***
Моисей водил большим пальцем по ярким, цветастым фруктам. Фишки собирались в линии, лопались, цифры и подбадривающие фразочки озаряли экран снопами фейерверков. Играл Союз механически, смотря куда-то сквозь буйство красок. В голове крутилась воронка, даже скорее водоворот, утягивающий куда-то в бездну. До рейса оставалось меньше часа. Сколько раз Союз повторял у себя в голове одну и ту же фразу: «Ни за что больше». У всего есть предел. У его верности точно. Осточертела роль пса, которого, как ни пни, он вернётся и будет ластиться. А Рейху нравилось делать ему больно. Стоило это рассмотреть сразу, с самого начала. Вот тогда, под стеной дождя, пока разбивал костяшки о стену в кровь. Вместо того, чтобы ударить по лицу равного, сильного противника. «А когда я воспринимал его как равного?» Мысль вдруг пронзила СССР с точностью выпущенной стрелы. Он выпрямился, напрочь забыв про игрушку. Рейх всегда был себе на уме, привыкший быть сильным и решать свои проблемы своими силами. Мужчина, державший на своих плечах груз ответственности, совести и вины. И когда ему понадобилось отвадить от себя приставучего коммуниста, принял жесткое решение вразрез с волей сердца. А тот прилип банным листом и не отпускал, хоть его и предупреждали. Он всегда видел в Третьем Рейхе слабую душу, которую нужно опекать. Жалел его, дрожал над ним, как над фарфоровым. Считал, что своими сильными руками удержит небо над его головой. Ему это и не нужно было. Рейху была необходима почва, крепкая и надежная, чтобы он смог наконец просто отдышаться перед новым боем со своими демонами. Советы душил его своей заботой, не слушал, когда он говорил. Потому что считал, что главнее. Что более опытный. Доминантный. И всё что нужно его партнёру — безоговорочная забота. Пытался запереть, изменить его. Неужели Союз никогда не знал человека, с которым просыпался и засыпал? Нет, не знал. Советы вздрогнул: женский голос объявил о посадке его самолёта. И теперь у него было одно решение. Моисей решительно схватил рюкзак, резко поднявшись. Не сбавляя скорости, он развернулся, чуть не снеся своим внушительным весом кого-то: — Ой, я дико извиняюсь! Ушиб вас? У незнакомца были слишком знакомые глаза. Самые желанные, с таинственной чертинкой в глубине. — Привет, — сказал Рейх. — Привет, — ответил СССР. Они стояли напротив друг друга, вокруг сновали пассажиры. Шумели терминалы, люди, техника вокруг. Но между ними словно разорвался вакуум. — Подстригся? — Моисей потёр шею. — Да. Бороду отпустил? — Ага. Вновь молчание. Они отвели взгляд друг от друга, Эмерик сложил руки на груди, Моисей чуть развернулся корпусом в другую сторону. Учтивый женский голос напомнил, что посадка на рейс «Берлин — Баку» скоро завершится и стоит поспешить некоторым азербайджанским мужчинам. Рейх выпрямился, в его глазах горела решительность. Он сунул в руки Союза плюшевого оленя, в лапах которого был аккуратно сложенный небольшой листок. Бледное лицо горело не то от подскочившего давления, не то от решительности: — Можешь прочесть дома, — он сглотнул и крепко сжал кулаки. — Я… Моисей развернул лист и с досадой отметил, что очки ему и правда бы не помешали. Всмотрелся, и его сердце разорвалось на миллиард искр чистого света и тепла. «Я, Третий Рейх, желаю, чтобы Союз Советских Социалистических республик был счастлив» Советы стоял и молчал. Рядом, кажется, Эмерик был готов провалиться под землю. СССР всё понял. — Это похоже на истинно союзовские глупости, — произнёс Моисей, стараясь сохранить серьезное выражение лица. — Чего-то у тебя да понабрался, — Эмерик улыбнулся, подняв плечи. Союз поставил рюкзак на пол. Глубоко вздохнул. Рейх вскрикнул: так резко тот подхватил его на руки, сжав в крепком объятии. — Моего счастья нет без тебя, — прошептал Союз. Эмерик вздрогнул, потрясенно улыбнулся, крепче обнимая в ответ. — Прости меня, — Рейх погладил тёмные вихры волос, вдыхая родной аромат. — И ты меня. — Моисей засмеялся. — Вот мы кретины! Ещё… чуть… Он поставил Кравчика ногами на землю, обхватив ладонями лицо. — Чёрт, я чуть не упустил тебя. Снова. Рейх лишь прикрыв глаза, слабо ответил: — Думаю, мы вынесли ценный урок. Советы кивнул, спешно поцеловав. Не сейчас, не место и не те ещё чувства. — Пошли домой, — ответил нежным шёпотом в его губы Рейх. СССР не нашёл слов отказаться. Выйдя на парковку, Моисей с удивлением заметил Майера. Тот стоял, прислонившись к капоту своего красивого спорт-кара. Увидев Моисея, отдал честь двумя пальцами. — Я так понимаю — на такси? — произнёс Бруно, сладко потягиваясь. — Очень благодарен тебе, Бруно, — Эмерик улыбнулся. — На карту потом закинешь за бензин, — директор подмигнул. — Моя крошка кушает много. — Несомненно. — Жду в понедельник к девяти часам в офисе, — Майер отворил дверцу авто и взглянув глаза в глаза Моисею, крикнул уже ему. — А ты смотри не проеби его снова, деревенщина. «Maserati» взревела, подняв столб дыма от покрышек, умчалась вдаль. — Так и напрашивается, чтобы ему в морду дали, — буркнул Тавади и нехотя добавил. — Но совет мудрый. Мудрый совет от мудака. — Эй, — Рейх толкнул его локтем. — Он хороший парень. — Ага, как и все, Рейх. Как и все. Эмерик покачал головой. — Вызови такси, — Рейх указал пальцем на сжатый в руке Союза смартфон. — А твой где? — Разбил, потом новый купить всё… некогда было. — А… поэтому я не мог дозвониться. Хах. Моисей чуть оттаял внутри, мысль о том, что его звонки специально игнорировали была слишком болезненной. Пока за окном такси мелькали огни федерального шоссе, Рейх и Союз сидели в тишине. Каждый набирался сил, понимая, что серьезного разговора по приезду им не избежать. Эмерик устало склонил голову к стеклу, не решаясь даже лишний раз коснуться СССР. И тот не поворачивал головы, держа руки только на коленях. Всё произошло так стремительно. Рейх, после того как выкрикнул в лицо Бруно, что ему нужен Моисей и только он, ощущал невиданный подъем силы. Но видимо, как бывает с людьми в период экстренной ситуации, адреналиновая волна толкнула к спасению, но схлынув оставила страх и слабость. Эмерик думал, что у Моисея так же. Но они же не могли жить этим моментом в зале ожидания аэропорта. Эйфория встречи быстро развеялась, между ними повисло осязаемое напряжение. Легко сказать голосом «прощаю», но сердце такой щедростью порой не отличается. Только дверь в дом Кравчика открылась, как Жозефина, спавшая в коридорчике, тут же радостно замяукала. — Ну, привет, лучшая девочка, — проворковал Моисей, приседая. Кошка подскочила и разрываясь душераздирающим мяуканьем с кряхтением, бросилась к нему в руки. Эмерик фыркнул в кулак: счастливое воссоединение. — Оу, я тоже скучал, — Союз зажмурился, кошка активно вылизывала его бороду. — Ну прекрати, подавишься ещё. — Она пытается запах свой оставить на чужеродном звере на твоём лице, — произнёс Рейх, разувшись. Моисей фыркнул, всё-таки поставив кошку на четыре лапы, тоже начал раздеваться. За окном начался настоящий сказочный снегопад. — Может, — Эмерик неловко топтался. — Еду заказать? И вино… наверное, бутылочку. — У меня есть фруктовый шнапс. — Ты его наверное подарком вёз… твоя мама расстроится, что ты не приедешь. — Я не говорил, что приеду, — Моисей аккуратно поставил рюкзак у шкафа, извлекая вытянутую прозрачную бутылку. — Так что, всё в порядке. Более-менее. На закусь уж что-нибудь у тебя в доме есть? Рейх закивал. Они сидели напротив друг друга, как на очной ставке. Две стопки крепкого сладко пахнущего алкоголя не сильно понизили градус напряжения. Моисей смотрел в сторону, меланхолично жуя нарезанный огурец. Эмерик вслушивался в тишину ночной улицы. — Слушай, — Советы обернулся. — Мы оба виноваты, так? — Так. Гордыня в душе Рейха воспылала, но он её заткнул. Что стоило делать почаще. — Корень нашей проблемы, — СССР разлил напиток по опустевшим рюмкам. — Что мы знаем друг друга, вроде как постфактум. Грубо говоря, до встречи на озере — мы друг для друга были неизвестными, абсолютно. Враги. Без маркировок и личных данных. И узнавали позже друг друга лишь через колкости, какие-то совершенно поверхностные темы. А здесь, в этой жизни, столкнулись лицом к лицу, — он глотнул залпом свою порцию. — Веду к тому, что одна тайная жизнь наслаивается на ещё одну в тридцать лет метражом и в сухом остатке мы имеем снова… неизвестное. Рейх покивал, тоже выпив свою порцию. Внутри у него чуть ослабло, настороженный голос шептавший на задворках сознания умолк. — Рейх, я такой вот, — Советы развёл руки. — Туповатый, неотесанный. Мужланистый. Для меня нормально опекать кого-то, в конце концов для меня смыслом жизни были дети. А потом ты возник на долю мгновения, а потом смерть. В общем, так. И ещё у меня до тебя отношения были только с женщиной. Кокетливой, умевшей притвориться слабой когда нужно и требовавшей много любви и нежности. Мне… мне казалось, что и тебе это нужно. — Моисей провёл рукой по своему лицу и обратил грустный взгляд на Эмерика. — Для меня очень важно доверие. Важно понимать, чего ждать и… мне просто порой до одури страшно за тебя. Иногда ночью открывал глаза и сердце льдом сжимало. Боялся, что поверну голову, а там… снова нет тебя. Рейх молчал, отстраненно смотря чуть выше его лба. На щеках играли краски от опьянения, но в глазах затаилось что-то тщательно сдерживаемое. СССР хотел уже закончить диалог, посчитав, что давит слишком сильно, но Рейх вдруг заговорил: — Дело было не в сексе. Я ругался и злился на тебя лишь потому, что проецировал свои комплексы на сложившуюся ситуацию. Я боюсь старости. Я боюсь затишья. И много того, что для тебя — смысл жизни. Я… боюсь любви, Союз. Он сам налил себе в стопку, тут же без выдоха и паузы опустошив её. Сморщившись, выдохнул сквозь зубы и выпалил на одном дыхании: — У меня проблемы, хорошо? — он сморщился, кажется спирт пошёл не в то горло, острым комом прокатившись под грудиной. — Я знаю, что ты Союз — с добрым сердцем, иногда с строгим характером. Но каждый раз когда ты меня касаешься, каждый раз когда просишь, что-то поведать… я вижу не тебя. Другого человека. Того, кто хотел меня уничтожить и выбрал для этого самый подлый способ в мире. СССР не решался двинуться, он во все глаза наблюдал за лицом Рейха. Глазами, в которых чертинка разрасталась до холодной тьмы. Он столько раз раздевался перед Союзом, но только сейчас он был обнажён полностью. — Он говорил мне «Любовь подобна паразиту». И эту мудрость подкреплял тем, что шаг за шагом завоевывал моё доверие, ломал меня и мои устои. Пока в один день... Рейх прикусил губу, до рубиновых капель. СССР почти не дышал. — Я убил его. Немец спрятал лицо в ладонях. Советы поднялся со стула, и крепко сжал его в объятиях. Сердце Моисея ныло и пылало одновременно. Сейчас Рейх был обнажен. Не телом, а душой. И как никогда он был уязвим. То, что решился на это, стало для СССР самыми громкими словами «я люблю тебя», чем когда либо он слышал. Ему доверились, и теперь Советы не имел права на ошибку. — Прости, — Тавади нежно пригладил блондинистые волосы. — Что разворошил это. И спасибо. Рейх прижался щекой к его груди, крепко обхватив своей рукой его ладонь. Ослабший, беззащитный. Такого себя он тщательно прятал от мира и от всех. Союз терпеливо ждал, давая ему время отпустить всю гниль из сердца. Хотя понимал, что это ещё невозможно. Но может общими силами: они излечат друг друга? — Я всё разрушаю вокруг себя, — он прикрыл глаза, ощущая как нежно СССР прижался к его макушке щекой. — Я тоже. В этом мы, видимо, похожи. Эмерик рассмеялся уставшим и поникшим смехом. — В какой-то момент, — он вынырнул из его объятий, чтобы смотреть глаза в глаза. — Окончательно разрушу то, что между нами есть. — А я тебе не дам, — Моисей ободряюще улыбнулся. — Вот теперь не отделаешься от меня. Даже в следующей жизни, понял? Рейх обхватил его ладони в свои, на губах появилась более живая улыбка. Но тут же поникла, брови сошлись к переносице. Союз ощутил, что сейчас ему ещё кое-что выскажут: — Вот ещё что, — он зло тыкнул пальцем широкую грудь. — Ты совсем не следишь за своим здоровьем и считаешь что я пилю тебя почем зря. А ты ни на секунду не задумывался, как мне страшно, что ты можешь уйти раньше меня. Советы удивлённо взглянул на него и тут же стыдливо отвёл взгляд. Наверное с этой точки зрения, он никогда об этом не думал. — Но между нами связь, — Тавади взял ладони Рейха в свои. — Я везде тебя найду. Правда неловко выйдет, если ты переродишься человеком, а я уточкой… — Что ты несешь, — Эмерик устало склонил голову. — Но знай, — Советы прижал его руки к своему лицу. — Эта уточка тебя найдет и не отстанет до самой своей утячьей смерти. Рейх смотрел в его глаза, переполненные нежностью. Фыркнув, он разразился смехом на грани с истерикой. — Что ты смеешься, — СССР обиженно выпятил губу. — Я тут серьезно крякаю, а он смеется! Эмерик хохотал от всей души с большим облегчением. Вот и как могла быть его жизнь без этого уморительного балбеса? Его балбеса. Никто больше не уживётся с его совершенно особым чувством юмора. — Ох-ох, — Рейх смахнул набежавшие слезы. — Что ж, если что, я тебя узнаю. Ты будешь самой глупой уткой в косяке. — Ну, кря-сибо, — Советы состроил глупое выражение лица. Эмерик наклонился, поцеловав его в скулу. Союз вскинул голову, легко перехватив его губы в свои и утягивая в мирный поцелуй. Предстояла долгая дорога, какое-то время им будет ещё некомфортно друг с другом. Веревки пережитой обиды иногда будут сковывать руки, обтягивать спину и давить на сердце. Возможно, они научатся говорить друг с другом, обсуждать проблему, а не молча пережидать её. Находить силы на компромиссы, а не просто подстраиваться под запросы другого. Сдавливать порыв сорваться на бессмысленный крик, вместо того, чтобы вздохнуть и подышать в тишине, пока не отпустит гнев. И в период грусти и отчаянья, блуждая по призракам сознания, поднять взгляд от своего «я» и попросить о помощи. И решение всегда будет одно: Несмотря ни на что, выбирать правильно. Рука об руку, смотреть не в глаза друг другу, а на горизонт их общего будущего. Любовь — живёт три года. А отношения построенные на доверии, через тернии и непосильный труд — бессмертныОдно решение
8 ноября 2020 г. в 15:57
Эмерик провёл рукой по затылку, ощущая приятные мурашки. Смена стрижки немного облегчила моральное состояние. Глядя в зеркало, узнавал привычные черты себя из прошлого. Короткая стрижка сделала его вид менее мягким, подчеркнув аристократичную остроту лица. Да и вчера вечером он обнаружил первые седые пряди. С короткими волосами расход краски меньше, да и вид солиднее. По возрасту. Старость подкрадывалась, хотя нет, шла тихой и уверенной поступью, прекрасно зная, что никуда Рейх от неё не денется.
Кравчик ненадолго остановился у киоска с праздничными сувенирами. С красиво оформленной полки ухмылялись ангелочки, забавно свешивались плюшевые оленята. Моисей хоть и не был религиозным и с католичеством никак не был связан, всегда старался что-то да купить в этой небольшой передвижной тележке. «На поддержку частного предпринимателя!», — с умным видом говорил он, прижимая к груди очередную безделушку.
Близилось Рождество. Привычное, в компании лишь себя, Жозефины и кружки глинтвейна. Ни ёлки, ни развешивания венков и колокольчиков, ни доброго баловства. Новый год? А зачем его отмечать. Ни тебе рассыпанных мандаринов на кровати, ни радостной беготни за кошкой, чтобы водрузить ей на голову вязанный колпачок. Никто не будет кричать в ухо «Жги быстрее!», пока ты поджигаешь абсолютно пустую бумажку. Ведь загадывать совершенно ничего не хочется — счастье сидит рядом.
Рейх купил плюшевого оленя с тоненькими лапками и большим набитым ватой пузом. Игрушка весело улыбалась, улыбалась и благодарная продавщица. А вот Эмерику улыбаться не хотелось. Убрав игрушку в сумку, направился к дому.
Ненадолго остановившись, пропуская машину, заворачивающую во двор, он всмотрелся вдаль. Неподалёку стояла очередь к такой же лавочке, только со свежими брецелями. В такое холодное время национальная баварская выпечка была нарасхват, но не это привлекло внимание Эмерика. Симпатичная молодая мама, расплатившись с улыбчивым юношей, протянула своей маленькой дочке угощение. Рейх, глядя на ребенка, укутанного шарфом до самой шапки, в больших пушистых варежках, подумал, что брецель выпадет из маленьких неловких ручонок. Что и случилось. Дитя тут же жалостливо захныкала. Эмерик перешёл проезд, приближаясь к очереди. Мамочка пыталась успокоить чадо, но судя по всему ребёнок воспринял потерю как очень обидную и горькую. Но всю очередь от ужасной детской истерики спас привлекательный мужчина.
Рейх иронично изогнул губу: нигде от Майера не спрячешься. Он смотрел, как Бруно, по-голливудски лучезарно улыбаясь, протянул ребёнку свой брецель. Ребёнок счастливо вцепляется в лакомство (теперь уж точно крепко), девушка рассыпается в благодарностях, очередь блаженно вздыхает. А Майер выглядит так, словно сделал совершенно пустячное дело и собирается вновь занять очередь, но видит Эмерика.
— Надо же, — он небрежным жестом приглаживает блондинистые волосы. — Добрый вечер, Эмерик.
— Доброго, Бруно, — Рейх прячет ухмылку и, не сбавляя шага, продолжает своё движение домой.
Майер идёт за ним, напрочь забыв про своё желание отведать вкуснейшей выпечки.
— Чем ты пользуешься? — мило спросил он Рейха.
— Пользуюсь?
— Ну, что за магия или амулеты? Смотрю стрижку сделал, а всё равно хорош!
— А должен быть плох? — Эмерик иронично изогнул бровь.
Майер сконфуженно выдыхает сквозь зубы, смущенно отводя взгляд. Рейх подумал, что и хорошо. А то заметил бы, что ему такой неловкий комплимент очень даже польстил.
— Надеюсь, — Бруно прячет руки в карманы пальто, идя сбоку. — не считаешь, что я нанял актеров, чтобы разыграть перед тобой умилительную сцену и доказать, что я очень милый человек?
— Нет, — Кравчик всё-таки одарил его мимолётной улыбкой. — Да и меня таким не подкупишь.
— Ах, просто пять евро на ветер!
Они идут в молчании, минуя праздничную часть города. Свет гирлянд озаряет исторические улочки мягким светом, превращая город в ожившую открытку. В такие моменты, Рейх особенно любил Оснабрюк.
— Значит, — Эмерик хмыкнул. — Ты сластёна?
Майер взглянул на него и посмеявшись, потёр затылок.
— Есть такой грешок, — директор тяжко вздохнул. — Чаще всего полки у меня ломятся от конфет и шоколада. Хорошо, что тогда на барной стойке остались только сухофрукты. Мама прислала, а я уж очень не любитель. Вот и надеюсь, что гости их доедят и дело с концом.
Эмерик смешливо фыркнул, думая, что это очаровательно. Они шли шаг в шаг, минуя дома, похожие на декорации к старому рождественскому фильму, большую карусель в ретро стиле и лавочки, предлагавшие раз в год подарки и безделушки на любой вкус. Рейх прикрыл глаза, непривычно было. Они не останавливались ни на секунду.
— Слушай, — Бруно кивнул на небольшое кафе. — Зайдем?
— Всё не оставляешь попытки?
— И не оставлю.
Эмерик пожал плечами, решив, что хуже не будет, а в кафе он давно не ходил.
Самое обычное заведение с самым обычным европейским меню и интерьером. Но Рейху понравилось, что здесь всё дышало уютом и приветливостью. Это место предлагало лишь то, что могло предложить. Тем и подкупало.
— Слушай, — Бруно разломал пару пакетиков сахара в свой капучино. — Ты не хотел бы вернуться?
Эмерик медленно отреагировал, сначала не расслышав. Отвернувшись от окна, он чуть наклонил голову в жесте недопонимания.
— Ну в компанию, pr-менеджером, — Майер откинулся на мягкую спинку дивана. — Сюзанна конечно молодец, но она в первую очередь мама. Ей вполне хватало работы секретарши, а здесь она вот-вот уволится. Или загнётся. Не вывозит, в общем.
— Она прекрасный специалист, — Рейх опустил взгляд на крема кофе, меланхолично разорвав их ложечкой. — Да и инцидент…
— Я был сам виноват, — Бруно наклонился к нему. — Довёл и выбесил. Правда не ожидал такого мощного флайбола стаканом в своё лицо.
— Знаешь, — Эмерик сощурился, холодная улыбка растянулась на его лице. — Не хочется работать рядом с человеком, который домогается меня.
— Оказываю знаки внимания, — подняв указательный палец, поправил Майер.
— Нет, — Рейх жёстко добавил. — Твои действия — домогательство.
— Я не буду, мне специалист в команде важнее. Но на счёт домогательств. — Бруно вздохнул, сложив руки перед собой. — Слушай, ваши отношения с Моисеем в прошлом. Посмотри, ты же заживо гниешь. Что бы там ни было, ты такого не достоин. — он взглянул в глаза Эмерика. — Я не собираюсь занимать его место. Хочу своё. Эмерик, дай мне шанс.
Рейх отвернулся, взглянув в окно. Там текла своя жизнь со своими страстями и проблемами, а он был целиком в себе. Разбирал, как старый библиотекарь, свои чувства. Пытался понять в потоке горечи, стыда и совести, надо ли ему. Но внутренний голос миролюбиво нашептывал: бросил. Окончательно. Союз больше не прибежит, не ворвётся в его жизнь.
Перед глазами стояло письмо, которое утром пришло на электронный почтовый адрес. Оно было от Сюзанны, ни строчки текста, только фото. Фото чужого, но такого знакомого телефона, на экране которого был электронный билет. До Баку. В один конец.
Что она хотела сказать этим письмом? Добить его? Мол, вот, доигрался. Помаши ручкой и проглоти. Слишком жестокий урок от такой миролюбивой девушки.
«Билет Берлин — Баку на «…» время вылета «…«»
Стояло перед глазами так чётко и так смазано. Рейх довёл СССР до того, что тот уходил. Сказав вполне чёткое «Пока» и громко захлопнув дверь. Даже идиот с самым идиотским сердцем в мире имеет свой предел.
Рейх был поставлен перед выбором: пересилит себя и побежит за ним или отпустит. Мог ли он переступить через свою гордость? Возможно. А стоит ли? Нет, они не могли долго уживаться вместе. Слишком разные, слишком сложные. Игра «Моисей — Эрих» была хороша для постели. В жизни всегда были они, настоящие: Третий Рейх и Советский Союз. Две противоборствующие силы, с разной идеологией, с разными взглядами. Пока между ними была война чувств — была шатко, но горячо и мир заполнялся глазами друг друга. Но в мирной жизни, без всех этих клыков и обоснованной ненависти, что по сути у них оставалось?
Видимо ничего. Любовь живёт три года. И за два — они узнали, но не поняли друг друга.
Рейх думал, что жизнь Союза и так была полна боли и разочарования.
«Вот так же можно было сразу», — далеким отблеском свечей мелькнул счастливый голос.
Можно, только оно бы всё равно не продержалось. Своим поступком Рейх просто отсрочил неотвратимое. Смерть — была не страшной, но кажется Бог, Дьявол или кто же с ним тогда говорил, просто придумал ему пытку поизвращеннее. И сейчас она работала на полную мощь. Любить и понимать, что быть им вместе не судьба. Если они разошлись на таком пустяке, то даже переборов его, остались бы? Нет, один пустяк шёл бы за другим, как порезы бумаги по нежной коже. И Рейх бы продолжать дальше ранить Союза, пока бы он не умер от изнеможения.
Он любил СССР. Любил, любит и будет любить. Союз, Моисей, балбес — никто ему больше не нужен.
И выход был один. Одно решение:
— Бруно, я…
Эмерик закрыл глаза и глубоко вдохнул, набираясь сил для самых судьбоносных слов в своей жизни.
Примечания:
Вау, конец? Серьезно? Well, но у нас тут ещё экстра напросилась... что же там будет? Кажется в этом тексте чего-то явно не хватало. Чего-то с рейтингом и парочкой горячих меток...