Лес

      Рихтер снова покинул друзей раньше, чем планировал изначально. Его уже приводили в бешенство их шутки и розыгрыши — в одно мгновение все их дела померкли перед издевательством над «безумной», словно ничего больше нет в мире или же это занятие — смысл их жизней. Юноша даже в сердцах плюнул себе под ноги и ускорил ход, с уверенностью скользя по улице, которую остальные избегали с суеверным страхом. В народе она из «Улицы вишен» переименовалась в «Ведьмины дворы» или «Проспект Дьявола».       Блондин подошёл ближе к дому с зелёной дверью, заглянул в почтовый ящик, перебрал поручения, отметил, что для него ничего не поступило, сгрёб конверты в сумку и направился к первому адресу.       Отставной моряк внимательно осмотрел свёрток, кивнул, жестом попросил подождать и скоро вернулся с другим: — Вернёшь им, малой. — Понял, сэр. — Юноша мотнул головой в ответ, принял новый груз и отправился дальше, по дороге наблюдая с улыбкой за фонарщиком, что с дрожью в руках освещал другой конец улицы. — Мадам Ув, ваш заказ. — Спасибо, Рейн, мальчик мой. — Суховатая женщина улыбнулась и прижала к себе затемнённую баночку, в обмен протянув пухлый бумажный конверт.       Почтальон улыбнулся ей и приподнял шляпу над головой, скоро поровнялся с фонарщиком и окликнул его: — Хаган. На твоё имя свиток. — Свиток? — Обычно высокий, теперь он согнулся и с недоверием наклонил голову. — Но… Я не готов. Физически. Может, ты ошибся? — Сам посмотри.       Фонарщик принял свиток, убедился, что на нём именно зелёная печать и при свете собственной лампы осмотрел бирку адреса, кивнул и со вздохом положил в нагрудный карман. — Не ошибся… Но я ведь и правда… Не готов. — Им виднее, не бойся так. — Рихтер хотел бы ободряюще похлопать тощее плечо, но просто бы не дотянулся. — Может, они как-то всё усовершенствовали. — Или, может, я что-то натворил… Самое противное, что я даже не могу ничего такого вспомнить. — Значит, не натворил. — Мне бы твой оптимизм, Рейн, с ним гораздо легче жить. Жалко, конечно, что у меня совсем никакого нет. — Жалко… Но это ты зря боишься, вот увидишь. — Будь проклят этот старик… — Карие глаза сверкнули под рыжими бровями и Хаган Блана нахмурился, уже почти рыча. — Папашка, тоже мне… — Он лишь хотел быть… — Да, хотел, но по мне… Лучше бы мне быть мёртвым первенцем, чем так. — Хаган… — Я знаю-знаю, может, ты и прав, но всё равно… Эта дрянь ещё и болит. — Рука скользнула под головной убор и блондин заметил как у самого затылка в свете фонаря поблёскивает зелёное стекло. — Ну, у нас с тобой ещё много работы сегодня, верно? Мне пора, я должен до девяти часов обойти пять улиц. — Мне меньше, в сумме не наберётся двух. — И слава Богу. — Фонарщик улыбнулся и принял более уверенный вид, отправляясь дальше. — Слава Богу. — Рейн кивнул, примерился к колее в снегу и поспешил по ней, ведь в «Ведьминых дворах» осталось всего два получателя, а после можно будет перейти на менее мрачные и пустые дороги.       Только после нескольких почтовых ящиков, нескольких мутных или наоборот нервных взглядов посыльный вдруг понял, что свитков сегодня много. Обычно их не набирается и трёх за полгода, сегодня же он уже доставил шесть, а в сумке ещё осталось. — Что-то происходит. Остаётся только надеяться, что это не слишком плохо отразится на нас.       У Леса каждый что-то просил, каждый из тех, кого сам Рихтер называл Должниками. Как бы они не старались, а полностью оплатить долг они не могут даже смертью и приходится платить детям. Рейн знал это, ведь сам он был Должником в четвёртом поколении. Несколько раз ему самому приходил свиток, но с синей печатью. Это были лишь уведомления о том, что юношу внесли в ежегодный список кандидатов на обряд и вот уже двенадцать раз подряд ему приходила жёлтая печать — отложено. Больше всего боялись красной печати, но её смысл был известен только старшим или же получившим такой свиток, однако, боялись и одобрения — зелёной печати. Выжить, особенно мужчинам, представлялось сложным, почти невыполнимым делом. Про себя Рихтер только надеялся, что он — единственный почтальон тёмных посланий, что только в Бенсхайме застряло зло и что, когда его от окружающих поселений отрежет лесом, всё закончится. Однако, надежда таяла. Таяла каждый раз, когда кто-то из Должников либо переезжал без ведомой причины, либо вдруг своими силами отправлялся сквозь деревья, к Мангейму. С крупным городом держат связь, кто бы не жил в Лесу, но им нужна связь с Мангеймом, а значит, что и в нём как минимум есть Должники. А как максимум… На этом юноша прервал себя, не решаясь даже думать.       Сумка уже опустила и молодой человек направился домой, когда вдруг встретил её. Голубые глаза теперь напоминали лёд на лужах поздней осенью, волосы чуть растрепались на ветру, а уголки губ, часть подбородка и рукав были обрызнуты засохшей кровью. Сама девушка покачивалась, как мертвец, которого тащили за ниточки и только состояние белой кошки было неизменным на её плечах. — Леди Роббер… Л-леди Роббер! — Он кинулся вперёд и поймал Бьянку за предплечья, пытаясь привести в чувство, но та словно бы заснула. — Что вы делаете так далеко от дома? Уже десятый час, о, леди Роббер…       Похоже, у неё случился приступ кашля и не один, а эта кошка… Рихтер начинал ненавидеть это создание, отлично понимая, откуда оно и откуда пузырёк в механической пасти. — Брось это, железная дрянь! — Но автоматон не поддался, холодно смотря в его испуганное и разгневанное лицо. — Брось же! Леди Роббер…       Наконец, блондин понял, что не может заставить её очнуться, однако, если он совсем ничего не предпримет, то девушка может замёрзнуть насмерть. Возможно, тем, чьи послания он разносит, это и на руку, но сам юноша не хотел подобного всей душой. Во-первых он, как сумел, очистил её лицо от крови, всё время держа за руку и не позволяя уйти в никуда. Во-вторых, лучше укрыл её голову своим шарфом, а в-третьих решил сопроводить несчастливую к её дому, чётко решив для себя, что даже если это разозлит Могущественных Неизвестных, он готов умереть, лишь бы она прожила на каплю дольше.       Скоро уже показались вдали окна особняка, когда по ушам ударил звонкий голос. Голос, который Рихтер терпеть не мог: — Смотрите-ка, Рихтер поймал Блаженную! — Фритц, широко улыбаясь, качнулся на месте и хохочущий квартет двинулся в их сторону. — Постой же, Рейн, дай и нам подразвлечься, не оставляй всё себе. Рихтер! Ты оглох?! — Ты пьян, Фритц. — На удивление громко и злостно это прозвучало, хотя разделял собеседников почти целый квартал. — Иди домой и проспись! Мне не хочется споткнуться о твой обледенелый труп утром.       Компания ещё шумела, что-то несла про помолвку сумасшедших, про жениха и невесту, но Рихтер не слушал. Блондин шёл уверенно, словно бы прорезал себе и Бьянке путь сквозь мороз и тьму, к своему сожалению уже почувствовав взгляд со стороны пустырей. Роббер обрела сознание на пороге, шумно вздохнула, но рядом никого не было. Только кошка нетерпеливо переминалась на её плечах.       Фритц пьяно кричал что-то, стоя у самой калитки, но зайти за неё не мог, как физически, так и морально. Девушка только поморщилась и быстро зашла в дом, на мгновение задумавшись, как это она не замечала Кёнига раньше.       Утром голова Роббер словно бы изнутри залили свинцом, но всё же она поднялась и даже удивилась, что на часах шесть часов утра. Однако, удивительно было даже не это, а то, что у входных дверей уже было, считай, городское собрание и только старенькая ключница сдерживала гостей от необдуманных действий, пытаясь их успокоить и давя законодательством, которое она, кажется, выучила наизусть.       Взаимопомощь позволила им с Мари выйти раньше, чем они могли бы, собираясь по-отдельности. Наконец, они впустили в дом нескольких взрослых мужчин, пару жён, присутствующих с ними, но большей частью здесь была молодёжь, свободная зимними днями. Мари была старшей женщиной из тех, кто владел купчей на участок, а потому именно она взяла первое слово: — Что вам угодно в нашем доме в столь ранний час, дамы и господа? — Публичное следствие, миссис Роббер. Ханк Фридхолд. Я представляю суд Бенсхайма. — Мужчина попытался расслабиться и бегло показал документы. — Мы здесь, чтобы опросить леди Бьянку Роббер и вы, как её законный представитель, в праве присутствовать при процессе. — Опросить? Почему бы вам это понадобилось. — Понимаете. — Он сделал значительную паузу и посмотрел прямо в открытые в удивлении глаза младшей. — Она была последней, с кем сэра Рихтера видели перед… — Снова пауза, словно бы название было слишком тяжёлым для его языка. — Инцидентом. — Что-то случилось?       Мужчина кивнул несколько раз, а после в полтона уточнил, могут ли они провести обыск. При положительном ответе он кивнул сопровождающим и двое из них двинулись по комнатам под надзором ключницы. — Понимаете… — Снова начал господин Фридхолд. — Сегодняшним днём, двадцать седьмого января, одна тысяча восемьсот девяносто третьего года, в три часа после полуночи… Было найдено тело. Вернее, телом это трудно назвать, скорее, останки. По опознанию родственников и знакомых, останки в одежде сэра Рейна Рихтера, сына достопочтенного мужа, господина Эдсэля Рихтера. Молодой юноша, вытянутые черты лица, серые глаза, блондин. Возможно, вы его знаете.       Мари прикрыла рот рукой, а вот Бьянка резко опустилась в кресло и её затресло всем телом. — Мы не можем с точностью пока утверждать, что останки принадлежат именно сэру Рихтеру… Зубной сейчас проверяет сохранившуюся нижнюю челюсть. Однако, уже сейчас мы знаем, что он был на улице поздно ночью, замечен своими товарищами в районе половины одинадцатого часа после полудня, сопровождающим леди Роббер в сторону её дома. В любом случае было совершено убийство и леди Роббер была рядом с местом инцидента, потому, я счёл нужным провести обыск и опрос. — Я… Понимаю. — Мари сама ужасно побледнела, но кивнула, позволяя людям проводить столь необходимую работу. — Я даю своё согласие. — Благодарю.       Мужчина жестом попросил всех, кроме Мари, покинуть комнату и занял место противоположное тому, где сидела перепуганная и онемевшая Бьянка. — И так, леди Роббер… — Было начал он, когда один из мужчин совершенно молча вернулся в комнату и внёс вчерашнее платье, чуть запачканное кровью. Фридхолд только снова попросил его удалиться. — Не беспокойтесь… Я осведомлён, что у вас проблемы со здоровьем. Кровохарканье я приму к сведению. Могу я задать вам вопросы о вчерашнем вечере? Предпочтительно, с десяти до двенадцати часов. — Нет… — Она выдохнула это и покачала головой. — Нет, почему же? — Понимаете… — Девушка вздрогнула и всхлипнула, только сейчас осознав новость о смерти Рейна. — Я ничего не помню…