Признайся мне первым

Ещё никогда я не ждал Нового Года, как в этот раз. Даже когда совсем мелкий был и свято верил, что Новый Год — самый сказочный праздник. В те времена я минуты до волшебного боя часов считал, от волнения и предвкушения живот сводило. Но... Всё заканчивалось обычным застольем, никого чуда не происходило, а те чудеса, которые я сам себе придумывал, у всех только недоумение вызывали... И постепенно «самый сказочный праздник» превратился в обычную обжираловку на фоне ёлки. Но в этот раз я не только минуты — секунды считал. И от предвкушения сводило не только живот, а всё тело сладко обмирало. Вот, уже совсем скоро... Уже вот-вот... Только немного потерпеть осталось — и оно случится! А пока: полоскания, натирания, таблеткоглотания, сидение над картошкой – с одной стороны. С другой — обычная предпраздничная суета, которую каждый раз разводила мама, чтобы «встретить Новый год в чистой квартире, в не хлеву, как вы с отцом жить привыкли» — чистка ковров, натирание гарнитуров, стирка всего, что можно перестирать, и мытье всего, что можно перемыть. Ух... Меня, как больного, в этот раз не сильно задействовали, разве что кантовали с места на место, чтобы «убрать подо мной свинарник»… Блин, да какой у меня свинарник-то? Ну подумаешь, пыль на полках, тарелки на столе и под столом, книжки раскиданы — а какой смысл их убирать, если я всё равно их читаю! Да, ещё и трусы под кроватью… Те самые, которыми я спешно сперму с живота вытирал перед «приходом врача». Но эту улику я успел ликвидировать раньше, чем мать её обнаружила. Только при воспоминании о том, как это было, сердце ёкнуло. И застучало сильнее: скоро-скоро-скоро! Мы снова будем вместе! И тогда... «И что тогда?» — насмешливо спрашивал мой Внутренний Голос. «Чего ты вообще так завёлся? Ну придёт он к тебе — и что такого? Он у тебя тысячу раз был, последний раз — совсем недавно, как говориться, сперма ещё не обсохла и засосы не сошли. И времени у вас будет чуть немногим больше, чем обычно – даже не вся ночь, родители, скорее всего, часам к двум-трём уже домой припрут. И вообще, какого «Новогоднего чуда» ты ждешь? Что он в любви тебе признается?» Ага, счаз! Я одёрнул себя. Не надо думать о том, что невозможно! Чтоб потом не разочаровываться. Просто быть вместе, хотя бы это несколько часов – уже счастье. Если получится поговорить нормально – хорошо… Если все пойдёт «как обычно» и упрётся в «наши игры» — то и ладно… Если «игры» зайдут чуточку дальше… Ооооо… Ага, счаз! «Захотел мальчик бурной ночи – а сам голову от подушки с трудом отскребаешь! И сопли – ниагарским водопадом. И тёплые свитера с шерстяным шарфом – не самый возбуждающий наряд...» Я только вздохнул. Да, если подумать, видок у меня ещё тот… Сам весь болезненным потом просаленный, волосы разве что в валенок не скатались, грязнущие; грудь в клеточку от «йодной сеточки», спина в полосочку от горчичников… А Алька, даже когда за «пять минут» собрался, выглядел прямо офигенски. Да, пуговицы на рубашки не все успел застегнуть – но рубашка была на нём чистая, отутюженная и пахла приятно… «Пока ты её своими соплями и грязными волосами не извозил!» — тут же ехидно добавил дотошный внутренний голос. Блин... Я тоже хочу выглядеть офигенски — для него! Но с температурой «тридцать восемь стабильно» в ванну особо не полезешь... Не дай бог, хуже станет, и Алька решит, что «это из-за него» и опять в чувство вины провалится... И подарка у меня для него нет... А мне так хотелось подарить ему что-нибудь! Это, наверное, глупо и романтично-сопливо, но было бы здорово, если у него было что-то моё… Чтобы каждый раз, глядя на эту штуку, он вспоминал меня... И его сердце замирало от теплоты... Так же как у меня оно замирает, когда я смотрю на нарисованного Славкой человечка, смотрящего на солнце, и включаю подаренную им кассету, когда вспоминаю, как он сказал: «Я только песню услышал — и сразу понял, что это для тебя»... И от того, что он вот так знает меня, вот так может точно угадать, «что мне понравиться», всё внутри начинает таять... И становится как-то очень солнечно и светло... И я тоже хочу сделать такое для Альки! Но... Где такое взять? И что это вообще может быть? И значит ли это, что я люблю Альку меньше, чем Славка любит меня, если я не могу вот так сходу придумать для него подарок? Или измерять любовь подарками так же глупо, как измерять ее болью? Я не знал... «Ага-ага, позвал, называется, любимого в гости на праздник! И подарить нечего, и сам на части разваливаешься! Весёленький Новый Год у вас будет! Может, ему лучше было бы справлять с Оксаной или друганами своими?» - внутренний голос издевался надо мной вовсю... — Данил! Мы в этом году будем ёлку ставить? — заглянула ко мне в комнату мама. — Конечно! — тут же отозвался я. — Как без ёлки-то! — Ох, я думала, ты уже вырос из ёлочного возраста... Только обещай, что разберешь её хотя бы до начала марта... Я только плечам пожал. Ну чего плохого в том, что в комнате будет стоять украшенная ёлка? Да хоть и до марта! Не мешает же, есть-пить не просит... Чем она хуже какого-нибудь хрусталя, который весь год в серванте красуется? Но с мамой спорить я не стал. Главное — у нас с Алькой будет ёлка! И пусть башка у меня не мыта и подарка нет, но ёлка - это уже половина праздника! Тем более, может быть, это вообще первый Алькин Новый Год с настоящей ёлкой! Я знал: дома у него ёлку не ставили — она бы в комнату не поместилась. Разве что веточки еловые на полке стояли. И самодельные гирлянды на стенке висели как-то — когда я ещё в начальной школе учился и к нему малосемейку заходил в каникулы. Красивые очень, необычные. Вроде из простой бумаги, а выглядели словно кружево Снежной Королевы. Алька тогда сказал, что это они с мамой делали. И выглядел при этом чуточку смущенно, слова кидал небрежно... Но я уже тогда достаточно его знал, чтобы понять — ему самому очень даже нравиться, как это вышло. Но на следующий год таких гирлянд уже не было. А в позапрошлом году не было и веточек. Наверное, его родители тоже решили, что он «вырос из ёлочного возраста». Но... Я не хочу так вырастать! Так — чтобы Новый Год окончательно превратился из сказки в обжираловку! Не хочу! И Алька... Может он уже совсем большой... И крутой... И вообще... Но я-то знаю, что тот Алька, который гордиться сделанными из бумаги гирляндами и старательно поправляющий маленькие шарики на еловых веточках, никуда не делся! И пусть в этот раз у него всё-таки будет сказка! Я едва дождался, пока согреются принесенные папой с балкона наша старенькая ёлка и коробка с игрушками, чтобы начать «устраивать сказку». А потом принялся осторожно развешивать на ветки стеклянные фигурки. Ёлка у нас была искусственная — мама считала, что от живой «слишком много мусора». Странный аргумент, учитывая, что с нашей ёлки от старости пластмассовая хвоя осыпалась не хуже, чем с настоящей, и она уже была порядком «лысенькая». Но я всё равно её любил и ни на какую другую не променял бы! Даже на живую. И дело не в мусоре, просто мне всегда их жалко было, особенно после андерсеновской сказки, которую я ещё в садике прочитал — и помниться, тогда долго плакал. И очень радовался, что у нас ёлка «вечная» и никуда не денется. Пока мама в позапрошлом году не бросила равнодушно: «Выбросить её давно пора». Я тогда целый скандал устроил. Что значит «выбросить»?! Как это «выбросить»?! Да они что, с ума посходили? Она с нами столько лет, с самого моего рождения — и выбросить?! Вот человек когда состарился — его на пенсию отправляют, денежку платят, на доску почёта вешают... А заслуженную ёлку просто на помойку, да?! Вещи — не хуже людей! А иногда — и получше некоторых будут! Они, может, тоже пенсию заслужили! И почёт, и уважение! А с ними так по-скотски... В прошлом году я встречал Новый Год в больнице в состоянии немного бессознательном, и про ёлку, естественно, даже не вспомнил. Но сейчас, когда мама заговорила об этом, я немного напрягся — а вдруг, пока я там под капельницами лежал, они реально от «старого хлама» избавились и какую-то новую смогли достать?! Но нет, ёлка была «та самая» — моя! А теперь она будет и немножечко «Алькина». И каждую игрушку вешал на ветку с мыслью: «Это для него!» — Ты без нас что есть будешь? Салата оставить? Селедку под шубой? — спросила мама, заглянув в гостиную, где я старательно прилаживал на макушку блестящую звездочку. Я уже собирался сказануть что-то вроде: «без салатов обойдусь», но вовремя спохватился. Да, я-то обойдусь. Но Алька! Где он ещё салатов новогодних поест! Не у бабок же! — Да, наверное... А курица будет? А тортик? Мама поджала губы. — Вообще болеть надо меньше — и праздновать со всеми вместе! Там и курица, и тортик! — А если человек больной, значит ему с голоду умирать можно? — Ты бы бульон нормально поел сейчас, «умирающий с голоду человек»! Я поморщился. Бульон не хотелось. Как, впрочем, и курицу с тортиком. Всё, чего я хотел — покормить Альку. Чтобы ему вскусненько было. По-домашнему. По-новогоднему. — Я потом поем... Попозже... «Когда Алька придёт и мы будем кормить друг друга с ложечки» — добавил я про себя, и внутри обмер от нежности и ожидания: уже скоро-скоро-скоро... Мама тяжело вздохнула, и махнув на меня рукой, вышла. Но я слишком хорошо её знал, чтобы надеяться: если не на курицу с тортом, то хоть что-то вкусное мне — нам с Алькой — точно оставят. Уже скоро! Скоро-скоро-скоро! И даже сопли и кашель не мешали мне улыбаться во всю, развешивая игрушки по ёлочным ветвям. Для него. Для него одного! *** — У ты какой! Новогодний! — выдохнул Алька и притянул меня к себе. — А то! — ответил я самодовольно. «Специально для тебя» — хотелось добавить мне. Да, специально для него причесал волосы, обтерся смоченным в горячей воде полотенцем и всё-таки поменял обвислый «простудный» свитер на новую рубашку, привезенную мамой из Москвы ещё летом и с тех пор ни разу не надетую. Она была белая с красным воротником и красными сильно отогнутыми, манжетами. Слишком вычурная и девчачья, как мне казалось. Но для Нового Года — самое то! И праздничная и цвета самые дедморозные. И с красным шарфом, которым к шее был примотан компресс, она вполне сочеталась. Джинсы я надел старые, те самые, что и на дискотеке были. И то, как они обтягивали зад и врезались в пах, будило те сумасшедшие воспоминания и заводило до чёртиков. Для большей праздничности я всунул вместо ремня мишуру — но завязывать ее не стал. На всякий случай. И её блестящие концы свисали вдоль ширинки. Как огни вдоль взлётно-посадочной полосы — показывали, куда надо приземляться. И я уже мысленно видел, как Алькина рука «приземляется» в точно назначенное место. Но весь мой прикид и сравниться не мог с тем, как выглядел Алька! Он явно побывал в парикмахерской, и сейчас его короткие волосы стояли «площадкой», словно он сошёл с плаката «Рокки 4». Тёмная водолазка обтягивала торс - и это смотрелось охрененно. Запах сигарет спешивался в другим запахом - сладковато-терпким, взрослым, опасным... «И это всё - для меня! Для меня одного!» Это мысль завораживала до дрожи... - Не замерзнешь? Ты вообще - как? Ммммм... Заботливый Алька! - Я в порядке! - ответил я как можно бодрее. И это было почти правдой. Температура до конца не спала, но опустилось до приемлемых 37.3, горло больше не саднило так сильно. Приступы кашля хоть и были сильными, но случались реже. Единственное, что по настоящему мешало - это заложенный нос. Но из него хотя бы не текло постоянно - и то вперед. - А если замерзну - ты же меня погреешь? - Ага, люди быстрее выздоравливают, когда им тепло напрямую передают и как следует лапают, я помню... - усмехается он. И ещё сильнее прижимает меня к себе. Теплый... Мы замираем в этой теплоте. Только дыхание и стук сердца. Я чувствую странное смущение... Как часто мы так обнимались в моём коридоре? Постоянно же! Каждый раз, когда он приходил. Нам настолько было невтерпёж, что мы даже до комнаты добраться не могли. Целовались, ласкались, порой и кончали - прямо тут, не отходят от двери... Это было привычно... Почему тогда сейчас у меня ощущение, что у нас какое-то «первое свидание»? Когда смущаешься постоянно, боишься не то слово сказать или не то движение сделать. И то, что происходит между вами, кажется таким хрупким... Ведь именно так первые свидания в кино и книгах проходят - люди краснеют, бледнеют, бывают такими неловкими и несут чушь? Так ведь? Потому что, как это происходит на самом деле, и я понятия не имел. Только сейчас до меня дошло: не было у меня «свиданий»... Ни разу в жизни! С Алькой мы всегда были «друзьями», а что потом к дружбе «писечная тема» добавилась - это не сильно что-то поменяло. Как раньше - встречались, болтали, играли - так и потом почти тоже самое, только «диапазон игр» расширился да тематика разговоров в сторону «Сказок Шахерезады» начала отъезжать. И вообще, какие могут быть свиданки, если мы даже слово «люблю» ни разу друг другу не сказали! А с кем-то другим на свидание пойти - мне такой бред и в голову не приходил. Так что... Вот реально сейчас «первое свидание» и получается! «А что, всё правильно! Ты же сам говорил: вы в «обратном порядке идёте»: вначале кончили, потом поцеловались, сейчас до свиданки докатились... А так глядишь дело дойдёт и до...» Хватит! - одёрнул я себе. Не стоит Новый Год и Первое Свидание глупыми надеждами портить! Идёт - как идёт! Хоть в «обратном порядке», хоть в каком... Главное - мы вместе... А интересно, у Альки было «Первое Свидание»? Эта мысль неожиданно выскочила, как злая собака из подворотни - и тяпнула прямо в сердце. Потому что вспомнилось: Алька в парке с блондинистой кралей... Или в кино с Оксаной... Или.. - Данька... Что с тобой? От вопроса я вздрогнул. Блин, неужели я опять настолько заметно «отлетел» в свои мысли и у меня снова «на лице всё написано»? Ну, нафиг! - Ничего... Просто... Хочешь, я ещё кое-что новогоднее покажу? И я быстро взяв Альку за руку потянул в гостиную. Где на выставленном на середину комнаты столе стоял салатник с оливье, на одном большом блюде лежали поджаристые «ножки Буша», на другом - бутербродики-канопешки, а в вазочке белел сахарной пудрой сладкий хворост. В углу стояла разнаряженная ёлка, а на окне мерцали огоньками гирлянды. ...И я опять почувствовал неловкость. Словно это не по-настоящему, а какая-то игра в сказку, где фея-крестная вводит Золушку в дворцовую залу... «И какой реакции ты ждешь? Что он сейчас в изумлении на всё это великолепие вылупиться, типа «Ух ты, вот это нифига себе!»... И я такой: смотри, какой у меня Новый Год, не то что у тебя в малосемейке! Это... Это разве не подло?! Чёрт, я же совсем не об этом думал, мечтая подарить Альке «Новогоднюю Сказку» - с ёлкой, праздничным столом и прочим! Хотел «чуда»... Чего-то «этакого»... А в результате вышло привычное «обжиралово на фоне ёлки»!? То, от которого меня мутит просто! Лучше бы было пойти в мою комнату и покончать... - Ух ты, во это нифига себе! Сколько жратвы! - Алька плюхнулся на стул и тут же, сняв с бутерброда кусок колбасы, небрежно закинул его себе в рот. На сердце стало ещё тяжелее. Да, это был мой привычный Алька... Но... Мне показалось, что это всё было слишком... нарочно... показушно... не так... словно он тоже чувствовал неловкость и пытался разрядить обстановку... - Это мать наготовила, - сказал я с неожиданной злостью, так не вяжущейся с этой «приторно-новогодней» атмосферой, которую я так хотел создать. И чуть не заплакал от того, что сам всё разрушаю. - Дань... - Алька подался вперед вместе со стулом, и взяв меня за руку, притянул к себе. - У тебя... Что-то... Что-то ещё случилось? Он сидел на стуле, широко расставив ноги, и я оказался зажат между его коленей, а его руки сжимали мои. Он смотрел на меня снизу вверх - требовательно и жестко. Это было так «по-Алькиному», что горечь, злость, неловкость и это дурацкое ощущение, что «все не так» стали отступать... И я сказал честно: - Ничего такого... Просто... «Первый Новый Год вместе» - это как-то... - Слишком обязывает? - усмехнулся Алька. - Типа того... Наверное... Я боюсь... что всё наперекосяк пойдёт... Или опять припрёт кто-то... Или... «Или мы сами опять фигни какой-нибудь натворим и всё похерим...» Но этого я не сказал. Замолчал, опустив голову. - Дань-ка... Ну ты чего? Это же просто... Новый Год... И у нас их... ещё много будет... Я почувствовал, как меня обдало жаром. «У нас»! Он это сказал, да? Он реально в это верит? Что это «у нас» будет? И «новые года», и своя квартира, и прочее «долго и счастливо»... Это возможно? И последние остатки беспокойства разлетелись в стороны. Как остатки скорлупы, из которой я наконец выбрался. А Алька вдруг поднялся со стула, усаживая меня на свое место. - Знаешь, у меня тоже есть что-то новогоднее... Ща, погодь. Он быстро вышел из комнаты, но тут же вернулся с сумкой. Плюхнул её на соседний стул, сам встал рядом. - Во, смотри, - сказал он, извлекая оттуда бутылку шампанского. - Самое то, да? А то мандарины есть, ёлка есть, даже оливье есть... А теперь и последний праздничный ингредиент подоспел... - Ого! А ты умеешь его открывать? - поинтересовался я с дурашливой опаской. Или не совсем дурашливой... Просто пару лет назад я как-то пытался, красуясь перед Риткой, открыть бутылку шампанского. Закончилось всё относительно даже неплохо, учитывая, что пострадала только штукатурка на потолке, шторы и Риткино новое платье, а не люстра, мамин любимый хрусталь и оконное стекло в середине зимы... Но всё равно ора хватило. После этого я относился к шампанскому с некоторым подозрением. - Естессно, - фыркнул Алька самодовольно. - Так что не боись, всё будет в бокалах, а не на тебе... - Нуууу... Если только «на мне», то я не против... Знаешь, я в кино в одном видел... Там все шампанским обливались, а потом друг у друга с тела слизывали... Конечно, ни в каком кино я такого не видел. Разве что в том, которые у меня самого в голове крутятся. Но учитывая реакции Альки на мои разговоры о «снимать порнушку», уточнять этот момент я не стал. - А ты бы так хотел? - Нууууу... И я представил как белая пена стекает по Алькиным плечам, по груди, животу... Такая сладкая, ударяющая в голову... И я скольжу по ней губами, пьянея не только шампанского... - Все, замётано. Наступит лето - притащу бутылок пять. И будем обливаться. Пока в стельку не налижемся. Я рассмеялся: - Ага! И будет у нас коктейль - шампанское со спермой: взболтать, но не смешивать! Или сперма на закуску пойдёт? - Ага, вместо овсянки, - фыркнул Алька. - Кстати, про закуску. Я тут ещё кое чего притащил. Вот. Шоколадных членов найти не удалось, но яйца, оказывается, реально существуют... А! Ахренеть! Я уставился на то, что Алька вытащил из сумки. Он что, действительно сумел где-то в нашем мухосранске найти настоящий «Киндер-сюрприз»?! Тот самый... Про который я рассказывал ему когда-то... Когда мы оба загибались от боли, пробиваясь друг к другу через бесконечный холод... Когда Алька - пьяный, не спавший несколько ночей, с температурой, почти в бреду пришёл ко мне... А я, как всегда, нёс разный бред... Он это запомнил? Как всегда запоминал то, что я говорил... Даже когда я болтал всякую непроходимую чушь... От этой мысли перехватывало дыхание. От сладости, нежности - и от страха тоже. Потому что... Когда каждое твоё слово имеет значение, а ты привык болтать «что не попадя», то кто знает, что может случиться... Но все же... Как же это завораживает! Мысль, что я так много значу для него... Чтобы встряхнуться, я засмеялся, и, дурачась, взял у Альки оба обернутых в разноцветную фольгу шоколадных яйца и приложил к промежности: - Ну и как тебе мои новые яйца? - Ничё так... Но меня и вот эти устраивают... И его рука скользнула по моей ширинке вниз. Прямо по обозначенной мишурой «взлетно-посадочной полосе». Между шоколадок. Туда... Я вспыхнул - и тут же подался вперед, за его рукой, прижимаясь сильнее... Алька шумно выдохнул и вдруг отстранился. - Данька... Какой же ты всё-таки.... «Какой? Шлюха? Маньяк? Извращенец?» - Охрененный... Он смотрел на меня тем самым взглядом, о которого я с ума сходил... И я смотрел на него - на него одного... «Хочешь? Прямо сейчас? Всё, что угодно? Хочешь?!» Я не смог этого сказать - слова застряли в горле. Просто обвил его шею руками, в которых все еще были зажаты шоколадные яйца, притягивая его к себе. Захватывая его губы бешенным напором, целуя, кусая, чувствуя, как его язык таким же бешенным напором врывается в мой рот... И... И... Целоваться с заложенным напрочь носом - вообще не самая лучшая идея! Приступ кашля был дичайшим кошмаром. Хуже чем утром, хуже чем вообще за всё время с начало болезни. Мне казалось, что у меня все легкие наружу выкашляются. И при этом меня по прежнему штырило от возбуждения. И как могло не штырить, когда Алька был рядом, прижимал меня к себе, поглаживал сотрясающуюся от кашля спину, словно это могло помочь остановить приступ... А может и действительно «могло помочь» - потому что кашель начал стихать. И даже нос немного «отступорился» - застывшее там, казалось бы намертво, сопли зашевелись и запросились на выход. - Ты как? - Да вот так... Охрененный, ага? С кашлем и соплями до подбородка... - И с кашлем, и соплями... Охрененный... Голос Альки звучит хрипло, словно это он сейчас заходился кашлем. А я не то что кашлять, я даже дышать перестаю - просто стою, уткнувшись ему в плечо. И таю от его слов, от прикосновений, от того, что он такой... Такой Алька. Мой! А я - его... Новогодняя сказка, да? Пусть такая, странненькая... Зато - наша! - Может, откроем шампанское? - Алька пытается говорить «как обычно», но хрипотца все ещё слышится в голосе. И у меня в голове снова отдается: «охрененный»... - Ага, давай! А я пока схожу... от соплей избавлюсь... Всё-таки думаю, что они лишние на этом празднике жизни. - Что, даже не хочешь заценить искусство открывания? - Ну, думаю, ещё пару минут сопли могут побыть с нами... Открывай! Алька хмыкнул и уверенно взялся за бутылку. Он упёр ее дном в низ живота и принялся снимать с горлышка фольгу, разматывать проволочку... У меня прямо дыхание перехватило, от того, как это выглядело! Словно Алька дрочил огромный член, стоящий торчком, оглаживал головку пробки, удерживая её ладонью... Его лицо при этом было таким мило сосредоточенным, казалось, он полностью занят бутылочным стояком, но я знал, что при этом он наблюдает за мной... И делает это для меня... Чтобы я вот так смотрел... глаз не мог отвести... Хлопок! Пробка выскочила, но Алька смог удержать ее... А вот бурную пенную струю, вырвавшуюся из бутылки, удержать было невозможно. Но я почти успел - подставляюсь под белую пену, ловя её губами, языком, облизывая горлышко... Словно это на самом деле Алькин член... Сладкий... Пьянящий... - Псих ты... - говорит Алька чуть слышно, а потом отнимает у меня кончившую бутылку, опускается рядом, касается губами щёк, подбородка, ловя стекающие капли спермы шампанского... - Ну вот, и не пришлось ждать лета, чтоб нализаться в стельку... - говорю я со смешком, стараясь, чтобы голос не дрожал от возбуждения. - Ну... Тут скорее твой шарф в стельку... и ворот рубашки... - Алька тоже за смешками прячет дрожь, которая всё равно прорывается наружу. - Как ты матери объяснишь, что у тебя все шмотки в шампанском? - Ну, они тоже хотели новый год отпраздновать, как полагается.... А то что людям можно бухать, а шмоткам - нет, что ли? Пусть они тоже жизни порадуются... - Ага, то есть когда у тебя на свитере и футболках постоянно пятна от кетчупа, это не потому что ты свинюшка мелкая, а потому что хочешь одежду вкусной едой порадовать? Я засмеялся, приваливаясь к Алькиному плечу. Вот сидеть так рядом с ним - на ковре под праздничным столом, в мокром пахнущем шампанском шарфе и говорить всякую ерунду - что может быть лучше на Новый Год? Счастье! Вот оно, рядом... И пусть это все глупо, и не торжественно, и не «сказочно», и «не как у людей» - зато это «наше». Вот такое... Счастье. Алькина рука легла мне на голову, растрепывая волосы, ещё сильнее прижимая меня к нему. Я счастливо засопел, и потерся о его плечо макушкой. А потом быстро поднялся: - Я пойду все-таки от соплей избавлюсь... И от шарфа, наверное, тоже... А ты разольешь пока шампанское? - Ага, ты хочешь чтобы бокалы тоже смогли сегодня бухнуть? А то смотри, они уже обиделись, что ты без них пьянствовать начал... Я снова рассмеялся. И поймал Алькин взгляд - то как он смотрел на смеющегося меня. Без боли и отчаяния, без этого страха безнадежности, которым мы оба были пропитаны в последние дни. Открыто. Лучисто. По-Алькиному... В ванную я просто на крыльях летел. И даже сопли казались мне лучшими друзами.