***
Оснабрюк баюкало в мягком вальсе снежинок. Ночные улочки озаряли мягкие огни, витал совершенно особенный аромат первых дней зимы. Эмерик стоял напротив двери, ведущей на задний дворик. В дымчато-серых глазах затаились отблески прошлого. Из задумчивости его вывел звук усиленно кряхтевшей кошки. — Что ты делаешь? — фыркнул Рейх. Его любимица пружинисто прижавшись к стулу, мелко-мелко перебирала лапами. Судя по более сфокусированному глазу — метила она на подоконник, к любимой кадке. Эмерик покачал головой, приподнявшись, взял искомый предмет. На пол упала помятая пачка сигарет. Кравчик удивился чужеродному предмету в его доме. Поставив на пол кадку, он подцепил пачку. Рассматривая, заметил, что осталось три сигареты и простенькая зажигалка. Эмерик принюхался: дешёвый табак. Внутри закололо, и он горько улыбнулся. Призывал его к честности и открытости, а сам умалчивал так много. Рейх прижал пачку к груди, осторожно усаживаясь на стул. В голове звучал венский вальс, в душе тихо плакала скрипка. «… — Видишь, там! Моисей показывал куда-то в небо, радостно улыбаясь. Как ребёнок. — Что? — Эмерик начал пристально всматриваться. Но кроме ночного чернильного атласа ничего узреть не мог. — Присмотрись получше, — Советы хитро прищурился. Рейх повиновался, недовольно скривив губу. — Да что же там!? — Ну как что? — он крепко обхватил рукой его талию. — Небо, на которое мы смотрим вдвоем. Эмерик нахмурился, что-то не понимал. Но кажется и не нужно было. Повернул голову, встретившись с самыми горячими губами и самым нежным поцелуем. — Балбес, — нежно проворковал он, убирая темную кудрявую прядь с любовно сверкавших глаз.» Повинуясь внутреннему порыву, Рейх отворил дверь, выходя наружу. Босую ногу защипало морозцем, лицо покраснело от морозного поцелуя вечера. А он стоял, запрокинув голову, обняв себя. На тёмном широком мазке неба сверкали драгоценностями звезды. Выдохнув густое облако пара, сморгнув снежинки, Эмерик ощущал: на небо он смотрит один. На другом конце города, Союз, отворив окно, всматривался в далекие отблески угасших планет и спутников. Сердце заледенело, душу словно рвали в клочья. «Может, — подумал Моисей, взглянув на экран телефона. — И к лучшему это? И почему… почему я всегда гонюсь за ним? Неужели, всё что ему нужно, это ощущение? Охотничий азарт? Нет, дело было не в сексе… и никогда в нём не было. Он словно ищет во мне что-то давно потерянное. Или кого-то. А я? Так легко сорвались эти слова. Может мне тоже его любовь и не сдалась? Может всё что мне нужно, это ощущение покровительства и благодарности к этому покровительству? Что случилось со мной, когда дети выросли, и я оказался им больше не нужен? Спился. Опустился на самое дно, потеряв важную точку опоры. Опора. Да, вот что мне нужно. О-п-о-р-а. А с ним такого разве дождёшься? Нет-нет, в своих мыслях и поступках шаток. Всё вечно мечется, как демон Лермонтова. И сам не знает чего хочет и от меня не знает, что требовать». Вздохнув, Тавади ещё раз взглянул в телефон. Простые черные буквы на белом фоне гласили «Билет Берлин — Баку на «…» сектор А ряд 6 место 9. Спасибо что выбрали Эйр Берлин».Депрессия и принятие
7 ноября 2020 г. в 17:00
Эмерик смотрел на картинки, мелькавшие в телевизоре, положив под щеку ладонь. На экране герой кричал героине сквозь стену дождя, как сильно её любит. Девушка, у которой даже макияж ни на текстуру не потёк, поджав пухленькие губы, бежит к нему в объятия. Счастливое воссоединение парочки, что рассталась в третьем или четвёртом сезоне. Кравчик устало улыбнулся: клише. Но так тепло отчего то стало на сердце. Раздался еле слышный писк, он перевернулся на другой бок. На счёт электронного кошелька пришла небольшая сумма, о чем дружелюбно сообщил компьютер. Рейх прикрыл глаза, решив, что посмотрит ещё серию и может соберется с силами дойти до ближайшего магазина. Рядом, кряхтя, запрыгнула на кровать Жозефина.
— Дурочка, — прошептал Эмерик, приподняв одеяло.
Сфинкс, тарахтя, забралась, прижавшись уютным комком к его груди.
Рейху всё равно было холодно.
Открыв дверь, Эмерик долго собирался с силами. Тело словно лишённое костей, студнеобразное и отвратительное, тянуло обратно в ворох одеяла и пледа. Кравчик вздохнул, напоминая себе, что надо выходить из дома хоть иногда. И в приличном виде. Он не имеет права дальше плесневеть в четырёх стенах. Сколько уже был в затворничестве? День, два? Месяц? Год? Сложно считать часы, когда всё сливается в бесконечное пустое марево мучительной бессонницы и тошнотворного бессилия. Даже работу нашёл удаленную, не требующую отдачи и сил двенадцать часов в сутки. И то, нашёл больше из мотивации заботиться о любимице, что перенесла сложную операцию на желудок и требовала особого (дорогого) ухода. Рейх невольно дольше чем нужно смотрел на тротуар.
Кто-то припарковал «Форд» точно такого же цвета что «Ауди» Союза. Больно кольнуло под ребром, но тут же отлегло. Свыкся, пара ночей в трепетном ожидании родного тепла и всё. Заглохла какая-то часть, давно вышедшая из строя. «Так будет лучше для нас», — повторял он, как мантру, тщетно пытаясь склеить разбитую статуэтку. Вышло собрать по кусочкам Веймарскую республику с его усталой улыбкой, Германскую империю с гордой осанкой и строгим взглядом, а вот почему-то маленькую фигурку Рейха — нет. Так и покоился подарок в коробке, тщательно укутанный в терракотовый шарф, туда же лёг и браслет и ещё куча маленьких подарков как-то чудом туда влезла. Вот только чувства в коробку не укладывались.
Эмерик долго рассматривал помидор, вертя его в руке. Затем невольно, наклонился, глубоко вдохнул: тот пах.
«… — Самые лучшие помидорки, — Моисей совершенно не стесняясь нюхал несчастные овощи. — Это те, которые пахнут.
— Они все пахнут, балбес.
— Нет, вот понюхай!
— Помидор, да.
— А вот этот?
Эмерик озадаченно вертел красный спелый помидор, так заманчиво сверкавший ровной красной кожицей.
— Не пахнет.
— Вот, значит не дозрел или химозный сильно, — Тавади с умным видом продолжил нагребать овощи в пакет. — Наберем килограмма два, борщ сварю!
— Не хочу я твой борщ.
— Гаспачо?
— Можно.
— Ха! Это тоже борщ, только холодный.
— Ох, ну ты и балбес, так тебя послушать всё либо борщ, либо голубцы.
— А ты опровергни мои теорию.»
Рейх усмехнулся, набрав штуки три или четыре. Ему то много есть не нужно да и отвык он как-то себе готовить. Советы обожал это дело, для него это было как маленький праздник. Обязательно с музыкой, чтобы втянуть в танец проходящего мимо Эмерика и не отпускать до победного поцелуя.
— Ох, прошу прощения!
Кравчик с трудом вынырнул из своей сокровищницы воспоминаний, заторможенно обратив внимание, что колесико тележки въехало ему в ногу. Точнее в протез.
— Ничего, — Рейх обернулся с учтивой улыбкой.
Лицо посерело и уголки губ поползли вниз.
— О, — Бруно ухмыльнулся. — Не ожидал.
Эмерик с садистским удовольствием отметил шрамы на лице Майера, хоть и мелкие. Поправив чуть заломившийся ворот на пальто, он поспешил разойтись с неприятным ему человеком. Но тот явно был иного мнения и пользовался тем, что они находятся в публичном месте:
— Хорошо выглядишь, — он катил тележку, держась чуть за спиной Эмерика.
— Благодарю, — Кравчик старательно делал вид, что ему всё равно и остановился у полки с молоком.
— Знаешь, я совершенно не в обиде за тот случай!
— Я рад.
— Соевое молоко хранится в том отделе, — Майер кивнул в другую сторону.
— Спасибо.
— Какой ты из себя весь сдержанный, — мужчина не унимался.
— Бруно, меня наличие камер и людей вокруг не остановит чтобы врезать тебе ещё раз.
— Остановит, — он хмыкнул и добавил. — У тебя же Жозефина, да? Операцию перенесла. Грустно будет, если хозяин угодит в тюрьму.
Рейх нахмурился, взглянув краем глаз на свою корзину, решил, что дозакажет остальное на дом. И решительно направился на кассу.
— Слууушай, — протянул Бруно, не останавливаясь, подцепив с полки упаковку хлопьев.
Судя по кричаще-яркой упаковке детских.
— Не слушаю.
— Я виноват, хорошо? — он так же ловко с другой полки подцепил набор конфет. — Я вас рассорил.
— О, поверь, — Эмерик невольно рассмеялся. — Твоей заслуги в нашем расставании нет! Моисею ты был не соперник.
— Вот… даже так? Даже ни на капельку?
— Даже близко нет.
Рейх встал на кассу, с досадой отметив что было людно и, видимо, все сегодня решили закупиться продуктами на Апокалипсис. На одной кассе пожилая чета скрупулезно выкладывала на ленту двенадцатую или двадцатую пачку муки и сахара, на другой — молодая парочка, судя по звону стоявшему на весь магазин, готовилась к вечеринке мирового масштаба. А перед Эмериком была дородная барышня, судя по покупкам, кормящая мать детей, которым перевалило за тридцать.
— Да уж, — Бруно расстроено подпёр щеку ладонью. — Куда мне соревноваться с восточным очарованием… или размером?
— Очень мило, — Кравчик раздраженно зыркнул на даму-пышечку, что заинтригованно обернулась, забыв про свою корзину. — Девушка, я домой тороплюсь. Вас не затруднит?
— Прошу прощения, — она зарделась, спешно выкладывая свои продукты.
— Премного благодарен.
Бруно молчал, Рейх мысленно поблагодарил его.
Собрав свои скромные покупки в холщовую сумку, Эмерик поспешил на выход.
— Эй, — Майер, шурша пакетом, быстро его нагнал. — Давай подброшу?
— Нет.
— Чисто по-дружески!
— Нет твоим словам доверия, Бруно.
Директор обиженно поджал губу. Чересчур драматично и театрально, чтобы растопить оледеневшее сердце Эмерика.
— Мне правда стыдно за… ну, поцелуй.
Эмерик кивнул, мол — хорошо, прощён.
— Я не хотел чтобы оно было так, — Майер добавил тихо и как-то душевно. — Я поступил ужасно.
— Хорошо, что ты отдаешь себе отчёт в этом, — Рейх обернулся, жёстко прибавив. — Куда ты лез, Бруно? Почему так сложно оставить меня в покое?
— Потому что ты — Эмерик Кравчик. Я побывал во многих странах, встречал рассвет со столькими людьми… но только от тебя моё сердце бьётся.
— Бруно, — Кравчик мило улыбнулся, хлопнув его по плечу, вкрадчиво добавил. — Прибереги это для сопливых девчонок, хорошо?
— Эй, я от чистого сердца говорил!
— В любом случае, — Рейх поправил концы его шарфа. — Катись к чёрту.
— Так ты уже здесь.
Сердце Эмерика пропустило удар. Внутри словно поднялись льдины, царапая нежные своды до крови. Померкло, затряслось, вдруг на глаза пролили соленую кислоту.
— Эмерик, — Бруно прижал ладони к его щекам. — Пойдем, сядешь в машину, отдышишься. На тебе лица нет. Я не трону тебя, клянусь!
И он послушно сел, но лишь потому, что не хотел упасть на асфальт. Боялся что не встанет, закроет глаза и просто прирастет к грязной, оплёванной земле.
— Дойдешь?
«Maserati» тихо замерла у дома Кравчика. Тот заморгал: ему казалось, что вот он у магазина, а остальное почему-то из памяти выпало бесследно.
— Как ты… — Эмерик обернулся к нему. — Узнал про Жозефину?
— Птичка на хвосте принесла, — Бруно фыркнул, но увидев серьезный взгляд быстро добавил. — С медсестрой из той ветклиники пару раз… кофе пили.
«Вот тебе и «сердце бьётся»», — со спокойной иронией подумалось Рейху.
— Спасибо, что довёз.
— Слушай.
«Ну, снова», — Кравчик из уважения остался и решил выслушать.
— Если тебе нужна помощь.
— Не нужна.
— Эмерик, — Майер с укором взглянул на него. — Ты когда из дома выходил до того?
— Ты следишь за мной? Знаешь, это пугает.
— Нет, то есть да, не суть! Это были длительные серьезные отношения, понятное дело тебе хреново. Но, Моисей сам дурак. Как можно бросить такого… такого…
— Невыносимую истеричку, что не способен по-человечески общаться со своим любимым человеком?.
— Ау.
— Да, — Рейх двинул губой, пытаясь улыбнуться, но мышцы одеревенели. — Он устал. Я довёл. Что посеешь, то и пожнёшь, Бруно.
— И что? Он как будто не знал тебя до того? Не знал с кем ложится, с кем просыпается? Тогда он идиот в кубе.
Рейх заслушался, горделивая часть его души встала на сторону Бруно. Но разумная пыталась её утопить в бессознательном.
— Хватит, — Кравчик открыл дверцу. — Мы как-нибудь сами разберемся.
— Уже нет никаких «мы», Эмерик. Ты один.
Внутри вспыхнуло и погасло. Тлея, оседало морозным пеплом.
— Всего доброго, Бруно, — не оборачиваясь Рейх, закрыл дверцу.
Эмерик шёл к дому, словно плывя в формалине. «Один», — интересное слово. Вроде цифра, а вроде — приговор.
Сюзанна выглядела помято, а чувствовала себя и того хуже. После того, как Эмерик уволился, Бруно повысил её. Неизвестно с какой радости, ведь Рихтер он явно недолюбливал. Хотя может и от большой мести, девушка каждый день на работу ходила, как в личный ад. Сюзанна понятия не имела насколько трудная должность была у Кравчика: всё всегда норовило пойти по известному косому направлению и всегда очень вовремя. Она ужасно скучала по тому времени, когда заканчивала работу в шесть и шла домой, к сынишкам. И всё. Ни звонков, ни судорожных открываний вкладок, ни бессонных ночей за просмотром материала. Платили, конечно, в разы больше, но стоили ли все эти деньги того, что мать пропускала важные этапы жизни сыновей?
Открыв дверь, Сюзанна вдохнула и расплылась в улыбке.
— Привет, — Моисей выглянул с кухни. — Поздно ты сегодня.
— Бандиты спят? — девушка, сняв туфли с аккуратных ножек, чуть не застонала в голос.
— Ага, у Томаса завтра олимпиада по истории, а Кипп до победного со мной боролся, чтобы не идти спать.
Рихтер покивала, проходя в столовую. Моисей опять «нахимичил» что-то безумно вкусное и такое же безумно калорийное:
— Мосе, я скоро ни в один костюм не влезу! — хохотнув, прокомментировала Сюзанна.
— Хорошего человека должно быть много.
Вроде фраза шуточная, но безжизненный тон всё портил. Накладывая порцию дурманящие пахнущей картошки, взглянула на него.
Глаза померкли, осунулся, бороду отпустил ужасную. Из бодрого мужчины с неисчерпаемым запасом задора и харизмы, превратился в какого-то унылого бродягу.
— Не… звонил ему?
Сюзанна села за стол, наблюдая, как Моисей, прислонившись к подоконнику вполоборота, смотрел в окно. В темной глубине улиц мрачным отпечатком отражалось его лицо. Даже свет уютных мирков окон мерк, касаясь потерянных в отражении глазах.
— Пробовал, — мужчина вздохнул. — Телефон выключен.
Рихтер не ощущала вкуса. Хотя блюдо было приготовлено на славу, как и любое другое от Моисея, её душила обида и грусть за него. Как Эмерик мог так поступить с ним! Вот не партнёр же, а золото! Сюзанна не могла нарадоваться, приходила домой, как… домой? Как ещё можно было назвать это ощущение тепла и уюта, когда кто-то тебя ждёт и старается осчастливить каждый твой вечер? Кравчик так легко с этим расстался.
— Может оно и к лучшему, — вдруг сказал Моисей, тихо усмехнувшись. — Я боюсь если бы услышал хоть вздох перед усталым «Алло» — сорвался. Хоть что обо мне думай, но сорвался бы верной дворнягой.
— Тогда, — Сюзанна удивлённо взглянула в тарелку, которая вдруг опустела как по-волшебству. — Что останавливает тебя сейчас?
Он молчал. Рихтер стряхнула какие-то мелкие остатки в ведро, загрузила тарелку с вилкой с посудомойку и легким движением руки запустила машину. Огладив юбку, она взглянула на широкую спину. Как бы парадоксально это ни звучало, но мужчина и женщина могли жить в одной квартире и не чувствовать даже намека на влечение. Вот и сейчас, всё что чувствовала — разочарование. Похлопав его по плечу, улыбнулась:
— Долго не сиди, ладно? — сладко потянувшись, расстроенно произнесла больше сама себе. — Завтра трудный день.
Тавади кивнул. Оставив его наедине с собой, Сюзанна подумала: хорошо, что с мужем у них было не так серьезно. Да ей было тяжело, всё-таки два сына. Порой одиноко. Но она не чувствовала такой изъедающей тоски и боли по Гансу. «Интересно, а Эмерик? — девушка заглянула в спальню сыновей, ласково поцеловав и поправив одеяло каждому. — Всё ещё думает о нём? Страдает? Даже если и так… он не тот человек, что позвонит первым и тем более пойдёт на встречу. Ах, слишком быстро сошлись, в этом наверное беда. Сложно свыкнуться с настоящим, а не окутанным романтизмом партнёром».
Прежде чем лечь в кровать, она взглянула в зеркало: молодая, объективно привлекательная девушка, даже вот такая уставшая. Конечно, не ангел, упавший с небес, но со своими достоинствами. Если бы Моисей заметил это в ней, может… «Ох, милая! — Рихтер с укоризной погрозила пальцем в зеркало. — Не обманывай себя. Моисею нужен только Эмерик. Никто другой. Даже если вы сблизитесь, сердцем он всегда будет не с тобой». Девушка почти с размаха упала в мягкую постель, блаженно прикрывая глаза. Засыпая, думала: лишь бы на долю её сыновей не выпали такие «змеюки». Удушит голыми руками, даже бровью не поведёт.