Бег успокаивал Эмерика.
Лёгкой трусцой преодолевая квартал за кварталом, пытался вытряхнуть назойливый образ Майера из головы. Выдыхал с такой силой, будто выдавливая из своего сердца токсичные иглы эмоций. Ласковый, воркующий голос певицы не успокаивал остервенелость мыслей. Всё в жизни сходило лавиной в пропасть. И Рейху казалось, что у него уже нет сил пытаться как-то оттормозиться или за что-то уцепиться.
Моисей не помогал, наоборот словно ещё сильнее пытался испортить и без того трещавшие по швам отношения. Кравчик не помнил уже, когда они просто ложились в кровать, чтобы уснуть в объятиях друг друга. Всё сводилось к скандалам и раздражению. И ко всему, с работы Эмерик уходил всё раньше и раньше, пока не оказался запертым в собственном доме.
Компанию Урсулы Энн поглотил рыночный гигант. И какое удивление: один из генеральных директоров компании-поглотителя всё это время крутился у всех под носом, выискивая слабые звенья. Майер. Рейх не знал, как можно было ещё сильнее возненавидеть и возжелать этого человека.
Да, возжелать. Эмерик не находил больше сил отрицать очевидное, но и поддаваться гадкому чувству не горел желанием. Он любил Моисея, Союза, своего балбеса и не собирался ради какой-то интрижки окончательно рушить всё. Рейх не заложник своего тела.
«
…Секс, мой дорогой, ты дышишь этим, тебе это нужно. Не мотай головой, твоё тело мне гораздо чётче отвечает. Давай, покажи мне насколько ты хочешь…»
Эмерик зажмурился, чуть не закричав в голос. Остановившись, тяжело дышал, давясь подступающей тошнотой и горечью. «К чёрту тебя, Виктор! — зашептал он, приваливаясь к стене какого-то здания. — Чтоб тебя, ты никогда не был прав, ублюдок!».
— С вами всё в порядке?
Кравчик ещё раз чертыхнулся. Майер обеспокоенно положил ладонь на его плечо.
— Руку убрал, — рыкнул Эмерик.
— Ну-ну, — Бруно иронично хмыкнул, но послушно отнял ладонь. — Разве так говорят со своим начальником?
Рейх выпрямился, смерив его холодным взглядом снизу-вверх.
— Формально, мой начальник ещё уважаемый Энн.
— Завтра уже нет, — мужчина мило улыбнулся. — Со мной сейчас выгодно дружить как никогда, уважаемый Кравчик.
Рейх закатил глаза, дёрнувшись: с неба крупная капля аккурат упала ему за шиворот толстовки. На асфальте начали появляться одна за одной крупные кляксы, небо затянули тучи.
— Позволь, — Бруно кивнул. — Здесь небольшая приятная кофейня. Угощаю.
Эмерик сморщил нос, обходя его и ныряя внутрь.
Майер проигнорировал его отказ и спустя пару минут всучил бумажный стаканчик. Кравчик сдержанно поблагодарил, выглянув наружу: ливень стоял стеной. Он отцепил из специального держателя на предплечье смартфон, взглянув на экран. Молчание. Обычно Моисей уже вовсю названивал ему, ласково интересуясь под какие бревна заползла его любимая гадюка и куда подогнать карету. Рейх прикрыл глаза: может спал просто. В свои выходные Союз предпочитал высыпаться, не поддерживая страсть любовника к ранним подъемам.
Эмерик устроился напротив окна в конце помещения, игнорируя пустые сидячие места и свою ногу, которая от дождя разнылась. Словно от протеза тянулись струны с крючками и они дёргали нервы здоровой части. В такие моменты, Рейх удивлялся: он никогда не чувствовал себя каким-то «особенным» из-за отсутствия ноги. Привык, ритуалы с протезом казались такими обыденными, как почистить зубы с утра. А вот порой вспоминал: что-то да ему недоступно.
— Так, — Майер хлебнул свой кофе. — Осветишь сегодняшний корпоратив своим присутствием?
— Не обещаю, — бросил Эмерик.
— Брось, будет здорово!
— М, праздник перед казнью, — он еле сдержался, чтобы не сжать бумажный стакан в кулаке. — Завтра половину рабочего персонала поувольняют, сокращая штат и оптимизируя производство.
— Будто есть дело до остальных, — Бруно кокетливо толкнул его локтем. — Тебя я не трону, как и Сюзанну. Хотя в её кандидатуре не вижу никакого смысла, ты и так всё сам делаешь, а кофе… я поставлю в кабинет луч…
Майер зашипел. Лицо Эмерика горело яростью, мощной, поднявшейся из самых глубин его души. Рука дёргано опустилась, смяв пустой стаканчик.
— Моя любимая рубашка между прочим! — Бруно словно и не собирался злиться. — Мда, кофе тут так себе… даже ожога не будет, ужас.
— Не смей трогать Сюзанну, ты…самовлюбленный кусок дерьма, — Рейх оскалился.
Он и сам не ведал, откуда в нём взялось столько воинственности и злости. Может ему попросту некуда было её девать?
— Ой-ой, — Майер воровато обернулся.
Рейх оторопело наблюдал как чужая рука сжала его собственную, а горячее, не то от выплеснутого кофе, не то от страсти, тело прижалось к нему.
— Ты такой сексуальный, когда злишься, — шепнул в его ухо Бруно.
Эмерик вздрогнул и тут же подавил поднявшееся тепло. Сейчас стало совершенно плевать, что может остаться без работы или даже схлопотать административное нарушение.
Рейх от души ударил его кулаком в челюсть.
Майер хлопнулся на пятую точку, удивленно прижимая ладонь к краснеющему следу на скуле. Кравчик обошёл его и вышел в дождь.
Шаг за шагом, он набирал темп. Вода заливала глаза и лицо, одежда прилипла к телу, смартфон в руке жалостливо пиликнул. Рейх бежал на износ, стремясь домой. К единственному и самому нужному.
Забегая в дом, Эмерик наплевал на собственные правила. Насквозь мокрый, не снимая спортивную обувь, ринулся вглубь.
— Ого, привет, — Советы удивлённо взглянул на Рейха. — Ты…!
Он не успел договорить, Рейх набросился с жарким поцелуем. Моисей выронил книгу, рассеянно обнимая в ответ. Эмерик с жарким постаныванием, впервые настолько яро и ведуще вцепился в его губы. Словно от этого момента сейчас зависело всё и больше. Он опустил руку:
— Ты издеваешься?! — вскрикнул Кравчик отстраняясь.
— Чт… что? — Советы завертел головой, выискивая, что опять не так.
— Да как ты можешь! — Рейх раздражённо дёрнул плечом, обходя его.
— Да что такое?! — Моисей развёл руки. — Я посрать шёл, а ты влетаешь, как мартовская кошка со свечой женьшеня в одном месте и ещё в чём-то меня упрекаешь! Рейх, ты нормальный вообще?
Эмерик, не ответил, сел за стол и с раздражением смёл крошки. СССР зашёл на кухню, тяжело дыша. Сил контролировать себя у него уже не оставалось:
— Ты можешь ртом своим сказать, что не так?! — он со всей силы хлопнул книжкой по кухонной тумбе. — Блядь, задрал, честное слово, мать твою!
— Не матерись в моём доме, — рыкнул Рейх, с грохотом поднявшись.
— На другие сил уже нет!
— Значит говорить нам не о чем.
Он собирался уйти с кухни, не важно куда, но Советы зло схватил его за кисть, дёрнув на себя. С такой агрессией и резкостью, что Рейх потерял равновесие и протез вывернуло. Ногу поразила боль, но Эмерик впитал её. Сердце усиленно забилось. Вот, сейчас.
— Трахни меня, — он обжёг шёпотом губы возлюбленного. — Словно ненавидишь.
Моисей ошарашенно вытаращился на него:
— Совсем кукухой поехал? — Тавади прижал ладонь к его лбу. — Да ты горишь! У тебя горячка, змеюка!
— Не горячка это!
Всё вожделение, всю страсть, истому мягко обхватившую тело, как ветром сдуло. Раздражение мгновенно обросло шипастым хитином, превратившись в гнев.
— Почему ты такой тупой, Союз? — Эмерик попытался встать ровно, но чёртова нога теперь была неустойчива.
— Объясни.
СССР вдруг стал совсем холодным. Присев, резко вправил протез на место. Легко и без боли, потому что знал устройство и как обращаться с этой деталью. Он так и остался в преклонённой позе, словно выжидая, когда Рейх вонзит кинжал ему в спину.
— Я не удовлетворён, — Рейх зажмурился, пытался сдержать себя. — Союз, я так хочу, чтобы ты просто взял и трахнул меня. Без романтики, без нежности. Жёстко.
Повисла тишина.
— И всё?
Эмерик открыл глаза, опуская взгляд. Союз смотрел на него, но в глазах вместо солнечных бликов поселилась матовая пустота.
— Всё.
Моисей выпрямился, устало, словно его мощное всегда дышащее энергией тело покинули все жизненные соки.
— Столько времени ты мне чуть ли не чайной ложкой выедал мозг, — его голос звучал глухо. — Только потому, что секс у нас не такой, как хотелось бы тебе?
Он впился взглядом в лицо Рейха и горько ухмыльнулся:
— Знаешь, самое паршивое. — Моисей совсем глухо добавил. — Я не удивлён.
Рейх поднял плечи, старательно пряча взгляд. Гнев сошёл на нет, сменившись пробирающей ледяной пустотой. Союз стоял рядом, смотря на него. Может ждал чего-то, может просто не хватало сил отойти. Эмерик сжал губы и вышел из кухни. Моисей не пошёл за ним, не окликнул. Так же тихо взял свои ключи и покинул дом.
Эмерик не заметил как напился.
Он не мог находиться в доме, поэтому всё же «осветил» своим присутствием вечеринку в честь закрытия модного дома Урсулы и открытия филиала компании-гиганта. В арендованном ресторане выступал местный кавер-бэнд, шведский стол ломился от угощений и шампанское лилось рекой. Но к своему восхищению, Кравчик был единственным из закрывшейся компании, кто пришёл. Остальные, видимо, включая Сюзанну, устроили бойкот и на вечере присутствовали лишь представители компании «пожирателя», спонсоры и сам Бруно. Рейх ощутил себя предателем, но спустя три фужера шампанского стало всё равно.
На пятый, он понял, что ему плохо.
Музыка слилась в какую-то бессвязную какофонию, ярко освещенный зал плыл и сливался в галлюциногенный абстракционизм. Лица чужих людей призрачными уродцами возникали в поле его зрения. Эмерик понял, что ещё чуть-чуть и до беды недалеко. Больше рефлекторно, чем осознано, достал телефон из кармана брюк, набрав знакомый номер. После гудков, услышав щелчок, выдохнул быстро и без шанса ответа продиктовав свой адрес, сбросил. Оставалось ждать и надеяться, что его услышали. Рейх ощутил нехорошее бурление в желудке и решил, что ему нужно наружу.
— Ага, — его подхватили под локоть. — Так и знал, что идеал не без изъянов. Совершенно не умеешь пить?
Бруно вывел его на улицу. У Эмерика не было сил сопротивляться и просто боялся открыть рот.
— Извиниться не хочешь? — Майер хмыкнул, помогая ему спуститься по лестнице.
— Ес…б… — Кравчик сжал зубы и глубоко вдохнул. — Я бы ещё раз.
Бруно засмеялся. Придерживая его за талию, совершенно бессовестно прижал к стене.
— Прекрати, — Рейх пытался сфокусироваться на его лице.
— Ни за что, — Майер наклонился, коснувшись губами его шеи. — Ты мне нужен, Эмерик.
Кравчик попытался сопротивляться, но чужие руки крепко сжали его бёдра. Он невольно закрыл глаза, его повело. Стало очень жарко не снаружи, а внутри. Эмерик сжал зубы, пытаясь прийти в себя. Но слишком ослаб, поддался.
Губы Майера были совершенно другими на вкус, чем губы Союза. И целовался он по-другому. Кравчик обхватил его шею, податливо приоткрыв рот.
Осознание прошибло его. Он с силой упёрся ладонями в грудь Бруно, толкаясь и вырываясь.
Тот напоследок влажно скользнул языком по уголку губ, все же отстранившись и как-то коварно смотря в сторону.
Рейх ощутил, как сердце замерло и голова против воли повернулась.
Моисей стоял у своего авто, терпеливо ожидая. Он холодно смотрел куда-то сквозь.
Внутри Эмерика обвалилось, заледенело.
— О, доброго вечера, Моисей Тавади, — Бруно мягко подвёл Рейха к Советам. — Прошу. Хорошего вечера.
Последнее он явно сказал с победной усмешкой. Эмерик стоял перед Моисеем жалко подняв плечи и чуть покачиваясь. Тот смерил его взглядом сверху-вниз и кивнул.
— Сам сядешь или помочь?
— С… сам, — Рейх рассеяно убрал выбившиеся пряди с лица и кое-как погрузился на заднее сидение.
Ехали они в полной тишине. Так же безмолвно, Союз помог ему войти в дом, раздеться, придерживал волосы пока того тошнило. Не отходил, пока Рейх не лёг в кровать, совершенно наивно протягивая ему руку.
Но Союз отвернулся и ушёл прочь из дома. Эмерик слышал как с рёвом автомобиль выехал и умчался невесть куда. Закрывая глаза, Рейх ни о чём не думал. Лишь тонул в мучительном чувстве, ставшем ему родным за все три жизни.
Эмерик с трудом открыл глаза. С кухни доносился приятный аромат, Жозефина тихо уркнула, толкнувшись ему в шею. «Может… мне приснилось? Кошмар, который показался реальностью?», — подумал Рейх, потирая болящие от мигрени глаза.
Позднее, войдя на кухню, Эмерик понял — нет, не кошмар. Моисей повернул к нему голову, учтиво кивнув на чашку с кофе напротив. Потирая предплечье, Рейх благодарно кивнул в ответ, усаживаясь. Ему казалось, что в помещении царил холод и выкачали весь воздух, так некомфортно стало здесь находиться. Чашка, взятая в руки, показалась немцу весом больше тонны. Взгляд упорно фокусировался на темной жидкости, которая на вкус была совершенно никакая.
— Как себя чувствуешь? — голос Союза вырвал Рейха из тупой прострации.
— Терпимо, — ответил он и даже выдавил подобие улыбки.
Моисей удовлетворённо кивнул. Эмерик поставил чашку, понимая, что не в силах выпить ещё хоть каплю. Поперёк горла встала собственная гордость. Обхватив пальцами браслет на руке, он смотрел в сторону, подбирая слова.
— Союз, вчера…
— Ты перебрал, — СССР не дал ему и шанса. — Бруно этим воспользовался.
Рейх поднял голову, встретившись с ним взглядом. Чувство облегчения воспарило в сердце: понял! Не надумал ничего, верил свой змеюке…
— Но, — Моисей сложил руки на столе. — Это лишь потому, что мне всё равно. Понимаешь? Я смотрел на тебя, на него и ваши губы. Во мне ничего не екнуло. Мне было наплевать.
Облегчение упало подстреленной птицей. И из трупа потёк гной, заполняющий Рейха.
— Плевать? — он повторил это, как глупый школьник.
— Я много думал, Рейх, — Советы горько ухмыльнулся. — И пришёл к выводу, что ничего не меняется. Ты как был сам с собой и своими мыслями, так и остался. Тебе никто не нужен. — он поднял руку, когда Кравчик открыл рот, призывая к молчанию. — Ты не доверяешь мне. Ни тогда, ни сейчас. Я вечный гость в твоей жизни.
Эмерик прикусил губу, обхватывая себя.
— Я благодарен, что ты пытался, — Моисей произнёс последнее, как приговор. — Но я устал.
— И… — немец покашлял. — Что ты хочешь этим сказать?
— Нам нужен перерыв.
«
Всё кончено», — услышал Рейх.
— Хорошо, пожалуй, это правильно.
«
Мне плевать», — услышал Союз.
***
Моисею Тавади понадобился всего день, чтобы убрать из дома Эмерика Кравчика все напоминания о себе.
— Звони, если что нужно, — бросил напоследок Моисей, прежде, чем оставить свои ключи на тумбе.
«
Забудь мой номер телефона»
— Конечно, — Эмерик улыбнулся, закрывая дверь.
«
Никогда я больше не попрошу тебя ни о чём».
Когда за дверью донесся звук удаляющегося авто, Рейх прижался спиной и медленно сполз на пол. Сжав рукой ворот футболки, он давился яростью и жалостью к себе. Жозефина, громко мяукая, вилась вокруг него, касаясь лапой и пытаясь забраться на руки.
— Да отвали ты от меня, глупое животное! — вскрикнул Эмерик.
Кошка отпрыгнула, прижав уши, посеменила в свой домик. «Здорово, — Кравчик начал посмеиваться. — Здорово! Поссориться с кошкой, молодец! Молодец!». Он захохотал в голос, понимая: что всё воздаётся по заслугам.
***
Эмерик старался лишний раз не выходить из кабинета. Конечно, Бруно не уволил его, наоборот — дал больше привилегий, чем в своё время мог дать уважаемый Энн. Только Кравчику от этого было не легче. Всё что он хотел, забыться в работе и как можно реже появляться дома. Его квартира за неделю стала вновь идеальной, как с журнала. Только почему-то Рейху стало душно и тошно в ней. Он старался выматывать себя так, чтобы хватало сил лишь наполнять миску любимице и падать почти без чувств в кровать. Мог часами драить вручную ванную, до скрипа намывать тарелки и по сороковому или пятидесятому разу вытирать пыль. Внутри болело и ныло так, что только медикаментозно он мог успокоить свой взбесившийся рассудок и выспаться. Видимо, помогало плохо: все шарахались от некогда привлекательного и статного pr-менеджера. Пришлось большую свою часть обязанностей, связанных с коммуникацией, возложить на плечи Сюзанны.
— Эмерик?
Кравчик не находил сил даже для раздражённого взгляда за такую фамильярность. Секретарша поставила кружку с кофе, замерев. Он даже не кивнул в знак благодарности, продолжая методично набирать сопроводительное письмо. Вручную перепечатывать то, что всегда было заготовлено в шаблонах.
— Что? — тихо рыкнул он, понимая, что она не намеревается уходить.
— Вы… совсем плохо выглядите, — Рихтер прижала указательные пальцы, нерешительно добавляя. — Вам бы…
— В отпуск? — Эмерик поднял на ней взгляд и зло добавил. — Обойдусь. Если тебя беспокоит количество работы, что взвалил на твои плечи…
— О нет, мне не трудно! — Сюзанна сконфуженно поджала губу, смазав нюдовую помаду. — Мне просто… а, к черту! Страшно за тебя, Эмерик. Ты словно день ото дня умираешь внутри! — она решительно продолжила. — Посмотри на себя. Осунулся, словно тебе не тридцать с хвостиком, а все шестьдесят! Ты будто почву из-под ног потерял. Все мы совершаем ошибки, пойми. Но не стоит так съедать себя изнутри. Никогда не поздно всё исправить и сказать «Прости, я был неправ!».
Кравчик впился взглядом в экран. Белое свечение будто пыталось выжечь сетчатку его глаз, но он продолжал усиленно смотреть. Мыслями выстраивал совершенно несложную цепочку. Такую речь можно подготовить, только если знаешь в чём проблема. Точнее в «ком».
А Эмерик никогда даже не намекал ей, что расстался с Моисеем.
— Так вот что за «студия», — он поднял голову, встретившись с нею глаза в глаза. — Всё это время Моисей ездил к тебе.
— Эмерик, — Сюзанна прижала ладонь к сердцу. — У него же здесь совсем друзей нет, ему нужен был хоть кто-то…
— Хоть чья-то юбка, в которую можно будет высморкаться и удобно трахнуть! — рявкнул Рейх, резко поднявшись. — Сукин сын, двуличный кобель!
— Прошу, мы — друзья. Ты…
— Пошла вон, — выплюнул Кравчик.
Она вздрогнула так, будто ей ударили по лицу. Рихтер была кроткой девушкой, но не тряпкой. Выпрямившись, строго произнесла, прежде чем выйти из его кабинета:
— Не будь таким ребёнком.
Кравчик проглотил это. Но по звону керамики о дверь, Сюзанна поняла, что её слова задели его за живое. Девушка вздохнула, усаживаясь на своё место: работа не поле для личных разборок. Она взглянула на экран телефона, где мелькнуло сообщение:
Моисей 16:30
«
Я дал пацанам немного мороженого. Надеюсь ты меня не убьешь, Сюз».
«Да вас двоих убить мало», — подумала Рихтер. Но она не нянька для двух взрослых мужиков. Если они не могут преодолеть кризис без посторонней помощи — может оно и к лучшему? Может и правда не судьба быть им вместе. Браки может и заключаются на небесах, но вот разводы всегда подписываются на земле.
— … Эмерик, — Бруно удивлённо смотрел на предмет своего обожания. — Что с тобой случилось? Где моя лучшая в мире рекламная хищная птичка?
Рейх лишь сощурился, отчего его глаза почти потерялись на фоне мешков и синяков под глазами. Блондинистые волосы лежали неопрятно, кажется костюм он гладил и стирал больше по привычке, совершенно безобразно его нося. Эмерику было всё равно, мир для него тонул в звенящей пустоте злобы и отчаяния души.
— Тебе ли не знать, Бруно Майер, — Кравчик произнёс его имя и фамилию как наименование какого-то кишечного паразита.
— Чем я заслужил твою злость? И почему Сюзанна делает всю твою работу? Милый мой, возьми себя в руки. Ты похож на разведёнку.
Бруно откинулся в кожаном кресле, чуть разворачиваясь профилем к pr-менеджеру. Сложив руки, он учтиво произнёс:
— Отпуск? Могу отвезти тебя на прекрасный швейцарский курорт или может море?
— А с какого перепуга, — Эмерик поднялся, зло ухмыляясь. — Бруно, ты решил, что вправе мне предлагать такое?
— С того, — Майер игриво подмигнул. — Что Моисей Тавади в пролете. У тебя нет повода, чтобы строить из себя верного любовника. Тем более… когда твой восточный мужчина со всей присущей их народу прытью, залез уже другой под юбку.
Кравчик мог это пропустить мимо ушей, уйти, сделав вид, что выше этого.
Но вот Рейх не мог.
Бруно не успел закрыться, когда с невиданной мощью в его лицо врезался стакан. Заливаясь кровью, сам он отчаянно жал на кнопку охраны. Словно Кравчик мог ему ещё навредить. Или убить.
— Майеры… вечно от вас боль и кровь, — бросил напоследок Эмерик, когда охрана, скрутив, выводила его из здания.
Подписка о невыезде на десять дней и штраф в сумму зарплаты. И это его ещё пожалели, так как Бруно отказался от возбуждения уголовного дела. Кравчик даже не зашёл в офис за вещами после полицейского участка, посчитав что это выше его морального состояния. Хотелось лечь и тихонько умереть.
Дом напоминал склеп. Тихий, холодный и созданный для того, чтобы уснуть и никогда не просыпаться. Эмерик бросил пальто на пол, волоча ноги в спальню. С каждым шагом в нём что-то гасло и больше не собиралось вспыхнуть вновь.
Сердце пропустило удар: Жозефина пугающе неподвижно лежала рядом с кроватью на полу. Рейх бросился к ней. От резкого движения он потерял опору, протез подвёл его и он рухнул рядом с маленьким тельцем. Чтобы не упасть на неё, ухватился за тумбу. На ней пошатнулась лампа, статуэтка сорвалась. Дорогой фарфор треснул и рассыпался на осколки.
— Нет-нет, девочка, Жозефина, нет, пожалуйста, — он взял её еле теплое тельце.
Дышала. Слабо, но дышала. Эмерик прижал ее к себе, выбегая из дома к ближайшей ветклинике.
Рейх места себе не находил. Скрипя протезом, явно нервировал мужчину за стойкой регистрации. Но тот учтиво молчал, лишь один раз предложив чай и успокоительное. Кравчик отказался, еле сдерживаясь, чтобы не наорать на него. Не выдержав боли в ноге, что смогла достучаться до него даже сквозь марево давящего холода и бешено бьющегося сердца, сел на диванчик. Из кармана вывалился телефон и с глухим звуком упал экраном на кафель.
— Да сколько можно?! — не выдержав, вскрикнул Эмерик, покрываясь пятнами ярости.
Таблетку успокоительного пришлось выпить, слишком уж взгляд мужчины был многообещающим. В местные лечебные заведения Кравчику попасть совершенно не хотелось.
Эмерик ласково гладил свою любимицу, которая была настолько обессилена, что не пыталась стряхнуть раздражающий воротник или высвободиться из попоны. Получив солидный счёт и не менее солидный список лекарств, Кравчик ощутил какое-то подобие счастья. Гнев на жизнь, на мир, на себя ушёл, оставив после себя лишь глухую пустоту, которую едва-едва разгоняло благодарное мурлыканье на руках.
— Самая дорогая кошка в Оснабрюке, — шмыгнув носом проворковал Кравчик, укладываясь с ней на кровать.
Лежа поверх покрывала в одежде, мокрой и грязной, прижимая к груди кошку, он думал, что не так в этой жизни всё плохо.
Справится. Прорвется. Не через такое проходили. Он скосил взгляд на осколки фигурки, что так и не убрал. Самый красноречивый жест от судьбы — всё кончено. Рейх закрыл глаза: перед взором возник счастливый Моисей в окружении двух мальчишек-сорванцов и с милой, нетребовательной Сюзанной.
В этот момент Эмерик подумал, что более идеальной картины выдумать нельзя.
Рейх решил, что если любит Союза — должен его отпустить. Они не созданы друг для друга. Как ром и молоко, или мышьяк и сливки. Ядом выступал Кравчик, разъедавший и уничтожавший всё вокруг себя. Ещё долго продержался! Одну жизнь и три года. «Спасибо, балбес, — Эмерик закрыл глаза. — Но дальше нам не по пути. Зачем ты затыкал меня тогда, в тот проливной дождь?».
Наверное, стоило Советам дать ему произнести те заветные слова. И жил бы сейчас счастливый, под теплым солнцем в месте, куда никогда не приходит зима.
