Bienvenue au Cabaret

С громким хлопком включается софит где-то над головой. Начинает играть музыка. Кончики пальцев немного дрожат, но это нормальный мандраж перед выходом на сцену. Даже дыхание перехватывает от волнения, хотя делаешь ты это не в первый раз. Пора. Ярик медленно выходит на сцену. Он уже устал. Бенефис, который таки случился, подходит к своему завершению - это последний номер. Он чувствует сотни глаз на себе, слышит, как зал вместе с ним затаил дыхание. Занавес с тихим шорохом опускается за его спиной, остается только он, зрители и яркий луч прожектора, направленный прямо на него. Петь о себе всегда сложно. Особенно если песни серьезные. И настоящие. Конечно, вряд ли кто из зрителей поверит в его слова, в то, что он хочет вложить в этот номер. Но поверят те, кто остался за кулисами. Те, кто нервно кусают пальцы в надежде, что голос не сорвется от эмоций, и он не начнет рыдать раньше времени. Его друзья. Взгляд сам по себе начинает метаться по зрительному залу. Сначала по первому ряду, затем по второму. Это происходит само по себе, и осознание, что тех самых глаз сегодня в зале нет, приходит не сразу. Саша ведь...уехал. Внутри совсем пусто. Горло сжимает спазм. Ярик слушает вступление песни, и оно кажется ему ужасно затянутым. Почему оно так долго длится? Вчера же на репетиции и сегодня на прогоне все было нормально. Совершенно не по сценографии он наконец снимает каблуки, от которых дико устал. ...дурацкий образ… Рукавом рубашки, широким жестом, стирает часть грима вместе с белилами, с красной помадой и румянами. ...снять эту маску… Он слышит шепот за сценой, взволнованные вздохи, а у самого… ничего. Волнение? Что это такое? Эмоции? Переживания? Боль?... В груди лишь пустота. Он замечает шевеление на балконе. Сержио. Снимает его весь вечер на телефон. Рядом сидит Леон, и видно, как он тоже напряжен. О, он тоже наслышан о случившемся. О постоянных ночных слезах, о криках в первую неделю, о постоянных отпрашиваниях с работы - и о внезапно наступившей тишине. За кулисами Федя, напряженный и серьезный как никогда. Стоит, скрестив руки на груди и облокотившись спиной на ящики с декорациями. Рядом Игорь, нервно грызет кончик кисточки. За другой кулисой - Лена, Вера и Эмиль. Тоже невольные свидетели его внутренней смерти. Он регулярно слышал, что стал совершенно не похож на себя. Стал тенью от былого Ярика, что всегда улыбался и рвался в работу. Теперь он ходил в кабаре просто по привычке и по привычке же пел, танцевал. В глазах не было огня - но видели это только близкие друзья. Для зрителей же Ярослав старался оставаться звездой. Первая нота. И голос тут же дрогнул. И вместе дрогнули все, кто сейчас кусал пальцы, наблюдая за Яром. Он опустился на один из мониторов, глядя вверх. Текст шел сам, словно мантра в голове, на таком чужом сейчас французском языке. Песня, написанная ему на заказ знакомым поэтом и музыкантом. Наверное, только так бы он мог выразить все, что накипело за все эти годы. Все его переживания, его боль. Но честно, готовясь к концерту, он не думал, что будет… так больно. Ярослав снова посмотрел в зал, словно за это время там мог внезапно материализоваться Саша. Что вот он - сидит на диване напротив, смотрит на него не отрываясь, затаив дыхание вместе со всем залом. Но нет - там какой-то незнакомый мужик в костюме с бокалом виски в руках, который пришел сюда, потому что так хотела жена. И ему неинтересно. По глазам видно. Ноги у Яра болят. Надо бы встать, чтобы его лучше было видно с задних рядов, но мышцы не слушаются. Его бы воля - он бы и вовсе лег на сцене, свернувшись калачиком, но нет. Не сейчас. Каждое слово песни болью отдается в груди. Мышцы скручивает все сильнее, и лишь ко второму куплету Ярик осознает, что это боль не от усталости, а внутренняя. У него перехватывает дыхание на середине фразы, и окончание второго припева он буквально шепчет, боясь сорваться на всхлип… Но тот все же вырывается наружу. Хриплый, надорванный. Яр таки поднимается на ноги, расстегивая манжеты на рубашке. Вторым рукавом снова ведет по лицу, стирая вторую часть грима - тени, тушь. Быстро расстегнуть пару пуговиц - становится все тяжелее дышать, а под софитом нестерпимо жарко. Он встает посреди сцены, рядом с валяющимися каблуками, ловя на себе удивленные взгляды зрителей. Весь концерт он старался шутить и балагурить. Даже серьезные номера часто сводились к шутке. А ведь он рассказывал о себе. О своей жизни. О переживаниях. Но сделал это так, чтобы другим не было больно! Чтобы они смеялись и радовались. Они ведь пришли на шоу! А сейчас все ломается. Впрочем, как и всегда… Он всегда все рушит и ломает. Всю свою жизнь. Ярик не помнил, как закончился номер. Не помнил, допел ли последнюю песню, были ли аплодисменты, звали ли его на поклон зрители. Стоило софиту погаснуть, а музыке кончиться, он быстро убежал со сцены, бросив посередине каблуки. Вроде его кто-то окликнул, но Яр даже внимания не обратил. Он смог нормально вздохнуть, только когда за его спиной с хлопком закрылась дверь гримерки. Его мелко колотило, а по щекам уже совершенно неконтролируемо текли слезы. Ярик рухнул лицом вниз на диван, крепко обхватив руками подушку, и разрыдался в голос. Больно. Слишком больно. Первые сутки после отъезда Саши он провалялся в апатии на кровати, уставившись в окно и обнимая Сашин шарф. Кажется, Казьмин вылил на него половину своего одеколона, так что запах намертво въелся в ткань, но это создавало какую-то иллюзию, что Саша рядом. Почти неделю он толком не ел, на работе вообще не появлялся, и даже Сержа к себе не подпускал. Он просто лежал на кровати, а ночью плакал в подушку, вставая утром с постели бледнее призрака. Ко второму месяцу вроде стало полегче. Он стал приходить в себя, снова выбираться в свет и вроде получать удовольствие от работы. Они тогда начали работать над бенефисом, и Федя всю свою авторитарную отцовскую любовь пустил на Ярика. Все должно было пройти идеально. Были напечатаны афиши, на сайте кабаре выпустили несколько рекламных роликов, и билеты разлетелись в миг. Но чем ближе была дата концерта, тем мрачнее и отстраненнее становился Ярик. Он не слушал, что ему говорят, лишь равнодушно кивал, а репетиции происходили по инерции. На все попытки узнать, что с ним, он отвечал лишь, что все в порядке, и снова уходил куда-то в себя. Но вот концерт случился, и словно пробку выбило. Яр ревел в голос и даже не слышал, как дверь открыли запасным ключом, и как рядом с ним на пол опустился Игорь, а в дверях появилась остальная компания во главе с Сержем. Остановить этот поток слез казалось просто нереальным. В конечностях тяжесть, словно его прибивало ко дну, а в груди - огромная зияющая дыра. Ярослав дернулся в сторону, когда Игорь попытался погладить его по плечу, отвернулся лицом к спинке дивана и сжался в комочек, накрыв голову руками. Его мелко трясло, казалось, он сейчас себе вырвет клок волос - так сильно он стиснул их в пальцах. Где-то на краю сознания он понимал, что это очень глупая истерика. Что от этих рыданий станет хуже не только ему, но и людям рядом. Тем, кто его любит, и кто о нем заботится. А если прознает Саша… Да, они общались. Каждый день, каждый вечер. Текстовые сообщения, видеозвонки - но этого было критически мало. Хотелось снова прижаться, почувствовать его крепкие объятия, запах тела, а не духов, что уже начали выветриваться из ткани шарфа, снова провести вечер в тишине, но рядом. А не так - через экран телефона. - Ярик… - видимо, в какой-то момент Игоря сместил Серж, и теперь он, присев на край дивана, пытался привести друга в чувство. Он бережно гладил его по плечу, не отдергивая руку каждый раз, когда Яр пытался ее сбросить. - Ярик, пожалуйста, посмотри на меня. - Оставьте меня… - Ну да, конечно, - Федя, сидевший в кресле напротив, тяжелым взглядом смотрел на дрожащую спину. Ему было очень горько видеть Ярика таким разбитым. Причину, конечно, знали все, но обвинять Сашу в этом было глупо. - Поехали домой. Леон с машиной ждет у служебного входа, зрители уже все разошлись, - Серж попытался повернуть Яра к себе, но тот еще сильнее сжался в комок. Он уже не рыдал, только тихо всхлипывал, вздрагивая. Истерика понемногу сходила на нет, но могла начаться в любой момент. - Не пойдешь своими ногами, я тебя в машину на руках отнесу. Ответом была тишина. Федя тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла, отводя взгляд в сторону. И вот что с этим всем делать? - Ладно, давайте его оставим, - Сержио встал с дивана, снова осторожно коснувшись плеча Яра, и двинулся в коридор, уводя за собой остальных. - Как соберешься - выходи, будем ждать. Попрощавшись с остальными, он сел в машину. Ярик не будет долго собираться. Совесть замучает, несмотря на тяжелое состояние. Серж чувствовал на себе сочувствующий взгляд Леона, но только пожал плечами. - Это из-за того парня из России? - Да. - У них все было настолько серьезно? - Как видишь, - Серж устал потер переносицу и прикрыл глаза. - Никто не думал, что будет вот так. - А этот Александр? Он что? - Завален работой на родине. Они созваниваются, но это ни о чем… - Серж достал телефон и посмотрел на время. Уже довольно поздно. Ему самому завтра на работу, хотя оставлять Ярика одного дома было жутко совестно. Баярунас вышел еще через 20 минут. Игорь, видимо, таки выловил его, помог смыть остатки грима. Он молча сел на заднее сиденье, уставившись в окно. Глаза были красные от слез, и Серж подозревал, что ночью эта истерика может повториться. Тапнуть по значку соцсети, найти нужного человека. “Привет, нам нужно поговорить”. *** С громким хлопком включается софит где-то над головой. Начинает играть музыка. Кончики пальцев немного дрожат, но это нормальный мандраж перед выходом на сцену. Даже дыхание перехватывает от волнения, хотя делаешь ты это не в первый раз. Пора. Сначала читка материала, потом заучивание арий от и до, а затем бесконечные репетиции. Сначала они просто прогоняли свои партии, дуэты и ансамблевые номера в музыкальном классе, затем в больших классах с танцорами, чтобы друг другу на ноги не наступать, а там и до сцены дело дошло. Дни сменяли друг друга, и Саше казалось, что они в какой-то момент слились в один. Он думал, что тяжело было в институте, когда они впахивали дни и ночи перед выпускным экзаменом, но нет… В первую неделю ему начали сниться кошмары. Абстрактные, неясные - скорее образы, чем что-то конкретное. Но запомнить он смог только один, который повторялся все чаще и чаще. Он стоит на сцене. Гром аплодисментов, вспышки камер, на сцене у его ног лежат цветы. Саша улыбается и идет ближе к краю на поклон... А в зале пусто. Шум продолжается, но зрителей нет. И на сцене рядом тоже никого нет. Репетиционный класс, сведение с оркестром, опять читка, опять репетиция, а потом если успел - новый кастинг. Уставший и опустошенный, в свою квартиру он обычно заваливался только часам к двенадцати. Что-то затолкать в себя из еды и выпить кофе, заменивший Саше сон. Закрывать глаза было попросту страшно. Казьмин не сразу понял, что самым главным кошмаром для него стало одиночество. Нет, людей вокруг было много! Вместе с работой он обрастал новыми знакомствами, да и старые друзья никуда не делись. С Кириллом они, кажется, из-за совместного проекта сблизились еще даже больше… И это была одна из проблем. Кирилл, будучи всегда рядом, видел, как Саша постепенно сгорал. Как он приезжал на репетиции, где по идее быть не должен, как ездил на каждый, даже самый сомнительный кастинг и расстраивался, когда его прокатывали на первом же туре. Видел, как Саша один допоздна засиживается в театре, а иногда остается ночевать в гримерке, словно родная квартира для него - камера пыток. Мира и Ваня, с которыми они стали чаще пересекаться на совместных репетициях, видели это тоже. И всем, конечно же, было понятно, в чем причина. Спустя несколько месяцев, когда начались большие общие прогоны, это состояние стало заметно всем. Если на более локальных репетициях Саша держался бодрячком, улыбался и шутил, то потом, когда подготовка стала выходить на финишную прямую, начал рассыпаться. Словно ему здесь все было чуждо, хотя в открытую он этого и не показывал. Несмотря на это, он отдавал всего себя работе, и было видно, как он искал одобрения. Но явно не от тех людей, которые сейчас были рядом. Кир видел, как в любую свободную минуту Саша хватался за телефон, забивался куда-то в угол и переписывался с Яриком. Видел, как у него в такие моменты меняется взгляд, и как он снова рассыпается, стоит ему отложить мобильник в сторону. И наблюдать за этим было очень больно. А что сам Саша… Наверное, сначала он не хотел этого признавать. Они ведь решили, что для них так будет лучше, верно? Лучше для обоих. И он наберется опыта, и Ярик не будет переживать, что из-за него Саша лишился работы и покинул родную страну. Решили… Что будет лучше… Вот только лучше кому? Это была очередная репетиция, одна из многих за последние месяцы. Большой прогон со всеми номерами солистов и ансамблевыми номерами, под строгим надзором режиссера. Все вокруг были на взводе и воодушевлены. Накануне был прогон у другого состава, и вроде как все прошло гладко – значит, и им нельзя было ударить в грязь лицом. Саша все это прекрасно понимал. Но день его не задался как-то с самого утра. Вчера он все-таки уснул, сколько бы кружек кофе в себя не влил. И, конечно же, в ночи к нему пришел очередной кошмар. Парижское кабаре, то самое, в зале - ни единого зрителя. Занавес раскрыт, на стене микрофонная стойка, и где-то далеко, словно из динамиков, звучит голос Яра. Саша бежит к сцене, заходит за кулисы, но никого нет. Только голос, что крутит несколько строчек открывающей арии “Кабаре” - такой сейчас далекий. Сны с Яриком приносили еще больше боли. Днем Саша забывался в работе, и только оставаясь наедине с самим собой, он ощущал эту давящую пустоту внутри себя. И не сразу он осознал, что его желание ухватиться за любую работу - это попытка закрыть ту дыру в груди, что образовалась, стоило их самолету приземлиться в аэропорту Москвы. Глупо было заниматься самообманом и пытаться самому себе доказать, что все хорошо. Ничего не было хорошо. Только боль. Все, что говорили на репетиции, он слушал в пол уха. Дико хотелось спать, но закрывать глаза было страшно. Перед глазами снова вставала высокая сцена с одинокой стойкой посередине. - Саш… - кто-то с силой толкнул его локтем под ребра, и Саша подпрыгнул от неожиданности, встрепенувшись. Кирилл, сидевший рядом, очень странно смотрел на него. То ли с сочувствием, то ли уже с разочарованием. - Что такое? Я не сплю… - Угу, слюни мне разве что на плечо не пускал. Ты спал сегодня ночью? - Гордеев говорил вполголоса, чуть съехав вниз по креслу и стараясь не привлекать внимания. Они и так сидели дальше всех в зале, пока их балетмейстеры и муз.работники толкали какую-то мотивирующую речь. - В том-то и проблема, что спал, - Казьмин устало потер глаза и тут же прикрыл рот ладонью, стараясь подавить зевок. - А лучше бы не… - Опять кошмары? - А ты как думаешь? - Саша уперся локтями в колени и опустил голову. Та нестерпимо болела. Нужно было как-то собрать себя в кучу, но с каждым днем это получалось все хуже и хуже. - Может, тебе выходные взять? Еще немного, и ты совсем на труп станешь похож. - Нет… Дома я совсем с ума сойду, - Саша посмотрел на Кирилла из-под упавшей на лоб челки. Никаких домой! Там он снова будет… один. - Как знаешь. Только давай ты не потеряешь сознание на сцене… - Гордеев покачал головой и снова отвернулся к сцене. Саша же так и сидел, опустив голову. Вдруг думать о работе стало критически тяжело. Точно… У Ярика ведь сегодня сольный бенефис… А он обещал быть там. В груди вдруг заболело еще сильнее, словно кто-то потянул за только образовавшуюся на ране корочку, снова раскрывая ее. Вдруг захотелось завыть, сжавшись в комочек и накрыв голову руками, и спрятаться от всех. Его словно окатили из ведра и одновременно стали душить. Это черное, холодное и пустое...одиночество. Кир косо смотрел на покачивающегося взад-вперед Сашу и думал, как бы тихо его вывести отсюда и оттащить домой отдохнуть, когда в его кармане внезапно завибрировал телефон. Уведомление из соц.сети. “Привет, нам нужно поговорить.”