Лес

— Вы уверены, монсиньер? Отправиться так далеко уже было достаточным проявлением миссионерства, но… Идти ещё в глушь… Это не безопасно, позвольте мне-… — Не стоит. — Калеб улыбнулся и коснулся пальцами распятия у себя на коленях. Его карета вот-вот должна тронуться в путь и от того, он всё больше был нетерпелив к беседе, трепетая от одной мысли о пути, что ему предстоит так скоро. — Эти сельчане просят о помощи и кто я такой чтобы им отказать? Даже если бы они жили в двадцати годах езды отсюда, я бы отправился всё равно, ибо они просят моей помощи… Если мы будем отказывать нуждающимся, то сам милосердный Лорд откажется от нас. — Да поможет он вам, пусть то будет наградой за ваши труды… — И вам. Будьте так добры, поставьте за меня свечу на утренней службе, брат Симон. Боюсь, я буду ещё в дороге и не смогу присутствовать на подобной в Бенсхайме… — Разумеется, ваша светлость… Прошу лишь вспомнить и мою грешную душу в следующей вашей молитве… Доброго пути, монсеньёр… — Молодой парень поклонился и укрыл голову от ветра капюшоном, а собеседник лишь кивнул, слабо прикрывая глаза, когда юноша направился внутрь церкви. — Кучер! Выдвигаемся!       Тот присвистнул и скоро в воздухе раздался щелчок поводьев, а следом за этим прозвучало бодрое «пошли» и пара лошадей с громким фырканьем потащила за собой повозку по сырой от недавнего дождя мостовой, за ней же последовали другие, содержащие в себе верных учеников, решивших и в этом пути сопровождать своего учителя. Инквизитор надеялся использовать время с умом и явиться в Бенсхайм к утренней службе, а потому выдвинулся в путь воскресным вечером. Однако, не стоило обманываться, интересовала его вовсе не просьба, с горой ошибок накорявленная словно бы углём.       Лес, неумолимо растущий в направлении города и распускающий по всем окрестностям слухи. Лесной ковен… Калебу встречались ведьминские сборища самых разных мастей: от простых цыганских шарлатанок до кого-то, кто действительно подобрался к дьявольскому искусству опасно близко, но ковен леса Мангейма… Лишь легенда, глупые сказки для детей и ничего более, но уж слишком правдоподобные эти сказки. Правдоподобные от того, что Калеб знал ту «ведьму», что бежала из Англии ещё три столетия назад. Она была с ним на одном корабле, они вместе прятались от команды и вместе делились рецептами, когда весь борт затихал.       В груди резко закололо и он согнулся, сжимая ткань рясы. Тело обдало слабым красным светом и шотен закашлялся и чуть оттянул ворот, заглядывая внутрь и смотря за поведением кристалла в своём теле. Приступы боли участились и с ними всё сложнее жить, особенно, когда окружающие обращают внимание на красные радужки глаз или зрачок, вдруг решивший обзавестись углами. «Вам показалось. Вот, взгляните ещё раз» Он так устал это повторять. Сначала алмаз давал силу. Неимоверную власть и могущество, но теперь лишь мучал и заставлял заниматься такой работой, на которую молодой Калеб ни за что бы не пошёл только из-за атеистических взглядов. Запасы философского камня истекают, но это поправимо. Волнует другое — его формула несовершенна и конечный продукт теряет эффективность. Если говорить проще, то эффект должен держаться постоянно, чего не происходит, к тому же этот самый эффект проявляется всё слабже, а иногда не проявляется совсем. Ведьма так и не смогла тогда передать вторую часть своих записей о нужных условиях, так что теперь… Это её вина! И именно она обязана помочь своему старому коллеге! Разве нет? Тем более, когда через столько лет он наконец выбил законный шанс для встречи… Она обязана выслушать… Обязана помочь… Она обещала!       День свадьбы настал. Шум заполнил сразу несколько домов и большой двор стал заменой для общей столовой, заполнившись мебелью и людьми настолько, что они казались подобием моря только из живых существ.       До самого обеда огромная семья праздновала и гудела, побуждая и соседей присоединиться к их веселью. Родика тоже была там, считая нужным хотя бы присутствовать при тосте и отпить вместе со всеми. Однако, о своих планах девушка забывать не собиралась. Когда наконец все уже вымотались и понемногу затихли, расходясь по домам для мирного сна, она решила действовать, иначе идеальный день мог бы быть потерян.       Окно из комнаты на втором этаже открылось и жившая в ней уже собиралась, выбираться, как вдруг, совершенно неожиданно, открылась дверь и сзади послышался заинтересованный мужской голос, заставивший рыжую моментально сменить позу и почти отскочить от подоконника: — Родика? Я… Я хотел бы… Поговорить с тобой кое о чем… Ты занята? — Нет… Что ты хотел?       Отец отпустил её. Удивительно, но Мирча на праздник сжалился и вдруг отменил своё наказание, чем безмерно обрадовал, наверное, всех своих девчонок сразу. Родика прыгнула ему на шею и поцеловала в обе щёки, что его заставило раскраснеться и рассмеяться, чуть покачивая уже такую взрослую дочку.       Младшая сестра Блана со спокойной душой направилась прямо к своей цели, радуясь что никаких окольных и ненадёжных путей ей не нужно вовсе и теперь можно не торопиться и разобраться со своими делами куда как тщательнее. От дома через деревянные ворота, дальше по главной улице, проходя мимо церковного холма, на котором сегодня уж слишком много людей. Родика даже остановилась, чтобы всмотреться в толпу красно-чёрных ряс и одну единственную, алым, как кровь пятном горящую над могилами. Что-то в этой фигуре было не так. Низковатый мужчина с крупной сединой в его каштановых волосах держит тёмный крест в руках и о чём-то говорит с местным священником.       Рыжей он совсем не понравился и она решила идти дальше, незаметно даже для себя ускорив шаг. Средняя сестра что-то говорила о присвятых из города, но, кажется, в этом незнакомце святого нет. Во всяком случае не в «алом» госте, чьё лицо говорило, что он обманывает смерть и живёт куда как дольше, чем ему бы полагалось.       Достигнуть дома мистера Кауц было совсем не сложно и это удалось даже неожиданно быстро, однако, чтобы попасть внутрь пришлось ещё изрядно повозиться с замком.       Внутри было холодно. Конечно, никто ведь не отапливал это место с самого октября. Нет было даже не то, что холодно, а по-настоящему морозно, даже иней поселился на балках, поддерживающих растрёппаную ветром крышу. В слое пыли были видны мышиные тропки. Грызуны искали хоть что-то съестное и, возможно, уже принялись за кровлю.       На стене были такие же запылённые обереги: медная монета на верёвочке, белый колокольчик, звериный клык и, наконец, еловая веточка, полностью выкрашенная какой-то чёрной смолой. Их девушка сняла особенно аккуратно и поместила в свою суму с наивысшей робостью. Дальше были найдены записи бестиария. Вот за ними рыжая словно застыла, рассматривая иллюстрации, вчитываясь в названия и всё так же перекладывая пергамент к себе, пока не ощущая почти никакого веса. Чердак хранил в себе два футляра. Один длинный и святлый, внутри него находилось действительно старое ружьё и несколько светлых патронов в специальных выбоинках. Серебро — это она поняла потому, что одна такая ямка была пуста, а значит, именно эту пулю Никлос использовал против Волка. Во втором, более тёмном и куда более маленьком лежал пистолет, которым нормально не пользовались, наверное, около века, но зато следили хорошо и он был почти как новый. Рыжая не удержалась и даже взяла оружие в руку, прикрыв один глаз, словно целясь: — Паф! — Рука словно кивнула, выпуская несуществующий выстрел и он как будто и вправду раздался в ушах, пугая девушку. — А?       На своих пальцах она почувствовала тепло. Человеческое и самое настоящее, но мираж словно… Даже меньше её, рука, словно бы более тощая. Подальше от греха, пистолет был возвращен на место, старательно укутан, закрыт и… И всё навождение исчезло. Словно только что она не коснулась какого странно-пугающего прошлого, принадлежащего совсем другой душе. Только напоследок карие глаза зацепились за образ короля на рукояти и его лицо, призрачно печальное словно клеймо отпечаталось где-то в памяти. — Жуткая же штука…       Блана молча просидела перед футлярами, словно перед гробами, а потом от чего-то поймала себя на мысли, что это и есть чьи-то гробы. Два стрелка, совершенно разных и таких похожих жили здесь и их оружие — всё, что осталось от обоих. Она вздохнула и спустилась вместе с обоими по лестнице, прошла во двор и найденной в сарае старой лопатой из уже неразлечимого от времени металла начала копать могилу для вещей. Достичь двух метров глубины и потом выбраться оказалось крайне сложным делом, а вот всё остальное было куда проще: сложить футляры внизу, некоторые другие вещи из дома и закопать. Вот это всё заняло минут тридцать в противовес почти трём предыдущим часам. Только после этого она смогла спокойно выдохнуть, ощутив небывалую лёгкость своих плеч. Словно в эту яму с них сбросили что-то, весящее несколько тонн. Она даже и не заметила за своей увлечённой и, казалось, жизненно необходимой работой, что потратила больше чем половину дня на свою вылазку.       Солнце упало за горизонт, а это значит, что пора домой. Возвращаясь по той же дороге, девушка заметила только одну фигуру вместо целой толпы и решила, что на этот раз — это совершенно точно не её дело.       Еллоу снова пришла к могилам и опустилась на землю у одной из них. Она почти ничего не помнит с тех дат, что высечены на камнях. Что-то было рассказано Блэк, причём не самым милосердным образом, что-то её слух выловил из рассказов смертных, но собственных воспоминаний нет. Только чувства. Как она не пыталась сопротивляться, а ноги приносили на кладбище, к могиле и таинственному молчаливому старику. Его звали Варином и это всё, что Волк помнила сама. Это не давало совершенно никаких объяснений тому, почему ей чисто физически больно и от чего вдруг она испытывает чуть ли не необходимую потребность в отвлечении от более важных дел и приходе сюда уже который год. В любом случае она здесь и имя… Деда? Да, кажется, это её дедушка… Одно лишь его имя не отпускало её с места аж несколько часов к ряду каждый раз: — Прости… — Золотые глаза заморгали чаще, почти вызывая слёзы. — Прости меня… — Я думаю, он простил… Ты же была его ненаглядная.       Голос заставил её обернуться и вглядеться в морщинистое лицо. Неужели этот шутник пришёл издеваться над ней? Совсем жить, наверное, надоело! — Откуда бы тебе это знать, Заяц? — Ты же знаешь… Я такой зверь… С большими ушами. Хочешь или нет, а знать будешь многое. — Он рассмеялся и даже на миг замер, словно любуясь ею. — Оставь меня… Заяц… Ты должен меня бояться. — Женщина улыбается и чуть щурится, отлично понимая, что её уловки не сработают на седом безумце. — Инстинкта самосохранения у тебя что ли нет, лясы с Волком точить? — Старому бояться смерти всё равно, что змее страшиться своего яда… Да и ты… Не страшная. Ты хороший человек, Ева. Кто бы что не говорил. Она закатывает глаза на несколько секунд и посмеивается: — Это не моё имя… Сколько тебе повторить нужно? — И всё равно хороший человек. Ты многое сделала и… Заслуживаешь кое-чего. — Лицо его изменилось и Георг вздохнул, даже чуть поднимая плечи.       Блондинка ухмыляется, язвительно изгибая брови: — Я убила почти всех твоих предшественников на посту пастуха… Нескольких детей, которых ты лелеял как своих и ещё много кого… Много тех, кого ты любил всем сердцем. Сделать это было не то чтобы сложно, но сколько эффекта… Что я могу от тебя заслужить? Пулю в лоб? — Не строй из себя маньяка… Тебе это не приносит удовольствие… Тобой двигают только инстинкты. К тому же… Ты защищала нас, защищаешь и сейчас, даже если не осознаешь или не хочешь признавать. От такого заявления Волк даже возмутилась и показательно оскалилась: — Откуда тебе знать, что приносит мне удовольствие, а что нет? Может, я прямо сейчас просто устала и от того ещё никто не умер? Откуда тебе знать меня, жалкий смертный безумец? Может, только для развлечения я могу убить тебя прямо сейчас? И откуда ты можешь знать, что это не произойдёт? — Просто знаю, что не произойдёт и всё… Даже сам себе это понимание объяснить не могу, не то что тебе, понимаешь? Так всегда с людьми, которых всю жизнь знаешь… А я тебя знаю. Ты очень заботлива, когда доверяешь кому-то и стольких, скольких ты убила, стольких же ты и пощадила… Хотя бы из чувства баланса, уж если не брать в расчёт обычную человеческую жалость, что ещё осталась в тебе. Ты не плохая… Ты хороший человек. Просто не в том плане, в котором все привыкли думать… А потому… Спасибо, Ева… И прости. Я не был с тобой. Я не помог тебе… Ни тогда… Ни на протяжении всей жизни… Я не смог ничего придумать…       На секунду ей кажется, что она чувствует боль, смотря в его зрачки, вдруг отразившие её же лицо, словно помолодевшее раза в два. Где-то под камнем, глубоко в груди застонала душа, тоскуя по тому, чего не помнит даже её старший брат-разум, но это чувство проходит, когда старик закрывает глаза, усаживаясь на тропу и выдыхает: — Простишь? — Я и не злилась никогда… — Она говорит правду. Даже сам образ мужчины на секунду кажется чужим, незнакомым. Будто только что последние остатки её давних воспоминаний кто-то стёр и она не растерялась, только благодаря новым, относительно свежим знаниям. — Это… Это хорошо…       Заяц расслабляется и больше не говорит. Это совсем не то, что хотелось бы, ведь Еллоу сейчас нужно поговорить, расспросить у него про чувство, что так крепко засело внутри неё, про это имя и про ту защиту, о которой он говорит. Он же всё это знает… Во всяком случае ведёт себя так, словно знает. Почему так? Это нечестно. То их не заткнёшь и уши вянут, то молчат, словно им язык отрезали. В самый неподходящий момент. Однако, желания искренне показать своё любопытство не было совершено.       Вечер давно перешёл в глубокую ночь и только теперь она решилась дотронуться до него. Два пальца надавили на горло и блондинка нахмурились было, но тут же совершенно растерялась, поднимая брови. Она опускает руку, а следом и чуть сутулиться, всматриваясь в спокойную улыбку побледневших за один миг губ: — Эй?.. Вот же… Пульса нет…