dusk till dawn

Лиам стоял у перил лоджии и, ожидая, пока Зейн оденется для похода в казино, наблюдал, как огни идущего вдали круизного судна медленно движутся к северу. Немного отдохнув после занятия любовью, они пообедали, снова легли в постель и любили друг друга, после чего погрузились в глубокий сон смертельно уставших людей. Солнце уже садилось, когда он проснулся, все еще сжимая в объятиях Зейна и чувствуя себя на редкость умиротворенным и довольным. Он и сейчас испытывал то же самое. — Прости, что так долго копался, – сказал Зейн, подходя сзади. Лиам повернулся, и, окинув его взглядом, одобрительно улыбнулся. Одетый в чёрный смокинг, идеально прилегающий к его телу и выгодно подчеркивающий все его изгибы, Зейн Малик был настоящим видением, нет, мечтой любого человека: высокий рост, безупречно сложенная фигура, слегка смуглая кожа, которую оттеняли татуировки, выглядывавшие из под воротника рубашки, потрясающие волосы, но самое главное, его прекрасное лицо, черты которого способны свести с ума всех без исключения. Лиам не мог перевести дыхание от того, насколько умопомрачительно красивым был мужчина напротив него. Одна мысль о том, что только Лиам удостоин чести проводить с ним дни и ночи, вызывала в нем приятное тепло, а сердце ускоряло ритм. — Улыбаешься, потому, что я выгляжу неотразимым, или может что-то не так с моим костюмом? – поддразнил Зейн, хотя Лиам безошибочно мог различить в его голосе тревожные нотки. — Я улыбаюсь потому, что только сейчас понял, насколько шикарны твои татуировки, – выпалил, что первое пришло в голову Лиам, хотя в прозвучавших словах не было и капли лжи. — Но они имелись при мне и раньше, – шутливо напомнил Зейн. – Собственно говоря, я отчетливо припоминаю, что они были на мне все это время, когда мы лежали в постели. — Я был слишком близко, чтобы приглядеться, как следует, когда мы лежали в постели. Зейн слегка покраснел и опустил голову, видимо, чтобы скрыть смущенную улыбку, но затем, придя в себя, шагнул к нему и приподнял голову, обнажая шею, на которой болтался свободными концами на плечах галстук-бабочка. — Поможешь завязать? У меня не получается. Лиам десятки раз делал то же самое, но сейчас, глядя на шею Зейна, скрытую воротником отглаженной рубашки, ощутил непривычное удовольствие и странную близость с мужчиной. — Похоже, ты из тех, кто больше всего ценит в людях татуировки? – пошутил Зейн, когда Лиам ловкими заученными движениями завязал галстук. Раньше Лиам не задумываясь и без всяких колебаний согласился бы с ним, но по какой-то непонятной причине вопрос казался неуместным, особенно в устах Зейна. Обняв его за плечи, Лиам нагнул голову и поцеловал Зейна в щеку. — Давай не будем об этом говорить, – прошептал Лиам. Зейн сглотнул, внезапно ощутив сухость во рту и, уставился на Лиама во все глаза. Он не захотел ответить на вопрос, о котором Зейн сиюминутно пожалел. Потому что не хотел знать, каким частям тел и чему именно Лиам отдаёт предпочтение. Потому что хотел думать, что он предпочитает Зейна всего. Целиком. — Хороший ответ, – кивнул он, улыбаясь. — Я тоже так подумал. Казино, куда он его повез, располагался в голландском секторе: большой закрытый клуб, члены которого говорили едва не на всех языках мира, а ставки были крайне высоки. По пути туда Лиам отозвался о казино как об имеющем «привкус Европы», что, по мнению Зейна, ассоциировалось с элегантной, утонченной и в то же время приглушенно-неброской атмосферой, идеально подходившей его спутнику. Сегодня он в безупречно сшитом бархатно черном костюме, светлой сорочке и черном галстуке олицетворял изысканную простоту и спокойную самоуверенность. Это казино напоминало американские только тем, что там и здесь велись вполне легальные азартные игры. Честно говоря, подобные казино Зейну удалось лицезреть только в фильмах, снимавшихся во всемирно известных местах вроде Монако. Стараясь сделать вид, что посещение подобных заведений для него – дело привычное, не говоря уже о пребывании в обществе собравшихся здесь людей, Зейн с деланным равнодушием рассматривал столы, за которыми играли в рулетку и баккара богатые мужчины, перед которыми возвышались стопки фишек, и ухоженные, сверкающие драгоценностями женщины. — Что-то ищешь? – поинтересовался Лиам. — Да, – кивнул Зейн, бросая на него смеющийся взгляд, – Джеймса Бонда. — Сегодня придется довольствоваться мной. — Значит, потерплю, – не колеблясь, ответил он. Лиам покачал на это головой, не скрывая свою ослепительную улыбку. — Собственно говоря, я хотел узнать, какую игру ты предпочитаешь, – пояснил он, подавляя внезапный порыв обнять Зейна и прижать к себе. — Любую, в которую могу выиграть. — В таком случае нам лучше немедленно уйти, – пошутил Лиам. — Нет, по правде говоря, мне очень везет в карты. Впрочем, игральные автоматы тоже меня любят. И кости ко мне благосклонны. — А как насчет удачи в блэкджек? — Когда как. Они нашли два свободных места за столом, где играли в блэкджек, и хотя Зейн дрогнул в душе при виде минимальных ставок в сто долларов, все же, перед тем как сесть, набрался решимости, достал портмоне и без колебания вынул пять стодолларовых дорожных чеков. — Сначала мне нужно их обналичить. — Я намеревался спонсировать тебя, иначе просто не привел бы сюда. — Я не могу играть на твои деньги. Отец всегда внушал мне, что джентльмен либо всегда играет на свои деньги, либо не играет вообще. — У твоего отца были весьма свежие представления об истинных джентльменах, – сухо бросил Лиам, но Зейн упрямо повернулся и отошел к окну кассира. Лиам с бессознательной улыбкой смотрел ему вслед, восхищаясь природной грацией Зейна, которая словно была заложена в каждой его молекуле. — Bel homme [1] – Заметил мужчина справа от Лиама, как и он, провожая глазами Зейна. — Вы правы, – согласился Лиам и, сделав знак крупье, заполнил обычную форму, чтобы снять деньги с кредитки. – Позаботьтесь, чтобы у молодого джентльмена не заканчивались фишки, на случай если он начнет проигрывать, – велел Лиам, когда крупье подвинул к нему стопку фишек. — Разумеется, мистер Пейн. Уже через час Зейн выиграл две тысячи четыреста долларов, и Лиам прекратил игру, чтобы наблюдать за ним. С самого начала стало очевидно, что Зейн точно знал, когда попросить еще карту, когда воздержаться и когда удвоить ставку. При этом он почти всегда выигрывал, но Лиама больше всего завораживало то, что временами, словно повинуясь непонятному капризу, он поступал против всякой логики и тем не менее тоже выигрывал. К сожалению, эти интуитивные ходы мешали игрокам предвидеть действия Зейна, и результаты оказывались для них губительными. Лиам как раз гадал, понимает ли он это, когда Зейн подвинул фишки крупье и, попросив обналичить, оглядел с так и просившейся на лицо ухмылкой остальных игроков, вежливо сказав: — Искренне прошу прощения, что испортил вам игру. Увы, мне очень сложно игнорировать свои предчувствия. Француз, сидевший рядом с Митчелом, широко улыбнулся и погладил его руку. — C'est un très bel homme [2] – шепнул он Лиаму. Зейн, шокированный, но тем не менее довольный, собирал выигрыш, пока мужчина оживленно болтал о чем-то с Лиамом на французском. — О чем это он? – спросил Зейн, когда они отошли. — Он заметил, что ты не только прекрасен, но и удачлив. — Но он сказал не только это. О чем-то тебя спросил, потому что ты покачал головой и ответил ему абсолютно ледяным голосом. — А что, действительно ледяным? - хмыкнул Лиам. — Так что он спросил? – не сдавался Зейн. — Хотел узнать, не позволю ли я тебе постоять у его стула, чтобы твоя удача перешла на него, а он заодно подольше бы любовался тобой. Зейн фыркнул и покачал головой в неверии: — Старый развратник! И все, что он сказал тебе, – чистое вранье! Плечи Лиама затряслись от смеха. Пришлось подавить очередной сильный, практически непреодолимый порыв – схватить его в объятия и зацеловать до бесчувствия. — И что ты ему ответил? — Затрудняюсь точно перевести. — А ты попробуй. — Примерный смысл такой: я обозвал его старым развратником, который к тому же врет не краснея. Зейн засмеялся, но упорно продолжал требовать ответа. Не сдержавшись, Лиам наклонил голову и прошептал ему на ухо: — Посоветовал иметь собственного партнера, потому что своего я с ним точно делить не собираюсь. С этими словами он выпрямился и пошел дальше. Словно вовсе и не думал касаться губами щеки Зейна. Сердце Зейна сделало крутой кульбит, когда Лиам назвал его своим партнёром, но кому, как не ему, знать, что это просто такое выражение и не стоит придавать ему какое-то особое значение. Зейн прекрасно провел остаток вечера, хотя и потерял половину выигрыша. Лиам играл с тем же небрежным умением, как делал все остальное. Но больше всего Зейна завораживала его реакция на всех тех, кто бросал на него откровенные взгляды, вернее, полное отсутствие реакции. Он просто вел себя так, словно все вокруг него были невидимками. Либо настолько привык к подобному, либо не замечал, либо просто не терпел, когда на него взирали как на восхитительно вкусное сексуальное блюдо. Зейн предпочел бы последний вариант. Вскоре после полуночи, закончив играть, они зашли в уютный маленький зал на первом этаже казино, где выступал певец под аккомпанемент маленького оркестра. Они нашли свободный столик, и пока певец исполнял «Как здорово ты выглядишь сегодня» [3], Лиам уселся, расстегнул пиджак, откинулся на спинку стула и небрежно вытянул длинные ноги. Его образ, образ спокойного красивого мужчины, чувствовавшего себя абсолютно непринужденно в эксклюзивном частном казино, запечатлелся в сердце Зейна, а слова песни переплетались затейливым узором, обрамлявшим этот образ. Стараясь скрыть восхищенную улыбку, Зейн поставил локти на стол, оперся подбородком на сложенные руки и стал украдкой наблюдать за своим мужчиной. Минуту спустя, очевидно, посчитав, что официанту следовало давно быть здесь, Лиам чуть приподнял голову, едва заметно свел брови и посмотрел направо. К столику немедленно поспешили два официанта, едва не столкнувшись в попытке как можно скорее принять заказ, и Зейн сжал губы, чтобы скрыть смех. В отцовском ресторане он наблюдал самые разные сигналы, от нерешительных до откровенно грубых, и молча дал Лиаму высшее очко и за «стиль», и за «эффективность стиля». — Как насчет коньяка? – спросил его Лиам, когда официант остановился рядом. — Спасибо, с удовольствием, – согласился Зейн, зная, что только пригубит напиток, и с улыбкой на губах снова стал слушать певца. Лиам заказал коньяк, но, неверно поняв причины его улыбки, спросил: — Очень нравится песня? — Очень. — Какая-то особая причина? И поскольку Зейн не мог объяснить возникшую только теперь причину, то привёл другую, впрочем, тоже абсолютно правдивую: — Когда мне было тринадцать, Майкл Бубле с дедом совершенно случайно зашли поужинать в наш ресторан. Дед Майкла очень гордо объявил моему отцу, что внук собирается начать певческую карьеру, поэтому отец предложил Майклу «британский дебют» в нашем баре. Он так изумительно пел, что отец привел меня вниз послушать его. — И? – подвел его Лиам, когда Зейн смущенно замялся. — И Майкл спел именно эту песню. Собственно говоря, он посвятил ее мне. — Мне следует ревновать? — Разумеется, – заверил Зейн с лукавой улыбкой. – Я безумно влюбился в него с первого взгляда. А в следующий раз услышал его только в Альберт-Холл. Смутившись и чувствуя себя немного глупо, потому что снова рассказал ему историю из своей жизни, хотя ничего не получил в ответ, Зейн опустил глаза и понял, что рука Лиама лежит в дюйме от его ладони. Вид этих длинных пальцев приковал его взгляд. Но, обругав себя наивным дураком, он поспешно отвел глаза. Голова Лиама была также опущена, взгляд устремлен на их руки. Совсем как у Зейна несколько секунд назад. И тут Лиам медленно поднял руку и положил поверх его руки свою. От простого, но таящего в себе необыкновенные ощущения, жеста, тело Зейна пронизала дрожь. Судорожно сглотнув, он искоса посмотрел на Лиама, пытаясь понять его реакцию. Тот лишь крепче сжал его руку, словно бессловесно пытался внушить ему свою твердую уверенность.