***
Сьюзен мгновенно очаровали калорменские ночи – столь же тихие и прохладные, сколь изнуряющей была дневная жара. Темнело на Юге стремительно. Не успеешь оглянуться – небо уже покрыто крупными и частыми, будто гроздья винограда, звездами. Но в этот раз Сьюзен было не до ночных красот. Комната, где ее заперли, немногим уступала прежней по роскоши. Если бы не перекрещенные решетки на окнах – под самой крышей. Чтоб уж точно не сбежала. Рухнула на шелковое покрывало, зарываясь лицом в подушки. Прощальный вскрик Тианы всё еще отдавался в ушах. И разыгравшееся совершенно отвратительное сражение на «Серне» никак не таяло перед глазами. Сколько там полегло северян, неготовых к битве?.. Остальные брошены в подземелье. Надолго ли? Что их ждет?.. Дьяволы. Черные дьяволы. Ничего святого для них не существует – ни чести, ни милосердия. Какая же она дура, что поверила!.. Эдмунд ведь предупреждал… Сьюзен резко села на постели. Эдмунд. Во что она втравила младшего брата? Жив ли он еще? Если и так – далеко ли убежишь в чужом городе? И северянина здесь сразу видно… – Эд, умоляю, выживи, – шепнули мокрые от слез губы. «С дороги!..» – донеслось из-за двери. И следом – грохот и звон металла. Сьюзен торопливо вытерла слезы уголком шелковой наволочки. О, этот голос она хорошо знала. Только привыкла к иной тональности. Змей, проклятый змей!.. Дверь распахнулась с таким грохотом, что королеве показалось – весь дворец должен был пробудиться. – Сбежала, ведьма?!.. Будто смерч ворвался в маленькую, пропахшую сладкими благовониями комнату. Наследник Калормена не был высок – без тюрбана едва доставал Сьюзен до линии губ – но места занимал невероятно много. – Довольна? Какая муха тебя укусила? Сьюзен не успела выплакаться; губы ее и пальцы дрожали. Сжать руки в замок, вот так… Не показывать слабости. Не показывать. Не… Даже теперь. – Он еще спрашивает!.. – вскричала она. – Подлец и лицемер! Змея, меняющая обличия! И я целовала эти лживые уста, подумать только. Где были мои глаза!.. – Замолчи, женщина!.. – рявкнул царевич. – Или ты рехнулась? Это ты пыталась обмануть меня – и весь Калормен в моем лице. Неужели думала, что потомки Таш простят подобное вероломство? Я принимал вас как лучших гостей, делал всё, чтобы вы ни в чем не испытывали нужды – и так-то мне отплатили?!.. – Если таково гостеприимство Калормена, то единственным моим желанием будет держаться от него подальше! И тем более держать как можно дальше своих людей. Особенно брата!.. Жесткие пальцы с силой сдавили горло королевы. Сьюзен захрипела, голова ее запрокинулась. Рабадаш ослабил хватку, потом и вовсе убрал руку с горла. Встряхнул за плечи с яростью: – Ты бредишь? Причем здесь твой брат, ведьма?! – Откуда я знаю, почему ваше высочество пыталось его убить? – вышло сипло, и Сьюзен закашлялась. Потерла шею – наверняка ведь синяки останутся… – Не иначе как это диктуется гостеприимными обычаями Калормена, о которых забыли рассказать. Черные брови взлетели вверх: – Я не видел нарнийского короля три дня – и не скучал в разлуке! – Конечно!.. – огрызнулась королева. – Зачем же трудиться самому, если можно отдать приказ!.. В следующее мгновение она была прижата к мрамору пола – на сей раз без ковра – жилистым телом. Запах шафрана, железа и еще чего-то неуловимого оглушил. – Первый и последний раз: я не трогал короля Эдмунда. И не отдавал подобных приказов, – слова звучали негромко и холодно, тогда как очи пламенели яростью. – Я не обязан оправдываться перед дочерью северных варваров, которая не знает даже имени своего отца. А теперь быстро: что с королем? Неужели правда не он?.. А если и сейчас лжет? Но зачем врать пленнице, которая и без того в его полном распоряжении?.. – Эдмунд сказал, что его пытались убить, и что это вы послали к нему убийцу. – Царевич не торопился вставать, жёсткая борода колола открытую шею и грудь королевы. Лампады не были зажжены, и Сьюзен разозлилась – и на Рабадаша, и на себя, потому что ей почти начало нравиться столь двусмысленное положение. – Он вас недолюбливает, конечно, но не настолько, чтобы наносить собственноручно раны, лишь бы бросить тень на моего жениха!.. Тем более со спины, где самому человеку дотянуться совершенно неудобно. У меня нет причин не верить словам моего брата. – А мне, значит, можно не верить, – с горечью, странной на фоне недавней вспышки ярости, проговорил царевич. Поднялся, одернул примятый халат. – Брата я знаю двадцать четыре зимы, а ваше высочество – едва ли пару лун, – возразила Сьюзен. – Вот чего стоят ваши слова о родстве душ, моя королева. При первой же сложности вы и не подумали встать на мою сторону. Или хотя бы поведать мне обо всем… Сколь трогательно наблюдать такую истинно сестринскую заботу!.. – голос сочился ядом. – Значит, убийца сказал, что его послал я… – Сказала, – поправила королева. – Каким надо быть глупцом, чтобы послать на такое дело женщину!.. – вскричал Рабадаш. – Ты могла подумать, что я подлец, и я стерпел бы это. Но обвинить меня в недостатке разума!.. Воистину, вы получили по заслугам. Дверь захлопнулась с едва ли меньшим грохотом, чем открылась. И только оставшись одна, Сьюзен поняла, что за странный запах принес с собой царевич. От него пахло гарью.***
Одиннадцать лет назад – Ваше величество, нарнийская делегация прибыла. – Ну-тес, ну-тес, – оживленно потер руки король Лум. Он стоял у окна, откуда было видно и хлопавшие на ветру чужие стяги, и то, как спешивались король с королевой – он в алом, она в рыжем. В горы уже пришла осень – синее и золотое, щедро укрывшее серость скал, и редкие вкрапления багряно-красного. Цветные наряды нарнийцев с высоты казались оторвавшимися осенними листьями. – Мне не терпится познакомиться с ними наконец очно. – Лум быстро оправил камзол и пошел к тронному залу. – Доброго дня, ваше величество. Я рад наконец увидеться с вами и поблагодарить за оказанную Нарнии поддержку в трудные для нее годы. Сожалею, что не вышло познакомиться раньше – нашего внимания требовали дела внутренние. Это вот этот… юнец с едва сломавшимся голосом победил ведьму, державшую в страхе целую страну век с лихвой?! Ах да, их вроде бы четверо… Девчонку – королеву? – прятавшуюся за спиной брата, Лум вообще не сразу заметил. Он ждал героев, а увидел перед собой нескладных подростков. Кем же они были три года назад? Надо было отвечать, но король никак не мог справиться с собой. Неловкая пауза уже затянулась до неприличия… – Пап, смотли, как я умею!.. – маленький вихрь влетел в зал и принялся нарезать круги, ловко уворачиваясь от нянек, шепотом его отчитывавших. – Корин, дорогой, я занят, – немного раздраженно сказал король Лум. Но принц его уже не слушал, завороженно глядя на алую тунику Верховного Короля. И золотого льва на задних лапах, вышитого на груди. – Ух ты, клуто!.. – прокомментировал Корин. Красный цвет был его любимым, но нечасто встречался в стране скал и сурового короткого лета. – А там же твой меч, да? Оружие оставили за порогом тронного зала в знак мирных намерений. Нетрудно было догадаться, что глазастый принц имел в виду не абы какой меч, а Риндон. Няньки позади шипели, но Корин, не обращая на них внимания, вперевалочку подошел к Верховному Королю. И тот как-то сразу растерял чопорное выражение лица. Улыбнулся – открыто, задорно, мгновенно располагая к себе. – Ты принц Корин? – спросил, опускаясь на корточки, чтобы их лица оказались на одном уровне. Тот важно кивнул. – Король Питер. – Корин с удивлением воззрился на протянутую руку. Неуверенно попытался пожать. – Мы с твоим папой пока решим некоторые вопросы, а ты побудь в соседнем зале, хорошо? А после поболтаем, и я научу тебя одной игре. Уверен, ты ее не знаешь. Идет? – А меч поделжать дашь? – с напором спросил принц. Питер совершенно серьезно кивнул, и Корин позволил себя увести, оглядываясь с риском свернуть шею. Король Лум облегченно вздохнул. Люди, которые умели найти подход к его сыну, неизменно вызывали в нем если не симпатию, то признательность. Дальнейшая встреча прошла в куда более приподнятой обстановке. Ночью счастливый Корин спал, вволю навосхищавшись чужим оружием – разумеется, ни разу не вынутым из ножен – и обучившись каким-то странным играм от Верховного Короля. Сами нарнийцы тоже мирно спали. Лум же сидел с кальяном, неспешно вдыхая тягучий дурманящий аромат. Была у него тайная слабость, тщательно скрываемая от сына – и от доброй части болтливого двора. Кальян доставляли прямиком из Калормена. Под него хорошо думалось. Курил Лум нечасто, но раз в луну непременно уединялся и под душистые клубы дыма размышлял обо всем. Послевкусие от знакомства осталось странным. Лум отдавал себе отчет, что сын – его слабое место. Но быть прекрасной нянькой и быть Верховным Королем – две большие разницы. Раздражение, притупившееся было днем, вновь подняло голову. И вот эти… дети обыграли Белую Колдунью, исполнив пророчество?.. Лум вдохнул сладкий дурман слишком сильно. Закашлялся. Ну что, что в них такого особенного, Аслан?! Неужели не нашлось никого… достойнее? …За минувшее столетие Арченланд привык держаться свысока по отношению к северному соседу. Прохлопавшая охранное Древо Нарния вызывала сочувствие – с одной стороны. С другой – кто же вам защитник?.. Караул вокруг арченландской Яблони считался самым почетным занятием для рыцаря. «Хранить данное, приумножать имеющееся» – было выбито над воротами Анварда. Нарния возглашала те же ценности. Но Лум помнил из хроник, что на деле караул их возле охранного Древа был дюже расслаблен, за что и поплатился. Прошедшая до самого сердца Нарнии Колдунья-великанша почти не встретила сопротивления. Король, как водится, узнал новости последним – и погиб одним из первых. Что совершенно дезориентировало остальных нарнийцев. На первых порах Джадис пыталась сунуться и к соседям, но магия не пускала ее. Посланные же к Древу чудовища были уничтожены. Так продолжалось несколько лет, пока Джадис не предложила заключить договор – она де не претендует на земли Арченланда, а тот помогает Нарнии с продовольствием. В заснеженной стране сей вопрос стоял очень остро, а Колдунья, похоже, не желала оставаться совсем без подданных. Арченланд похмыкал, поворчал – и согласился, выкатив налог вдвое против прежнего. Джадис и бровью не повела: платить она собиралась не из собственного кармана, каким считала доставшуюся нарнийскую казну, а обложив лишней данью народ. В Арчненланде догадывались об этом. Но если нарнийцы прохлопали хорошую жизнь, они что, должны за просто так им помогать? Приумножать имеющееся, помните?.. И таки неплохо приумножили за столетие с хвостиком. Пришедшая к соседям весна затронула и Арченланд, только далеко не столь радужно. Восставшая Нарния перестала остро нуждаться в соседе, разом лишив его изрядной статьи доходов. Лум по молодости – он был старше Питера всего на десяток лет – радовался успеху соседей. Потом ему резко стало не до Нарнии и вообще ни до чего. Предательство канцлера, лишившее королевы и старшего сына, подкосило его. Оправившись от горя, Лум устроил чистку аппарата, и не особо церемонился в методах. Это же не он первым вышел на тропу войны, верно? Нарния тоже решала свои внутренние проблемы, коих и после смерти Джадис хватало с лихвой. Шпионы обоих стран доносили, естественно, о делах соседей. Но лично встретиться удалось только сейчас, спустя три года. И Верховный Король вызывал у Лума глухое раздражение. В Арченланде имелись сыновья Адама куда более умелые, умные… опытные, наконец! Аслан, справедливо ли это?***
Ветер заносил аромат орхидей из сада, колебал занавески на окне. Колебал подол синего энтари* царевны Шамсиан, дочери тисрока – да будет вечной жизнь его! – от первой и любимой жены, Фаридис-тархины. Только двух детей смогла подарить царственному мужу любимая жена – дочь да сына. Больше боги не дали ей детей, как ни просила Фаридис златоокую Меджнан, покровительницу матерей. Богиню, к чьим ногам склоняется даже Неумолимый Таш. Оттого и в Калормене матерей почитают и уважают. Царевна Шамсиан к своим двадцати девяти веснам уже трижды становилась матерью, но выжил лишь один ребенок. Девочка. Оба хотели сына: и она, и муж – Азрох-тархан, военачальник великого войска калорменского. Звякнули нетерпеливо браслеты на изящной руке. Золотистый кончик косы, перекинутой на грудь, пощекотал обнаженное запястье. Многие замужние женщины Калормена золотой краской подводят глаза, ею же выкрашивают концы волос – в честь богини Меджнан, надеясь обрести ее покровительство. Раздались шаги за дверью – твердые, уверенные. Евнухи так не ходят. Царевна поднялась навстречу мужу, но прекрасное лицо ее не выражало нежности. – Услада моих очей, порадуешь ли меня на этот раз? – осведомилась она, едва Азрох-тархан переступил порог. – Луна моего сердца, корабль нечестивцев сожгли, темница полнится оставшимися в живых варварами, – ответил тот. Саблю он оставил, но не успел отряхнуть дневной пыли со своего халата, и в иное время жена не преминула бы поставить то в упрек. – Король сбежал, – добавил Азрох, и Шамсиан всплеснула ладонями. – Да что же – заговоренный он, что ли?.. – воскликнула она, нахмурившись. – Верно, бесовское колдовство охраняет их правителей сильнее прочих, – молвил Азрох. – Только ведьме их оно, похоже, не сильно помогло. Ничего, и колдуна отыщем. Где белому спрятаться в стране темнокожих? В северных кварталах. Мои люди уже отправились туда, ибо на сей раз я предпочту сделать всё сам! Царевна поджала карминные губы. Покачала головой – зазвенели тяжелые серьги: – Надеюсь, его найдут раньше, чем он наделает бед. Мой брат в бешенстве, король, верно, тоже, но нельзя дать им увидеться. Слишком рискованно. – Как сказал поэт: «Большие реки медленно текут», о луноликая моя Шамсиан. Мы долго ждали подходящего момента, смирим же наши сердца теперь, когда удача сама идет в руки.***
Эдмунд понимал, что в чужой стране, без оружия и пусть не сильно, но всё же раненый, он далеко не убежит. И что его будут искать – тоже. И потому, завидев мусорную кучу, зарылся в нее, молясь об одном: лишь бы не заметили. Вонь стояла невыносимая, дышать можно было только через рукав. Но пронесшийся мимо топот ног, крики и бряцание металла того стоили. Мусор по жаркому климату сжигали. Кострище было тут же, свежее, но Эдмунд не сразу переборол отвращение. «Только бы не схватить какой дряни», – думал он, старательно размазывая золу по лицу, шее и рукам по локоть – для верности. Глянулся в покореженный – конь по нему топтался, что ли? – медный поднос. Вокруг глаз оставалась предательская белизна. Зажмурившись и очень надеясь не лишиться после зрения, Эдмунд растер золу по векам. Ну вот, теперь сойдет. Полосатый халат с прожженными до подкладки дырами он нашел в той же куче. Штаны, подумав, решил оставить свои. Калорменцы не торопились разбрасываться столь важным предметом гардероба. А вот от обуви пришлось избавиться – нарнийские сапоги уж слишком отличались от местных мягких туфель с загнутым носом. Босиком ходить не хотелось, но выбирать было не из чего. Про себя порадовался, что уродился темноглазым и темноволосым. Будь он как брат светлым – никакой маскарад бы не помог. Стянул все кольца, спрятал в потайной карман. Если его вздумают обыскивать, он в любом случае спалится. А разбрасываться печатью в чужой стране не следовало. Взлохматив напоследок волосы, Эдмунд выбрался из-за кучи, вдохнул полной грудью опускавшуюся прохладу. Разум кричал, что надо бежать как можно дальше. Ноги же сами понесли обратно. К пристани, к дворцу тисрока, к оставленным – брошенным, стучало в висках – людям. К сестре. Раньше Эдмунд как-то не обращал внимания, сколь высока ограда у дворца тисрока. И сколь отлажена стража, вышагивающая вокруг с непроницаемыми лицами. С здоровенными копьями на плечах, готовая пустить их в ход при малейшем нарушении спокойствия. Соваться под них было чистым безумием. Король обошел дворец по периметру, на что ушло около получаса – столь был огромен дворцовый сад. Внизу на пристани догорали останки их корабля. «Серна», одна из лучших галер нарнийского флота, нашла бесславный конец в чужой стране. Теперь они здесь заперты... Один из стражников подозрительно глянул на оборванца, отиравшегося у дворца великого тисрока. С тяжелым сердцем Эдмунд развернулся и пошел прочь. Не хватало еще попасться. Из-за поворота донесся гул слаженных шагов. Эдмунд отпрянул за угол. И здесь стража, чтоб его!.. Патруль. Переждать, что ли, до утра? Ночной бродяга всяко вызовет больше подозрений, чем дневной гуляка. …Такой длинной ночь ему казалась разве что в плену у Джадис. Но вот забрезжил рассвет, и заиграли протяжно трубы, и отворились ворота Ташбаана. Потянулся люд к повседневной своей жизни – ремесленники, и водоносы, и слуги из богатых домов. Эдмунд побрел с рассеянным видом, насвистывая один мотивчик. Пока не услышал удивленное ответное чирикание. Что же все-таки делать? Ограбить какого-нибудь тархана? Те обычно ездят со свитой, конные и вооруженные. Впрочем, если им объявили войну, можно и не церемониться, железякой какой приложить… В наряде тархана проще попасть во дворец. – Эй, ты! – раздалось за спиной. – Чего без дела шляешься? Погруженный в свои думы, Эдмунд не отреагировал. Да и привык несколько к иному обращению. В следующее мгновение его грубо схватили за руку, и он еле удержался, чтобы не врезать в ответ. – Ты, оборванец! Отвечать надо, когда с тобой разговаривает свободный!.. Оплеуха обожгла. Ярость взметнулась волной. – Ты чей? …и осела морской пеной. Идиот! О легенде даже не подумал. – Я-а-а-а… Лицо испуганно-покорным – как же это сложно!.. Но надо, здесь такое любят. И тянуть время – глядишь, надоест заику слушать. – Г-г-господ-д-дин… н-н-не г-г-гнев-в-в… – Замолчи! – Терпением остановивший его калорменец явно не отличался. – Раз ничего толком сказать не можешь, пойдешь со мной. И без фокусов, не то страже сдам как беглого раба!.. Моего как раз вчера боги прибрали. Сгодишься вместо него.***
Старый Дворец, менее величественный, чем нынешний, давно бы стоило разобрать. Но тисрок не торопился, средоточием своей политики полагая завоевания. К тому же открытые десятилетие назад мраморные каменоломни с лихвой покрывали нужды Калормена. И Старый Дворец стоял заброшенный, пугая мрачным своим видом любого, кто осмеливался приблизиться. В эту ночь пустынные его коридоры осветились. Гулко раздались шаги. Двое рабов со свечами шли впереди, двое – позади. В центре процессии шествовал невысокий тучный человек. С правой стороны от него, с трудом сдерживая шаг, шел царевич, слева – горбун в дорогом халате. Тисрок кивнул на одну из дверей. За ней обнаружился диван с пыльным покрывалом. Слуги встряхнули его, подняв тучу пыли, и помогли повелителю усесться, после чего замерли истуканами. Горбун, бывший великим визирем уже шестнадцать весен, с трудом опустился на колени. – Что ты хотел поведать мне, услада моих очей, ради чего тебе потребовались подобные ухищрения? – вопросил тисрок. Рабадаш расхохотался – громко, страшно. Эхо заметалось под высоким потолком. – Ухищрения!.. – воскликнул он. – Ухищрения в этом дворце подобны тому, чтобы кричать о своих планах на рынке! Я ныне не хозяин в своем дому. Да и вы тоже, отец мой, да будет вечной и благословенной ваша жизнь!.. – Откуда столь громкие выводы, сын мой? Тон был благодушен. Глаза же тисрока, умные и совершенно не сонные, насмешливо блеснули из-под тяжелых век. – Если от вашего высочества сбежала женщина, это никоим образом не умаляет ваших достоинств, – добавил визирь. – Скорее она поняла, что недостойна столь прекрасного жениха и, устыдившись, захотела избегнуть позора. – Эта ведьма утверждает, что сбежала после того, как здесь пытались убить ее брата – видите ли, по моему приказу!.. – с яростью воскликнул царевич. – Но ты не отдавал такого приказа, сын мой. – Тисрок не спрашивал – утверждал. Рабадаш скривился: – Я что, похож на глупца? Приглашать сюда северную делегацию, возиться с ними целую луну – ради чего? Мне плевать на Эдмунда, Питера и прочих, меня интересует их сестра!.. – Вы убедились в правоте слов королевы, мой царевич? – спросил Ахошта. – Эти варвары могли и соврать, ради выставления вашего высочества не в лучшем свете. – Они скорее умрут, чем солгут даже врагу, – возразил тисрок. – По крайней мере, так возглашают они повсюду. Уже одно это заставило бы меня поостеречься в том, чтобы поверить в истинность их слов. – Сьюзен не врала мне, – с неохотой ответил царевич. – Тревога ее неподдельна. – Женщины искусны в очаровании, мой царевич, – покачал головой Ахошта. – Как сказал один поэт… – Умолкни, пес! – рявкнул Рабадаш. – Не для того я потребовал встречи здесь, где нас точно не подслушают и где… я могу говорить свободно. Говори по существу или поди прочь! – История с Климашем сделала тебя недоверчивым, сын мой, – молвил тисрок. – А вы, отец мой – да будет вечной жизнь ваша! – разве не вы учили меня, что планы не должно знать даже собственной бороде, иначе придется ее сбрить? Разве не потому вы создали огромную империю, что сами неукоснительно следовали сему правилу? Повисло молчание, нарушенное надтреснутым голосом Ахошты: – Ваше высочество, кто поверит варварам? Здесь ваше слово против их слова, и за последнее я не дам и разменной монеты. Мало ли врагов у королей, явившихся невесть откуда, чья власть и сила держится единственно на расположении северного демона?.. – На них могут свершать сколько угодно покушений, но не в моем доме! – вскричал Рабадаш. – Я лично обещал им безопасность!.. Гостеприимство Калормена священно. Как теперь мне сохранить лицо, спрашивается? Я не стал бы дергать по пустякам вас, отец мой, да будет вечной ваша жизнь! – Я знаю, Рабадаш, – ответил тисрок, вновь остро блеснув очами. – Полагаю, еще меньше ты желал бы общества нашего визиря. Красноречивый взгляд, каким царевич наградил Ахошту, как ничто подтвердил правоту тисрока. – Я говорил, что затея твоя напрасна, – продолжал тисрок. – Ты мог взять к себе любую деву – от знатнейших тархин до босоногих дочерей пахарей… хоть бы и белокожую рабыню! Нет, ты возжелал северную ведьму. Чем она так хороша? Тон Рабадаша был учтив, но холоден, будто ночи в пустыне: – Я не желаю это обсуждать. Живите вечно, отец мой и услада моих очей, но не говорите мне, какую из женщин следует называть своей женой. – В таком случае – чего же ты хочешь от меня, о Рабадаш, живущий своим умом? Царевич умолк, но ненадолго. – Мне нужен совет! – произнес он наконец. Тисрок молчал, смежив веки, будто потеряв всякий интерес к беседе. Заговорил визирь: – Будь это иная страна, я бы сказал, что она нуждается в суровом уроке. Гости поверили клеветникам, мой царевич, они усомнились в вашей чести!.. Нельзя спускать подобное. Никто не смеет сомневаться в гостеприимстве Калормена. Им следовало бы прийти к вам и привести на суд лжесвидетеля, который посмел опорочить ваше имя. Они этого не сделали, а потому заслуживают наказания. Будь это любая другая страна, – повторил Ахошта. – Но Нарния… – Да что не так с этой Нарнией?! – воскликнул Рабадаш. – Отчего все дрожат, будто малые дети, при упоминании этого слова? Я был там, – продолжал он. – Снега ушли, она утопает в зелени, будто невеста в брачном одеянии, богатая и прекрасная, как полная луна… – Не следует вашему высочеству заглядываться на богатства Нарнии, – почтительно сказал визирь. – Ни к чему хорошему это не приведет. Зря он это сказал. – Что такого в Нарнии? – заговорил Рабадаш тихим, вкрадчивым голосом. Всякий, кто знал царевича, бежал бы прочь куда сильнее, чем когда он кричал и бил дорогущие вазы о головы прислуги. – Чем таким опасен этот Север, что мы не суемся туда? Отчего вы, о мой вечноживущий отец, в череде своих завоеваний, потрясающих воображение, не сделали даже попытки приблизиться к этой жемчужине? Разве Таш, и Азарот, разве самая златоглазая Меджнан не поддержат своих детей? Разве столь уж велика власть северного демона? – Ты глуп, Рабадаш, – ответил тисрок. – Я почти жалею, что ты мой сын. Боги помогают благоразумным. Совать же голову в львиную пасть – верх безрассудства. К тому же нас разделяет пустыня; огромное войско увязнет в ее песках. Я не позволю тебе из прихоти губить наших людей. Царевич не смутился: – Если взять Нарнию силой мешает пустыня, почему бы не завоевать хитростью? Мы собирались потребовать в приданое за королеву Одинокие Острова – отчего бы не поменять их на Южные земли? Как компенсация за оскорбление гнусными подозрениями. Там остановится сотня под видом торговцев и гостей, после прибудет еще одна, и еще… Сотне под силу одолеть пустыню, отец мой, живущий вечно! И, когда число их достигнет достаточного – мы захватим Нарнию, и пусть их демон попробует что-нибудь сделать!.. Я сейчас же велю написать письмо Верховному Королю от имени королевы Сьюзен. – На пути к Северу лежит Арченланд, – вставил визирь. Рабадаш отмахнулся: – Мы намекнем Луму, что дражайший его сын стал почетным гостем во дворце тисрока – да будет вечной ваша жизнь, отец – и вернется спустя две луны. Если он не станет чинить препятствий моим людям, конечно. Впрочем… события последних лет подсказывают, что он и сам вряд ли будет против. – Что скажет на это королева, сын мой? – спросил тисрок, почти не открывая глаз. – Я объединю наши владения, – ответил Рабадаш. – Границы империи раздвинутся и за пустыню. Разве это не грандиозно? Если королева Сьюзен обладает здравомыслием – она будет рада стать царицей над Нарнией и Калорменом. Я оставлю ее братьев и сестру в живых, даже позволю управлять какой-нибудь провинцией… Разумеется, если они будут благоразумны. – Что, если Нарния откажется отдать Юг? – спросил визирь. – Я слышал, они свободолюбивы и упрямы. – В Ташбаане двое ее правителей. Я пришлю королю Питеру в подарок голову его брата, если он мне откажет!.. Алчным блеском сверкнули глаза великого визиря при этих словах. Сверкнули – и вновь погасли, опустившись смиренно, как и положено перед владыками. Те говорили еще долго, обсуждая детали, пока наконец не поднялись и столь же медленно не вышли. Следом из опустевшего зала выскользнула маленькая фигурка и спешно зашагала прочь от Старого Дворца. *Энтари – предмет одежды женщин Востока, запахивающееся длинное платье без пуговиц. Надевается поверх нижней рубахи и шальвар, подвязывается поясом.