Признайся мне первым

Пузырьки поднимались со дна и оседали на стенках бокала. Я смотрел на них — и краем глаза на Альку. Который вертел в руках свой бокал, сосредоточенно разглядывая его содержимое. Но украдкой погладывал на меня. — Типа сейчас надо бы тост произнести, — сказал я наконец. — Типа... Надо бы... — ответил он. И мы замолчали. «За нас» — эти глупые слова, такие стандартные, затасканные и пошлые, прямо просились в тост. За нас — таких, какие мы сейчас и какие будем потом. За то, что бы у нас было это общее «потом» — и множество Новых Годов вместе. За то, чтобы мы перестали мучить и убивать друг друга. За то, чтобы мы наконец смогли сказать друг другу то, что чувствуем... За нас. За нашу любовь... Господи... Как это же все это стрёмно звучит, если произносить словами! Нелепо и смешно... Но какие другие слова можно найти, чтобы выразить то, от чего внутри так жарко? «За нас...» — Данька... — Алька посмотрел на меня. — Мне кажется, ты уже свой тост сказал... И я... наверное, тоже... Поэтому давай... — Давай — просто за то, чтобы всё это сбылось! То, о чем мы сейчас думали... — быстро закончил я за него и тихонько звякнул своим бокалом о его бокал. Мы посмотрели друг на друга — и одновременно отпили шампанское. Пузырьки наполнили рот, щекотно лопаясь. — Не холодное? — Не, самое то! Вкусное! Хотя... Из кончающей бутылки было пить вкуснее! Алька рассмеялся: — Не, самое вкусное шампанское — это на твоей мордахе! Да, а закуску распечатаем? — Давай! Я взял шоколадные яйца и протянул одно Альке. — Это твоё! — Вообще-то оба для тебя были... — Мои яйца — твои яйца! — безапелляционно заявил я. — Даже так? А вот если я сейчас потребую: а ну выдай мне все мои-твои яйца? — Да с радостью! В любое время! — я вильнул бедрами, раздвинул ноги, демонстрируя то, что всегда будет «Алькиным» — и заметил, как он жадно стрельнул глазами и быстро облизнул губы. — Только давай вначале закусим... Хочу посмотреть, что там внутри! — А там вот реально что-то есть? — Алька задумчиво повертел в руках яйцо. — Ну да! А ты не открывал разве? — Не... Это же на Новый Год... Для тебя... И от этого «для тебя» я почему-то засмущался сильнее, чем от всего, что мы обычно вытворяли. «Для тебя!» Значит, Алька тоже хотел подарить мне «новогоднюю сказку» на свой лад? Для меня... Чтобы скрыть смущение, я начал аккуратно снимать фольгу, расправляя её и разглаживая. — О! Это что?! — раздался голос Альки. Я повернулся и увидел, что он со своим яйцом уже справился — почистил, разломил на две половинки, вскрыл жёлтую капсулу... Оттуда выпали красные и синие детальки, чёрные колёсики и полоски бумаги. — Это чё? — Это собирать надо. Как конструктор... — Такой миллипизерный?! — в голосе Альке звучало удивление. Он задумчиво поддел одну из деталей ногтём, повертел колесико чуть ли не с благоговением. — Ага, — сказал я как можно более серьезно, хотя мне хотелось рассмеяться. Не над Алькой! Просто от радости. От того, что Алька — такой Алька! Хоть ростом уже почти взрослый дядя, и школу в этом году заканчивает — всё равно. И... Да, мне нравился «Крутой Алька», который красиво выпускает дым сигареты, толкает шмотки и небрежно бросает «На хуй школу»... Но и тот Алька, который может часами усердно обтачивать детали для самопала, вырезать узоры по древесной коре или собирать конструктор, мне нравился не меньше. И снова вспомнилось, то что я говорил ему, путаясь в словах во время прошлого нашего разговора... То, что Алька больше, что просто «такой же псих как отец», и больше чем просто «командир дворовой команды», и уж точно больше чем «бандит малолетний»... И вообще — он больше любого определение! Как и все люди, наверное... Мы все — больше. И такие, и этакие... Но... Кто-то скажет: «хулиган»... Или «отличник»... Или... «долбанутый?» — оно тоже сюда подходит, да? Ну, в общем, вот такую одну-единственную хрень выделит, которая типа «про тебя»... И человек начинает стараться... Соответствовать... И убирать из себя все другое, что «не по теме»... Может это и называется «взрослеть»? Когда ты однозначно решаешь «кто ты», и забываешь про то, что ты — больше, чем только это... Но... Это же неправильно! Неправильно становится чем-то одним и забить на всякое своё «больше»! И сейчас я смотрел заворожено, как Алька сосредоточенно прикладывает одну детальку к другой, собирая «красно-синее нечто». Даже дышать боялся — потому что... «Такого Альку» я уже давно не видел — с начала лета, наверное. С того времени, когда мы в караванках пытались построить свой вариант плота Кон-Тики... Но так и не достроили — в том числе и из-за наших с ним «задвигов», постоянно приводящим к ссорам и дракам... Когда стало казаться, что от нас обоих осталась только одна сторона — «психованная», а всё остальное куда-то настолько далеко задвинулось, что почти исчезло... И «того Альку» я потерял навсегда... И даже потери не заметил... Но сейчас он был здесь! Мой! И такой — тоже мой! Телефонный звонок заставил нас обоих вздрогнуть. — Это мама, — быстро сказал я. — Она сказала, что звонить будет, меня проверять. И это действительно оказалась мама. К моему облегчению. Потому что, несмотря на уверенность моих слов, я немного боялся. В прошлый раз я тоже ждал «только врача», а вышло что? И сейчас я немного напрягся — вдруг это опять Ленка... Или Оксана… Или, упаси господи, какой-нибудь Полонский... Но всё обошлось, и мне пришлось всего лишь минут пять выслушивать ценные указания и отчитываться о содеянном. Да, я поел. Нет, сопли не текут. Да, я прополоскал горло. Нет, мне не холодно. Да, салат очень вкусный. Нет, я не буду долго смотреть телевизор. Да-да-да, всё в порядке. Совершенно в полном! Вам тоже хорошо отпраздновать! Наконец, я смог выдохнуть — и вернуться комнату. Где Алька с довольным-предовольным видом катал по столу красно-синий грузовичок. — Смотри, смотри! — сказал он с восторгом, взял машинку за колесики — и перевернул её. Теперь у него в руках был робот. — Это трансформер, прикинь! Настоящий! — О! Оптимус Прайм! — сказал я с восторгом. В тех яйцах, которые мне дарили московские дядя и тётя, мне только один раз попался трансформер, Шершень. И с тем пришлось расстаться — я подарил его мальчику в поезде, когда мы ехали обратно. Мальчик был совсем мелкий, и по тому, как он постоянно крутился возле игрушки, прося «на минуточку только подержать», я понял, что ему нужнее. Тем более, что Шершень мне особо и не нравился... То ли дело лидер Автоботов! И Альке подходит прямо идеально — потому что он тоже лидер! — Держи! — Алька протянул мне игрушку, но я спрятал руки за спину. — Это же твой! Мой ещё не вылупился! — А... Так давай, вылупляй! Интересно, у тебя тоже трансформер будет? — Ага, Мегатрон, — ухмыльнулся я. — Думаешь главный злодей — это самое то для тебя? — А чё! Я тоже мечтаю весь мир завоевать! И речуги могу толкать не хуже! Но вообще из десептиконов мне Скандалист больше нравится, чем Мегатрон… — Но он же совсем тупенький! — рассмеялся Алька. — Типа: «Я просто буду главным, а на остальное насрать». У Мегатрона хоть программа была... А у этого кроме жажды власти — вообще нихуя. — Не! — возразил я. — Дело не в жажде власти! Получи он её — чтобы он с ней делал? Ему просто процесс нравился — доставать Мегатрона. Чтобы тот на него внимание обратил... А Мегатрона это тоже забавляло — что кто-то постоянно на него бычит, ну, тоже не расслабишься, приходится на чеку быть, интересно же… Поэтому и держал Скандалиста при себе, всё ему прощал раз за разом... — Ага, были у них, типа, брачные игры такие, — хмыкнул Алька. Я вспыхнул. Потому что... Ну да, лежа вечерами в кровати и гоняя в голове всякую чушь, я иногда придумывал истории про «любовь» Мегатрона и Скандалиста... Где в роли Мегатрона я представлял, конечно же, Альку.... А Скандалистом был я сам... Алька пристально посмотрел на меня. — Интересно-интересно... И как же ты себе представляешь «брачные игры» у трансформеров? Они же железные... — Ну... У них есть выхлопная труба... — Совать выхлопную трубу в выхлопную трубу? — произнес Алька с наигранным удивлением. Я не выдержал и расхохотался. Не только потому, что представил процесс «трубу в трубу». Но и потому, что вспомнил, как летом в выходные, пока родители зависали у Лукашиных на даче, мы с Алькой сидели здесь, у меня, и смотрели мультики по видику, который папе принесли на «починить» и который он не спешил отдавать сразу после починки. Тогда мы с Алькой старались быть «как друзья». И я боялся подвинуться к нему слишком близко, чтоб не коснуться плечом плеча... Просто наслаждался короткой передышкой между теми постоянными взрывами, которые преследовали нас всё лето, особенно «на людях», когда разрывало от желания и ревности. Когда любое слово, сказанное кому-то другому, доводило до бешенства. Когда любой жест в чью-то сторону казался предательством... А здесь мы словно возвращались «в прошлый год», в тишину и покой. Хотя... Даже тогда я ревновал его... К Мегатрону, к Хи-Мену, к Шреддеру, к Лэнсу... Я бы хотел, чтобы он смотрел на меня больше, чем на экран... Я был готов сам пилотировать Красного Льва или один на один сражаться с магом Скелетом, лишь бы он видел только меня одного... Но всё равно, тогда я был счастлив... — Ну, что там у тебя? Мегатрон? Или Скандалист? — Сейчас! Я вскрыл, наконец, капсулу. И замер... Коричневый корпус и синие паруса... Желтые мачты и бушприт... Крошечный штурвал, выдавленные на пластмассе ванты... Кораблик! Это еще один намёк, да?! — Ух ты! — Алька посмотрел на мои детальки. — Соберёшь? — я подвинул их к нему. — А ты? Это же твоё... Не хочешь? — Я хочу смотреть, как ты собираешь... — слова выскочили из меня раньше, чем я подумать успел. И тут же почувствовал, как вспыхивают уши. — Чё, так интересно? — бормотнул Алька, вроде как с насмешкой, но голос опять стал хрипловатым. И это было... Классно? Так, что мне пришлось губы закусить, чтобы не засмеяться от радости. Или от собственного смущения... Или просто это шампанское начало так действовать? — Угу... А то в прошлый раз всякие там своими звонками отвлекали... Я сложил руки на стол, навалился на них щекой — и наблюдал, как совсем рядом Алькины руки прилаживали одну половинку корабельного корпуса к другой. Я видел знакомые шрамчики от порезов и ожогов на его пальцах. Их много... Самый глубокий — между большим и указательным пальцем, от взорвавшейся раньше времени бомбочки, которые мы делали из аптечных пузырьков, пропитанных спиртом лоскутов и красных кусков старых неваляшек. Я помнил, как испугался тогда — когда оно совсем рядом грохнуло, и Алькина рука стала красной... Я был тогда достаточно мелкий — это было летом после второго класса, и поэтому не сдержался и заорал... А Алька бросился ко мне, схватил за плечи — он испугался, что осколки в меня попали... А я испугался, что ему руку вообще оторвало, потому что крови было столько, что даже не видно было, что там на самом деле. Потом, после больницы, где ему пришлось накладывать швы на рану, он ходил гордый — типа вот, настоящие крутое ранение. И я тоже, стараясь забыть про свой дурацкий испуг, всерьез считал, что этот шрам делает Альку ещё более офигенным... И долго с замиранием сердца вспоминал, как он смотрел на меня тогда совсем диким взглядом, спрашивая: «Ты в порядке?! Тебя не задело?!» Но сейчас.... Сейчас я подумал — как мы могли быть такими идиотами, чтобы делать эти бомбочки? Ведь реально же — ему могло оторвать руку... Или осколки могли попасть в лицо, в глаза — ему и мне... И, может быть, Славка реально прав, когда говорит, что «нужно думать». И, может быть, реально надо меньше дури творить? И всё-таки... Почему воспоминания о этой «дури», которая могла кончиться трагедией, такие тёплые? Может без этого — мы были бы не мы? И это всё — то, что я тоже люблю, когда говорю, что «люблю Альку»... Я люблю его! Такого, какой он есть! Как же... как же я его люблю! Так, что хочется плакать... Не от горя, не от боли... А просто... Потому что... Потому что... — Ты там не уснул? — Алька коснулся рукой моих волос. А второй рукой поставил прямо у меня перед носом собранный кораблик. С парусами, флагом на верху мачты, с вращающимся штурвалом... Как настоящая! — Каравелла «Преисподняя»... — прошептал я. И услышав Алькин резкий выдох, поднял голову и посмотрел на него. Его лицо словно закаменело, глаза сузились и губы сжались в полоску. Чёрт! Я и забыл, что всё, что Алька знает из этой истории, — это только тот бред про «убей меня». И я опять разрушаю всё! Я заговорил быстро, стараясь быть как можно более убедительным: — Алька, послушай! Я подумал, что эта история должна быть другой! Потому что... Та концовка вообще не подходит! Сам подумай — капитан и его штурман слишком умные и отбитые, фиг бы они в лапы инквизиции попали! Они точно сумели всех вокруг пальца обвести... Заманили Епископа в его же ловушку, а сами уплыли в дальние дали. В Тихий океан, на неизведанные острова... И нашли там Остров, которого не было ни на одной карте... Он был покрыт туманом. И там, на скале торчала каменная колонна, вся в пиктограммах и всяких символах странных. Мы долго пытались понять, что это, а потом узнали, что это наследие древней цивилизации… И с помощью этой штуки можно исполнить желания… — Да? И что же мы загадали? — Алькин голос звучал как-то потерянно. Он взял в руки своего трансформера, вертел его, превращая то в грузовик, то обратно в робота. И смотрел только на него, не на меня... — Ну... Всякое... Важное... «Наверное, то же самое, что и сейчас, когда мысленно произносили наш тост — подумал я. — Чтобы мы всегда были вместе...» Но вслух я этого не сказал. А Алька с задумчивым лицом продолжал крутить Оптимуса Прайма. И мне опять показалось, что он где-то далеко сейчас. Я был уже готов схватить его за руки, развернуть к себе, говорить что угодно, как угодно выделываться, лишь бы снова вернуть его в нашу «Новогоднюю Сказку». Но он, всё так же не глядя на меня, вдруг спросил: — А разве можно вот так взять и всё изменить? Ну… Если эта история про пиратов… не совсем выдумка… А как ты говорил… Реально «прошлая жизнь»? Если оно на самом деле так было, как ты тогда рассказал? И вот так просто другой конец к ней приляпать… Ничего же всё равно не поменяется… То, что было... Если бы я уже не сидел на стуле, то точно бы сел – от удивления. Алька что, это серьёзно? Я тогда в подъезде просто нёс бред, как обычно, а он… Для него это стало чем-то важным?! Он в это поверил, словно это было на самом деле?! Поди и думал об этом постоянно… Вот об этом: «убей меня» и прочей хренотени, которую я тогда выдал как очередную сказочку шахерезады и забыл нафиг?! А он… С его психозом, страхом, чувством вины… Он продолжал гонять это в голове всё это время?! Я… Я же... просто чудовище! Но сейчас дело не в этом! Для Альки то, что я говорил тогда — правда... И... Если честно, тогда оно и для меня было правдой. Это позже я стал придумывать про «по-другому»... Про наши приключения, про то, что мы всех победили, про то, что сражались плечом к плечу и раскрывали тайны... Доверяли друг другу... И помыслить не могли, чтобы друг друга предать или друг с другом расстаться... Но ведь то, что я рассказывал Альке тогда, на чердачной площадке, никуда не делось. Оно было УЖЕ придумано... Это знал я. И это знал Алька. И я прекрасно понимал, что имел ввиду Алька, задавая свой вопрос: «А разве можно вот так взять и все изменить?» …Когда-то давно, когда я ходил в садик, ещё до знакомства с Алькой, у меня был придуманный друг, Щенок. Он был волшебный и говорящий. Я про него никому не рассказывал, даже Ритке, даже папе. Часто разговаривал с ним, часами качаясь на любимой качельке или перед сном, лежа в кровати. Он рассказывал мне истории про всякие другие миры, а ему — про свои дела... Но потом мы поехали с мамой погостить в Москву к тёте. И там я проболтался про Щенка своему двоюродному брату. Он был старше меня на шесть лет, и на тот момент казался мне вершиной крутости… Мне очень хотелось произвести на него впечатление, вот я и решил поделиться с ним своими сказками. Выпендрится типа. И… Нет, я не думаю, что он хотел намеренно чего-то плохого. Скорее всего, он тоже думал выпендриться и показать, что в сказках он не хуже меня шарит… Или просто ему было скучно и он решил так пошутить и меня «попугать». Как бы то ни было… Он придумал свой конец к моей сказке… Где злой Колдун захватил моего Щенка и убил его. А сам стал принимать его облик и приходить ко мне вместо моего друга, когда я его звал. И каждый раз, когда я думал, что со мной Щенок, на самом деле это был Колдун… После этого я перестал есть, стал орать ночами, потерял интерес к прогулкам по Москве и большую часть времени просто сидел где-то в углу «ветошью» — ну, так это выглядело по словам мамы. Я не помню. Я помню только, что был очень напуган… Я изо всех сил пытался придумать другой конец. Где я успел спасти Щенка. Где я смог победить Колдуна. Где Щенок только притворялся мертвым. Где все было хорошо. Но… Я ничего не мог поделать… Ведь концовка уже БЫЛА. Она СЛУЧИЛАСЬ. И ее нельзя было просто «взять и отменить». Если бы оставался шанс, если что-то было неизвестно, не ясно, двусмысленно – если бы было сказано: «Захватил Щенка в плен» — тут было бы пространство для манёвра. Но слово «убил» уже прозвучало – и я не мог вычеркнуть его из головы. И все мои придумки «другой концовки» выглядели «подделкой». Я пытался и пытался, снова и снова… Но каждый раз, когда я звал Щенка и он приходил – мне казалось, что это Колдун… Я хотел верить, что это Щенок – но не мог верить. Все было бесполезно… безнадежно… Намного позже, от папы, я узнал что такое «кот Шрёдингера». И понял, что тогда я изо всех сил пытался закрыть коробку обратно, чтобы вернуться к бесконечности вариантов истории. Но коробку уже открыли. И ничего с этим было уже не сделать. И сейчас я понимал, что для Альки та концовка про «Я обязательно тебя убью» — это тоже открытая коробка. И чтобы я не придумывал, он от неё никуда не деться… Это уже ТАК. СЛУЧИЛОСЬ. И всё. Никуда не деться, да?! И всё, да?! Черта с два! Я накрыл Алькины руки своей — так чтоб он не мог больше Оптимуса Прайма вертеть. И чтоб он смотрел на меня, на меня одного! — Алька, послушай… Ты же слышал про параллельные реальности? Про это сейчас много пишут… В фантастике разной, и не только. В «Очевидном-невероятном» про это тоже говорили! — Я, конечно, не был уверен, чтоб этом говорили в уважаемой передаче, но теорию о «реальностях» я слышал от папы, а его мнение в этом вопросе для меня было не менее авторитетным, чем мнение какого-то там Капицы, поэтому я продолжал с тем же уверенным напором: — Вот представь, что реальность – не одна. Что есть какая-то точка – типа вот могло случиться так, а могло этак. И реальность раздваивается. И развивается параллельно. Одна линия типа остается основной, а другая – существует сама по себе где-то в поле вероятностей… И вот я думаю… Что у той истории было два варианта! Что в одной реальности нас поймали. А в другой – мы сумели уйти. И реальность раздвоилось. И с одними нами фигня всякая творилась, а с другими — всё было зашибись! И знаешь что? Я понял, что мы загадали там, на острове! Понимаешь, когда вот так реальности параллелятся, то мы вроде бы живем в одной, но другую тоже чувствуем. Во сне… Или какие-то то мысли, эмоции накатывают ни с того, ни с сего… И я думаю, те мы, которые были на Острове, чувствовали что-то такое… Неладное… А потом, когда мы разгадали тайну древней колонны, то о многих вещах догадались... И про «другой вариант» тоже... — И мы тогда своим «желанием» решили отменить «параллельную реальность»? – Алька говорил насмешливо, типа «ну, да, ну да, очередные сказочки». Но я знал, что он сейчас очень серьезен. Он наклонился к столу, покусывал губы, и его пальцы под моей рукой чуть подрагивали. — Ну да! Мы загадали, чтоб эта линия, где мы спаслись, стала «основной». И именно она стала «настоящим прошлым», из которого появилось вот это настоящее…. А та просто осталась как такой типа сон… Как сказка… — Как предостережение, — закончил Алька резко и рывком поднял голову, посмотрел на меня в упор. – Значит, ты думаешь, это возможно, взять и переписать всё, просто загадав желание? — Конечно! Если желание очень сильное – то всё возможно, — сказал я уверенно. Потому что знал – это так. Сейчас это моя сказка… новогодняя сказка… И в ней должно быть так, как я хочу – обязательно! Алька молчал некоторое время. А потом сказал тихо: — Данька... Ты может смеяться будешь... Но... А ладно, плевать! — вдруг закончил он резко и, повернувшись к столу, закинул в рот тарталетку с салатом, демонстрирую всем видом: «жую, к разговору не способен». Но от меня так просто не отделаешься. Я положил ему руки на плечи, заставляя развернутся и смотреть только не меня. — Рассказывай. — Да ерунда всё... — Не ерунда! — Да ну нафиг... Давай потом, не новогодняя тема... Я закусил губу и посмотрел на него. — Алька... Ну ты думаешь, у меня какие-то другие темы в голову полезут после такого? Не новогодняя? Ну и плевать! Ты же сам сказал: у нас их ещё много будет... Новых Годов... Алька вздохнул, а потом поднялся со стула — и потянул меня за собой. К дивану. Плюхнулся на него, забираясь с ногами — и меня облапил, приваливая к себе... Так, как мы часто сидели с ним вместе в подъездах — когда хотелось вжаться друг в друга, чтобы просто одним целым стать. — В общем... Ты когда про «параллельные реальности» заговорил... То... я подумал... А если... Если эта реальность, где мы сейчас, на самом деле тоже параллельная... А в настоящей... Он не договорил, просто уткнулся мне в волосы. Я вначале не понял о чем он... А потом... ...Мы вот так же сидели в той «чужой» универмаговой девятиэтажке... Он так же прижимал меня к себе... И говорил... Про то, что не может спать... Про то, что не может отличить реальность от сна... Про то, что резал и жёг зажигалкой руки, чтобы почувствовать боль и убедиться, что это — настоящее, что оно на самом деле происходит — и всё равно не верил... «То, что мы помирились, что нам так хорошо вместе было — всё сон! А на самом деле ты умер...» Господи.... Я сжал его руку, переплетая пальцы, чувствуя кожей все те шрамчики, ссадины и следы ожогов, которыми я любовался, глядя как он собирает кораблик. Сколько из них появилось тогда, прошлой зимой, когда он сходил с ума? А сколько потом, летом, после всей той дичи, которая происходила с нами? — Алька... — сказал я тихо, и поднял голову так, что его щека скользнула по моей щеке. Мне было трудно видеть его сейчас — мы были слишком близко, и когда я говорил мои губы касались его губ, а его дыхание я чувствовал как своё... Мы реально одно целое сейчас! Как может этого «не быть»?! — Алька... Я же здесь... С тобой... Это — настоящее! Но... Если что... Мы же можем и сейчас желание загадать! Новый год, ёлка есть, шампанское есть... Это ещё вернее, чем всякие колонны древних цивилизаций! Алька вздохнул — и его вздох был словно поцелуй. — Ты правда думаешь, что такое сработает? — прошептал он и потёрся щекой о мою щёку. — Обязательно! — ответил я. Некоторое время мы сидели вот так — рядом. Молча. Алька снова зарылся лицом в мои волосы, я чувствовал прикосновения его губ — легкие, почти не заметные. Сам поглаживал его пальцы, слушал, как стучит его сердце... И пытался передать ему всем телом: я с тобой! Я — единственный и неповторимый. Такой, какой есть — и второго такого быть не может! Поэтому — это не сон, не бред, не «параллельная реальность»! Мы вместе — и это правда! — Данька... — сказал он наконец. — М-м? — промычал я, коснувшись губами его шеи — примерно в том месте, которое когда-то по дурости своей прокусил. — Может... Ещё один тост, тогда? — Ага! — среагировал я сразу же. — Ты нальёшь? А я пока гирлянду на ёлке включу... Алька усмехнулся. И быстро поцеловал меня в уголок губ, прежде чем пойти к столу за бокалами. А я перегнулся через диванный подлокотник, чтобы воткнуть вилку от гирлянды в розетку. Огни замигали, побежали по ёлке: красные, жёлтые и зеленые. При горящей пятью лампочками люстре они были едва заметные, потому что наша гирлянда была тоже старенькая и неяркая. Но когда Алька выключил свет, то ёлка прямо засветилась — отблески огоньков отражались от мишуры и стеклянных шаров. И у меня прямо дыхание захватило, как волшебно сразу всё стало... Как когда-то... Давным-давно... Когда Новый Год реально был чудом чудесным. И когда любое желание могло исполниться наверняка! Алька сел рядом, протянул мне мой бокал — и в шампанском тоже блестели огоньки, каждый пузырик был разноцветным. Словно это не шампанское, а магический эликсир. — Ну что, загадаем? — спросил Алька со смущенным смешком. — Угу... Я привалился к его плечу — и сделал глоток. «Я хочу, чтобы мы действительно могли всё изменить! Прошлое, настоящее, будущее... Параллельные вселенные, если они есть — или эту нашу одну-единственную... Построить свой мир, где мы сможем быть счастливы, не смотря ни на что! Пусть из всех реальностей, из всех вариантов, настоящим будет то, где у нас всё получится! Всё, что мы хотим! И где мы будем вместе...» Я повторял про себя это, даже зажмурился до звездочек, делая маленькие глотки и представляя, как светящиеся разноцветными огнями шампанское наполняет меня — и я тоже становлюсь разноцветным и искрящемся. Легким. Волшебным. Богом. Которому всё под силу. А рядом был такой же волшебный и искрящейся Алька. Сделав последний глоток я открыл глаза и посмотрел на него. Он уже допил свою порцию «магического эликсира» и сейчас крутил в руках опустевший бокал и задумчиво улыбался. Ёлочные огоньки щекотали его лицо. Он был такой красивый сейчас, что у меня просто дыхание перехватило. Он здесь, со мной... Потрясающий... Мой... Блин, вот можно просто не взорваться от такого счастья! И чтобы на самом деле не взорваться, я засмеялся — и быстро поцеловал его. — Это типа «закрепитель желаний»! Чтобы точно-точно исполнилось! — сказал я в ответ на его взгляд — радостный, но немного рассеянный. Словно Алька только что был где-то далеко-далеко и только сейчас вернулся. Ко мне! Я забрал из его рук бокал — нефиг всякую хрень в руках вертеть, когда рядом есть я — и поставил вместе с своим на пол, под ёлку. И плюхнулся так, чтобы моя голова оказалась у Альки на коленях, посмотрел на него снизу вверх. Алька рассмеялся тоже, устраиваясь поудобнее — поудобнее для меня в первую очередь, растрепал мои волосы привычным жестом. — Вот бы все желания действительно исполнялись от глотка шампанского… — сказал он с каким-то смущенным смешком. — А между прочим, так оно и есть! Смотри, вот в сказках кто обычно желания исполняет? Джины всякие. А они где живут? Ага, правильно в бутылках! Поэтому бутылки – это очень даже магический предмет! — А шампанское – это жидкая форма джина? — Алька снова усмехнулся, коснулся моего лба, убирая отросшие пряди чёлки. — Ну да! Слушай! Есть же напиток, который так и называется – джин! Вот, это же не случайно! Точно же намёк – джин в бутылке! И традиция тостов с пожеланиями тоже не случайная! Это всё к тому, что выпивка и желания на самом дела напрямую связаны! — Ага, ты это алкашам подзаборным скажи… — А что алкаши?! Смотри, тут тоже всё сходится! Если выпивка – это магический ритуал для загадывания желаний, то с ним надо очень аккуратно обращаться! А они как бухают? Да как придётся! А какие мысли у них при этом в голове? Хрень же всякая! В основном про то, чтобы ещё выпить и ни чём не думать. Вот эта хрень и исполняется! До состояния подзаборности. Так что реально всё работает! И если их желания так исполняются, то наше точно исполниться! Тем более — наше ещё и новогоднее! И ёлочное! И огонёчное! И поцелуем скреплённое! Ты чего? Я оборвал свой обычный трёп «о всякой фигне», который начал во многом для того, чтобы скрыть охватившие меня смущение от «торжественности загадывания желания». И для того, чтобы совсем не взорваться от счастья, которое меня переполняло просто от макушки до пяток. Оборвал, потому что понял, что Алька смотрит на меня как-то странно... Не отрываясь. И его рука замерла у меня в волосах. — Ты чего? — повторил я почти шёпотом. — Ничего… Просто… Ты сейчас… Такой… — Какой? Пьяненький? – спросил дурашливо. Хотя пьяненьким я себя вовсе не чувствовал – просто внутри было как-то щекочуще весело и легко. Но я был уверен, что это не совсем от шампанского. — Нет… ты такой… такой Данька… И я, как и вначале, когда наблюдал за собирающим кораблик Алькой, почувствовал, что сейчас просто заплачу... От той теплоты и нежности, которых так много было внутри, что они просто не могли в такого маленького меня вместиться. От того, что это почти признание, о котором я столько мечтал... От того, что мы вместе... От счастья, что я — «такой Данька», а он — «такой Алька»… От того, что ты оба «такие»… какие есть… С нашими разговорами «про фигню»… С моими странными фантазиями, в которые я отлетаю… С его насмешливостью и резкостью, за которыми он прячет нежность… С неумением сказать словами «Я тебя люблю»… И кричащими это в каждом движении, прикосновении, взгляде – а так же в страхе, в злости, в боли… Мы «такие»… Мы… А он продолжал смотреть на меня так, словно я был самым большим новогодним чудом, поглаживал мои волосы подрагивающими пальцами. Я поднял руку и провел пальцами по его щеке, словно пытаясь поймать пляшущие на его лице отблески огоньков. — Данька… — ещё раз повторил он мои имя. И коснулся губам моей ладони... В этот момент зазвонил будильник, поставленный на 23.59. Мы как по команде вздрогнули. А потом рассмеялись. — С Новым Годом! – сказал я, глядя в его сияющие разноцветными огнями глаза. — С Новым Годом! – ответил мне Алька. А потом добавил: – Знаешь… Это самый лучший Новый Год в моей жизни… От его слов у меня внутри новогодний фейерверк взорвался. «И мой тоже» — хотелось закричать мне, но обычный комок застрял в горле. «Мой тоже» — ведь это так просто... Это так же, как «за нас», или «хочу, чтобы мы всегда были вместе», или пресловутое «я люблю тебя»... То, что мне душу выжигает, то что является частью меня самого... Самое важное для меня! Но почему тогда мне кажется, что скажи я это вслух, то это будет как-то... Не по настоящему... Пошло... Глупо... Словно я просто повторяю какие-то миллион раз сказанным другими людьми слова. И как эти слова могут быть отражением того, что я чувствую на самом деле? Если их постоянно говорят все подряд и по любому поводу? Это все равно, что заваливать мусором самое дорогое для тебя... Невозможно... Но... Алька же сейчас сказал: «Это мой лучший Новый Год». И это же тоже просто глупые слова, которые уже миллионы раз звучали... Банальщина, если так подумать... Но — меня от них до мурашек накрыло! И фейерверки внутри до сих пор взрываются... И плакать хочется от этого, и смеяться, и петь... И я так счастлив... От того, что он смог просто сказать... — И мой тоже, — выдохнул я почти не слышно. И, видя, как расширяются и без того казавшиеся бездонными Алькины зрачки, добавил: — Мой лучший Новый Год... С тобой...