не та дорога

      Сделав глоток пива, выбрасываю его в сторону. Надо бы заказать еще один пак такого же…а, чёрт, у меня же больше совсем нет денег. Этот вонючий режиссеришка просто высасывает все мои деньги! Я подобрал неправильное слово и теперь у меня прошлась дрожь по телу. Да, что-что, а высасывать он умеет отлично.       Сидя в своем кабинете, в котором уже давненько никто не убирал, и положив ноги на стол, закуриваю. Дым наполняет грудь, а следом за ними — пространство комнаты. Какие-то выноски на доске над столом, вырезки из газет и журналов, фотографии преступников… Я не раскрыл еще такое огромное количество дел, но вместо этого я занимаюсь сексом с барыгой, который сидит на привязи в моём подвале, и гуляю по синьке ночи напролёт. Они все сейчас на свободе, убивают женщин и мужчин, насилуют детей и воруют деньги, а я стараюсь перевоспитать одного-единственного из них, но он все никак не хочет меняться. Странно представить, что моя жизнь когда-то была другой.       Сигарета подходит к концу, а я еще не успел насладиться вдоволь тишиной, как из хмурых мыслей меня вырывает телефонный звонок. Точно, я стал совсем забывать звуки этого противного трезвона, особо мерзкого с похмелья. Я быстро прячу сигарету в рот, беру на всякий случай лист бумаги и карандаш и поднимаю трубку.       — Капитан Джефф Батлер, полиция штата Калифорния, слушаю вас, — на автомате произношу эти слова, заученные наизусть за много лет службы, и мне отвечает знакомый голос, хрипловатый, с одышкой: сразу понятно, что говорящий страдает избытком веса.       — Да, сэр, все в порядке, — говорю как можно спокойнее, хотя все же немного взволнован, — я думаю, нужно еще пару дней. Выполняю приказ в точности, все под контролем.       Удовлетворительное «угу» на том конце провода. Что-то ноет под ложечкой, но я отгоняю от себя эти глупости и давлю слабый смешок в трубку.       — Да, к концу недели он станет паинькой, это точно. Да. До связи. Кладу трубку, облегченно вздыхаю. Каждый разговор с этим мистером заставляет усомниться в правильности того, что я делаю, правильную ли я выбрал дорогу? Нет, Джеффри, перестань. Отгоняю от себя любые глупости, достаю еще одну сигарету и встаю с места. Конечно, я все делаю правильно, я же следую приказу. Это все для блага моей родины.       Перед тем, как открыть дверь, проверяю пистолет на поясе и хорошо ли пристегнут жилет: мало ли, что этот малец может учудить. Время ровно пять утра и я достаю ключи из кармана, отмыкаю замок и тихонько приоткрываю дверь. Удивительно, что все осталось на своих местах, даже еда нетронута, а белое пятно посреди комнаты равнодушно сидит, накрытое куском тряпки и шмыгая носом. Едва он увидел меня, как зазвенела цепь на его руке и он, протерев ладонью лицо, поднял свои глаза на меня. Три рассеченные раны вкосую на лице придавали его резким чертам лица еще большую враждебность, яркое нежелание идти на контакт, да и весь он все так же напоминал загнанного оленя, который готов к своей смерти, но никогда не покажет своего страха перед ней. Его голые руки издерты, ноги — избиты и покрыты синяками, но он все так же смотрит на меня с остервенением, присущим только вольным людям, которых загнали в рамки или заставили подчиняться.       — Доброго утра, — я кладу руки в карманы и включаю одну-единственную лампу в комнате, посреди потолка, — опять ничего не жрал? Он отворачивается, насупившись и сложив руки на груди. Трясется от холода, но предпочтет показать свое недовольство, чем закутаться в что-нибудь теплое и поесть то, что я приносил еще вчера утром. Я усмехаюсь и начинаю прохаживаться вдоль комнаты перед его лицом: излюбленная тактика, потому что невероятно напрягает того, перед кем ты ходишь.       — Ну, начнем с того, чем всегда начинаем, — я улыбаюсь и окидываю его насмешливым взглядом. Он даже не поднимает глаз.       — Я уже все сказал, — бормочет он, но я продолжаю нагибать своим методом ебнутого садиста, которому это все доставляет кайф. Останавливаюсь на месте, медленно поворачиваю голову в его сторону, недоверчиво смотрю какое-то время. Он, не выдержав напряжения, опасливо поднимает глаза на полсекунды, но сразу же прячет. Я убираю руки в карманы и начинаю медленно приближаться, намеренно растягивая шаг, смакуя каждый сантиметр и плавное движение от пятки до пальцев в тяжелых, военных берцах. Он дрожит, но не поворачивает головы, упрямо глядя на свои руки.       — Да неужели? — спрашиваю на середине пути, и, как и планировалось, он вздрагивает от моего неожиданно громкого голоса, — а мне кажется, вы еще не закончили.       Его рука дрогнула в порыве прикрыть тело, но он его сдержал, смело сидя без движения. Я начал понемногу наклоняться, по мере приближения к своей цели. Он выглядел заманчиво: заманчиво не признавая положения, продолжая гордо выносить все мои изощрения. Я собрался делать последний шаг.       — Я не толкал наркотики, — сказал он на выдохе, и я схватил его за горло, поднимая с земли и с силой прижимая к стене. Он нахмурился от боли и поднял на меня глаза, полные усталого гнева. Мои были бешеными.       — Хватит говорить одно и то же! — заорал я, и эхо прошлось по комнате. -Каждый день повторяешь это, как мантру, хотя знаешь, что если бы ты сознался, то все бы закончилось гораздо раньше! Его губы немного сжимаются и он отвечает сиплым от удушья голосом, глядя мне в глаза.       — А может, мне это нравится. Я ослабляю хватку, и внутри меня скручивается пружина от его тупого, никому не нужного упрямства. Я отпускаю его, и он падает на пол.       — Ты больной ублюдок, Дэвид Тарино! — я закричал это во все горло и ударил его железным носком ботинка в живот так, что он отлетел в другую сторону комнаты. Из его рта брызнула бордовая жижа и потекла по бетонному полу; он сдавленно простонал. Я почти на себе ощутил эту боль переломанных костей, но скорчил суровое лицо и отряхнул руки. Я выполняю долг перед родиной.       — Я спрошу еще раз, — крикнул я так, чтоб он услышал, — это ты толкал меф? Он поднимается на локтях и вытирает кровь с подбородка. Я вижу, ты готов сказать «Да», ну так скажи уже, не мучай ни меня, ни себя.       — Да пошел ты.       Эти слова стоили ему очень дорого. Никто не будет посылать капитана Батлера, даже такие, как этот глупый, упрямый художник.       — Что ты сейчас сказал? — я изображаю холодное пренебрежение, хотя внутри меня бушует страшная буря из эмоций, гнева и какой-то остервенелой жестокости, которую я копил в себе слишком долго и сейчас готов выплеснуть ее самым ужасным способом. Это кульминация твоей сцены, Тарино.       Он поднимает глаза и, увидев меня, наступающего и готового к новой атаке, только успевает прикрыть лицо ладонью.       Я никогда никого не избивал с таким непрекращающимся вдохновением и желанием. Это было то самое лекарство, которое мне было так необходимо: я просто не мог больше держать все это внутри себя. Долг родине? Пожалуйста! Я готов заплатить его вдвойне, втройне, я сбился со счета. Один удар носком ботинка по уже раздробленным ребрам — прямиком в стенку, глухой вскрик. Поднимаю за горло, бью лбом в его переносицу — тихий вскрик. Пощечина, одна, вторая, третья. Кастет на пальцы, прямо по щеке, с размахом — глухой вскрик, кровь на моих руках и одежде, кровь на его бледной коже. Пара зубов на полу, но мне этого мало.       — Повтори! — подошва опускается на острые углы хребта, ломая фарфор, — повтори, что ты сказал! Он уже не кричит, наверняка скоро потеряет сознание. Только бы не убить его сейчас — в планы это не входило.       Он поворачивается на спину, едва шевеля руками и проткрыв разбитые глаза. Я останавливаюсь, жадно глотаю спертый воздух и немного отодвигаю воротник футболки, пропитанной потом. Закрываю глаза, и в моей голове проносится все, что я так пытаюсь из нее выбросить: смерти, убийства, передозировки, преступники без тени сожаления в глазах, кровь на их руках, кровь на моих руках… Сейчас, она на мне. Я с ужасом распахиваю веки и осматриваю руки: они бордово-алые, а здесь, на полу, рядом со мной, задыхаясь от боли и холода, лежит такая же жертва, как и тысячи тех, что я видел.

Я чуть не стал одним из тех, кого так сильно ненавидел.