Разрыв шаблона

Стайлз не стал откладывать поиск подробной информации в долгий ящик. Вернувшись домой, он сразу закопался в интернет-сайтах с соответствующей литературой. Много общался с Питером посредством сообщений и звонков. Конечно, это не было полноценным дружеским общением, скорее, он просто рекомендовал Стайлзу, как конкретно формулировать запрос в поисковике, чтобы с лёгкостью найти именно нужное, а не терабайты БДСМ-порно, отвечал на вопросы и был невероятно терпелив. Ещё, к удовольствию Стайлза, он никак не ограничивал его во времени и давал возможность спокойно со всем разобраться, не поторапливал. С первого знаменательного разговора прошло почти целых две недели, и мозг Стайлза был уже переполнен информацией о шибари, но мотивы Питера всё ещё оставались для него загадкой. Страстно желая разобраться в них и подоплёке связывания, Стайлз, вопреки советам, всё же рискнул открыть несколько ссылок из тех, где требовалось подтверждение возраста. Видео было столько, что и не счесть, а моделей — на любой вкус, цвет и сексуальную ориентацию. Стайлз решительно перешёл к просмотру в целях ознакомления и морально был готов, что ему понадобится тайм-аут, чтобы подрочить, в конце концов, цель этих видео — привести зрителя к разрядке. Просматривая страницы порно сайта, Стайлз ощущал предвкушение, которое, если его подстегнуть хорошей визуализацией, могло перерасти в полноценную заинтересованность в происходящем на экране компьютера. Однако после нажатия на кнопку «плей», которая в тот момент казалась гранью, что разделит жизнь Стайлза на «до» и «после», его интерес быстро потух. Покрасневшие конечности, пошлые позы, жестокость, порка и чрезмерное количество верёвок — ничто из этого не показалось ему хоть на каплю возбуждающим. У Стайлза подобное вызвало непонимание и дискомфорт. Он мог сколько угодно недоумевать, как это может нравиться, но продолжать своё изощрённое самоистязание просмотром контента, вызывавшим у него резкое отторжение, он не собирался. А чужие предпочтения его не касались. Правда, прежде, чем покинуть страницу с возмутительным содержанием, Стайлз напоследок пробежался взглядом по тексту, точнее, по списку видео. Убедившись в отсутствии чего-либо способного привлечь его внимание, он с облегчением закрыл вкладку. Последним, что попалось ему на глаза, был список хэштегов, и он машинально вычленил среди них один конкретный. Аббревиатура БДСМ была ему знакома, хотя подразумеваемые за этими буквами понятия не вызывали у Стайлза никаких положительных эмоций, но он вдруг решил копнуть и в этом направлении, раз уж взялся всё изучать. Спрос рождает предложение, и не было ничего удивительного в том, что в каждом видео принимающего лишали возможности двигаться. Связывание — это основная составляющая игр с господством и подчинением. Будучи в эротической неволе, люди лишались прав на что-либо, получали лишь унижение, поощрение или наказание в зависимости от своего послушания и милости доминирующего лица. Читая статьи, Стайлз испытывал неприятное волнение от мысли, что однажды его могли бы попросить о подобном, и тут же захотел отказаться от предложения Питера от греха подальше, лишь бы избежать гипотетического столкновения с играми в неравноправие. Порядком накрутив себя, он заставил себя успокоиться и рассуждать логически. Стайлз вспомнил, что ни в одном из их просветительских разговоров речи о таких понятиях не шло, и Питер ни разу не обмолвился о заинтересованности в подобном. Он наоборот настаивал на том, чтобы Стайлз не лез в дебри психосексуальных субкультур и ни в коем случае не относил их с шибари к одной категории, потому что от оригинального шибари в БДСМ «остались одни ошмётки». Единственное, что действительно было общим и там и там — это ограничение подвижности тела. Но и здесь Питер возмущался привычке людей по незнанию равнять под одну гребёнку оригинальную японскую технику эстетического связывания и бондаж в порно, объясняя своё раздражение тем, что между ними пролегала столь же большая разница, как между небом и землей, так как у шибари или кинбаку была своя особая эстетика и тонкая философия, не опошлённая неравноправием и причинением боли. Стайлз всё же прочитал несколько статей, некоторые из которых повергли его в состояние, близкое к шоку, но он окончательно во всем разобрался и расслабился. Стайлз был более чем уверен, что такая неотъемлемая часть БДСМ, как садомазохизм, не являлась ни для него самого, ни для Питера чем-то увлекательным или заслуживающим внимания. Рассматривая оба этих понятия, шибари действительно оказалось чем-то особенным. Стайлзу, который никогда не задумавшийся о наличии у себя каких-то особых эстетических идеалов или необходимости в них, пришёл к выводу, что техника ориентировалась в основном именно на визуальное восприятие. Просмотрев множество фотографий и видеоуроков, Стайлз скрепя сердце признал, что кое-что выглядело по крайней мере симпатично. Оставалось разобраться с практической частью вопроса. Стайлз, крутанувшись на стуле вокруг своей оси, вскочил из-за рабочего стола и пошёл на поиски какой-нибудь верёвки. Найдя более менее подходящую, вернулся в комнату и уселся на пол, положив перед собой телефон с фотографиями несложных схем. Сначала хотелось попробовать ту, которая понравилась больше всего, хоть и не выглядела достаточно лёгкой. Стайлз даже почти принялся за дело, но сообразил, что не имея вообще никаких навыков, у него не получится. Для приемлемого результата ему понадобилась бы третья рука, потому что как минимум одна должна оказаться в итоге связанной, а совершить свой первый обвяз одной левой в самом что ни на есть прямом смысле у него не выйдет. В итоге для первой пробной попытки Стайлз выбрал обвяз ноги, который выглядел достаточно просто и сравнительно удобно. Впрочем, Стайлз полагал главное не удобство, а безопасность и навыки, в его случае, ещё не отточенные до автоматизма. Первый пункт схемы предполагал определённую позу для модели — лёжа на спине и с согнутой в колене ногой, но Стайлз из практических соображений первой частью пункта пренебрёг и просто уселся на пол возле стены. Устроившись более-менее комфортно, он долго гипнотизировал свои расслабленно вытянутые ноги в попытке беспристрастно выбрать себе жертву. Обе ноги ему нравились одинаково и определить фаворитку было сложно. Но всё же решился задействовать правую, рассудив, что делать петли удобнее ведущей рукой. Нарушив первый пункт, далее Стайлз следовал схеме со всей своей педантичностью. Он решительно согнул ногу в колене, а верёвку сложил вдвое и приступил непосредственно к процессу обвязки. Второй пункт — привязать верёвку к лодыжке, и Стайлз скрутил несложный морской узел, обхватил им ногу и, следуя инструкции, приложил небольшое усилие, чтобы согнуть ногу чуть-чуть сильнее. Ему показалось, что верёвка будет сползать, поэтому он слегка подтянул узел. Затем, постоянно сверяясь с фотографией, Стайлз обогнул верёвкой бедро в определённой последовательности — сначала по внешней стороне на внутреннюю, далее к лодыжке — и провёл конец верёвки под узлом, создавая виток. Затянув покрепче своеобразное лассо, он перешёл к следующему пункту — начал следующий круг вокруг ноги, но его Стайлз повёл в обратном направлении — по голени на внутреннюю сторону бедра до внешней и вновь к лодыжке — и аккуратно расположил конец верёвки вплотную к уже имевшемуся витку. Подтянул с таким же, как в первый раз, напряжением. Проведя концы верёвки под витком второй раз, Стайлз прислушался к своим ощущениям. Боли не было, кайфа или каких-то ярких впечатлений тоже. Он сравнил свою возню с упражнениями для развития моторики рук, только для взрослых, но никак не с сексуальной практикой. Впрочем, он не придал этому значения — сложно сосредоточиться на какой-то неведомой составляющей, когда думаешь исключительно о технике и о том, куда нужно просунуть конец верёвки, чтобы всё получилось как надо. Особенно сложно сосредоточиться, если верёвка то и дело съезжала, и приходилось её каждый раз поправлять. Стайлз постоянно наклонял ногу, чтобы следить за узором, и из-за его шевелений что-нибудь да сдвигалось, а узел ослаблялся. Мириться с неудобством он не собирался, ведь если Стайлз не справится с возникшим уже на первом этапе затруднением, то переходить к следующему было бы бессмысленно. Действовать на ощупь жутко непривычно, потому что до необходимой степени автоматизма в этом ремесле ему ещё далеко. И Стайлз, недолго думая, ради возможности постоянно видеть узор и не скручиваться при этом в три погибели, проверяя себя на гибкость, подполз к зеркалу. Так действительно было удобнее, и дело пошло быстрее. Чтобы запомнить обвяз до малейшей детали, Стайлз повторил плетение ещё несколько раз. Когда свободного места на ноге не оставалось, а верёвка стала слишком короткой, он на пробу подёргал ногой. Распрямить её получалось, верёвка впивалась в ногу, и вот теперь было больно даже через плотный джинсовый материал. Отражение в зеркале твердило, что ему ещё учиться и учиться — кое-где всё равно вышло неровно, несмотря на все его старания. — Зато разобрался, — он пожал плечами и, переставая шевелить ногой, принялся развязывать последний узелок. Валявшийся рядом телефон подал признаки жизни, на экране светился номер Питера. Стайлз, зажав телефон между ухом и плечом, чтобы не отрываться от своего занятия, принял звонок: — Да? — Здравствуй, — произнёс Питер. — Как успехи? — В шибари? — уточнил Стайлз. — Продвигается, кажется. Взял в красивый плен собственную ногу. — Покажешь? Мне ведь интересно. Стайлз, взглянув на себя в зеркало, хмыкнул. Ну и картина. Ужасно хотелось спросить, что же он нашёл в связывании, но не стал. Помешало внезапно очнувшееся чувство такта и убеждение в своём промахе как мастера шибари. Для Стайлза в данный момент это была просто сложная задачка, решить которую с первого раза не получилось, и кривой верёвочный узор, далёкий от эстетики. — Вряд ли моя первая попытка будет соответствовать твоим стандартам, Питер. — Ошибки — это нормально, — сказал он. — Ты ведь знаешь, что это тоже опыт, нормальная часть процесса обучения. — Что ты предлагаешь? — Стайлз, мне на самом деле просто интересно, как твои дела. Мой вопрос не имел цели поторопить тебя. Разбирайся во всём постепенно, — посоветовал Питер. — Ты даже мог бы устроить себе несколько выходных дней, а не копаться в этом с утра до ночи. Если будешь изучать шибари без интереса и из-под палки, то и связывать будешь так же. А это несколько противоречит нашей цели и философии кинбаку. — Мне кажется, ты ещё со мной намучаешься. — Когда я решился попросить тебя об услуге, я был готов к этому и ещё куче разных нюансов, с которыми у тебя могут возникнуть затруднения. Но оно того стоит, — сказал Питер. Стайлз уточнил: — Да? — Да. И когда решишься пробовать вязки на мне, ты поймёшь, почему это приносит удовольствие обоим. — Я сейчас отправлю тебе фото, — сдался Стайлз. Хорошо, что он не успел развязать узел, как собирался. — Что скажешь? Вроде сойдёт для первого раза, только никак не пойму, вроде туго натягивал, а верёвка кое-где сползает. — Выглядит очень даже неплохо, — похвалил Питер, изучая фотографию пленённой конечности. — Что за верёвка? Не особо задумываясь, он ответил: — Понятия не имею, бельевая, наверное. — Я про материал, Стайлз. И бельевыми верёвками никто не пользуется тысячу лет. — А, — он смутился. — Тянется как синтетическая. — Ты бы ещё проволокой колючей себя связал, Стайлз. — Будешь ржать, — погрозил Стайлз, — я тебя колючей проволокой свяжу. Ещё и аконитом посыплю сверху, чтоб неповадно было. — Да пожалуйста, — нагло заявил Питер, продолжая иронизировать. — Ради твоей злобной радости, стремления к садизму и выражения счастья на лице я готов смириться с небольшим неудобством. — Иди ты знаешь куда! — Знаю — к чёрту. Спасибо большое, — усмехнулся Питер. — Тем не менее, та верёвка, что на тебе сейчас, не подойдёт. Ты ногу-то вообще ещё чувствуешь? Кажется, что она сползает, но по факту ты её перетянул. Синтетика имеет свойство крайне сильно тянуться. К тому же, у такой верёвки нет никакого сцепления с кожей или тканью, вот и скользит. Нам ни к чему борьба с материалом. Я ведь отправлял тебе ссылку, в которой достаточно подробно написано о типах верёвок. Не верю, что ты не прочитал. Самое смешное, что Стайлз действительно прочитал, но из-за желания опробовать какой-нибудь из увиденных способов обвязки немедленно, он решительно об этом забыл. — Блин, — нахмурился Стайлз, осматривая результат своих трудов. — Всё-таки налажал. После твоих слов я и впрямь почувствовал, что у меня затекла нога, а узел, скотина, не развязывается. — Обрежь, а то придётся потом долго разминать затёкшие мышцы. Прямо сейчас обрежь. — Угу, — обречённо согласился Стайлз. Ползти на карачках частично связанным было неудобно и далеко, и до забытых на столе ножниц пришлось скакать на одной ноге. Когда растерзанная с особой жестокостью верёвка упала на пол, Стайлз аж завыл, испытывая боль, покалывание и облегчение одновременно. Питер спросил: — Нормально? — Да, расходился вроде, — ответил Стайлз, спустя некоторое время перестав пыхтеть прямо в телефон. — Стоит задуматься о покупке нормальных верёвок. — Составить тебе компанию в магазине? Стайлз подумал, что будет чувствовать себя странно, если они пойдут вместе. Странным казалось стоять у стенда, осознанно выбирать верёвки и знать, для чего они ему. Им. Впрочем, чувствовать себя странно он будет в любом случае, так что присутствие Питера ему не помешает. Наверное, будет даже весело. По крайней мере, не скучно точно. Стайлз пожал плечами, но вспомнив, что собеседник его не видит, сказал: — Как хочешь. Я отправлю адрес и время? — Встретимся на месте, — подтвердил Питер и сбросил звонок. Хороших магазинов со строительными материалами в городе было откровенно немного. Магазинов, в которых продавались бы верёвки из натуральных материалов, всего ничего. Стайлз опасался, что ассортимент в них будет крайне скудным даже на его непритязательный вкус и он прокатается впустую, поэтому строительный молл за чертой города показался ему наилучшим вариантом из всех имевшихся, несмотря на его удалённость. Когда Стайлз не обнаружил возле магазина знакомую, вопиюще примечательную иномарку, он ничуть не удивился — ему-то до молла было значительно ближе, чем живущему где-то в центре города Питеру. Ждать в машине ему не хотелось, и Стайлз зашёл внутрь, моментально теряясь из-за количества стеллажей и обилия людей. Могли бы и дома посидеть под конец вечера выходного дня, а не мешать Стайлзу одним своим существованием, постоянно перекрывая его путь груженными тележками с покупками. — Всему округу, что ли, приспичило с завтрашнего дня ремонт затеять? — сокрушался он, лавируя между суетящимися посетителями магазина, и заприметил человека в форменной одежде магазина, обрадовался. — О! Консультант! Парень, которого он окликнул, завертел головой и попытался понять, кто звал его громче всех — видимо, бедняга был один на весь отдел, а желающих завладеть его вниманием почти в сто крат больше, и Стайлз поспешил растолкать их локтями и вылезти вперёд. У консультанта был выбор: иметь дело с одним ровесником, которому нужна какая-нибудь пустяковая вещь типа малярного скотча или защиты для проводов, или с какой-нибудь семейной парой, в которой один супруг будет вечно ворчать, потому что ничего его в этом паршивом магазине не устраивает, а другой ради спокойствия первого будет требовать невозможного и злиться, при этом сам консультант будет вынужден вежливо выдирать из рук их детей всякие дорогие штуки, хотя ни за это, ни за потраченные нервы не платят. Выбор был очевиден. — Чем могу помочь? — и, мигом сообразив, консультант обратился к Стайлзу. — Мне нужны веревки! — Конечно, без проблем, пойдёмте, я провожу вас в отдел садовых материалов. — Почему именно садовых? — без особого интереса спросил Стайлз. — А вам разве не шпагат для подвязки растений нужен? Стайлз растянул в улыбке рот и приложил все усилия, чтобы не рассмеяться от представленной картины. Двух картин, потому что он не мог решить, какая кажется ему более сюрреалистичной — та, в которой Стайлз по доброй воле возится в саду с кустиками и цветочками, или та, где он пытается связать Питера нейлоновыми стяжками для проводов или растений. Стайлз не успел собраться с мыслями и ответить, потому что рядом появился Питер, неожиданно, как чёрт из табакерки, и ответил вместо него: — Нет, нам необходимо нечто иное, — он усмехнулся и, предотвращая какое-либо недопонимание со стороны продавца, ласково приобнял Стайлза за талию. — Ты ещё не успел объяснить, что мы ищем? Первым порывом Стайлза было дать ему по морде за такие шуточки. Вторым — ниже пояса, желательно, в прямом и переносном смыслах одновременно. Но он рассудил, что их общение предполагало искусные перебранки, нежели заурядную и бессмысленную драку, и тогда в нем в полной мере взыграла не меньшая, чем у самого Питера, любовь к юмору и импровизации. Где-то на задворках разума ему скромно помахало ручкой чувство самосохранения, и Стайлз с чистой совестью поддался искушению сотворить какую-нибудь фигню в ответ. — Вот ты где, — протянул он, — всюду тебя искал, Пит. Успел, как видишь, потому мы и идём за подвязкой для растений, — и в порыве чмокнул Питера в шею, как нельзя кстати оказавшуюся рядом. — Шутки над моим непродолжительным пребыванием в состоянии овоща никогда не теряют актуальности! — Питер, явно обнаглев, в отместку нежно цапнул его за ухо. — Очень мило, что они до сих пор поднимают тебе настроение, лапушка. Искал здесь кое-что, заплутал. Стайлз почти задохнулся от возмущения, но Питер шепнул ему прямо в многострадальное ухо: — Ещё раз назовешь меня Питом, пеняй на себя. Думал, этот необдуманный ляп сойдёт тебе с рук на первый раз? И не мечтай. И, отпустив, наконец, Стайлза из аккуратной, но крепкой хватки, Питер уже громче произнёс: — Не вводи молодого человека в заблуждение. Нам нужны более прочные. Такие веревки, которые подойдут, например, даже для связывания человека. Вы понимаете, что я имею в виду? Консультант, застигнутый врасплох такой формулировкой, залился краской и притормозил. Его взгляд выражал острую необходимость переспросить, правильно ли он понял, и разубедиться в своих предположениях. Стайлз же с самой первой секунды появления Питера был убежден, что он скажет нечто подобное, и ни капельки не смутился. Памятуя о событиях двухнедельной давности, он понимал, что его сейчас захлестнёт. Сердцем чувствовал, что интерес его погубит, но всё равно клюнул на удочку. Интуиция, так сказать. Связаться с Питером и не быть готовым ко всему? Уже и риторические вопросы, обращённые Стайлзом к самому себе, звучали крайне иронично и двояко. Более того, ему этот цирк нравился, он сам начал входить во вкус: — Если ты пытаешься сейчас меня смутить или скомпрометировать, то у тебя не выйдет. В этом нет ничего подозрительного, — заявил Стайлз. — Так где у вас… Более прочные верёвки? — В-вот, — заикнулся консультант. Кажется, он был в корне не согласен со Стайлзом. Но, тем не менее, показал на нужный стеллаж, ему ведь не за его бесстыдные домыслы платят. — Стена номер сорок. Там вы найдете… всё необходимое. Большой выбор. — Вы нас не проводите? — любезно поинтересовался Питер. — Боюсь, без вас мы не сможем определиться. — Ладно, — ответил он, борясь с собой, — какие пожелания? — Исключительно натуральные, — отрезал Питер. — Это основной критерий для меня. Они не тянутся, и узлы держатся крепко. А что скажешь ты, лапушка? — Что полностью согласен с тобой, конечно, — пожал плечами Стайлз и, наконец, увидел многообразие ассортимента. Консультант не преувеличил, целая стена была увешана мотками верёвок разной толщины и цвета. — Практичность, на что бы ещё ты обратил внимание? К тому же, натуральная, как я уже успел убедиться, будет определённо комфортнее. Стайлз не удержался и тут же облапал несколько вариантов рукой, но быстро отмёл их. Как назло, сперва попались синтетические. Он нахмурился, припоминая истерзанную ножницами верёвку, и гордо прошествовал дальше, где, по его мнению, должны висеть натуральные. Глаза разбегались от многообразия. Питер, очевидно, стремясь облегчить поиски им обоим, дал подсказку: — Было бы неплохо определиться, какие верёвки нам понравятся: кручёные или плетёные. Стайлз, на мгновение отвлекшись от тщательного изучения очередного образца, спросил: — А самому-то какие больше нравятся? Питер ответил не сразу, какое-то время молча разглядывая образцы. Стайлзу пришло в голову, что он делает не для своего спокойствия, а для него, самого Стайлза. Наверное, ни один мастер шибари не приглашает жертву, то есть, добровольца для своих экспериментов поучаствовать в выборе материалов для работы, за исключением, конечно, аллергических реакций моделей на состав. Запоздало Стайлз догадался, что материал — это каждый раз своеобразный сюрприз для модели. Сюрприз в предвкушении, размышлениях, представлениях о том, какой материал прикоснётся к коже и как он будет ощущаться. Стайлз готов был хлопнуть себя по лбу за несообразительность, но понял, что для начала без его поддержки вряд ли смог бы с тем же рвением и вниманием выбирать необходимое. Он бы отвлекался, вешал консультанту лапшу на уши, нёс чепуху и мысленно отрицал цель их покупки. Не верил бы в неё до конца, если точнее. Вместе с Питером, несмотря ни на что, сделать это было проще. Даже если некоторая часть процесса связывания, самое начало, было бы чуть более предсказуемо. Но Стайлз успокоил себя тем, что здесь Питер ему нужен для того, чтобы сделать первый шаг. А погрузить его в лёгкое… Неведение касательно выбора материала можно будет и потом. Или просто обмануть его. Разложить несколько верёвок сразу и завязать глаза — пусть изнывает от любопытства и угадывает. — Без разницы, полагаю, — задумчиво произнёс, наконец, Питер и на пробу взял в руку первую попавшуюся верёвку, она оказалась плетёной, провёл по ней, сжимая ладонь в кулак. Повторил то же самое с кручёной. — Я ощущаю различие, но исключительно потому, что ищу его сейчас. В процессе же вряд ли я буду это осознавать. Стайлз, заворожённый движениями чужих рук, захотел лично сравнить два типа верёвок и в точности скопировал манипуляции Питера. — Плетёная менее гибкая? — заметил он. — Да, подобные верёвки действительно не так хорошо гнутся, но они более жёсткие и крепкие, — вставил консультант. — Так что выбор зависит от ваших потребностей. Стайлз промычал ему что-то одобрительное, но бессмысленное, потому что мнение консультанта для него было неважным, и обратился к Питеру: — Что скажешь? Думаю, кручёная удобнее. Подвижнее. — Мы сошлись во мнениях, — одобрительно взглянул на него Питер. — Одобряю. — Да и, признаться, косичка из верёвки выглядит странно. А вот кручёная в самый раз. Наверное, она тебе пойдёт, — вдруг заключил Стайлз и, главное, сам не заметил, как подобная мысль пробралась к нему в голову. Хорошо, что пока он не мог себе представить полураздетого и полусвязанного Питера. Это было бы чересчур. Перед глазами Стайлза стояла картинка лишь его пленённой руки, может, все же обеих. Белая рубашка, крепкие мышцы, скрытые тканью до локтей, тон его кожи. Простая связка выглядела бы как нельзя кстати. Особенно, если фактура и форма веревки будут минималистичными, без лишних переплетений. Результат бы был потрясающим. Надо же, как легко Стайлзу получилось забить на мелочь вроде той, что это он будет связывать и не кого-нибудь, а именно Питера. Наверное, поэтому шибари так привлекало людей. Визуальная составляющая позволяла попросту забыть о ненужных размышлениях и не слышать доводов разума. Питер, словно бы догадавшись о его внезапных фантазиях, подлил масла в огонь: — Замечательно, — сказал и встал почти вплотную к Стайлзу, руку свою протянул, а в ней зажатый моток верёвки. — Попробуй эту, потолще. Стайлз послушно дотронулся до неё. Захотелось прикинуть, как бы могла выглядеть верёвка на этих руках. Так же хорошо, как в его представлении или… Реальность оказалась даже лучше. Было что-то гипнотическое в том, что Питер держал спутанный комок, а Стайлз трогал свободно свисающий кончик верёвки, водил им по предплечьям Питера, от запястий до локтей. Маленький участок открытой кожи, внезапно оказавшийся гранью дозволенного на людях, пресловутыми рамками приличия. Стайлз слегка увлёкся, и к действительности его вернул голос продавца, однако он всё равно не прекратил своего занятия: — Я могу вас оставить? Надеюсь, я помог с выбором? — М, безусловно, — усмехнулся Питер, поднимая на него взгляд и отвлекаясь от действий Стайлза. — Ваша помощь оказалась нам очень кстати. Мы сами отрежем нужное количество. Когда консультант пожелал им приятных покупок и распрощался, скрываясь за стеллажом, Стайлз поднял взгляд на Питера, который пялился на него, пока сам Стайлз смотрел на их руки. Он слегка смутился такому вниманию и тому факту, что слишком поздно его заметил, и с притворной лёгкостью наехал: — Чего смотришь? — Сколько метров брать будем? — ехидно поинтересовался Питер. — Много, — нагло заявил Стайлз, переборов свою неловкость. — Найдёшь ножницы? Ножницы, как по мановению волшебной палочки, оказались перед его носом, потому что Питер, коварный тип, позаботился об этом заранее. Стайлз молча взялся за кончик одной из приглянувшихся верёвок и принялся отмерять нужную длину по своему локтю, оставляя петли прямо на руке, чтобы потом легко и ровно её сложить. Питер продолжал пялиться. Скорее всего, точно так же мысленно представлял, как будет выглядеть Стайлз, погруженный в работу. Наверное, с его стороны это вызывало больший интерес. Или являлось необходимостью, внимательное изучение человека, миссия которого - лишить его возможности двигаться на некоторое время, не травмировав ни физически, ни морально. Стайлзу казалось, это почти невозможно, точно не его руками. Его заинтриговало, что Питер видел при взгляде на него и о чём думал. Хотел спросить, но смутно понимал: не стоит отрывать его от размышлений. Может статься, будто сейчас, в эту самую секунду, Питеру придёт в голову, что Стайлз всё же не лучший вариант. Будто найдётся кто-то более… достойный. Эта мысль заставила Стайлза вновь задуматься о своих способностях и том, что стоило бы поскорее научиться всему необходимому. Он сомневался в себе, но теперь не хотел отступать. И ещё больше не хотел, чтобы ему нашли замену. Он не имел никаких прав на Питера, но не собирался ни с кем делиться им и их совместным досугом, к чему бы это в последствии ни привело. — Как думаешь, — начал Стайлз, надеясь отвлечься от своих домыслов, хотя, по его мнению, вышло не очень, — мне стоит приобрести необходимый минимум, или сразу всё, что может пригодиться в будущем? Вместо понятного ответа, который бы привнес в жизнь Стайлза хоть капельку ясности или, чего доброго, сразу успокоил бы, Питер вернул вопрос: — А что по этому поводу говорит интернет? Впрочем, интонации в его голосе были вполне говорящими: так же, будучи полностью уверенными в знаниях своих лучших учеников, преподаватели спрашивают у них доказательства какой-нибудь теоремы, пройденной ранее. Мысленная аналогия позабавила Стайлза, он расслабился и уверенно, как по учебнику, отбарабанил: — Для обучения можно обойтись и одной длинной верёвкой, но для лучших результатов специалисты советуют собрать комплект из двух-четырёх мотков по два-три метра, пяти мотков по восемь-двенадцать и две от двенадцати до пятнадцати метров. Если речь идёт о фиксации к посторонним предметам или о подвесах, есть смысл запастись ещё примерно семью-девятью. — Садись, пять, — метко пошутил Питер, — И зачем спрашивал, раз сам знаешь? Стайлз пожал плечами. — Мало ли, ты уже меня видеть не можешь, и долгосрочная перспектива тебя больше не радует? — Глупости, — заверил его Питер и пощёлкал ножницами. — Решился? Сколько отрезаем? — Столько, сколько советуют для начала, — рассудил Стайлз. — Не хотелось бы самому с непривычки случайно запутаться во всех сразу. — Ничего, джутовые верёвки побезопаснее колючей проволоки, — успокоил Питер. — Ты ведь её уже купил, или нам стоит поискать нужный отдел сейчас? — Купил, — заверил Стайлз. — Не запутаюсь, я же её для тебя берегу, Питер. Забыл? Они обменялись ещё парочкой колкостей, пока отрезали верёвки, и, увешанные мотками чуть ли не с ног до головы, направились на кассу. Молоденькая девушка-кассир, увидев их, с чистым и неподдельным интересом спросила: — Ой, а зачем же столько верёвок? Ладно, кирпичей, ламината там берут кучу, но верёвки… И, главное, не катушками, а по метрам? Питер красиво выгнул бровь и взглянул на Стайлза, мол, ну-ка, как выкрутишься? — Интерьер декорируем, — быстро нашёлся он и приложил моток верёвки к руке Питера. — Выбираем обои и всякие мелочи к оттенку его кожи. Нестандартный ход, а? Девушка довольно хихикнула и принялась проверять наименования верёвок и вбивать артикулы в компьютер, затем старательно проверяла метраж. Стайлз подумал, что если бы верёвки продавали на вес, дело шло бы куда быстрее. — Попробуешь сегодня что-нибудь? — спросил Питер, по одному снимая с них обоих мотки и укладывая их на ленту. Стайлз, ощущающий себя рождественской ёлкой, с которой снимают игрушки, фыркнул: — Полагаю, раз ты днём уже видел мою первую попытку, моя неопытность тебя не колышет? — Правильно мыслишь, — кивнул он, — к тому же ты быстро схватываешь. Со второй попытки наверняка получится лучше. — Приятно знать, что Ты во мне не сомневаешься, — вполне серьёзно сказал Стайлз. — Но джутовые верёвки же ещё нужно обрабатывать для мягкости. Поварить в чистой воде, высушить, обжечь, промаслить и всё такое. Мы ж не в специализированном магазине закупаемся. Стайлз не стал бы заострять на этом особого внимания — ну, хочет человек прям сегодня оказаться в плену, подумаешь. Он бы и сам без проблем взялся за дело сегодня, что уж там, но кроме процесса связывания Стайлза почему-то привлёк и процесс обработки материала перед использованием. Чёткие, монотонные действия иногда его успокаивали. Да и попросту хотелось попробовать, раз уж появилась возможность. Понятно, что подобное пренебрежение вряд ли принесло бы Питеру, обладающему оборотнической выдержкой и самоисцелением, серьёзные увечья. Но даже в малом Стайлз был неумолим и собирался сделать всё как надо. Но в итоге уговорить Стайлза отложить обработку на потом и попробовать обвяз в этот же день оказалось проще простого. Питер сказал: — Ты, возможно, не учитываешь, что мне интересно не меньше, чем тебе самому. В чём-то я готов ждать, но при этом не вижу особых препятствий, чтобы сейчас просто полюбопытствовать, — и добавил, — ты ведь попробовал одну схему, вот и повторишь её заодно. Стайлз крепко задумался над этим предложением, взвешивая за и против, и успешно проморгал, когда Питер достал деньги и расплатился. Осознал только, что в руках у него пакеты, а он сам направлялся к выходу, следуя за Питером. Хотел опротестовать, но понял — бесполезно, и успокоил себя тем, что Питер так инвестировал в их совместных досуг — для кого в первую очередь эти верёвки? — Что скажешь? — спросил Питер, когда встал вопрос о распределении покупок по багажникам. «Любопытство — не порок», — подумал Стайлз и ответил: — Только я хочу другую схему, ранее не опробованную. Она мне с самого начала понравилась, но я бы одной рукой не справился. — Без проблем, — заверил его Питер, закинул все верёвки в свой багажник и галантно открыл Стайлзу дверь машины. — Садись. Как закончим, подвезу тебя до сюда. Чего две машины гнать. Стайлз без возражений плюхнулся в удобное сиденье, предвкушая приятную поездку на новом спортивном автомобиле в не менее приятной, чего ж греха таить, компании. — А зачем тебе крепёжный крюк? Хочешь гамак повесить? — удивился Стайлз, мельком просматривая чек, который Питер неаккуратно кинул рядом с рычагом передач. — На будущее, — туманно объяснил Питер и, помолчав, хмыкнул. — Совместное. — Чего? — поперхнулся Стайлз. — Рановато, я не готов. А если серьёзно? — Смею надеяться, однажды ты осилишь подвес. — А-а… Даже не знаю, что и сказать. Лет через сто, может, и осилю. — Ну что ты, максимум лет через десять, — утешил Питер. — Наверняка ближе к старости я стану ещё более гибким для такой гимнастики. — Да ну тебя, — Стайлз смял чек в комок и игриво запустил его в Питера. — А о гамаке всё же задумайся. У меня в детстве был, крайне рекомендую. — Я подумаю, — Питер мягко рассмеялся и тронул ключ зажигания. Машина приятно заурчала, плавно двигаясь с места. В итоге идеальное сидение, ровный рёв мотора и однообразный загородный пейзаж сморили Стайлза, он на минуточку прикрыл веки и всю дорогу благополучно проспал. Лишь спустя время, когда Питер значительно сбавил скорость и позвал его по имени, он неохотно разомкнул веки. — М-м? Заче-ем? — Вставай, спящая красавица, приехали. — А что, меня всё устраивает, — Стайлз сладко потянулся и огляделся, — Ты мой прекрасный храбрый принц на чёрном спорткаре, на подобные отклонения от канона я, так и быть, закрою глаза. И мы приехали в твой чудный замок, хотя, — он шутя присвистнул, — что-то не видно королевского замка, одни простолюдинские многоэтажки, хоть и новомодные. Колись, где мы, ты меня украл? — Я понадеялся, что ты будешь настолько мною околдован, что тебя устроит жалкий пентхаус на последнем этаже, — иронизировал Питер. — Смилуйся, хочешь, чтобы я подкатил к тебе на белом коне, без проблем, будет конь. Сам потом будешь его сеном кормить и гриву чесать, но дворец мне все же без надобности. — Ладно, устроит, — смирился Стайлз и первым вышел из машины, когда они припарковались. — Веди. Какой дом? — Этот, — кивком указал Питер и направился к подъезду. Оказавшись в квартире, Стайлз признал: — Да, знаешь, с многоэтажкой для простолюдинов я погорячился. Вполне царские хоромы, — заключил и усмехнулся. — Только крепёжный крюк на гипсокартон не прикрепляй, падать больно будет. Сам будешь устанавливать? — Да, это проще простого, — ответил Питер и задумчиво осмотрел помещение. — На диване устроимся или на полу? — Никакого пола сегодня, — запротестовал Стайлз, старательно перекладывая вешалки с одеждой с нескольких крючков на один. — Я утром отсидел все, что только можно отсидеть. Да и необходимости в каком-то особом положении тела нет. — Значит, диван, — пожал плечами Питер и, комфортно устроившись, принялся наблюдать за гостем, который педантично развешивал мотки верёвок на крючки. Стайлз, заметив пристальное внимание, сделал шаг назад, постоял, задумчиво оглядывая дело рук своих, потёр подбородок и поинтересовался: — По-моему, идеальная композиция, что скажешь? — Что для момента, когда зрители будут понимать глубокий замысел творца этой инсталляции, ещё очень далеко, — усмехнулся Питер и похлопал рядом. — Иди, прочувствуй материал, а потом твори. Сразу на мне, так и быть, разрешаю. Стайлз, сбросив с себя амплуа гениального художника, сделал к нему шаг, медленный и сомневающийся. Ему казалось, что даже невзирая на выражение его лица, распознать эмоции можно по тому, как он ступает. Стремительно, неаккуратно, нервно жестикулируя — уверенность в себе, в своей идее, правоте или в чём бы то ни было ещё. Ровно, как по линейке, и почти крадучись — он в полной растеренности. В голове крутился рой вопросов. Точно ли ему нужно связать Питера или кого-то, кто прячется за его диваном? Нельзя же сидеть с таким гордым и спокойным видом, зная, что будет. Он бы хоть ссутулился для приличия, оказал бы Стайлзу моральную поддержку. Так, с чего начать? Необходимо задать алгоритм действий: выбрать верёвку, взять её, подойти и попросить его руку. На сердце Стайлз и не рассчитывал, но руку-то хоть можно ненадолго одолжить. Попросить, чтобы согнул как надо. Лучше бы, конечно, самому согнуть как надо, направить прикосновением, проверить, не нужно ли чуть расслабить или наоборот напрячь сильнее. Стоп, а Питера вообще руками можно трогать? Без последствий, то есть, чтобы никого не огорошить, чтобы никто случайно не пострадал. Ладно, Стайлз рискнёт и дотронется, осторожно, чтобы не разозлить, не все ведь любят, когда к ним прикасаются… Стайлз взглянул на Питера и очнулся. Для пущей убедительности мысленно отвесил себе подзатыльник, призывая прийти в себя, — конечно, Питер не имел ничего против того, чтобы Стайлз его касался. Проснись, парень, ты здесь именно для тесного физического контакта, единственное, что будет между вами — верёвка, которая будет скорее соединять, нежели являться препятствием. Ты же не пасуешь перед опасностями. Оборотни, демоны, охотники, всадники — страх был, времени сомневаться — нет. Так в чём дело? В лишении кого-то возможности двигаться? Но Стайлз далеко не единожды связывал молодняк, и не безобидной верёвкой, а тяжёлыми строительными цепями. Неужели его пугала возможность связать не кого-нибудь, а именно человека, сидящего сейчас напротив? Ты видел Питера звероподобным и агрессивным, он не причинил вреда тогда и ни разу после, оказавшись лжецом и интриганом в человеческом обличии. Успокоившийся, адекватный, умный, саркастичный — он спрашивал, чего хочешь ты, и, чёрт, прислушивался, шёл навстречу. А сейчас он просто сидит и терпеливо ждёт действий с твоей стороны. Вы заранее всё обсудили, определили степень откровенности новых отношений. Это не вызвало у тебя ни отвращения, ни дискомфорта, чистый интерес и стремление попробовать нечто новое. Стайлз наконец осознал свою главную ошибку. Этой неуверенностью, не обоснованной ничем, кроме собственных загонов, он не только подначивал себя сдаться и все бросить, но и разубеждал Питера в правильности его выбора. А терять его доверие жутко не хотелось. Осознав это, Стайлз вдруг с лёгкостью принял происходящее и свою в нём роль. Он — мастер, пусть и начинающий, его задача действовать уверенно и быть внимательным. Заслужить доверие, доказать, что Питер не ошибся, выбрав именно его. Стайлз собрался снять с крючка верёвку, но обнаружил, что уже давно держал её в руках. Он не заметил, когда взял её, но это незаметное, безотчётное действие оказалось самым правильным и развеяло последние колебания. Стайлз наконец приблизился к Питеру. Садиться не стал, а удобно упёрся одним коленом в диван, задевая чужое бедро, и это незатейливое прикосновение окончательно убедило его в правильности происходящего. Стайлз с удивительным для самого себя спокойствием дотронулся до кисти руки, изучающе провёл вверх по предплечью. Невольно отметил, насколько его кожа горячая по сравнению с собственными ладонями, и, подумав, отнял руки, чтобы растереть пальцы друг о дружку. — Оставь, — произнёс Питер и слегка откинул голову на спинку. Он выглядел очень расслабленным, лёгким, может, даже витающим в облаках. Или не в облаках, а в непривычных, но плавных прикосновениях. Стайлз надеялся, что так оно и есть. Наконец, сложив верёвку вдвое, завязал первую петлю и зафиксировал положение руки Питера. Стайлз нигде не встречал информации о том, как вести разговор за подобным занятием. И нужно ли? Или говорить — табу? В смысле, не обязательный обмен информацией о самочувствии, а обычная ненавязчивая беседа, отвлечённая или наоборот погружающая в себя, в ощущения. Стайлз рассудил, что правил нет. Ему хотелось заговорить, и он спросил, начиная плести настоящий узор верёвкой. — Разреши задать вопрос личного характера? Плечи Питера затряслись от тихого смеха. В принципе, Стайлз бы тоже посмеялся над произнесённой в данных обстоятельствах формулировкой, если бы не был максимально сосредоточен на движениях своих рук. Поза, которую он планировал, была несложной, по крайней мере, для неё не требовалось заранее выполнять упражнения на растяжку и скрупулёзно разогревать мышцы — рука, согнутая в локте, плотно прижата к торсу, а ладонь к шее. Даже узор не был чересчур витиеватым, его практически не было. Вместо него — плотная фиксация в нескольких местах, чтобы даже при большом желании было крайне сложно двигать рукой, и сплошная обмотка конечности, с виду простая, но на деле подчинённая строгой системе. Пришлось подождать, пока Питер успокоится, чтобы ни одни узелок не сдвинулся в неположенное место, и только тогда продолжить обматывать его руку верёвкой. — Валяй, — легко разрешил он. Стайлз на секунду замер, не зная, как сформулировать мысли, которые и в голове-то сложно облечь в какую-то конкретную форму. Понял, что бесполезно мучиться, раз Питер всё равно догадается, что он имел в виду. Трёхметровая верёвка очень быстро кончилась, и Стайлз почувствовал огорчение. Ощупав уже сложившийся обвяз, ему показалось, что Питер не будет против ещё немного посидеть так, и поэтому Стайлз решил задействовать ещё одну верёвку, на этот раз пятиметровую. Чуть похлопав Питера по ноге, мол, сейчас приду, а ты посиди пока, вскочил на ноги и направился к вешалке, заодно пытаясь облечь свои сумбурные мысли в понятные всем слова: — Я никогда бы не подумал, что ты позволишь кому-нибудь себя обездвижить. То есть… Неужели не ёкает? Ты, конечно, сильный оборотень, — вернувшись с верёвкой, он снова прислонился своей коленкой к бедру Питера, так как ему понравился этот незначительный, но приятный физический контакт, — бояться тебе нечего, но это же бессознательная реакция организма. — Ёкает, — признал Питер, — но иначе. Дай угадаю, учитывая моё прошлое, у тебя не укладывается в голове эта просьба? — Да, — Стайлз пожал плечами. — Неужели кома не отбила всё желание к подобному? Неужели обездвиживание для тебя больше не является фактором… Страха и слабости, что ли. Стайлз вдруг понял, что в эту секунду Питер, вместо слепого отрицания, прислушивался к себе, вдумчиво, но не потому, что искал ответ, а потому что… Проверял себя? В очередной раз анализировал своё внутреннее состояние и, только убедившись в чём-то, отрицательно помотал головой и объяснил: — Это разные вещи, Стайлз. По сути, я был парализован, и никто не мог что-то в моем состоянии контролировать, разве что систему внутривенного питания, но это единственное, что могли врачи. Всё, что у меня было — регенерация и атрофия мышц. Хитроумная, изощрённая ловушка случая. Сейчас, — выделил Питер, — несмотря на то, что я частично лишен способности двигаться, контролируешь весь процесс ты. — Я? — Стайлз удивился, потому что единственное, что он контролировал — движение своих пальцев и язык, который внезапно перестал быть послушным и еле ворочался. Что ещё он мог контролировать? Ну, пожалуй, направление верёвки и степень её натяжения можно засчитать. Всё же, он совершенно не хотел причинять Питеру неудобства. Прежде, чем начать обстоятельно обвязывать, Стайлз некоторое время думал, насколько крепко привязывать локоть к боку. Невзирая на то, что обвязов вокруг талии и на торсе, которые Стайлз сделал лишь для более надёжной фиксации положения руки, по минимуму, Питеру с непривычки было бы сложно дышать. Чтобы не лишить его этой способности вообще, Стайлз на каждом этапе просовывал под верёвку указательный палец, оставляя какой-никакой запас для вдоха. Вдобавок, для надёжности прикасался к пальцам Питера, проверяя, не посинели ли они. Конечно, Стайлз не думал, что он будет терпеть не оговоренную заранее боль и смолчит, но хотелось быть уверенным наверняка. Вдруг он перестал чувствовать собственную руку настолько, что уже никакого дискомфорта не ощущалось? Питер спросил: — Ты этого не осознаёшь? — Нет, — Стайлз решительно ничего не понимал и хотел разобраться. — Я доверил тебе самое дорогое, что у меня есть — себя, — сказал Питер и умолк, давая время подумать, что он подразумевал под этой, казалось бы, наглой фразой. Странно, но Стайлз моментально уловил скрытый смысл. Дело не в завышенном чувстве собственной важности, как могло бы показаться кому-то другому, не посвященному. Жизнь — штука ценная, особенно своя. Стайлз понимал это как никто другой, но в его сознании подобные сведения если не меркли, то постоянно расплывались. Спустя годы успешно преодоленных переделок рядом всё ещё были люди, которые ему помогали и помогли бы в будущем, и он, не колеблясь, сделал бы то же самое для них, рискуя при этом своей жизнью и безопасностью. Какой-то порочный круг, потому что несмотря на то, что ты кого-то спас, этот человек вряд ли станет в будущем ценить свою жизнь сильнее, за двоих сразу, и твоя кончина будет бессмысленной. Так зачем? Самопожертвование — это пожертвование собственными интересами в угоду других, но лишь интересами. Ты не имеешь права слепо терять свою жизнь, не можешь поставить её на кон, будучи неуверенным в победе, ведь второй попытки нет и не будет. Ты можешь попытаться спасти кого-то, но только при условии, что останешься в выигрыше, что не будет никакого «минус один» в человеческом уравнении вселенной. Жизнь не разменная монета, Питер знал это и ценил её больше, чем Стайлз свою, и зачастую был жесток в своих методах, потому что множество раз справлялся с проблемами в одиночестве. Стайлз не позволил себе вздрогнуть или, что ещё хуже, замереть от понимания этого элементарнейшего факта, который почему-то никогда прежде не приходил ему в голову. Чёрт, да он же сам на той грешной Призрачной станции буквально выстрелил в Питера своими резкими и необдуманными словами, и тогда он решился на отчаянный побег, чтобы доказать, что он и сам со всем справится. Ну, Питер справился, вновь встретившись на пороге с огнём, на этот раз, колдовским. И через боль, через запах гари смог донести стайлзовы ключи до их мира. Питер дважды в жизни был сожжён, а всем всё равно, никто не видел дальше носа собственного и носа приятеля по соседству. Стайлз не придал своим словам значения в тот раз, а теперь его окатило волной сожаления за них и ещё за кучу всего, чего не замечал раньше. И при всём случившимся неужели Питер выбрал его? — Почему ты решился на это? — напрямую спросил Стайлз, не желая выдумывать несуществующие причины. Питер приподнял брови, видимо, удивляясь его недогадливости, но в этот раз томить и задавать наводящие на размышления вопросы не стал: — Потому что знал, что ты не подведёшь. На самом деле, — он довольно усмехнулся, — было много критериев, но ты справился. Время наблюдать и изучать тоже было, а дальше сплошные логические рассуждения. Ты не подходишь ни к одной задаче спустя рукава, Стайлз. И, конечно, в тебе достаточно чудаковатости, чтобы хотя бы рассмотреть такое, на первый взгляд, безумное предложение. Новость о том, что Питер не просто так иногда присутствовал рядом, как дополнение к интерьеру вроде тумбочки или цветка в горшке, или как кладезь знаний и мозговых извилин, или как оппонент по словесным саркастическим баталиям, стала откровенным открытием. Надо же, Стайлза все это время внимательно изучали, а он не замечал. И умудрился как-то пройти своеобразный тест на профпригодность. — Тогда почему именно связывание? — искренне интересуясь, спросил Стайлз. — Что оно для тебя значит? — Я уже говорил, — напомнил Питер. — Контроль. Контроль — что? Стайлз долго жил в мире без сверхъестественных созданий, вполне наловчился в некоторых его правилах и принципах, несмотря на некоторые особенности характера, привычки и склад ума. Он быстро всё схватывал, с азартом поглощал любую новую информацию и удерживал её в памяти. Старался быть хорошим сыном, следил за домом и рационом отца. Жизнь была размеренной и спокойной, социум — хорошо знакомым и изученным вдоль и поперёк. Ему нравилось, что с вовлечением в жестокий и чудесный мир оборотней его собственный микрокосмос расширился. Но за все надо платить, и законы мироздания обязали его данью. Стайлз больше не мог от и до контролировать свою привычную жизнь, но продолжал пытаться. Он вечно что-то планировал. Думал, как поступить в той или иной ситуации. Искал и находил какие-то решения. Совершал обыденные действия, вёл себя как прежде. Раньше этот алгоритм был нерушим и помогал ему спокойно существовать. Теперь же являлся пережитком прошлого, обычной привычкой, чем-то, что должно помогать стойко переносить все потрясения и справляться с нервным напряжением, которое все не отпускало. Но вечно что-то шло наперекосяк в лучшем случае. В худшем — шло откровенно паршиво. Стайлз в одночасье сбивался с привычного ритма, ужасался изменениями, мирился с новой реальностью и приспосабливался к ней заново. Делал вид, что всё о’кей, и так включался в эту игру, что почти начинал себе верить. Но он ничего не контролировал. Так что Питер имел в виду, говоря о контроле? Как же он любил кидать наживку вместо того, чтобы ответить без всяких экивоков, и ждать, пока рыбка-Стайлз заприметит в своей привычной среде обитания вкусного и сытного червяка — недостаток информации. Клюнет на крючок, начнёт рассуждать самостоятельно. Не заметит, как натянулась леска, и окажется на суше, в непригодных для жизни условиях. Будет задыхаться и проклинать вкусного червяка. Стайлз избавился от сомнительных сравнений и спросил: — Как может нравиться возможность потерять контроль? — Не потерять, — поправил Питер, — а всего лишь отпустить поводья, передать другому, будучи уверенным, что их удержат. Цель не пустить всё на самотёк и будь что будет. Цель — отпустить себя ненадолго, сделать передышку. — А я удержу тебя? — Да, — уверенное подтверждение и следом непростое признание. — Я очень устал. Стайлз опустил глаза и понял, что верёвка давно кончилась, в руках оставался лишь небольшой помятый кончик, который он то и дело завязывал в последний узел на сегодня и вновь развязывал. Пришлось отойти назад, чтобы увидеть итог. Невероятное количество дуг, тесно, почти не оставляя просвета, оплетали руку целиком, прямыми диагоналями тянулись к верёвочному поясу на талии и завершались узлом рядом с прижатой к шее ладонью. Выглядело красиво и совершенно запутанно, хотя Стайлз помнил, что за разговором совершал несложные однообразные действия. — Кажется, всё. Его голос почему-то был охрипшим, но Стайлз забил на это. Перед его глазами был результат. Он посмотрел на Питера, чтобы обнаружить такое же удивление и в его глазах, но вместо этого наткнулся на прикрытые веки. Он выглядел расслабленным, словно задремал минуту назад, и его тут же увлёк приятный сон. А может, и правда заснул. Стайлз не стал его тормошить, дал ему немного подрейфовать в этом состоянии, меньше трёх минут, и принялся расплетать дело рук своих. В этот раз обошлось без ножниц.