Разрыв шаблона

Как и у большинства людей, у Стайлза были жизненные принципы. Всякие разные, от мала до велика. Например, один из них гласил, что, связавшись с оборотнями, следовало быть всегда готовым ко всему, уметь обороняться битой, отличать рябину от всех остальных деревьев и, желательно, хранить при себе её пепел, быть поехавшим настолько, чтобы при нехваткe этого пепла его дофантазировать и, чёрт возьми, одной лишь силой мысли материализовать. Серьёзные правила для выживания, не поспоришь. Ладно-ладно, силой не мысли, а веры, но это уже вопрос понятий. Главное, что это работало и до сих пор являлось самым любимым фокусом Стайлза. Другой принцип был много проще, он гласил — «не ложись спать после двенадцати». Пустяк? А вот попробуй не засидеться над чем угодно. Стайлз упрямо свой личный режим соблюдал. Ну, пытался. Иногда удачно. И всё-таки был у него главный, можно сказать, основополагающий принцип, который заключался в необходимости знать и уметь всё. Очевидно, со «знать» дела шли лучше, но подобные несостыковки редко останавливали твердолобых людей на пути к успеху. В коллекцию его умений входила целая куча всего. Мало-мальски Стайлз чинил джип, кое-как ремонтировал процессор у компьютера, умел проводить сердечно-легочную реанимацию, определять время по теням, играл в сёги и го. Даже готовить вкуснейшие синнабоны или, например, ёлеброд — и то умел. И тут вдруг всплыла одна… Мелочь. Стайлз не умел шить. Дырявые носки он расточительно выкидывал, пуговицы с его одежды ни разу не убегали, и даже гармошка на джинсах, которая имелась до тех пор, пока он не вытянулся в росте в детстве, его не беспокоила, ибо на все законы моды ему тогда было не то что наплевать, он вообще не знал, что она существует для кого-то кроме девчонок. Стайлз никогда бы не подумал, что однажды столкнётся с подобной необходимостью — шитьём. Нет, теоретически-то он понимал, что и как, но на практике оказалось, что даже вдеть нитку в иголку не так легко, как казалось прежде. На секунду закралась грешная мысль — а не забить ли на натуральные верёвки, купить вместо них синтетические и просто подпалить их концы над огнём, чтоб не расплетались. Всяко лучше, чем мучиться с таким строптивым предметом, как иголка. Но все же тот порыв Стайлз грубо затолкал куда подальше и взялся за шитьё — единственный известный ему, а возможно и всему человечеству, способ закрепить кончики у верёвок из натурального материала. И даже любимый спасительный скотч — изобретение, выручающее всегда и везде, в этот раз способно было помочь только синтетике. Вот Стайлз и взялся за иголку. Конечно, для начала он схватил какую-то тряпку, смотал её в жгут и попытался потренироваться, чтобы в будущем не усугубить состояние верёвок. Конечно, первой мыслью было просто завязать узлы на концах, что было бы непрактично и недолговечно — узлы эти постоянно через петли проталкивать, да и выглядеть это будет наверняка странновато. Обшить края — не самый, по мнению Стайлза, удобный способ, зато практичный. А если запариться и обработать разные по длине верёвки разным цветом ниток, то будет вообще великолепно — полезная, как никак, маркировка. А он ведь запарится, раз уж так всеми этими премудростями увлёкся. Не считая исколотых несколько десятков раз пальцев, обшивка Стайлзу хлопот не доставила. Подумаешь, пару раз насквозь, в паре сантиметров от края прошить, а потом плотно сам кончик обмотать стежками. Стайлз постарался на славу, и теперь они скорее порвут верёвку по дурости, чем у неё распустится хоть один конец. Справившись с этим, Стайлз обозначил себе новую задачу — понять, как верёвки после использования хранить. Так что вновь прочитав пару полезных статей, он мигом вывесил сушиться те, которые опробовал с Питером накануне, нетронутые просто положил в сухое место. Понятно, что верёвки не успели стать влажными, в конце концов, обвяз не был сложным, так что никто не успел взмокнуть, да и Питер был в рубашке. И всё же Стайлз решил их просушить просто на всякий случай. Если делать все правильно с самого начала, то потом ни один этап не вылетит случайно из головы, а станет полезной привычкой, и никакие органические жидкости модели не будут страшны ни одной верёвке. Говоря об органических жидкостях, Стайлз имел в виду пот и только его. Далее следовала обработка верёвок, пункт, который они на днях, по милости Питера, самозабвенно пропустили и сразу бросились испытывать новые ощущения. В общем, дождавшись, когда отец уйдет на работу, теперь Стайлзу его частые дежурства больше на руку, он занялся самым странным занятием в его жизни — варкой верёвок. Закидывая их в кастрюлю, заливая водой и ставя на огонь, Стайлз чувствовал какую-то бредовость происходящего, но исправно помешивал содержимое кастрюль половником. Ну, а чем ещё, не вилкой же. Вот именно за этим занятием его и застал Скотт. — Стайлз, что ты делаешь? — А на что похоже? — хмыкнул он, на секунду отрываясь от своего занятия. — Что ты варишь суп, — с сомнением произнёс Скотт и всё же решился приблизиться к эпицентру абстрактной кулинарии. Опасливо поглядывая на Стайлза, налил из крана воды в чайник и поставил кипятиться. Ну, двинулся его друг кукухой, подумаешь, а чай — дело святое. Стайлз такой подход любил и, в общем-то, он же его и привил своему послушному ученику, первому адепту чайного культа. Не все же по полю бегать да мячи ловить? Нужно иметь разнообразные интересы. Стайлз вот со скуки в шибари подался, с удовольствием подался, в общем-то. — Ага, это суп. С лапшой, — хмыкнул он и, смеха ради, полез за тарелкой. — Обычной не хватило, пришлось импровизировать. Будешь? Вку-у-сный. — Да ну тебя, — отмахнулся Скотт и залез в секретный ящик, где Стайлз прятал от отца вредные вкусности. — Я вон лучше печеньки пожую. — Пожуй, — пожал плечами Стайлз и выключил плиту. — Не знаешь, от чего отказываешься. — Извини, не хочу пасть жертвой твоих сомнительных экспериментов, — с набитым ртом и скепсисом во взгляде проворчал Скотт. — А если серьёзно? Зачем тебе столько верёвок и почему ты их варишь? — Хочу гамак сплести, — объяснил он, сливая в раковину воду из кастрюль, горячий пар валил ему прямо в лицо. — А варю потому, что я брезгливый. Надо же их продезинфицировать, вдруг я голый буду на гамаке лежать? Скотт поперхнулся чаем. — Серьёзно? — Буду ли я лежать голый на гамаке? — Стайлз приподнял бровь. — Конечно нет, неудобно же. И Стайлз вновь вернулся к своему занятию. Он окатил прохладной водой верёвки и, крепко обхватив, отжал. Старательно развесил на сушилке для белья, но когда он повесил последнюю, обнаружил небольшие лужицы, и пришлось кидать вниз полотенца, чтобы эти лужицы не превратились в озёра. Скотт молча и с какой-то неловкостью за ним наблюдал, потом всё-таки спросил: — Где ты вечно пропадаешь? — В смысле, Скотти? — В прямом, — он нахмурился. — После уроков, не дожидаясь меня, уходишь домой. Стайлз, наконец, разогнулся, решив проблему с лужами, и тоже принялся делать себе чай. Кинул пакетик в кружку, залил горячей водой. Хорошо, что чайник уже минут пять-семь назад вскипел, кипяток пить он не любил, а разбавлять — кощунство. Усевшись напротив Скотта и вдоволь налюбовавшись его выражением лица, хмыкнул: — Хочешь, чтобы я провожал тебя до дома и носил твой рюкзак? Скотти, ты не девочка, чтоб настолько мне нравиться. — Да я не об этом! — возмутился он. — Мы перестали тусоваться вместе. Переписываться. Если бы ты с кем-то встречался, я бы заметил. Чем ты занимаешься? — Много чем, — Стайлз пожал плечами и засунул мягкое, свежее печенье в рот целиком, дальше говорил менее внятно. — И вапфе, ты с кем-фо встречаешься, вот и хуляй ф ней, — он прожевал, хлебнул чая и заговорил нормально. — Или ты зовёшь меня к вам третьим? Прости, чувак, я не слишком понимаю полигамию. — С тобой невозможно разговаривать! — заявил Скотт. — Меня волнуют наши отношения! — Ой-ой, — прыснул Стайлз. — Поаккуратнее с выражениями, дружище. Ну что, что тебя волнует в наших отношениях? Не беспокойся, ты мне всё ещё нравишься, бросать я тебя не намерен. — Ладно, расскажи, как твои дела? — Прекрасно, а как ещё? Сижу в интернете, книжки всякие читаю, уравнения решаю, покушать вот, — он не глядя ткнул пальцем за спину, показывая в сторону остывающих на плите кастрюль, — как видишь, готовлю. — Дома сидишь? — Дома, — не стал отрицать Стайлз. Преимущественно — дома. Он же не уточнял, у кого. Хотя у Питера он всего несколько раз был. Один раз тем вечером, когда они стихийно решили опробовать покупку, второй раз Стайлз залетел к нему утром следующего дня, чтобы забрать забытые у него на вешалке верёвки, которые он собирался обработать. И всё же за последние сутки он гостил у Питера дважды, и в сравнении это много. Интересно, будет ли количество визитов Стайлза к нему расти в геометрической прогрессии, или сохранится набранный темп? Потому что Стайлзу буквально сразу же стало без него скучно. Хотелось откровенных и пространных разговоров, он уже привык задавать ему вопросы, думать и быть начеку, ожидая какого-нибудь сложного вопроса в ответ. И, вообще, где ж ему ещё проникаться философией шибари? В общественном месте? В библиотеке, например? В торговом центре? — Ну вот, ты опять, — вздохнул Скотт. — Ты не желаешь со мной ничем делиться. Мы с… — Так, стоп! — Стайлз замахал руками. — Я делюсь. Говорю, сижу дома, читаю. О чём ещё тебе рассказать? Что конкретно читаю? Тебе ж неинтересно. А слушать о твоей любви у меня уже уши вянут, извини. Вот если бы ты бранился — это я бы понял. Но восхваления? Не, чувак. Даже я Лидию не так часто восхвалял. Так вот, что читаю… Исторический очерк о том, как вещи, созданные для одной цели, в современности используются… — Восхвалял? То есть, больше нет? — Чего? — Стайлз нахмурился, а спустя мгновение до него дошло. — Восхвалял, восхваляю и буду это делать до скончания веков. Но это же не повод каждую свободную минуту своей жизни говорить о ней? Даже когда я был в неё влюблён… — Значит, всё-таки «был»? А сейчас уже не влюблён? — Что за допрос ты мне тут устроил? — фыркнул Стайлз. — Сплетничаешь с кем? — Нет! — О’кей, если ради беспокойства за друга или хотя бы из праздного любопытства, отвечу. Лидия великолепна, но мои чувства к ней переросли влюблённость, стали платоническими, — объяснил он. — Конечно, если в ней вдруг проснутся романтические чувства ко мне, и она начнёт действовать, не исключено, что я сам вновь воспряну. Но сейчас — нет. Скотт смотрел на него открыв рот, потом протянул: — Нет, чувак, у тебя точно есть кто-то на примете. Вспомни, ты отвлекался от Лидии только когда на горизонте возникала новая симпатия. — Ага, — Стайлз не стал спорить. — А теперь я вырос и решил, что мне никто не нужен, ибо мне хорошо в отношениях с самим собой. Эдакий психологически грамотный и умеренный селфцест. Сечёшь? — Не-ет, — протянул Скотт. — И, честно говоря, не уверен, что хочу погружаться в рассуждения об этом. — Ну и ладушки, — пожал плечами Стайлз. Не хочет и хорошо, потому что Стайлз сам не понял, что за селфцест, к тому же психологически грамотный и умеренный, он внезапно приплёл. Главное, он сбил с панталыку Скотта и теперь надеялся, что все эти вопросы и предположения закончатся, так как они начинали надоедать, если не бесить. — И вообще, — он вдруг вспомнил, что у него куча дел, а обмывание его же собственных косточек с другом в список сегодняшних планов не входило. — Давай, вали, мне надо все эти верёвки в духовке ещё запечь. По физиономии Скотта было заметно, что он пытался понять, шутит ли Стайлз, но в итоге решил, что нет, и сдался: — О’кей. Раз тебя ничего не напрягает и ты уверен в собственной трезвости, я действительно сваливаю. Не хватало ещё мне принять в этом бедламе непосредственное участие, — он решительно поднялся со стула, но замер, увидев, что Стайлз уткнулся лбом в поверхность стола, а его плечи затряслись. — Поверь, чувак, — борясь со смехом, начал Стайлз. — Ты был близко. Но я согласен, иначе, чем бедламом это всё не назовёшь. Стайлз продолжал хохотать, даже когда хлопнула входная дверь, повествуя о поспешном бегстве Скотта. Это ж надо было такую меткую фразочку ляпнуть перед уходом? Да уж, если бы Скотт был как-то связан с новым стайлзовым досугом это был бы перебор. Но с другой стороны, кто знает, насколько бы далеко Стайлз мог зайти, если бы педантично связывал его раз в месяц. Может, однажды он бы добрался и до всего разнообразия узлов и вязок шибари. Сверхчеловеческая сила силой, но даже оборотень не мог бы в мгновение ока разорвать верёвки, пришлось бы пару секундочек повертеться и понапрягаться. А уж то, что хобби Стайлза — бедлам, и говорить нечего. Ясно, как белый день. Оставался лишь вопрос трезвости, но он совершенно точно не пил, так что, возможно, его организм сам вдруг решил выработать этанол, чтобы почувствовать лёгкость и вседозволенность. Ну, или у него просто немного съехала крыша, когда приоткрылись новые перспективы в его картине мира. Даже учитывая, что Стайлзу понравилось связывать Питера, непонятно, правда, почему, это все равно было немного ненормально по его меркам. Хотя после дурацких статеек и ознакомительных просмотров порно он понял, что у людей есть намного более специфические предпочтения или, чего доброго, фетиши. Так что со своим смириться было проще простого. В общем, отсмеявшись, Стайлз вернулся к своему занятию. Включил духовку и, пока она нагревалась до необходимой температуры, располагал верёвки на противнях. К счастью, он не налажал со стиркой, и ни одна не села во время сушки. Когда, наконец, духовка уведомила его о своей готовности запечь что-нибудь, Стайлз поместил противни внутрь, захлопнул дверцу и вновь углубился в изучение схем. Глаза разбегались, особенно после осознания того, как легко у него получилось плести даже самые запутанные обвязы. Поэтому Стайлз решил схитрить и позвонить Питеру, дабы выяснить, чего хочет он. Самое забавное, что его номер был у него в телефоне уже почти три недели, но он так и не счёл нужным добавлять его в список контактов и как-то называть. Сначала он попросту об этом забыл, а потом вышло так, что Стайлз, часто видя его на экране телефона в связи с постоянной перепиской и звонками, случайно выучил его наизусть. Таким образом необходимость хоть как-то его именовать отпала, потому что данный набор цифр уже ассоциировался с правильным человеком, а никак не со спамом или любым другим незнакомцем. Это наводило Стайлза на размышления о том, где Питер, собственно, вообще умудрился раскопать его номер. Никто из знакомых не делился им без его ведома, так что он бы точно узнал. Более того, скептицизм некоторых индивидов к просьбам Питера был настолько необъятен, что та же Лидия или Дерек ему сходу бы отказали. Вряд ли бы он стал спрашивать у кого-то другого. Скотт бы завалил вопросами и условиями, а молодое поколение настолько опасалось самого старшего представителя оборотней в городе, что вряд ли бы осмелилось на такой подвиг, как вообще говорить с ним. Да и сам Питер явно не хотел лишний раз контактировать с подростками. У Стайлза появилось одно единственное реалистичное предположение, кто мог бы без зазрения совести дать Питеру его номер. Тот, кто поддерживал полнейший нейтралитет к любым существам и ко всему происходящему в принципе, не задавал сильно лишних вопросов, но, тем не менее, знал всё необходимое. Так что, косвенно, благодарить за возможность разнообразить сферу увлечений Стайлза нужно было никого иного, как Алана Дитона. Интересно, мог ли он предположить, зачем Питеру вдруг понадобится его номер, если он вообще задавался этим вопросом, и какова была бы его реакция. К счастью, видение будущего не числилось среди умений ни ветеринаров, ни друидов, так что Стайлз смело ткнул пальцем на выученный номер и начал считать гудки. На третьем Питер поднял трубку, но не успел ничего сказать, потому что Стайлз сразу заговорил: — Какие планы? — Никаких, — отозвался Питер. — Разве что дочитать книгу и поднять себя с кровати наконец. Стайлз завистливо присвистнул. — Ты дрыхнешь ещё? Уже за полдень, — и глянул на часы, чтобы убедиться. — Ну, да, точно. — Это что, осуждение в твоём голосе? — Вот ещё, — он фыркнул. — Наоборот крайняя степень одобрения. У меня вот так расслабляться не получается. — Кошмарное упущение, — заверил Питер. — Иногда надо уметь баловать себя. Хотя в моём случае я бы сказал, что сон это один из смертных грехов. — В смысле? Стайлз услышал, как на том конце провода зашелестело постельное бельё, наверное, Питер с удовольствием потянулся на подушках. Картина залитой солнцем комнаты с вытянувшимся на кровати Питером явилась Стайлзу настолько быстро, что он и глазом моргнуть не успел, но тут же захотел присоединиться к этой, наверняка заманчивой, послеполуденной неге. Когда шелест одеял утих, Питер объяснил: — Ну, он уж больно мне мил. Настолько, что я отношу сон в категорию чревоугодия, хоть и принято считать, что чревоугодие — это, в первую очередь, обжорство. — И тебя это волнует? То, что это грех? Питер негромко рассмеялся. — Конечно, нет. — Кстати, не в католической религии семь смертных грехов зовутся греховными страстями. А раз так, то особо можно не париться. Подумаешь, страсть поспать. Видали и хуже, — выдал Стайлз. — Это точно. Да и звучит менее агрессивно. И откуда ты знаешь? — Откуда-то. Не знаю, я ж не имею привычки запоминать абсолютно каждую хотя бы мельком открытую книгу или статью. Позднее пробуждение Питера явно сделало ему настроение, и он принялся острить: — Да? А я подумал, ты звонишь, чтобы сказать, что сменил профиль интересов. Увлёкся религиоведением или, что забавнее, решил принять постриг и отказаться от наших тематических встреч. Или не отказаться. Вот смеху бы было. Тебя бы звали святым отче, умоляли простить какие-нибудь грешки, а после мессы ты б являлся ко мне и связывал. — Божечки, останови-ись, Питер, — всхлипнул Стайлз, не выдержал и рассмеялся. — Это же полная жесть. Тебе бы книги писать. Стал бы автором бестселлера, и даже не одного. — А что, — самодовольно хмыкнул он, — слышал, такая литература сейчас на пике популярности. — Ты подаришь мне книжку с автографом, как своему идейному вдохновителю? — Если нарядишься в рясу, то подарю и не одну, — успокоил Питер. — Так что, мне освободить для тебя местечко в моем плотном графике? — Наряжусь, чё уж там, ради твоего-то автографа, — вообще-то, забавы ради Стайлз действительно мог это сделать, как-нибудь потом, при удобном случае. — Освободи. У меня, правда, верёвки ещё не совсем готовы, но раз ты ещё валяешься в кровати и настроен дочитать книгу, то я успею обработать их как надо. — Замечательно, — согласился Питер. — Что на сегодня планируешь? — А вот и не скажу, — Стайлз мысленно показал ему язык. — Теряйся в догадках. Иногда полезная практика. — Таков ваш совет, падре? — Именно, сын мой, следуй пути Господа твоего, — серьёзно произнёс Стайлз и фыркнул. — Блин, да иди ты, а? Нашёл тут себе падре. И я не девственник. — Спасибо, конечно, за признание, — сказал Питер, — но я тебя уверяю, многие современные священники не только целибат нарушают, так ещё и в бога не верят. Так что ты все ещё можешь податься в сию богоугодную профессию. — Не хочу. На таком посту мой сарказм паства воспримет за благую речь и начнёт творить дичь. Кажется, этот разговор превратился не пойми во что, — снова хмыкнул Стайлз и вернулся к реальности. Верёвки, вытащенные в середине разговора из духовки, уже немного поостыли, и он капнул себе на руку косметического масла, принимаясь за последний этап обработки верёвок перед использованием — промасливанием. Питер придал голосу интонации искреннего изумления: — А я думал, мы обсуждаем твои планы на будущее. Какой Куантико? Поступай в послушники. Стайлз закатил глаза и сбросил звонок. Через минуту пришло сообщение. Не отвлекаясь от своих махинаций с верёвкой, он успел прочитать сообщение до того, как экран потух. «Мне приехать или ты?» Салфеток, чтобы вытереть руки от масла, поблизости не было. Чтобы воспользоваться раковиной надо было вставать, скидывать с коленей моток верёвки, мыть руки и вновь водружать его на колени, не измазав при этом уже промасленным концом всё вокруг. Стайлз смирился, что стараться не заляпать телефон масляными руками бессмысленно, и принялся печатать ответ. «Не, я полагаю, что у тебя дома спокойнее будет. Ко мне могут непрошеные гости забрести, а вот к тебе вряд ли». На том они оба вернулись к своим делам. Оказавшись на пороге дома Питера, первым делом Стайлз обнаружил, что дверь уже открыта, ибо на ней красовался яркий стикер с надписью «заходи, не стесняйся, можно без стука». Будто бы Стайлз стучаться собирался. Он снова прочитал предназначенную ему надпись. Вот они с Питером посмеялись бы в случае, если бы кто-то всё же забрёл к нему в квартиру, доставщик пиццы, например, или почтовый курьер, принявший сие послание на свой счёт, и обнаружил бы внутри поглощённых процессом шибари людей. Стайлз сдёрнул стикер. Смех смехом, а вдруг их кто опознает? Войдя в квартиру, Питера он нашёл не сразу. Сначала обошёл гостиную, кухню, даже в ванную заглянул и только потом догадался зайти в спальню, где и нашёл того, кого искал. Стайлз даже не сразу подал голос, а так и замер у двери, потому что, ну, и впрямь красиво — закатное солнце за окном, помятые простыни, искусно вылепленная спина и крепкие плечи, книга в руках, случайно или намеренно сочетающаяся по цвету с тёмно-синими пижамными брюками. Идеальная композиция. Глаз не отвести — наверное, потому что какое-нибудь золотое сечение причастно. — А ты, — без приветствий начал Стайлз, — специально обложку книги под пижаму выбирал? Питер, с очевидным трудом оторвавшись от страниц книги, недоуменно посмотрел на пижаму и перевёл взгляд на обложку, и Стайлз рассмеялся, ответ был очевиден. — Думал, управлюсь до твоего приезда. Дашь дочитать? Стайлз окинул взглядом количество страниц книги, пожал плечами и кивнул: — Ага, — затем стянул висящие на локте мотки верёвок и аккуратно разложил их на полу. — Мы ж никуда не торопимся. Спасши верёвки от возможности перепутаться, Стайлз задумчиво оглядел комнату на предмет иной подходящей мебели, на которой ему можно расположиться. На удивление, кроме кровати и пола ничего не было — ни стула, ни кресла, только тумбочка и платяной шкаф. Тумбочка была занята мелочами вроде зарядки для телефона и кремом для рук, в чужой платяной шкаф лезть Стайлз не осмелился. Во-первых, вдруг это тот самый шкаф, ведущий в Нарнию? А он совсем не по-зимнему одет. Да и опасно, ему Бикон Хиллз хватало прекрасно. Во-вторых, в шкафу всё-таки неудобно. Выбор, в общем, был невелик и очевиден, Стайлз уже выбрал точку на полу, где, по его разумению, сидеть было бы комфортнее всего, но тут Питер не глядя похлопал ладонью рядом с собой. Как бы приглашающе. Наверное, в понимании Питера это значило «садись давай, мне не жалко», а Стайлз подумал, что точно так же строптивых кошек приглашают понежиться рядышком. Прежде, чем усесться на кровать, он внезапно решился на один своеобразный поступок и умотал на кухню. До Питера, не будь он увлечён чтением, конечно, могли бы долетать тихие рассуждения под нос, шуршание и куча других бытовых звуков, характерных для кухонного пространства — Стайлз чем-то шуршал, что-то наполнял водой, постучал. В общем, во всю обживался на чужой кухне, а потом, спустя несколько минут, с самодовольным видом вернулся в комнату с подносом в руках. Аккуратно поставил его на кровать и с чистой совестью улёгся сам, стараясь ничего из кружек не разлить и хлебными крошками в кровати времяпрепровождение Питеру не испортить. Сам Питер лишь мельком на это копошение взглянул, ему, очевидно, стайлзовы спонтанные романтические жесты были до лампочки, но на автомате он протянул руку к подносу и стащил тост с рыбкой. Стайлз, отметив, что взятка или, скорее, подношение успешно принято, тоже схватился за бутерброд. Наверное, наличие хлебных крошек Питера мало волновало. Как можно брать еду в кровать и совсем-совсем ни крошки не обронить? Да и то, что этот поднос у него вообще имелся, доказывало, что Питер не дурак поесть в постели. Стайлз, оперевшись на подушки, попивал чай и пялился на Питера от нечего делать. А почему нет? Всё равно не заметит. Что же его так затянуло, интересно? Стайлз попытался подсмотреть название или выхватить хоть строчку, но не вышло, потому что размер шрифта был достаточно мелким, и тогда он просто вновь стал изучать Питера. Он и впрямь выглядел донельзя увлечённым, и Стайлз задумался, выглядел ли он сам так же, когда впервые связывал его, или взгляд был скорее отсутствующим? Вряд ли второе, потому что ну как можно делать что-то подобное с этим человеком и мысленно быть где-то в другом месте? Да и, если говорить начистоту, разве можно отвлекаться от рассматривания такого тела? Чисто объективно сложно оторвать взгляд от красоты, даже если красота мужская и ты сам мужчина. Вопреки распространенному среди местных оборотней мнению, Стайлз не был слабым, и все шутки оставались шутками. Если, конечно, не сравнивать обычное атлетическое телосложение с оборотническими примочками — по сравнению с ними любой бодибилдер покажется всего лишь любителем посещать спортзал по выходным. Конечно, дело не только в грубой силе и литых мышцах, но и в ловкости, рефлексах, умении принимать решения молниеносно, не сомневаясь. Но это другое. Стайлз считал, что ему самому хватает. Даже на первом году обучения в старшей школе, несмотря на всю юношескую нескладность вдруг вытянувшегося в росте тела, его не отчислили из команды по лакроссу. Более того, будь все настолько плохо, его заявку попросту не приняли бы на рассмотрение. Потом, конечно, кроме широкого разворота плеч, появилась какая-никакая сила в руках, и даже так он был далеко не самым мощным в команде. А куда ему, с другой стороны, больше? Лакросс же не дело всей жизни. Да и вообще ему было сложно набирать мускулатуру, потому что всегда было что-то более интересное, чем физическая нагрузка, какой-нибудь хитроумный преступник, например, дело которого отец принёс домой, чтобы поразмыслить после ужина, или, на крайний случай, дурацкая химия, которая не давалась ему с первого раза, или тайна Бикон Хиллз, города-маяка для сверхъестественных существ. И всё же Питер был определённо хорош. На него приятно было смотреть. Интересно, почему он привлекательнее, чем все вместе взятые парни из команды? Что уж там, будь Стайлз девушкой, он бы во всю облизывал его взглядом, а так… Так он просто беззастенчиво созерцал. Может, дело в том, что он старше? Рассудительнее, умнее, опытнее и всё такое. Стайлз фыркнул, потому что в голове пронеслась однажды услышанная фраза «умная девушка некрасивой быть не может». Мужчина вроде Питера, видимо, тоже. Хотя, казалось бы, что в нём такого? Вполне обычное лицо. Мало таких, что ли? Полно. Ну, подумаешь, взгляд запоминающийся — цепкий, насмешливый, добрый немножко. Так это наверняка из-за его характера, глаза — зеркало души, как никак. Уж это для Стайлза не новость, его характер Стайлзу и без взгляда в глаза был понятен и сразу пришёлся по нраву, теперь пусть хоть с закрытыми сидит, что там в них он нового увидит. А руки? Так тоже у многих имеются. Ну, хорошие руки, — такие пореже встречаются, но всё равно частенько. Сильные, крепче стайлзовых, но не слишком огромные, самое то. В таких тайно мечтают оказаться девушки — выглядят они вполне возбуждающе, а что толку? Вот спина у него и правда красивая. Стайлз много разных спин видел, в мужской раздевалке-то, но эта выше всяких похвал. Изящно вылепленная, ровная, и впечатляющий поясничный изгиб. Будь Стайлз художником — взял бы в руку карандаш, а ещё лучше глину, если бы был скульптором, чтобы уж точно каждую мышцу пощупать, прочувствовать. Даже, в некотором роде, увековечить для общественности. Недаром же Микеланджело Давида создал — там определённо есть на что посмотреть. Но таких умелых рук, как у гения эпохи Возрождения, Стайлз не имел, а посему будет любоваться этим великолепием в гордом одиночестве. Что ещё там далее по списку? Стайлз опустил взгляд ниже и… Упёрся взглядом в пах, и на этом решил прекратить свои эстетические изыскания. Во всем нужна мера. Да и при желании вряд ли вышло бы продолжить осмотр — оценить все прелести мешали пижамные брюки. В общем, Стайлз не заметил, когда Питер захлопнул книгу и перевернулся на спину, даря ему все свое внимание безраздельно. В его глазах светилось лукавство. — Ну как, нравлюсь? — По сравнению с толпой потных школьников после матча? Определённо. Но, знаешь, будь я священником, самолюбование я бы тебе не отпустил, — отшутился Стайлз и глянул на отложенную книгу. Надо же, «Граф Монте Кристо». Кто бы мог подумать, что Питера увлечёт приключенческий роман. Хотя, с другой стороны, почему нет. — Обойдусь, — усмехнулся Питер. — Спасибо за завтрак, кстати. Очень своевременно. — Ты бы вообще о еде вспомнил, если бы я не пришёл? — Вспомнил бы, когда во время связывания у меня заурчал бы живот, — признался Питер, посмеиваясь. — Ну, какие планы у тебя на меня сегодня? — О, — протянул Стайлз, — грандиозные. Я обработал их, — он слез с кровати и взял в руки верёвки, — не помню, говорил тебе это или нет? — Нет, — ответил Питер. — Что тебя так вдохновило? — Как что? Возможность связать тебя, конечно! — как нечто само собой разумеющееся, ляпнул он в ответ. — Они такие классные, потрогай. Не успел Питер послушно ухватить протянутый кончик, как Стайлз провёл им вдоль торса, от чего Питер чуть дрогнул — к такому поддразниванию он вряд ли был готов. В наказание за шалость он всё же взялся за верёвку и дёрнул на себя с такой силой, что Стайлз, совершенно автоматически, ухватился за неё крепче и приземлился прямёхонько к Питеру на колени. — А что, — прокомментировал Стайлз, — удобно. Питер усмехнулся и столкнул его на кровать. — Не обольщайся, — выглядел он при этом крайне довольным своей выходкой. — Вот сейчас возьму и ноги твои строптивые и свяжу в назидание, чтоб неповадно было! — Свяжи, — Питер пожал плечами и сделал то, чего Стайлз никак не ожидал, — с готовностью снял пижамные штаны. Вот наглец. Чтобы не пялиться туда, куда пялиться не пристало, Стайлз решил отвлечься на воспоминания о нужных схемах. С секунду он обдумывал, помнит ли хоть одну, не считая той, что пробовал на себе с бельевой верёвкой. Лезть в телефон, искать что-то подходящее и сверять каждый свой шаг с картинкой почему-то не хотелось. Точнее, казалось неправильным. Стайлз полагал, что он не должен ни на что отвлекаться, даже на схему в телефоне, а, раз уж они оба здесь, быть сконцентрированным на своих руках и Питере. К счастью, лезть в телефон необходимости не было. Оказывается, Стайлз запомнил всё, что его привлекло, оставалось только выбрать. Раз уж он пообещал связать ноги, то так тому и быть. В голове задержались четыре схемы, и все они были достаточно простыми. Одна из них, та, в которой были задействованы руки, — они фиксировались у лодыжек — была лёгкой до неприличия и тут же отпала. Вторую он отмёл потому, что, использовав её тогда на себе, она больше не казалась такой интересной. По крайней мере, сейчас, когда он мог испробовать что-то новое. Оставались две схемы и, как нельзя кстати, в каждой связывались обе ноги. Стайлз решил попробовать их объединить. С помощью одной схемы он перевяжет бёдра, с другой — голени, и в итоге ноги Питера целиком будут зафиксированы. Сначала он подготовил пространство вокруг, чтобы было удобно работать. Отставил поднос с недопитым кофе на тумбочку, отодвинул одеяло подальше, чтобы не мешало, переложил поближе к себе верёвки и сказал Питеру, как лучше устроиться. Существенно его поза не поменялась, только ноги в коленях согнуты, чтобы Стайлзу не приходилось каждый раз изголяться и просовывать верёвку между матрасом и самими ногами. Сложил верёвку вдвое и вновь, незаметно для самого себя, с головой ушёл в процесс. Когда Стайлз искал способы красиво связать ноги, он нашёл видео, благодаря которому и запомнил обвяз бёдер. Для удобства модель на видео стояла, потому что верёвку несколько раз нужно было обводить с задней стороны бёдер и один раз и вовсе «окружать» талию. Для себя Стайлз решил, что раз уж Питер так комфортно лежит, то и пусть себе лежит. Просто периодически он будет просить его приподниматься, опираясь на лопатки и ступни, это не слишком сложно. С силой и выносливостью Питера, он мог бы вообще замереть в этой позе до тех пор, пока Стайлз не закончит с этим обвязом. Но тогда, скорее всего, Питер не сможет хорошо сконцентрироваться на… А на чём он, собственно, концентрировался? Стайлз, поглощённый желанием узнать, что конкретно чувствует Питер, внимательно следил за ним, отрываясь лишь на то, чтобы проверить, правильно ли завязана петля. Первым пунктом ему было необходимо обвязать ноги чуть выше колен сантиметров на десять. Стайлз знал по себе, что со всем этим стоило быть внимательнее. В тот день, когда он впервые попробовал связать свою собственную ногу, а позже и руку Питера, переодеваясь вечером дома, он обнаружил у себя на ноге несколько крошечных синяков от верёвки. Эти отметины напрямую иллюстрировали, что произойдёт, если не быть достаточно внимательным, пренебрегать техникой безопасности и в довесок использовать неправильный материал. К этому разу Стайлз подготовился хорошо: вспомнил анатомию, зазубрил расположение всех нервов и артерий. Казалось бы, что сложного в том, чтобы связать человека? Всё, что тебе нужно — верёвка и жертва, остальное приложится. На самом деле, нет, — без анатомии никак, если ты не хочешь, чтобы жертва действительно стала жертвой из-за твоей халатности. Случайно надавишь на нерв, и человек скрючится от боли. По незнанию перетянешь артерию, и он медленно будет терять сознание. Некоторые точки, думал Стайлз, когда читал всё это, вообще стоило бы поначалу обходить стороной и располагать верёвки ниже, — лучевой нерв на внешней стороне руки между трицепсом и дельтовидной мышцей, подмышечную впадину, шею, связывать бедренную артерию и запястья без лишнего давления. Верёвка подвижная сама по себе, становится практически оружием медленного действия в руках несведущего человека. Обвязав область у колен и сделав подвижную петлю, Стайлз уверенно дотронулся до живота Питера, мышцы под его ладонью приятно напряглись, когда Питер послушно приподнялся повыше, оторвав таз от кровати. Стайлз быстро провёл верёвку под поясницей, вновь надавив ладонью, чтобы Питер опустился, и завязал узел у пупка. Обхват был не очень крепким, и Стайлз потянул этот узел ниже, вдевая конец верёвки в самую первую петлю. Зафиксировав конец, Стайлз осмотрел промежуточный результат и остался доволен. Получилось, будто два пояска, на талии и вокруг колен, объединены верёвкой, идущей ровно посередине тела. Оставалось не так уж много до окончательного результата — всего лишь обвязать бёдра вокруг, цепляясь за созданную линию. Стайлз дотянулся до второй верёвки, и снова сложил вдвое, не то чтобы это было необходимо, но он ориентировался на внешний вид — такой способ ему нравился больше, особенно, как это выглядит по итогу. Питер вдруг заговорил: — Замечательные верёвки. — Как ты это понял? — По тому, как они ощущаются. Волокна не такие грубые, как в прошлый раз, но они всё равно ощущаются. Намного приятнее, чем в прошлый. Стайлз задумался, стоило ли продолжать разговор, или это был простой факт, не требующий дальнейшего нарушения тишины, но ему, да и Питеру, наверное, было комфортно продолжить обсуждение, и он всё же спросил: — Ты… Наслаждаешься этим? Ощущением верёвки на коже? На этом ты концентрируешься? — Не только, — не стал отрицать Питер, отвечая тем самым на первый вопрос. — А что испытываешь ты? Что нравится тебе? Вот чего-то в этом роде Стайлз и ожидал — непрямого ответа и следом наводящего вопроса. По каким-то причинам он не давал разгадку сразу, а стимулировал его к размышлениям. Но возмущаться уже не хотелось. Это раньше, когда все их разговоры состояли из необходимости узнать, что происходит в городе и кто виновен в ритуальных убийствах, например, никто не ходил вокруг да около. Сейчас же… было интересно покопаться в себе, прийти к собственным заключениям, прежде чем услышать его ответ. Зачастую оказывалось, что-то, о чём думал Стайлз, если не совпадает напрямую, то так или иначе проецирует и отношение Питера тоже. Стайлз повторил про себя его вопрос. Что ему нравилось в происходящем? Начать с примитивного? Нравилось ощущение верёвки в ладонях. Её фактурность, мягкость и одновременно с этим жёсткость. Он мог только представлять, как её ощущал Питер. Наверное, втрое сильнее. Ладони Стайлза явно грубее, чем кожа в тех местах, которые обычно скрыты под одеждой. Живот, бёдра — достаточно нежные участки, чтобы прочувствовать каждую ворсинку. К тому же, наверняка в силу сверхъестественных особенностей присутствует то, о чём Стайлз и не догадывается. Нравились их разговоры за этим занятием. Вряд ли они вообще стали бы так близки, не предложи ему Питер себя связать. Общаться с ним всегда интересно. Даже в те первые разы, когда Питер представлял непосредственную опасность, где-то за страхом таилось иррациональное любопытство, заключавшееся не только в размышлениях, стоит ли ему помогать и выживет ли Стайлз вообще или нет. Дальнейшие события сыграли свою роль, и, по крайней мере, они встали по одну сторону, что внесло существенные изменения в их общение, которое, тем не менее, рано или поздно застопорилось бы, не сделай кто-то шаг в сторону личных интересов. За них двоих этот смелый шаг сделал Питер. Шаг настолько широкий, что Стайлзу пришлось для начала набраться смелости, чтобы рискнуть присоединиться к нему. И вот они здесь, говорят о собственных чувствах и ощущениях, о чем-то… Таком интимном, что и подумать страшно — куда уж ближе? Но этого мало, мало. Не может же быть так просто. Что же ещё ему нравилось? — Сложно найти какой-то конкретный ответ на вопрос «что и почему тебя привлекает в этом», — смилостивился Питер, придя на помощь Стайлзу. — Каждый человек видит связывание по-своему и отвечает соответственно. Мы и так уже затронули личное, ты можешь не прятать мысли от самого себя, Стайлз. Не прятать что? Какие мысли? Стайлз проследил, как верёвка, слушаясь движений его рук, сделала последний возможный обвяз у бёдер, и взялся за новую. Теперь стоило начать с лодыжек и идти вверх, чтобы в конце зацепиться за петлю у колен, и завершить задумку. Удивительно, но ему пришло в голову, что всё едино — его руки, верёвка и чужие ноги. Руки слушались голоса разума, верёвка ложилась, обхватывала ноги Питера, и он осознавал это, более того, мысленно купался в этом ощущении. Получалось, что это всё… Процесс настолько совместный, что будь структура пространства на их стороне, они ощущались бы одним целостным организмом не только из-за проделок ума. Но что он, по мнению Питера, прячет от себя? Что ещё ему нравилось? Стайлз задумчиво проследил, как последний виток лёг на кожу под самыми коленями, и завершил свою первоначальную задумку, просунув оставшийся кончик от второго обвяза под первый. Получилась плотная, красивая вязка, не отягощенная замысловатым узором. Стайлзу нравилось, что она выглядела достаточно просто в отличие от типичных примеров в интернете, на которых обвяз чаще всего представлял собой сетку с неимоверным количеством узлов. Такие фотографии заставляли его думать о том, что мастера и фотографы стремились в первую очередь передать витиеватость форм и сложность работы, любование одним лишь материалом в виде верёвки, а не всей картины. Это удивляло, потому что только при взгляде на работу целиком можно было оценить мастерство и красоту. Целиком — значит, вместе с моделью. А Питер выглядел хорошо. Расслабленно, сыто, уязвимо немного, ибо Стайлз сам же и поспособствовал тому, чтобы хотя бы на каплю лишить его возможности двигаться так, как ему угодно. И всё равно это ничуть не приближало Стайлза к правильному ответу. — Сдаюсь, — вздохнул он. — Подскажи мне? — Ты ведь уже догадался, — уличил Питер. — Думай не о верёвке, а обо мне. Стайлз хотел услышать собственное признание, произнесённое чужими устами, и он его услышал. Стоило ли так долго ходить вокруг да около, чтобы обнаружить за всей своей внутренней демагогией нечто настолько обыденное и обескураживающее одновременно? Было бы что прятать. Чем больше один человек открывается другому, тем симпатичнее он для него становится. В этом все дело? Неужели именно эта простая мысль оставалась все время где-то на обочине мыслительного процесса и сидела притаившись? — Иначе говоря, — задумчиво протянул Стайлз. — Привлекательный не столько обвяз, сколько ты. Его не покидало чувство, будто он что-то упускал. — Дело не в привлекательности, — возразил Питер. — Не только в ней, по крайней мере. Тебе нравится наше взаимодействие. То, как ты влияешь на меня, а я на тебя. Просто, как дважды два. Неужели и впрямь влияние? Для Стайлза не секрет, что чем ближе вы становитесь, тем больше ты, в глубине души, хочешь влиять на этого человека. Ради того, чтобы быть уверенным в том, что не только ты подвержен этому влиянию. Это скрывалось за пеленой нежелания признаваться самому себе? То, что Питер как-то влиял на него, как и любой другой человек, с которым наладилась близкая связь, что он ему как-то особенно нравился, из-за чего хотелось смотреть-смотреть-смотреть на него и касаться, пока это возможно, и так же влиять на Питера в ответ? Звучало ужасно логично, и Стайлз скрепя сердце мог с этим согласиться. Выходит, он всё это время упускал контекст, который определял всю значимость процесса, — обвязки значат, что вы доверяете друг другу больше, чем кому бы то ни было, и взамен верёвки незаметно помогают создать тесную связь между связывающим и связываемым. Настолько незаметно, что Стайлз в упор связи этой не видел до тех пор, пока его не ткнули в неё носом. И дело, конечно, не только в присутствии какой-то личной тайны. Стайлзу понравилось, что он сделал с Питером. Благодаря плетению верёвок, он превратил его в сказочного русала с рыбьим хвостом вместо ног — так плотно и экзотично сидел обвяз. Вдоволь налюбовавшись, Стайлз решил, что пора освобождать его от этого плена. За разговором он провозился с этим достаточно долго, и Питер, скорее всего, уже устал от невозможности двинуть ногами. Стайлз не хотел, чтобы происходящее было кому-то в тягость, наоборот он хотел, чтобы Питеру было приятно и хорошо. Настолько, что, развязав, машинально немного пощипал его за ноги, разминая кожу и чуть-чуть мышцы. Несмотря на эти действия, следы от верёвок никуда не делись, и причудливым узором продолжали опутывать чужие ноги. Питер, освободившись, впервые за день поднялся с кровати и потянулся так старательно, что Стайлзу тоже захотелось размять спину, но вместо этого он нашарил у кровати пижаму и запустил ей в Питера. Попадание оказалось стопроцентным, и из-за этой выходки лёгкие брюки забавно повисли на голове Питера. — Оденься, — хмыкнул Стайлз, — а то не сдержусь и цапну за что-нибудь. Зря ты спиной ко мне повернулся. — Надо же, какой смелый, — повторил его смешок Питер. — А если я укушу, то что? Не забывай, чья именно это специализация. — С этим трудно спорить, — рассудил Стайлз и потянулся за кружкой с остывшим кофе. Вопреки просьбе Стайлза, Питер отложил пижамные штаны в сторону, предварительно свернув их, и ещё некоторое время раздетый копался в трюмо с одеждой, пока не выудил оттуда джинсы и лишил-таки Стайлза возможности исполнить угрозу, раз уж самый лакомый кусочек прикрыт невкусной тканью. — Хочешь пить? — спросил Стайлз, хлебнув холодного кофе. — Гадость редкостная, зато бодрит. Питер молча забрал кружку из его рук, залпом проглотил содержимое и поморщился: — Да уж, на вкус так себе, что ж ты мне не предложил его, пока он горячий был? — Так ты ужасно занят был, — самодовольно заявил Стайлз. — Я тебе и так поднос прям под нос сунул, мне что, тебя ещё и напоить самостоятельно? — Нет, спасибо, — усмехнулся Питер, — боюсь, ты не меня напоишь, а всё остальное вокруг. — Ага, конечно, а то я кружку в руках держать не умею. Какие планы, раз уж ты соизволил подняться с кровати? — А ты что, выдохся? Я думал, что сейчас разомнусь, перекусим, и ты снова что-нибудь попробуешь. Подтверждая свои слова, Питер направился на кухню. Живот Стайлза вовремя подал знак, что не против последовать за ним. — Да не особо, — ответил он уже в пустоту, хотя был уверен, что услышан. — Но на что-то длительное меня не хватит, сам засиделся. — Ты идёшь или нет? — громко поинтересовался Питер из кухни. — Иду, иду. Стайлз послушно поплёлся следом и застал на диво занимательную картину: Питер надел фартук и что-то готовил на плите. В общем, выглядел невероятно уютно и буднично. — Да ты прям мечта, — хмыкнул Стайлз и сунул нос под крышку, стащил со сковороды кусочек мяса и сунул в рот. — Вкуфно! Фто за соус? — Будет ещё вкуснее, если ты подождёшь, когда блюдо разогреется, — Питер шлёпнул его по шаловливой ручонке, которая собиралась украсть ещё кусочек. — Индейка в терияки, меду и кунжуте. Стайлз не стал рисковать и руку больше не тянул, вместо этого решил помочь. — Где у тебя вилки лежат? Питер кивнул головой в сторону шкафчика, и по его скромной наводке Стайлз обыскал два ящика прежде, чем нашёл то, что искал. К счастью, хотя бы тарелки нашлись сразу, так как он уже натыкался на них. Пока Питер раскладывал свой кулинарный шедевр по тарелкам, Стайлз залез в холодильник в поиске напитков и не смог сдержать удивления: — Это что, компот? А можно? — Можно, — он кивнул, ставя тарелки на стол, и застучал вилкой по тарелке. — И мне налей. — Вот уж не ожидал, Питер, что ты компот уважаешь, — подивился Стайлз, усаживаясь, наконец, за стол и присоединяясь к трапезе. — А почему нет? — Не знаю, думал, ты только вино пьёшь. — Так и спиться можно, — возразил Питер. — Не всегда хочется. Налить тебе? — Не, спасибо, — Стайлз помотал головой и нашёл в себе силы сначала прожевать кусочек, вместо того, чтобы говорить с набитым ртом. — Я спросил не для того, чтобы ты мне его предложил, а просто так. Мне интересно, чем ты живёшь. Раз уж мы вроде как стали приятелями. Да? — Да, — подтвердил он. — Ты же помнишь, что я, если захочу, в любой момент могу понять, что ты там имел в виду, если хорошенько прислушаюсь. Так что можешь не уточнять, хотел или не хотел. В любом случае, я предлагаю не для галочки. — Мило, но всё равно откажусь. Не за обедом же. Питер приподнял брови. — Можно и за обедом, — хмыкнул Питер, положил в рот очередной кусочек и продолжил говорить, но, в отличие от Стайлза, на удивление чётко. — А можно назвать обед ранним ужином, и тогда тем более не вижу причин воздерживаться от фужера шедевра виноделия. — Загнул, — хохотнул Стайлз. — Но я за рулём ни-ни, даже если этот твой шедевр безалкогольный. Да и ты же вроде хотел, чтобы я тебя ещё разок связал. Я человек ответственный. — А ты всё же настроен на ещё один раунд? — Ну так я сразу согласился. Просто, оголодавши, говорил об этом не слишком уверенно. А сейчас, — он мечтательно погладил себя по животу, — я полностью удовлетворён и готов продолжить. Хотя этот раунд будет явно не такой длинный. Сытый работник — плохой работник. — Как самокритично, — покачал головой Питер и поставил точку в трапезе, доев последний кусочек со своей тарелки — Стайлз-то давно и порцию свою умял, и добавку. — Пошли? — Ага. Встали из-за стола они уже не так бодро, как накинулись на еду. Вновь оказавшись в спальне, Питер спросил: — Что планируешь сделать? Как мне сесть? — Хм, — Стайлз задумчиво потёр подбородок. — Знаешь, я поел и теперь безумно счастлив, так что я настроен сегодня до конца получать комфорт, а пол к изрядному комфорту все равно не располагает. Давай ты сядешь на край кровати, а я на стул напротив тебя? Будет достаточно удобно. — Ты так ловко ушел от ответа на первый вопрос, я поражен. — Питер, так я ж учусь у лучшего в этой области — у тебя. Ладно-ладно, не кусай меня, отвечу. Несложный обвяз грудной клетки. Видимо, сегодня весь наш день проходит под девизом «чем проще и ленивее, тем лучше». — Ничего не имею против, — развёл руками Питер и послушно сел на кровать. — Отдыхать тоже надо уметь, ремесло, всё же, нелёгкое, согласись. — Да уж. Как хорошо, что ты раздет. Наверное, вот сейчас ты до конца прочувствуешь всю прелесть обработанного материала. — А ты уже готов к последствиям? — Каким послед… Питер! — возмутился Стайлз. — Опять ты об этом, что за пунктик! — Не пунктик, а дружеское напоминание, — лукаво ответил он. — Чем старательнее ты работаешь, тем щедрее моя реакция. Заметь, неосознанная. Стайлз, уже успевший вооружиться верёвкой и обвести её вокруг торса, под грудью, резко затянул петлю, рассчитывая как минимум выбить этой выходкой воздух из лёгких, но, памятуя о технике безопасности и своей ответственности, дёрнул не так сильно, как мог бы, поэтому Питер никак не отреагировал. — Тогда я буду болтать о всякой чепухе, и у тебя ничего не выйдет, — решил Стайлз и затянул первую петлю за спиной как надо, Питер машинально положил руки ему на лопатки, потому что так намного удобнее, чем держать их как при аресте. Со стороны, должно быть, выглядело так, будто они обнимаются. — Кстати, у многих обвязов и узлов такие нелепые названия, я оборжался. Знаешь, как вот это называется? — он ткнул пальцем рядом с узлом, который завязал. — Голова жаворонка, прикинь? Я не шучу. — Неужели ты решил выполнить свою угрозу и заговорить меня? — Питер изогнул брови, но слушал внимательно и с интересом и, кажется, наблюдал за его действиями через зеркало, удачно оказавшееся напротив. Стайлзу хотелось болтать обо всякой чепухе, и он не видел причин этого не делать, раз уж они определились, что на сегодня с серьёзным настроением покончено, поэтому не стал прекращать их диалог: — Да, — кивнул Стайлз и сделал ещё виток по торсу, вдел верёвку в узел на спине и повёл конец в другую сторону, чередуя направления и подцепляя предыдущий узел. — Я так и не понял, где тут голова жаворонка, если честно. Несмотря на то, как старательно я пытался её увидеть. — Ты корсет, что ли, плетёшь? — спросил Питер, когда увидел уже более-менее ясные очертания. — Что-то вроде. Вообще, симпатично, да? Даже движений особо не сковывает. Хотя смотря как затянуть, конечно. Такой обвяз можно под одеждой прятать и идти спокойно на все четыре стороны. Питер расхохотался, и Стайлзу показалось, как-то чересчур коварно. А потом до него дошло, в чём дело. — Отличная идея, Стайлз. Куда пойдём? Ну можно хотя бы иногда уметь держать свой язык за зубами? Ибо вот Стайлз ляпнул, не подумав, и совершенно зря, потому что Питера сейчас не отговоришь, несмотря ни на какие логические доводы. Но попытаться стоило. Оставался мизерный шанс, что он пошутил. — Питер, это неудобно. Под твоими излюбленными кофтами всё видно будет. Я умру там от этих взглядов. — Ты ведь не знаешь, удобно или нет, — ожидаемо возразил Питер. — Вот и проверим. А тебе-то что до взглядов? Смотреть на меня будут. А ты так, просто рядом шёл, как говорится. Ещё отговорки? — Может, я лучше тебя тут подожду? Ужин приготовлю, не все же тебе выпендриваться. — Замечательно, когда вернёмся сюда, ты готовишь. Стайлз обречённо простонал, но сдаваться так быстро не собирался: — А вдруг верёвки нужно будет срочно развязать, если тебе станет некомфортно, или где-нибудь натрёт? Как я, по-твоему, это сделаю? — Значит, библиотека отпадает… — Ты собирался в таком виде в библиотеку ехать?! — захлебнулся словами Стайлз. — Как бессовестно! — В каком таком? — хмыкнул Питер. — В рубашке, то есть? Да, ты прав, ужаснейшее нарушение дресс-кода. Ну, а ты куда хочешь, в парк? Каждая идея Питера была всё хлеще и хлеще. Стайлз задумался, есть ли вообще у этого человека рамки приличия. — Ещё лучше. Мне тебя прям на людях раздевать и развязывать? Нужно что-то, где можно у-е-ди-нить-ся. — Молодой человек, вам не стыдно такое взрослым мужчинам предлагать? — серьёзно спросил Питер и, увидев шокированное лицо Стайлза, рассмеялся. — Ладно, дабы пощадить твое чувство социальной ответственности, я согласен на торговый центр. Там людно, но на каждом углу магазин с примерочными. На это Стайлзу точно нечего было возразить. Надо соглашаться, пока Питер не подкинул ему очередной долбанутый вариант. Стайлз сам ляпнул про носку обвяза под одеждой, чего теперь локти кусать и Питера в его отбитости обвинять? Сам хорош. Знал же — слово не воробей, вылетит — не поймаешь. В общем, Стайлз винил себя и только себя, но все равно не мог не послать куда-то в потолок возмущённое «боже, во что я ввязался?» — Да ладно воздух сотрясать. Поехали, — мягко настоял Питер. — Неужели мы наш обоюдный исследовательский интерес игнорировать будем? Что тут такого? Никто даже не заметит. — Вот этот узел, — Стайлз на себе показал в область седьмого шейного позвонка, — не спрячешь. — Я не думаю, что кто-то будет намеренно рассматривать мою шею со спины. Но если тебя это и впрямь беспокоит, я просто подниму ворот у рубашки, будет незаметно. — Спасибо, успокоил, — пробурчал Стайлз. — Вообще, я могу прямо сейчас взять ещё одну верёвку и продолжить плетение таким же способом вниз. Того гляди, я тебя в дизайнерское платье приодену. Рискнёшь в нём прогуляться? — Воздержись уж, пожалуйста, от подобных актов творчества. Такой красоты я на себе не переживу, — поморщился Питер. Да уж, Стайлз и сам был против наряжать мужчин в платья, пусть даже в верёвочные. Питер, между делом, снял с вешалки рубашку, надел и принялся деловито застёгивать пуговицы. Стайлзу пришлось признать, что рубашка более свободного покроя, чем он носил обычно, и впрямь не выдавала, что под ней прячут что-то ещё, кроме самого тела. Возможно, это будет не так уж неловко и страшно. Питер покрутил на пальце брелок с ключами от машины. — Едем? — Ну уж нет, — Стайлз уверенно поднялся со стула, на котором предпочитал сидеть все это время, чтобы не осесть вдруг на пол от какой-нибудь особо едкой фразочки Питера, и забрал из его рук ключи. — Моя очередь тебя катать. Мы чередуемся, не заметил? Не будем нарушать традицию. Да и как же ты будешь вести? Вдруг больно где-нибудь станет? Создашь аварийную ситуацию. Так что я поведу и, заметь, поведу свой родной джип, потому что в твоей машине слишком много незнакомых кнопок на панели. Ткну на радио или решу включить поворотник, а она взорвётся. Так что это мы оставим здесь, — и демонстративно положил ключи на тумбочку. — Да, торговаться ты, стоит признать, умеешь. — Нет, что ты, я просто тебе мщу, — мечтательно протянул Стайлз и потеснил Питера на пороге квартиры.