***
Шасту затолкнули в маленькую и скромную – постель да неизменная куча подушек – комнату. Разумеется, тоже зарешеченную. Но сыну рыбака всё равно убранство казалось роскошным уже из-за одного только мрамора стен – белого с причудливыми прожилками. Уж слишком тот отличался от серых невзрачных хижин рыбацкого поселка. Шаста уселся на крайнюю подушку, постеснявшись сесть в центр, и обхватил колени руками. За пару дней со странными белокожими людьми – и еще более странными нелюдями – он сообразил, что его принимают за принца Арченланда. Видимо, какой-то северной страны. Отец его, всю жизнь проживший на одном месте, не перечислил бы и всех городов Калормена, не то что стран за его пределами. И, хотя Шаста давно мечтал о путешествиях, сейчас он почти желал бы оказаться дома. …У северян голова у него пошла кругом. Он не представлял, как отвечать на гневные вопросы, с которыми на него набросился сперва незнакомый тархан, а потом и белокожие. Он сидел и боялся открыть рот, боялся лишний раз пошевелиться, чтобы не напомнить о себе. Услышав, как козлоногий произнес: «Ваше величество», Шаста заоглядывался, ища взглядом короля и желая ему поклониться. И вытаращил глаза, когда на обращение это отозвался человек, первым обрушившийся на него с вопросами. На нем не было ни короны, ни отчего-то даже рубахи. Несколько раз Шаста видел вельмож, заезжавших с оказией в их поселок. Одежды их были дороги, сабли и драгоценности сверкали под палящим солнцем, и лица были важны и надменны. Он никогда не видел, чтобы тархан спокойно разгуливал в одних штанах. И тем более – вел себя так, будто вокруг не жалкие рабы, а… равные? И уж точно ни один тархан не улыбался столь открыто и заразительно. Шаста вообще не помнил, чтобы кто-то из взрослых на его памяти так улыбался. Суровая жизнь не располагает к смеху. Когда с утра до ночи пытаешься выжить, отвоевать это право сперва у своенравного моря, потом у рынка, где каждый норовит перекричать, а то и зашибить менее бойкого соседа… Потом – у сборщиков налогов, что неизменно являлись каждую луну. Шаста помнил, как дрожали морщинистые руки отца, когда тот отсчитывал затертые гроши в протянутый мешок, как нетерпеливо постукивал острый носок изукрашенной туфли. Как Аршиш и прочие рыбаки мрачно смотрели в спину уезжавшему сборщику, и плевались, и желали коню его переломать все четыре ноги разом, а самому ему – сгинуть в страшных мучениях. Какие уж тут улыбки!.. Кое-как Шаста понял, что король и королева, и свита их – гости тисрока (да будет вечной жизнь его!), и гостеприимство то было подло нарушено. И ужаснулся, ибо обычай отдавать всё лучшее гостю, даже если не хватало самим, он впитал тогда же, когда научился разбирать шелест волн. Глядя на связанную калорменку, он не понимал, как она осмелилась на подобное. Как и то, почему она еще жива. Думал он и о том, что случилось с Бри. Наверняка его кто-то увел – тот ведь говорил, что давно бы сбежал, но одинокого коня люди схватят и заберут себе. Может быть, стоит сказать нарнийскому королю, что где-то в Ташбаане есть говорящий конь? Его подданный. Но Шаста отказался от этой идеи. Ведь тогда все поймут, что он никакой не принц Корин, и… и что с ним тогда сделают? Отправят обратно? Или… он ведь слышал, как северяне совещались. Теперь его точно не выпустят. А если придет настоящий Корин… Так Шаста промаялся два дня. Он уж обрадовался, что этот Корин так и не явился, хотя сердце его тревожилось и за неведомого принца, и за судьбу Бри. А пуще того – за собственную. Ведь он не сможет вечно притворяться. И дома нарнийцам наверняка будет спокойнее, и они обнаружат подмену, и… И что о нем подумает король Севера? Шасте еще никогда не хотелось быть похожим ни на кого из виденных им взрослых. И получить хоть каплю одобрения – тоже. Но страх перевешивал. Он дотянул до того, что северяне уж собрались отплывать. Дальше молчать было нельзя, и Шаста наконец решил признаться. Даже сделал неуверенный шаг, всё еще не зная, что скажет. Шаста отчаянно не хотел, чтобы король догадался обо всём сам, и посчитал его слабаком или предателем. Вряд ли он подумал, что теперешнее его признание только добавит королю головной боли. Тут-то и явились калорменцы. Шаста никогда прежде не видел Рабадаша, но узнал сразу. Слава наследного царевича гремела по всему Калормену, и отчего-то Шаста считал, что тот непременно велик и могуч – выше обычных, простых людей. И удивился, что царевич невысок ростом в сравнении и с собственными воинами, и с лордами Севера. Но походка его, и жесты, и выражение красивого хищного лица – всё кричало о том, что человек этот рожден повелевать, и в иное время Шаста не раздумывая рухнул бы пред ним на колени. Но после того, что слышал от белокожих, он остался стоять. А следом началась первая виденная им битва – столь же короткая, сколь бесславная, ибо какая доблесть расправляться с безоружными? Неужели Таш одобряет подобное? …Живя в рыбацкой хижине, Шаста мало обращался к Ташу. Рыбакам куда ближе был Ихтиор – бог морей, разъезжавший в повозке, запряженной тремя гигантскими морскими коньками с гривой из пены. Вечным его противником был огромный морской змей, рыскавший по всему Восточному морю, большой любитель поиграть с кораблем-другим. Что уж говорить про рыбацкие лодки!.. Никто не выходил в море без «конька удачи» – глиняного или железного амулета в виде морского конька. Непобедимому рыбаки молились редко. «Не лезь в дела господ, – говаривал Шасте Аршиш, – не суйся к их богам. Спокойнее проживешь». И теперь, глядя сквозь переплетение решеток на чернеющий внизу дворцовый сад, Шаста думал, куда же его угораздило вляпаться. Он казался сам себе утлой лодкой, попавшей в шторм. – Ихтиор, подай защиты. Проведи сквозь бурю, вынеси на твердую землю. – Рука привычно скользнула к вороту рубахи, сжала глиняного конька на грубом шнурке. Тот давно потемнел от пота и морской воды, но другой надежды у сына рыбака не было. Дрожащие губы благоговейно коснулись амулета. Море осталось далеко, но бог услышит того, кто ищет его покровительства. Если захочет.***
Сьюзен забылась тревожным коротким сном лишь под утро. Потому служанки, явившиеся спустя час по восходу солнца, не сразу сумели разбудить королеву. Открыв наконец глаза, та увидела трех смуглых любопытствующих девушек. – Доброе утро, ваше величество, – произнесла одна из них. – Не будете ли вы столь любезны подняться, мы поможем вам привести себя в порядок. Сьюзен прикрыла глаза, борясь с отчаянным желанием проспать еще часов десять. Но в гостях негоже долго валяться. – А где Тиана? – спросила хрипловатым от сна голосом. И резко села на постели, отбросив тяжелое – ночи тут были ощутимо прохладными – покрывало. Служанки переглянулись. Заговорила та, что пожелала ей доброго утра: – Ваше величество, его высочество желает говорить с вами, но прежде согласен дать вам время подготовиться. Какое благородство, подумать только!.. Убить ее служанку, половину людей, вторую половину посадить под замок – и прислать взамен троих. Очень по-калорменски. Хорошо хоть не сотню, как в прошлый раз. Когда он поймет, что большое количество слуг ее, как всех Четверых, раздражает и смущает – до сих пор? Разумеется, у них с Люси было по личной служанке. Надевать сложные платья и делать не менее сложные прически сподручнее с чьей-то помощью. Питер с Эдмундом уже десяток лет как обходились оруженосцами, а нарнийские мальчишки поголовно спали и видели себя на этом месте. Впрочем, после года те уходили к рыцарям попроще – Верховный Король не желал выделять кого-то сильнее прочих. С возрастом большинство из них вступало в рыцарские ордена, составляя личную гвардию каждого короля. Служанки же обеих королев, напротив, задерживались надолго, становясь доверенными лицами и просто близкими собеседницами. Но ни у кого не было толпы обслуги для повседневных нужд. И она не собирается ломать свою натуру даже став пленницей. – Как зовут тебя? – резче, чем собиралась, спросила королева у крайней девушки. Широкое ее лицо ни капли не напоминало тонкие черты рябиновой дриады, но чем-то располагало к себе. – Нарджис, ваше величество, – ответила та, кланяясь. – Нарджис, ты остаешься здесь, остальные свободны. Мне не нужна толпа. – Но как же… – удивленно начала было вторая девушка. Сьюзен перебила не терпящим возражений тоном: – Это приказ. Да уж, приказывать они научились. Пришлось. Хоть и не сразу, долго разрываясь между бессильным криком и излишней мягкостью, пока не нашли верную интонацию. …Едва Нарджис ушла, как дверь распахнулась вновь – на сей раз без грохота. В комнату внесли низкий столик, чистый свиток и чернила. Поставив всё это, слуги безмолвно удалились. – Пожелал бы доброго утра, но я знавал и более приятные рассветы, – сообщил Рабадаш, опускаясь на пол и скрещивая ноги, не заботясь о том, что Сьюзен стоит перед ним. – Подозреваю, вы тоже, моя королева. Потому садитесь и пишите то, что я скажу. – Свой приговор? – съязвила та. Царевич не принял шутки: – В этом нет нужды. Вы и ваши люди и без того находитесь в моей власти. Итак, – он оперся локтем о столик, – как вы помните, мы договаривались, что приданым за вас отходят Одинокие Острова. Так вот, Калормен желает пересмотра условий. – Отчего вы думаете, что я по-прежнему согласна выйти за вас замуж? – возразила королева, нервно поддернув прозрачный шарф на шее: тот хоть немного прикрывал синяки, оставшиеся на нежной коже. К утру те расплылись, обретя тошнотворно-желтый оттенок. Глянув в зеркало, Сьюзен ахнула, а Нарджис молча подала ей шарф. – Быть может, потому что уверен: Нарния не захочет вредить себе еще больше, чем уже успела? – усмехнулся царевич. – Итак, новые условия: Калормен отказывается от притязаний на Одинокие Острова и взамен просит лишь нарнийские Южные земли. Я хочу, чтобы вы написали об этом своему брату. Старшему, разумеется. И желал бы получить ответ в кратчайшие сроки. Сьюзен ожидала чего угодно, но не этого. – Ваше высочество, к чему подобные перемены? Южные земли – гористая местность. Острова принесли бы Калормену куда больше пользы… – Позвольте Калормену судить самостоятельно, что ему выгодно, а что – нет, – перебил ее Рабадаш. – К тому же я желал бы подобные вещи обсуждать не с женщиной. Если ваше величество откажется писать, это сделают без вашего участия. Может, вы не разумеете грамоты? – ядовито прибавил он, и Сьюзен, вспыхнув, схватилась за перо. – Не могли бы вы… оставить меня? – попросила она. Формулировать под взглядом черных жгучих глаз было совершенно невозможно. К тому же ее не оставляло чувство, что здесь какой-то подвох. Хотелось подумать в одиночестве. – Вас так смущает мое общество, моя королева?.. – а вот это нечестный прием. Эти бархатные нотки в голосе совсем не способствует трезвости мысли… – Письмо в любом случае прочитают. Звон стали. Рухнувшая за борт дриада. Звякнувший о палубу королевский меч. Сьюзен опустила глаза, желая провалиться сквозь мраморный пол до самых подвалов. Пусть не он подсылал убийц к Эдмунду (хоть и это лишь слова!) – он убивал ее людей. Безоружных, неготовых к битве. А она готова растаять от одного лишь вкрадчивого голоса, будто восторженная девица на первом свидании. Позор, королева!.. – Ваше высочество, я всё же просила бы оставить меня на время одну, – собравшись с духом, твердо произнесла Сьюзен. – К тому же меня тревожит судьба моего второго брата, короля Эдмунда. Вы нашли его? Я желаю его увидеть и убедиться, что с ним всё в порядке. Рабадаш помрачнел. – Вы не напишите Верховному Королю об этом ни слова! Повторяю: я прочту письмо, – резко произнес он. И уже тише неохотно добавил: – Нет. Не нашли. Но его ищут – и найдут, будьте покойны!.. Полчаса вам хватит? – Час, – мгновенно отозвалась Сьюзен. Рубин на тюрбане качнулся: – Треть часа, моя королева. Говорят, вы занимались у себя торговлей, но я не торгуюсь. Я ставлю условия. И в ваших интересах им соответствовать. Царевич, легко поднявшись, вышел. Сьюзен же опустилась на пол, вперила взгляд в чистый пергамент. Бездумно повертела в руках. …Когда Калормен выкатил условия приданого, Эдмунд, выпроводив гостей любоваться морем, заговорил с сестрой в выражениях, королю и рыцарю мало подобающих. «Сью, это наша единственная морская база за пределами Нарнии, и мы должны собственными руками поднести ее зажравшейся империи. Чтобы они еще и на море укрепились? Мало им суши? Да Питер меня убьет, если я это подпишу! Потом польет бальзамом Лу и снова убьет!..» – бушевал второй король. «Это моя защита, Эд! – не сдавалась Сьюзен. – Это куда удобнее, чем кусок земли в самой Нарнии. Всем удобнее: и им, и нам. Я поставлю там свою резиденцию, буду наблюдать, чтобы калорменцы не вытеснили нарнийцев. Да, их суда будут соседствовать с нашими, но тебе не кажется, что это открывает новые возможности для нашего же судоходства? Ничего, что при Джадис флот полностью вымер? Нам есть чему поучиться у поистине великой империи». Не договорившись с младшим братом, Сьюзен сама написала Верховному Королю. Питер посоветовал добавить строку о полном освобождении Калорменом Островов в случае, если Сьюзен останется вдовой. «Пусть берегут своего царевича», – приписал он, и Эдмунд скрепя сердце поставил подпись на договоре. Флот Калормена был обширен, и понятно было его стремление обустроиться на островных территориях. Но с чего бы переигрывать сейчас выгодную сделку на невнятный нарнийский Юг? Какая в том корысть?.. Сьюзен не понимала, в чем дело, но тревога не отпускала. Ах, если бы Питер не ввязался в войну на Диком Севере, всё было бы проще!.. Не хотелось отвлекать его, тем более когда внятных аргументов не было. Но лучше перебдеть. Королева взялась за перо. Ровные убористые строки полились на пергамент. «Питеру, Верховному Королю, Лорду Кэр-Паравэла, рыцарю Ордена Льва – от возлюбленной его сестры, Сьюзен Великодушной, Золотой королевы Нарнии, ныне Императрицы Одиноких Островов. Приветствую тебя, любезный брат мой…» Какая разница – «любезный» или «дорогой»? И то, и другое – обычная вежливость. Для всех, кроме адресата. Прятаться иногда удобнее в первых рядах, гордо подняв голову. Еще на втором году царствования Люси предложила создать условный знак – такой, что, извещая о беде, не вызывал бы подозрений. И сама тут же добавила, что в любом послании есть обращение. Братья и сестра поддержали ее, и с тех пор нехитрая эта уловка не раз выручала Четверых. Пусть Рабадаш зачитывает письмо хоть на диване.* Всё прозрачно – она ставит Верховного в известность об изменениях договора, и только. И даже выражает радость от того, что морская опора всё же останется за Нарнией. Надо же подыграть Калормену. И передать уже Люси настоящее послание! Где шпионы, спрашивается? Целая ночь уж минула… Что ж, придется дожидаться следующей. И – думать, думать, чем вызвана подобная перемена. Великая империя ничего не делает просто так.***
Две недели назад Анрадин-тархан расслабленно восседал в мягком кресле, а цирюльник суетился, окрашивая его бороду в алый цвет. Помимо окраски, бороду требовалось завить, расчесать и умастить ароматными благовониями. Процесс был длительным, к тому же требовал регулярного обновления. Спать приходилось исключительно на спине, но тархан полагал это невеликой платой за следование моде. В мирные передышки можно было позволить себе подобную слабость, ибо в походах было не до того. Однако в этот раз блаженство Анрадина было грубо нарушено. – Господин, вас спрашивает какой-то… неизвестный, – сказал слуга, остановившись на почтительном расстоянии. Нелишняя предосторожность: тархан раздраженно махнул рукой, едва не опрокинув тазик с краской: – Гони всех в шею!.. – Но он настаивает, – пролепетал слуга. – Да вот и он сам! – он попятился от вошедшего в цирюльню постороннего – а более от хозяина с его крутым нравом. – Мое почтение светлейшему тархану, – коротко поклонился неизвестный. Нос его напоминал клюв хищной птицы, черные глаза смотрели остро и весело. Возмутительно синий халат явно знал лучшие дни. – Не уделит ли светлейший тархан толику драгоценного своего внимания? – Кто ты таков? Кто дал тебе право носить одежду подобного цвета, мерзавец?! – воскликнул Анрадин. – О, я всего лишь странник, – беспечно отозвался тот. – Брожу по благословенной нашей стране и наблюдаю за людьми. Должен сказать, весьма увлекательное занятие! Что же до одежды… Не беспокойтесь, Непобедимый Таш не оскорбится оттого, что на скромном бродяге его цвета. Но довольно пустой болтовни. Не отошлете ли вы людей, светлейший тархан? Мои известия не для чужих ушей. – Да как ты смеешь!.. – вскричал Анрадин, хватаясь за оставленную у стены саблю. Наглость проходимца не знала границ. Ворваться в разгар щекотливой процедуры в цирюльню, указывать ему – тархану! – что делать, поносить Таш… Не укоротить ли наглецу язык? Последний раз подобным Анрадин занимался два с лишним года назад, когда гикающие калорменские всадники разбили наголо одно маленькое, но не в меру наглое княжество, возомнившее о себе слишком много. Помнится, тамошние князьки любили мрачно предрекать неминуемый конец завоевателям. Лишенные языка, они как-то разом теряли запал. Он долго тогда отмывал руки в розовой воде от слюны и крови варваров… Или проще укоротить долговязого сразу на целую голову? Можно будет сказать, что тот поносил великого тисрока – да будет вечной жизнь его! И заработать одобрение правителя, что всегда нелишне. Бродяга будто вовсе не понял, что за угроза нависла над ним. Спокойно сказал: – Наблюдение мое касается белокожего принца. – Все вон, – коротко приказал тархан, с лязгом вогнав саблю обратно в ножны, и цирюльник с помощником поспешили убраться. Про себя Анрадин благодарил богов, что не успел нанести удар. – Что там с принцем?.. – О, я видел северного принца в Ташбаане, гулявшего со свитой у дворца тисрока – да продлят боги его дни. И изумлению моему не было предела. Да будет известно господину, что за несколько дней до того путь мой лежал через одно рыбацкое поселение на юге Калормена, и я видел там юнца тех же лет и того же вида, что принц Корин. И показалось то мне странным, и я пришел к господину, надеясь, что острый его ум скорее разберется, что к чему, чем мой, недостойный. – Где, говоришь, это поселение?.. – спросил Анрадин. Бродяга назвал, и тархан поднялся, забыв о недокрашенной бороде. – Я буду счастлив, если господину удастся разрешить сию загадку, – поклонился неизвестный. – Не смею отвлекать драгоценную персону господина далее. Едва за ним захлопнулась дверь, Анрадин поманил одного из слуг. – Найти и прикончить без шума, – негромко велел он. – Слушаюсь и повинуюсь, господин, – ответил тот и исчез за дверью. …Выполнить приказ слуге не удалось. Он не видел, как бродяга, зайдя за угол, потер руки, будто в предвкушении. Полы синего халата взметнулись, потемнели, будто набухнув от воды… И вот уж черный, с отливом в синеву, ворон уселся на ограду, хрипло и насмешливо каркая, глядя, как мечутся ищейки Анрадина. Каркать можно было совершенно безнаказанно. Никто в Калормене не посмел бы кинуть камень в священную птицу.***
Цепь, тянувшаяся к вдетому в стену кольцу, звякнула – и противно зашуршала. Будто змея поползла по бархану. Даже в конюшнях здесь на полу проклятый песок вместо сена… Снаружи лязгнул засов, и темнота затопила конюшню. Только маленькое зарешеченное окно пропускало немного сумеречного света. Эдмунд протер слипавшиеся глаза. Спину ломило с непривычки, к нывшей ране добавилась еще пара следов от кнута нерасторопному рабу. Только образ Сьюзен, рвущейся из рук калорменцев, удержал его тогда на месте. Выждав время, тихонько засвистел. Скоро под дверью замельтешил горящий огарок свечи, послышалось шуршание, и Острогрыз проговорил: – Ваше величество, мы принесли поесть. – И попить, – добавил Шипикун, волоча за собой бутылку щербета. – Он, конечно, уже не столь холоден, но всё же лучше, чем ничего. – Я умираю от жажды, – шепотом ответил Эдмунд. – Спасибо, друзья мои! Теплый щербет показался ему вкуснейшим напитком. Кормили его, как ни странно, сносно. А вот воды было дьявольски мало. – Я вижу, вы не связаны, а скованы, ваше величество, – озабоченно произнес Острогрыз. – Где ключ? – В кармане хозяйского халата. Но уже в доме его можно было переложить куда угодно, – ответил Эдмунд. – О, не беспокойтесь, мы его отыщем, – беспечно махнул хвостом мышь и исчез в щели под дверью. – Что Сьюзен? – с жаром спросил король второго мыша, Шипикуна. – Какие вести сестра моя королева шлет из своего плена? Что стало с командой «Серны»? Живы ли они еще? Шипикун виновато развел лапами: – Нам удалось пробраться только в темницу. Нарнийцы полны тревоги, но держатся бодро. Мы нашли покои, где заперта королева и принц Корин, только под утро. Там слишком много стражи, и пробраться пока не удалось… Их отвлек шепот из-за двери: – Король Эдмунд!.. Проснитесь же, я знаю, что вы здесь. Засов с той стороны кто-то осторожно пытался снять. Эдмунд и Шипикун переглянулись, и мышь, недоуменно пожав плечами, на всякий случай юркнул в угол. Король поднялся навстречу, думая, что кто-то из нарнийцев успел сбежать, как и он сам. Тусклый свет от огарка выхватил смуглую кожу лба и черные глаза. Лицо было закрыто. Эдмунд потянулся было к спрятанному кинжалу, но калорменец не торопился нападать. Калорменка. Чадра поднялась на миг – и немедленно опустилась. Жест вышел излишним. Трудно не узнать того, кто пытался тебя убить. – Вас ищут, король Эдмунд. Бегите из Ташбаана. Я помогу вам. Эдмунд едва не задохнулся от такой наглости: – Поможешь что – сдать Рабадашу? В этот раз не промахнуться?.. Сперва ты пытаешься меня убить, а теперь приходишь как освободитель – и думаешь, что я поверю?! – слова полнились издевкой, тогда как сердце у него упало. Нашли… Тихий вздох был ему ответом. – Вы правы, ваше величество. Но, быть может, вас убедит это? – Блеснуло серебро рукояти меча. Рукояти в виде оскаленной львиной головы. Любой воин узнает свое оружие. Да и в царстве сабель взяться прямому мечу неоткуда. – Когда запахло гарью, я выбралась из трюма и увидела следы побоища, и множество убитых северян. Посреди лежал меч столь искусный, что мог принадлежать только королю. Я перерезала веревки, забрала меч и поспешила убраться с полыхавшего корабля. Провела ночь в Старом Дворце, а днем искала вас. И пряталась от стражи, разумеется. – Но почему… – Эдмунд покрутил в воздухе рукой, будто стремясь охватить всю несуразность ситуации. Может, пока его тут отвлекают болтовней, сюда уже идет помянутая стража? – Почему я помогаю вам, ваше величество? – Лица за чадрой не было видно, но по голосу и глазам он угадал горькую улыбку. – Вы не убили меня, когда имели на то полное право. И… не дали убить другим. – Хочешь сказать, ты здесь из благодарности? – недоверчиво спросил Эдмунд. Калорменка серьезно кивнула: – Я хочу вернуть долг. – Протянула оружие рукоятью вперед, склонившись, и замерла так. Ждала, что он ей голову отрубит, что ли?.. Эдмунд наконец забрал меч. Машинально вытащил из ножен на треть – и вогнал обратно. Спросил бесстрастно: – Как ты меня нашла? Некстати зашуршал песок, и снизу донеслось: – Ваше величество, мы… Король не успел отреагировать. Снятая туфля пролетела мимо, угодив прямо в Острогрыза. Будь тот обычной мышью, на этом бы и кончилась его история. Но говорящие мыши крупнее своих немых собратьев. Острогрыз только схватился за голову и застонал. – Ты что творишь?! – забыв о конспирации, рявкнул Эдмунд, когда калорменка потянулась за второй туфлей. – Там мышь! Мыши разносят заразу, – невозмутимо ответила та, и король схватил ее за руку: – Это не обычный мышь, это мой подданный!.. – Дозвольте отрекомендоваться, леди, – Острогрыз, поднявшись, с трудом поклонился. – Меня зовут Острогрыз, рыцарь Нарнии, и уверяю: прозвали меня так не на пустом месте. Признаю, у вас меткая рука. Но спешу уточнить, что никакую заразу мы не разносим. Мы очень чистые мыши. – У вас и мыши говорящие!.. – ужаснулась калорменка, потирая запястье. В иное время Эдмунд расхохотался бы над «меткой рукой», но сейчас ему было не до смеха. – Я так и не услышал, что леди от меня нужно, – ледяным тоном произнес он. – Острогрыз, прекращай балаган!.. – Всё просто, ваше величество: мне некуда идти. После того, как я… промахнулась, возвращаться мне нельзя. Меня убьют. Если я помогу вам сбежать, тем самым верну долг. И, быть может, король Севера будет столь любезен, что позволит поселиться пусть даже на самом малом клочке нарнийской земли… Во всём Калормене для меня больше нет места. – Что, не слишком-то Рабадаш ценит своих помощников? – едко спросил Эдмунд, берясь наконец за ключ. Умны всё же эти дьяволы: руки при должной сноровке можно попытаться высвободить. Со ступнями же шансов нет. Он не ждал ответа на риторический, по сути, вопрос. Но услышал любопытное: – Король Эдмунд, а отчего вы так уверены, что мой господин – его высочество Рабадаш? Вы настолько его не любите? – Но… – с жаром начал было король. И умолк. Он ведь так и не допросил ее нормально за эти два сумасшедших дня… Да что там – даже имени до сих пор не знает!.. Но кто имеет подобную власть в Калормене, если не наследный царевич? Сам тисрок? Но молва в голос твердит, что сын с отцом изрядно близки – насколько вообще могут быть душевно близки подобные… личности. Будто прочтя его мысли, калорменка заговорила: – Кажется, я так и не представилась, ваше величество. Извиняться нелепо, но позвольте исправить хотя бы такую малость. Я тархина Луджайн, дочь Кидраш-тархана. Мой господин – великий визирь Калормена, Ахошта-тархан. Это он велел оборвать цветок судьбы короля варваров. Наверное, челюсть у него отъехала совсем не по-королевски. Потому как Луджайн добавила: – Один поэт сказал: «Мудрый истины не строит на одном предположеньи».* Но, ваше величество, давайте всё же о другом… *Диван (перс.) – совет, собрание *Саади