мне во что бы то ни стало необходимо знать. Лиам вопросительно приподнял брови, но выражение лица мгновенно стало таким мрачно-настороженным, что Зейн засмеялся и все-таки задал «чрезвычайно важный» вопрос: — Итак, сколько языков вы знаете? Растерянный смешок мигом сменился ленивой чувственной улыбкой. Притворяясь, будто, в самом деле, раздумывает над ответом, Лиам нахмурился и покачал головой: — Точно сказать не могу. Я буду называть, а вы считайте. Говоря это, он привлек к себе Зейна и нагнул голову. — Я говорю на итальянском... Теплые губы Лиама коснулись его губ, чуть надавили... язык обвел контуры, медленно исследуя форму и текстуру, и внутренности Зейна мгновенно скрутились узлом. — Испанском... Поцелуй стал крепче, руки сжались сильнее. Язык слегка толкнулся между губами, и сердце Зейна заколотилось так, что стало больно дышать. — И французском... Ладонь Лиама легла на затылок Зейна, язык проник в его рот, коснулся его языка, и Зейн вернул поцелуй, самозабвенно обхватив его за шею и прильнув к нему всем телом. Но к его удивлению, Лиам тут же поднял голову, прижался губами к его лбу и прошептал: — Я еще немного говорю по-немецки и по-гречески... – И, коснувшись губами его виска, добавил: – Чуточку понимаю русский и японский. – Губы Лиама провели дорожку от его скулы к уху, и его теплое дыхание заставило Зейна вздрогнуть и опять прижаться к нему, когда Лиам шутливо докончил: – И почти не знаю голландского. Несмотря на его беспечный тон, дрожь тела Зейна пробудила в нем мечту о том, как бы вновь заставить его трепетать, только на этот раз гораздо сильнее и дольше. Но Лиам вынудил себя отстраниться. Потому что никак не мог понять, почему эти поцелуи так сильно подействовали на него. Лиам искренне радовался, что сумел назвать все языки и не потерять при этом голову. Зейн шевельнулся в его объятиях и вскинул подбородок. — Ты забыл упомянуть английский, – напомнил он с улыбкой. И тут Лиам почувствовал себя обязанным упомянуть английский вместе с поцелуем. В точности как несколькими минутами раньше. Для пущего соответствия. — Разве? – спросил Лиам, медленно проводя большим пальцем по его мягкой нижней губе, и, сообразив, что делает, мгновенно потерял всякие остатки самообладания. Он сильно прижал палец к губам Зейна, вынуждая их раскрыться, и завладел ими в жадном, почти исступленном поцелуе. Его язык ворвался в рот Зейна, и поцелуй окончательно вышел из-под контроля. Но Зейн так же яростно целовал его, впиваясь пальцами в мышцы его спины, притягивая к себе, пока руки Лиама неустанно скользили по его телу, прежде чем опуститься вниз и прижать его бедра к восставшей плоти, тем самым также чувствуя силу возбуждения Зейна. Это столкновение мгновенно усилило удовольствие, бурлящей волной пронесшейся между ними, и они оба издали, чуть ли не синхронно, тихий стон. Вожделение уже горело в крови Лиама, и мысль о том, чтобы в таком состоянии пройти весь путь до виллы Зейна, показалась просто смешной. Вместо этого он продолжал держать его в объятиях. Зейн уткнулся лицом ему в грудь, отчего его пушистые волосы оказались возле носа Лиама, и он непроизвольно вздохнул исходивший от них потрясающий аромат. Лиам поднял глаза и посмотрел поверх его головы на вечно изменяющееся море, ощущая одновременно возбуждение и странную радость. Зейн прислонился к нему, словно в поисках поддержки; его ладонь лежала на гулко бьющемся сердце Лиама, пальцы слегка двигались в легчайшей ласке. И Лиаму до безумия понравились его прикосновения. Наверное, потому, что они давали понять, что Зейн был в том же эмоциональном и физическом состоянии, что и Лиам. И это тоже ему нравилось. И если честно, ему вообще нравилось в Зейне все. Нравились его чувство юмора, излучаемое им тепло, неосознанная чувственность. Нравились его храбрость, искренность и гордость. Нравился мелодичный звон его смеха. Нравились его лицо, волосы, его татуировки, которые совершенно великолепно смотрелись на его оливковой коже, и жест, которым Зейн положил ладонь на его щеку, прежде чем сказать: «По правде говоря, я думаю, что вы похожи на капусту: много-много листьев, слой за слоем...» Лиаму нравилось, как Зейн прижимается к нему, не в силах разорвать столь желанный для них обоих контакт. Он проверил направление своих мыслей и чуть отстранился, готовый разжать объятия и вернуться в номер. — И сколько вы насчитали языков? – с улыбкой поинтересовался Лиам. Зейн поднял голову, откинулся назад в кольце его рук, недоуменно нахмурился и тут же, сообразив, о чем идет речь, ответил с очаровательно покаянной улыбкой: — Не знаю. Потерял счет, когда вы дошли до французского. — Значит, придется начать заново. — О Боже! – поперхнулся он смехом и прислонился лбом к его груди. — Только не здесь, – продолжал Лиам, обрадованный и польщенный реакцией Зейна, и, обняв его за талию, направился к вилле. Пока они шагали по траве, он пытался припомнить, когда и какой человек сумел вызвать в нем столь сильные, частые и неожиданные переходы от смеха к вожделению, от раздражения к страсти. Он не мог припомнить, чтобы нечто подобное случалось с ним раньше. Впечатление было удивительным, поразительным, необыкновенным. Он боялся разрушить или хотя бы ослабить его, и, посмотрев на открытые двери террасы, вдруг задался вопросом: не будет ли все-таки ошибкой провести с ним эту ночь. Но Лиам беспокоился исключительно из-за Зейна. Он мог безошибочно понять, что Зейн никогда раньше не поступал так беспечно и не занимался сексом с малознакомым человеком на одну ночь, если судить по его жестам, словам и поступкам, которыми был наполнен этот вечер... И почему-то он не хотел ранить его чувства, хотя до встречи с ним Лиама это мало заботило. Все больше его не покидало ощущение, что человек, которого он случайно встретил в баре, медленно, но верно заставляет его вести и мыслить себя иначе. Не так, как прежде. Наконец, они оказались внутри, и Зейн не теряя времени подошёл к спящей собаке и наклонился к ней. Нос Рекса был холодным и влажным; мало того, стоило его погладить, как он открыл глаза и слегка вильнул хвостом. Зейн довольно кивнул и вытер руки о брюки, поворачиваясь к Лиаму, не сводившего глаз с автоответчика, на котором уже не горела лампочка. Лиам сразу догадался, что Зейн улучил момент и всё-таки прослушал оставленное сообщение. Неужели оно было для него так важно, что он прослушал его, пока Лиама не было рядом? Лиам был уверен, что это друг Зейна, о котором он упомянул ранее. Человек, который безнадёжно влюблен в парня, с который Лиам проводит этот вечер. Судя по его щедрым поступкам, благодаря которым Зейн оказался на острове, этот друг теплит всё-таки надежду, что сердце Зейна ещё способно изменить свое решение. Лиаму стало его даже немного жаль, ведь сегодня именно ему, а не другому, благосклонны сердце и душа Зейна. Лиам не хотел совсем думать, что по возвращении домой Зейна будет ждать тот самый человек, который для Лиама был не совсем приятен и при мысли о котором, им овладевали не совсем понятные ему чувства. Будь Лиам на его месте, он бы не стал отсиживаться в другой стране, пока Зейн отдыхает здесь. И тут Лиама озарила внезапная мысль. Этот человек собирался сюда приезжать, и целью сообщения, которое он оставил так поздно, было уведомить об этом Зейна. Лиам оглянулся, почти ожидая увидеть, что он тоже смотрит на телефон. Но Зейн виновато уставился на кровать. Куда девалась мягкая, манящая улыбка, с которой он вошел в номер? И хотя друга здесь не было, он неожиданно стал немалым препятствием к их безграничному наслаждению друг другом. И Лиаму стало не по себе. — Он действительно собирается прилететь завтра? Зейн покачал головой. — Не знаю, – пробормотал он, но этот вопрос так выбил Зейна из колеи, что он не мог взглянуть на кровать, не чувствуя себя грязным и продажным. С точки зрения этики это не его номер и не его постель. Если бы не Эван, то его вообще бы здесь не было, и Зейн не мог так поступить со своим другом, который немного был в него влюблен, в особенности, не поговорив с ним об их отношениях. «Решай сейчас, – требовал внутренний голос. – Решай. Решай». Погруженный в борьбу с этическими принципами и логикой, Зейн потрясенно обернулся, увидев, что Лиам смотрит в сторону выхода. — Уже уходите? – растерянно пробормотал он. Лиам кивнул, но тут же частично рассеял страхи Зейна, прижав его к себе. Он заметил, что выглядит Лиам веселым. Нераздраженным. — Но почему? — Видите ли, – сухо пояснил Лиам, – что-то подсказывает мне, что порядочные британские парни из школьного хора считают неприличным спать с мужчиной в номере другого мужчины. Он попал в самую точку! Зейн широко раскрыл глаза, потрясенный такой проницательностью, но термин «парень из школьного хора» казался настолько неподходящим в таких обстоятельствах, что он не мог прятаться за его фальшью: — Вряд ли мое поведение пристало парню из школьного хора. — Но я верно угадал насчет номера? – парировал Лиам с понимающей улыбкой. — Не совсем, но... — И я также думаю, что если мы переспим после первого же свидания, завтра один из нас решит, что наше сегодняшнее поведение отдает грязным, неразборчивым сексом. — Имеете в виду себя? – ошарашенно пробормотал Зейн, и Лиам коротко хохотнул: — Не себя. Вас. Немного подумав, Зейн смущенно кивнул. — До сегодняшнего дня никогда не думал, что я такая ханжа! В ответ Лиам приблизился к нему и запустил пальцы в его волосы, завладевая губами в требовательном поцелуе, закончившемся ворчливой командой: — Постарайтесь исправиться до завтра. Зейн попытался отделаться остроумной репликой, но вместо этого тихо пообещал: — Обязательно. Довольный, что уладил дело, Лиам отпустил его и повернулся к дверям террасы, очевидно, намереваясь выйти этим путем. — Входная дверь намного ближе, – посоветовал Зейн. — Если я пройду мимо этой кровати, уже через полминуты мы окажемся в ней вместе. — Вы ужасно уверены в себе, – поддел Зейн. Лиам откинул голову и закрыл глаза. — Не советую подстрекать меня на подобные подвиги. Все, что мне необходимо, – один крошечный, самый легковесный предлог, и я не посчитаюсь со своей хрупкой новоявленной совестью. Услышав его доводы, Зейн решил промолчать, не желая подвергать его искушению. Лиам открыл глаза. — Заеду за вами и Рексом в десять. Отвезем его к ветеринару в ближайший город, Сен-Мартен, проведем там день. И ночь, – многозначительно добавил он и, не услышав возражений, спросил: – Любите азартные игры? Зейн взглянул на человека, с которым согласился провести ночь после нескольких часов знакомства, и широко улыбнулся: — Очевидно. Поняв смысл его ответа, Лиам рассмеялся: — В таком случае захватите с собой костюм, желательно смокинг. И, повернувшись, исчез на террасе.