Лес

      Сентябрь торопливо бежал по округе, убивая неуспевших заснуть насекомых, тормоша зверей, торопя их в подготовке к зиме, а многих птиц и вовсе вынуждая в панике бросать гнезда и нелетающих птенцов. Зима твёрдо решила прийти раньше, кнутом погоняя бегущую впереди осень.       С холма за этим наблюдают золотые глаза, невольно становясь печальнее.       Еве раньше нравилась зима. Её хрустящий снег, тихие дни, уютные ночи… Даже сердитые метели она любила за возможность быть ближе с семьёй в попытках согреться, но эта зима заранее кричала о своей смертоносной злобе.       Подросток невольно сравнивала Уайт с ней. Внешне прекрасное, но холодное и мёртвое внутри создание, призерающее жалкие смертные жизни, что прячутся от неё, стоит только подняться ветрам. Дитя Ветра.       За последнее время Блэк много рассказала о законах, которые установила Грэй, обычиях и традициях. У Блэк и Грэй три имени. Смертное, временное и истинное. Смертное было дано им при рождении родителями или кем-либо ещё. Обе они эти имена уже не помнят. Второе временное. Оно давалось как промежуточное, так как в смертном смысла не было, а к истинному они были не готовы. Такое имя даётся на время роста и усиления камня. Блэк называли Дитя Смерти, а Грэй Дитя Разума. Это то, что переродило их, что дало им новые силы. Истинное же они носят сейчас и получили его за цвет камня, как за главный отличительный признак.       У Уайт нет смертного имени. Грэй просто поставила Блэк перед этим фактом, выделяя особенность и превосходство над ней Дитя Ветра.       Глубокой ночью люди оставили Дитя в февральских сугробах, столь тихую, что даже казалось, будто младенец мёртв. Он задышал только дома и там же открыл глаза. Словно две полные луны, они показались Грэй жалкими, слепыми. Однако, скоро камень в детском лбу начал работу и через семь лет Дитя Ветра обрело своё истинное имя. Хоть её тело и было готово, разум таковым не был. Уайт долгие сто лет была мраморным ребёнком, наблюдавшим за смертными из-за цветущих кустов роз. Ждали серые глаза несчастий… Ушибов, ссор, разочарований, печали… Всего, что заставило бы жестокий народ страдать.       Дочь Альберта вздрогнула, представляя эти детские, но полные злобы и ненависти глаза. — Тебе повезло с матерью, Ева.       Беловолосая села рядом на холодной земле, смотря прямо в золотые глаза всё с тем же обжигающим холодом. Кауц отвлеклась от своих мыслей, возвращаясь к реальности. — Она стерпела и Альберта, и тебя… Несмотря на то, что ты «дьявольское отродье». — Это тоже твоё имя? — О, их миллион… — Я не могу поверить… Неужели твои родители не дали тебе вообще никакого имени? Даже оскорбительного? — А какой смысл давать имя тому, что родилось прямо на улице гораздо раньше срока… Да ещё и такое уродливое. Повезло, что пуповину перерезали, а не оторвали. Они думали, что я мертва. Это меня и спасло.       Блондинка невольно сменяется в лице, сводя брови вместе, и вздрагивает от внезапного смеха со стороны женщины. — Жалеешь? Меня? Нет… Серьёзно? — Это же… Так… — Что? — Грустно… — Нет. Это забавно. Это уморительно. Человеческая особь, что окотилась и убежала… Разве это не истинное поведение животного? Хотя… Это же естественно. Комедией столь естественное действо становится позже. Когда начинаешь читать многочисленные тома о превосходстве человека над всем иным, что живо или мертво, его божественном происхождении… Величии души… Скот. Высокомерный скот и не больше. Хотя порой попадаются… Интересные экземпляры. Например твоя мать. Говорю, тебе удивительно повезло родиться от такой неподвластной стадному инстинкту особи. Личное мнение, противоречащее говору толпы, которое она держит уже лет шестнадцать. Похвально.       Колдунья снова смеётся и начинает хлопать в ладони, заставляя Еву смутиться и отвести взгляд, при этом ещё и нахмуриться. — Прекрати… Моя мама тебе не какая-то собака. — Хм… Ну, если сравнивать людей с животными, то она как раз таки собака… Верная, любящая, умная… Ты ведь куда больше любишь эту умную шафку, чем тупую овцу, которую не жалко и на еду пустить. Ты ведь… Понимаешь, о чём я? Жанна… Выгодно выделяется и… — Видно, что слабовато я тебя тогда избила! Заткнись уже! Голова от твоей бубнёжки болит. — Кстати, об этом. Я жду извинений. — Чего-о-о-о?!       Ева фыркает и отворачивается под очередные смешки. Уайт же потерает затылок, явно ещё мучаясь с болью: — Чего-чего… А вот и того. У меня словно было похмелье после годичного запоя.       Подросток нехотя поворачивает голову к актрисе и улыбается, принимая такое высказывание за комплимент силе удара. Кауц всё чаще замечает, что отворачиваться от этой женщины совсем не хочется. Какой бы язвительной и наглой она ни была, а взгляд всё равно цепляется за нестандартную внешность и, кажется, бездонные глаза, способные оставаться неизменно спокойными, в то время как мимика устраивает всевозможные пляски эмоций.       Правда, больше говорить с этой Снежной Королевой не хочется, и девчонка уходит домой, вечером выпадает снег, а на утро происходит странное. Блондинка открывает глаза, так и замерев. Колючие мурашки идут от центра груди к кончикам пальцев и волосам, поднимая последние и распрямляя их кудри. Учащаются дыхание и сердце. Пошевелиться не получается. Снова проходит по телу эта дробь, а в глазах щёлкают искорки света. Резкая боль пронзает грудную клетку, больно сдавливая солнечное сплетение и заставляя юные кости трещать под давлением новой силы. Крикнуть не получается, и лишь тихий хрип исходит из побледневших уст, пока рёбра тянутся за ключицами вверх, кажется, прорывая плоть. От этой жуткой боли теряется сознание.       Повторное пробуждение происходит уже на печи с мокрой тряпкой на лбу. Мама плачет в углу, по комнате качается кадило, а брат и дед стоят у выхода, склонив головы в молитве.       Священник, разумеется, снова ставит за условие неисполнимые обряды и заставляет семью молиться вместо работы. Как же это всё раздражает. Однако Ева решает промолчать и лишь незаметно шарит под рубахой. Торчащих костей нет. Либо показалось, либо они обратно вправились, а раны заросли. Это… И есть рост камня? Он так проходит, да? Права была Блэк… Такая отвратительная процедура. Очевидно, что подобное не один раз случится. И что, неужели каждый раз звать этого старого маразматика? И каждый раз слушать его затяжной скулёж? Каждый раз отсыпывать деньги из и так почти пустого семейного кошелька? А всё зачем? Потратить время в ожидании чуда вместо действия. Как и завещала тысячилетняя книга, которую эти бездари зачастую и не читали никогда. Нет, она это терпеть не станет. — Богородица, дева, радуйся… — Заткните его.       Все четверо резко оборачиваются к «больной» с таким шоком в глазах, что она и сама на секунду пугается. — Чего вы тут панихиду устроили? Не собираюсь я умирать! Чего уставились? Деньги ведь на эту муть потратили, да? Нет бы работать…       Ворчливая блондинка спрыгивает на пол и спокойно выходит на улицу, тихо фыркая от того, как быстро крестится этот старик. Только по возвращению с ведрами от реки до неё доходит, как это всё выглядело. Бедное дедушкино сердце.       Да и что же это с ней? Да, раздражающая ситуация, но неужели нельзя было промолчать? Для них же это было очень-очень важно. Они не могли ничего сделать и лишь искали способ помочь… Они же это… Вот же дура!       Младшая Кауц ударяет себя ладонью по лбу, недовольно рыча на саму себя же. После же нерешительно открывает дверь и заглядывает внутрь. Никого. По крайней мере, в первой комнате точно. Ева выдыхает и, занеся ведра, переливает воду в бочку у печи, а потом возвращается к работе на улице. Пару раз она пересекалась с родными, но так и не осмелилась что-либо сказать, спотыкаясь об их обеспокоенные взгляды. С неба снова пошёл снег, укрывая белым одеялом бурую землю и мёртвые растения. До самого ноября он будет вот так выпадать и следом же таять от дождей, а то и вовсе переходя из метели в ливень прямо в процессе. Омерзительная погодка.       Блондинка собрала остатки с вчерашнего ужина и в миске понесла псу. Ганс сначала высовывается, заслышав знакомый шум тары, но сразу же заскулил и спрятался обратно, поджав хвост, стоило только животному встретиться с жёлтыми глазами. — Э… Эй… Да чего ты?       Ева удивляется, но не беспокоит беднягу, оставив еду у будки и уйдя со двора немного печальной.       Считать колья забора уже скучно и совсем не так интересно, как это было летом. Нет больше в этом ничего особенного. Цифры и цифры. Что такого? Блэк приносит два новых и голыми руками спокойно вбивает их в землю, совсем не испытывая неудобств. Закончив, великанша посмотрела на понурого подростка и коснулась хрупкого плеча, спрашивая таким образом, в чём проблема. — Камень… Кажется… Проснулся… Ночью… Меня словно гвоздями закидали, пошевелиться не могла. Я… Я умру? — Ещё неизвестно, не паникуй раньше времени. — Я… Я… Я не хочу меняться… Я хочу остаться человеком. — Хочешь или не хочешь… Камню плевать. И не обманывайся. Человеком ты никогда не была.       Кауц замолкает на минуту, явно нервничая и смотрит в сторону своего дома: — Я… Я уже меняюсь… Я напугала свою семью сегодня… Они… Так на меня смотрели весь день… Аж дрожь берёт… — Если с их стороны будет агрессия, смело беги в лес… За кусты им не пробраться. — Ага… Чтобы Уайт меня вскрыла с самодовольной улыбкой. — Послушай… Ей ты нужна живая и раз уж… Я всё равно не смогла спасти тебя от обращения, то моя задача хотя бы спасти тебе жизнь… И Уайт знает как. Мы можем и сейчас пойти, если хочешь.       Блондинка удивляется и отпрыгивает в сторону, боясь, что её сейчас потащат за шкирку. — Нет! Никуда я не пойду… Я останусь тут… Всё будет хорошо… — Я бы не была так уверена. У тебя проявляется животное поведение… Животные качества… Камень не чувствует себя в безопасности и склоняет тебя к агрессивно-параноидальному поведению. Бей или беги, если проще. Постоянное же напряжение стимулирует обмен веществ… Паникуя ты только ускоряешь процесс… — Ничего подобного! Я же тебе не оборотень какой-то! — А может быть и оборотень? Ликантроп. Я тебе скажу, что многое его в тебе выдаёт… Ева, как бы странно это не звучало от меня, но лес сейчас куда более безопасное место. Пойдём, это для всеобщей безопасности.       Девчонка боязливо пятится к домам, отрицательно мотая головой и не веря в то, что это правда Медведь говорит с ней. Поднимается ветер, закрывающий блондинку пеленой влажной пыли, и это используется для побега домой. Стоило моргнуть и вот она уже забегает в дом, прижимается к матери и, стоя на коленях, в слезах просит прощения за своё поведение.       Блэк качает головой и, размяв плечи, идёт в сторону севера. Грэй скоро вернётся, надо будет встретить её на пути. Всё равно это займёт меньше трёх дней и поставить новые колья брюнетка уже не успеет.