***
Три дня назад Корин не представлял, где оказался и как выйти обратно к дворцу тисрока, где осталась его свита и нарнийцы. А еще ему невыносимо хотелось пить от беготни на палящем калорменском солнце. В горном Арченланде даже летом никогда не было так жарко. Он уже хотел было постучать в ближайший дом – попросить воды и разузнать дорогу обратно – как внимание его привлек алый шатер с разноцветным куполом. Завороженный, Корин подошел поближе. Ткань шатра вблизи оказалась видавшей виды, потертой и слегка выгоревшей. Рядом стояли две брички. Кони были выпряжены, привязаны к кольям. – Привет, – сказал им Корин. Кони не обратили на него ни малейшего внимания, продолжая флегматично жевать овес в торбах. Принц хлопнул себя по лбу. – Всё забываю, что вы здесь неговорящие… Недолго думая, он постучал в бок ближайшей повозки. – Приветствую… – раздался было звонкий голос. И тут же сорвался на визг: – Да ты колдун! Убирайся!.. Корин попятился. Выглянувшая девица, вряд ли старше его, в разноцветном лоскутном платье, сноровисто выхватила шест и огрела им ничего не подозревающего принца. Шест засвистел для повторного удара, и Корин отскочил, подняв руку в знак мирных намерений. – Да не колдун я, успокойся! Не колдун, говорю, никакой!.. Бросай палку, иначе я ее сломаю. Дай лучше воды попить, а? – Ты белый, а они все варвары и колдуны, это всем известно, – повторила она, но уже менее уверенно. Опустила шест. – Ты откуда? – Я… гхм… из свиты нарнийского короля, – говорить, что он принц, девчонке в лоскутном платье не хотелось совершенно. – Заблудился вот… и просто умираю от жажды! Та смерила его недоверчивым взглядом, но исчезла в недрах брички. Выглянула вновь – уже с кувшином. – Стаканов нет, их Тамир все побил, пока новый трюк разучивал. А ты королеву варваров видел? Она, говорят, красивее всех на свете… Меня, кстати, Диляра зовут. Ответом ей послужил громкий бульк: изнывающий от жажды Корин наплевал на манеры и присосался к горлышку. – Ты много не пей, – посоветовала Диляра. – Лопнешь. Ты точно не колдун? Корин помотал головой как можно убедительнее. Вернул пустой кувшин с поклоном. – Диляра, что случи… А ты еще кто такой? – резко спросил мужчина, выглянувший из брички. Крупный его нос и левая щека были измазаны в чем-то рыжем. Корин хихикнул. – Кор, – имя само слетело с губ. Раньше, чем он успел даже подумать: называться именами мертвецов – плохой признак. Отец бы не одобрил… Но отступать уже было поздно. – А вы даете представления? Мужчина настороженно кивнул. – А посмотреть можно? А вы огонь глотать умеете? И ножами жонглировать, да? И на голове стоять? А когда следующее выступление?.. – Малый, да тебя надо почтенной публике подсовывать, когда номера не готовы, – покачал головой артист. – Ты же до смерти ее заболтаешь, клянусь туфлями Шаата!.. Корин хотел было спросить, кто такой Шаат и чем примечательны его туфли, но решил, что это терпит. Куда больше его заинтересовало другое. – А мне можно будет выступить? Я драться умею, – воодушевленно сказал Корин и продемонстрировал багровый синяк на сгибе локтя. Со знанием дела ударил воздух: раз, другой... – Любого силача могу завалить!.. Раздался рев, шум, и из шатра вывалился человек в желтых штанах и розовой рубахе. Левый рукав у него был разорван, на коже алели свежие глубокие полосы. Корин нахмурился. – Не получается, – пожаловался вышедший – всем троим сразу. – Кажется, зря мы Тишку купили. Молод еще, а дури уже… – и махнул израненной рукой. Зашипел от боли. Диляра вздохнула, полезла опять в бричку – за лекарством, что ли? – Эк он тебя! Стражу кликнуть, коли так, чтоб копьями его... На воле всё одно не жилец уже, – нахмурился тот, что с рыжим носом. Вздохнул: – Жаль, жаль. С медведем-то, может, больше денег накидали бы… Корин улыбнулся и потер руки, не обращая внимания на саднившие ладони.***
Перед великим визирем Калормена вытянулись в струнку пятеро. – Не нашли? Угрюмый вид помощников говорил сам за себя. – Искать! На чердаки заглядывать, лавки обшаривать, конюшни, храмы – всё! Хлеб переводите, дармоеды! Не крылья же они отрастили!.. – Может, и отрастили, – отозвался один. – Кто их, колдунов, разберет… – Я покажу тебе крылья!.. Схватив посох с золотым набалдашником, Ахошта ткнул им в челюсть говорившему. Тот скорчился, схватился за подбородок; ладонь окрасилась красным. – Пятьдесят плетей каждому всыплю, если до вечера не найдете!.. Визирь не ожидал, что северяне попытаются сбежать. Он ждал шума и скандала, обвинений и громкого объявления войны, быть может, какого-нибудь колдунства. Но никак не поспешного бегства. Однако не доведенное до конца нападение на гостя всё равно остается нападением. Нарушением традиций Калормена. Уж он позаботился, чтобы об этом толковали на всех базарах. Но слухи и без того летали с птичьей скоростью, обрастая в полете всё более причудливыми домыслами. А наследный царевич не может позволить трепать свое имя по углам подобно грязной тряпке. Особенно когда в спину дышат еще одиннадцать претендентов. Уже одиннадцать. …Один из царевичей, Ильсомбраз, сложил голову в очередном походе, двоих скосила горячка – лекари не сумели помочь. Не уследили за тринадцатым, совсем еще ребенком – затоптала взбешенная лошадь. Еще один неизлечимо болен, седьмой же по счету заявил, что никогда не подойдет к трону, буде даже понадобится. Сложение песен занимало его более дел империи. Климаша же, второго за Рабадашем, постигла иная участь. Рассудив, что вторым он родился по какой-то нелепой случайности, Климаш устроил заговор против старшего брата. Рабадаш чудом выжил – и запытал половину дворца, но доискался истины. А после на главной площади Ташбаана поставили в ряд бочки с кипящим маслом… Эта история окончательно испортила и без того нелегкий характер наследного царевича. Пищу и питье он более не принимал прежде, чем попробуют слуги. Двери и окна запирал на ночь, и спал с оружием не только в походах. Однажды голыми руками свернул шею слуге, подошедшего к нему слишком близко и окликнувшего слишком тихо. И только потом выяснил, что тот просто был простужен и потому не мог говорить в полный голос. После Рабадаш щедро одарил семью погибшего, но теперь наследного царевича предпочитали обходить подальше. Во всех смыслах. Но время шло, тисрок, сколь бы ни желали ему вечной жизни, угасал. Лекари шептались, что осталось ему не больше года. Ахошта же был крепок и чувствовал в себе силы еще на десять-двенадцать весен. Но у него их не было. Рабадаш не скрывал, что единственной причиной между ним и отстранением неугодного визиря стоит его отец. День кончины тисрока стал бы кончиной и визиря – фигуральной или настоящей, сказать было сложно. Но Ахошта не желал ни первого, ни второго. С какой легкостью царевич угодил в расставленную ловушку! Будто молодой олень в силки. Пара вовремя сказанных фраз, показное сочувствие, упор на традиции – и вот, пожалуйста, «я завоюю Нарнию!». А до этого он также легко купился на подсунутый сестрой портрет… Королева приехала с большой свитой, но рядовые северяне Ахошту не интересовали. Ему требовался скандал, скандал громкий, политический. Потому выбор пал на короля Севера. Кажется, варварка всерьез приглянулась Рабадашу – и вряд ли она согласится выйти за того, в чьем доме убили ее брата!.. А Нарния станет мстить. И мстить лично Рабадашу – слухи о том, сколь дружны Четверо, долетали даже за пустыню. Впрочем, в ином случае они бы не просидели на тронах столько лет в полном составе. Но у Нарнии связаны руки собственной войной. Ахоште было даже интересно, что выйдет из этого противостояния. Он был бы рад любому исходу – поражению Калормена или победе. Победят – будет еще одна сатрапия. Проиграют – плевать визирю было на несколько сот сложивших головы всадников, лишь бы не в меру ретивый царевич наконец успокоился. На Севере наверняка отыщется добрый клинок или недоброе колдовство для того, кто убил их короля. Может, за него пожелает вступиться даже самый главный их демон, ходящий в львиной шкуре… Но проклятый король оказался живуч, как кот, отделавшись царапиной. Косорукая девчонка!.. Раньше она справлялась быстро и тихо, ни у кого не вызывая подозрений. Ахошта ощутил прилив гордости, когда царевна Шамсиан пожаловалась, что ее прислужницам никак не удается ни отравить гостя, ни выманить его в одиночку – нарнийцы всюду ходили толпой – в сад, где в кустах поджидали умельцы. Даже позволил себе поехидничать в их адрес, прежде чем послать Луджайн: – Едва ты вышла в сад, смутился алый мак, Не успокоится от зависти никак. А что же кипарис тебе не поклонился? Увидел дивный стан, его хватил столбняк!* Теперь Шамсиан с полным правом могла бы ехидничать в ответ, но обоим было не до смеха. Понял ли король варваров, что напали на него вовсе не по приказу царевича?.. Что он вытряс из девчонки, если не пришиб ее на месте? Говорят, нарнийцы благородны, но вряд ли король настолько идиот, чтобы щадить собственную убийцу. Или всё же – настолько? Найти, немедленно найти!.. Впрочем, Рабадаш облегчил визирю задачу, велев закрыть ворота и перевернуть Ташбаан по камушку, но найти короля варваров. Ахоште надо было сделать это быстрее – и запечатать тому уста навеки. И Луджайн, разумеется, если она еще жива. Иначе не дай Таш король и царевич могли бы и сообразить, что в игре есть кто-то третий, умело столкнувший их лбами.***
Пять лет назад Король Лум только спешивался с коня, а королева Люси уже слетела со своей лошади и, бросив поводья кому-то из слуг, подхватила юбки и побежала, перепрыгивая через камни будто горная козочка. – Корин! Лови! – девичий смех разнесся над долиной. – Это мигом! – принц выпрыгнул из седла еще быстрее. – А вот и ни капельки!.. Перидан переглянулся со своим королем и развел руками, будто говоря: ну а что я поделаю?.. Дети, чистые дети… Лум вздохнул и пошел к уже расстеленной скатерти и появлявшимся на ней корзинам со снедью. Люси и впрямь всё еще куда больше походила на девчонку, чем на королеву. Но Лум уже давно не обольщался на счет Четверых. Равно как и на счет их совершенно неприличной молодости. Выскочки. Пришельцы. Не знавшие обычаев и традиций, со странными манерами – или их отсутствием. Увидев нарнийских правителей в первый раз, Лум заключил пари сам с собой: за сколько те слетят. Проиграл. Не слетели. Вцепились в троны зубами и когтями, львиные выкормыши. Подняли разрушенную после Колдуньи страну, заткнули или переубедили недовольных – а таких хватало. Всё чаще раздавались речи про то, что правление Четверых стоит называть Золотым Веком Нарнии. …Первым порывом было оборвать странную дружбу, сложившуюся у Корина с Верховным Королем. Но, поразмыслив, Лум решил не пороть горячку. Отношения с ближайшим соседом стоило поддерживать. Питер, впрочем, не пытался надавить на Арченланд через Корина, и Лум искренне не понимал, чего тот возится с его сыном. Своих бы уже давно заделал… По прошествии времени Корин сдружился еще и с Люси – самой младшей, сумасбродной и легкой на подъем. О Сьюзен он отзывался уважительно и слегка настороженно. На Эдмунда на фоне великолепного брата не обращал внимания – с полной взаимностью. Лума это более чем устраивало: у него были все основания не доверять предателям, пусть и бывшим. Последнее время дела Арченланда шли в гору, Лум всё чаще пребывал в благодушном настроении. И начал задумываться о том, что было бы неплохо скрепить союз двух стран старым испытанным способом. – А вот и мы! – набегавшиеся Корин и Люси вернулись к импровизированному столу, отвлекая короля от воспоминаний. – Корин, куда, умойся сперва!.. Лум неслышно вздохнул, глядя, как сын морщится, но отмывает в ручье руки и чумазое лицо. Девять зим прошло, а он так и не женился вновь. Не хотел оскорблять память своей королевы, своей Армель. А пуще того – не желал Корину мачехи. Хоть и понимал, что женская рука, догляд и ласка сделали бы куда больше, чем его уход за сыном. Может, это и впрямь было бы лучшим решением – для всех?.. Он не испытывал к ней никаких чувств, разумеется. Кроме тех, что в любом случае возникнут у зрелого мужчины при виде молоденькой девушки. Любовь ему после Армель и не требовалась, достаточно было умения управлять – и хороших отношений с Корином. Младшая из нарнийских королев отвечала обоим требованиям. Люси расцвела, из невзрачной простушки превратившись в симпатичную леди. До сестры ей, конечно, было далеко, но Сьюзен Лум мог лишь восхищаться, как все мужчины, имевшие несчастье хоть раз на нее взглянуть. Он даже не собирался к ней соваться: старше в два раза, вдовый и с ребенком – к прекраснейшей из женщин, цветущей, молодой, ничем – и никем – не обремененной Золотой королеве… Спасибо, он не хочет, чтобы над ним смеялись две страны разом. И Корин с ней не ладил. …– Это вопрос не ко мне, а к Лу, – покачал головой Верховный Король. – Если она пожелает ответить согласием, я буду рад отдать ее в жены столь надежному человеку. Но не раньше, чем через год. Лум удивился. Семнадцать зим считались вполне подходящим возрастом для заключения брака. – Там, откуда мы пришли, совершеннолетие начиналось в восемнадцать, и раньше я не отдам ее. Это не обсуждается. – И вы не озаботитесь поиском женихов для сестер? – поинтересовался собеседник. – Кстати, о женихах… О прошлой луне я был по торговым делам в Гальме. У тамошнего герцога очаровательная дочь… Так вот, она вышила портрет вашего величества в полный рост. Сходство с оригиналом и качество работы поражает. Насколько я мог заметить, она не сводит глаз с этого портрета. – Мое дело – оберегать сестер. Выбирать себе пару они будут сами, мы с братом лишь проследим, чтобы они не достались людям без чести, – сказал Питер. От Лума не укрылось, что на вопрос о гальмской умелице он старательно не ответил. Впрочем, недостатка во влюбленных девицах Верховный явно не испытывал. Молодой, статный, высокий, с громким голосом и легким шагом… Не то что он, Лум, с морщинами в уголках глаз и пару лет как появившимся брюшком. Даже беготня по родным горам не помогала. «Возраст, ваше величество», – сказал как-то Перидан и очень вовремя протянул королю кальян. После трех глубоких затяжек убивать перехотелось. Перидан ладил с Корином. С Люси он начал издалека. Та частенько наезжала в Анвард – и ради принца, и по вопросам двух стран. Лум предпочитал вести дела либо с Питером, либо с ней, напрочь, казалось, игнорируя тот факт, что правителей четверо. Впрочем, Сьюзен и Эдмунд не сильно страдали от подобного. Беспечная, Люси принимала участившиеся знаки внимания и подарки как должное, очаровательно благодаря – и вновь сбегая то носиться по долинам, то проводить время с Корином. Когда Лум поймал себя на мысли, что ревнует ее к девятилетнему сыну, стало ясно: надо поговорить нормально. Они стояли на гребне, откуда открывался вид на серые, в белых шапках, скалы и фиолетовые цветы у подножия. Рядом текла бирюзовая река, падая и разбиваясь о камни, и Лум решил, что обстановка вполне романтичная. Люси вздохнула, глядя вниз на фиолетовую долину. – Стоило догадаться сразу, – пробормотала она и заговорила уже вслух: – Ваше величество, ваше предложение – большая честь для меня. Уверена, многие женщины были бы рады ответить согласием. Но… я не могу. Не подумайте, это не потому, что… – Люси покраснела, и Лум пришел ей на помощь: – Потому что я старше вас вдвое, королева Люси? Молодость – великое благо, но она проходит, а жизнь остается. Я не обижу вас, – добавил он, глядя на веснушки, усыпавшие ее лицо. – Не запру в золотой клетке, не лишу любимых ваших лесов, гор и полей. Вы неплохо знаете Арченланд, и к вам привыкли при дворе. Вы прекрасно ладите с моим сыном… Я не пылаю к вам страстной любовью и не требую того же от вас. Мне вполне достаточно благоразумия и тех умений, что вы приобрели за девять зим правления. Я даже согласен отодвинуть брачную ночь, чтобы дать вам ко мне привыкнуть. Королева вспыхнула еще сильнее – так, что пропали веснушки. Покачала головой с видимым сожалением. – Я не могу, – сказала совсем тихо. – Вы очень хороший человек, король Лум. Дело не в вас. Я… правда не могу. Развернулась и пошла вниз по петлявшей горной тропе. Серебряная корона сверкала под горным солнцем, и чем ярче она горела, тем мрачнее становилось у Лума на душе.***
По утреннему Ташбаану ходко шли двое. Щуплый юноша с нежным, почти девичьим лицом, державший полосатый узел, и рослая девушка, закутанная в покрывало. Темные ее глаза поверх чадры бегали по сторонам, и спутник ее то и дело шикал, призывая соблюдать приличия и не поднимать очей без нужды. – Кто такие? Куда направляетесь? – преградили им путь двое стражников, скрестив копья. – Веду рабыню в дом Кидраш-тархана, – ответил юноша. Во рту меж передних зубов у него перекатывался цветок жасмина. – С невольничьего рынка в Ташбаане. Стража переглянулась. – Это как же тебе доверили эдакое сокровище? – хохотнул один. И, всмотревшись, добавил: – Да ты евнух, что ль? – Оно и видно, больше-то не годится ни на что. Смотри, чтоб она от тебя по пути не сбежала! – добавил второй. – У тебя ведь и оружия нет, как я погляжу. – Это смирная рабыня, – заверил евнух. – Ее научили приличиям. Рабыня переступила с ноги на ногу. Расшитые шелковые туфли выглядывали из-под слишком короткого подола. – Научили, говоришь?.. Это хорошо. Слышь, малый, – первый стражник придвинулся ближе, – а ты ведь не будешь против, если мы с твоей рабыней развлечемся ненадолго? Тебе всё равно не светит, а так хоть пару полумесяцев заработаешь. – И он позвенел карманами. – Я бы с радостью, но господин приказал мне торопиться, – возразил юноша. – Да будет ломаться, – тот же стражник схватил за руку рабыню и потянул за собой. – Ты же не будешь против, красавица?.. – А чего она всё молчит? – с подозрением спросил второй, прищурившись. – Она немая, – быстро сказал евнух. – Да? Ну так даже еще и лучше, не будет орать, как о прошлой неделе… Ай!.. – закричал стражник, ощутив укус в икру, не прикрытую доспехами. В ногу вцепилась здоровенная мышь. – Вот тварей расплодилось!.. – возмутился было второй стражник, но и на него набросилась серая зверюга. Твари были крупнее обычных мышей, и зубы у них тоже были ощутимо острее. Стражникам резко стало не до рабыни, и та потянула евнуха за рукав, торопясь скрыться. Только когда стихли вопли рассерженных стражников и улюлюкание зевак, охочих до зрелищ, «евнух» выдохнул. – Хвала Таш, пронесло!.. Что такое? – Кулаки «рабыни» сжались, глаза над чадрой только что молнии не метали. – Окажись такая стража в Нарнии, я бы собственными руками сорвал с них знаки отличия и сослал болота осушать!.. Лет на десять!.. – голос Эдмунда звенел от злости. – Это же позор для носящих форму! – Тише вы со своей Нарнией!.. – зашипела Луджайн, оглядываясь. – Это Калормен, ваше идеальное величество. Здесь не терпят неизвестных бродяг, здесь не гуляют женщины без сопровождения. Теперь понимаете, почему в одиночку Ташбаан не пройти? – Понимаю, почему меня тошнит от вашей великолепной империи всё больше и больше, – буркнул ничуть не успокоившийся Эдмунд, но тон понизил. – Ваши мыши сумеют нас догнать? – спросила Луджайн. Король вместо ответа задрал голову. Чуть поодаль кружил ворон, а вокруг него носилось наперегонки друг с другом два воробья, отчаянно чирикая. Кивнул. …Больше неприятных встреч не было – до самых ворот, где образовалась огромная очередь. – Чего не пущают? – Да северянина какого-то ловят, раба, что ли, беглого… – Не, вельможу тамошнего. – Это который с ведьминой свиты? Которые демону поклоняются, богов не чтят? – Он дворец тисрока поджечь хотел! – пронзительно заорал кто-то голосистый. – Да будет вечной жизнь его!.. – тут же испуганно подхватили несколько голосов. – Вот я всегда говорил: эти северяне – колдуны и мерзавцы. Сердца им выжечь!.. – Да ну, долго, – возразил кто-то более здравомыслящий. – Проще как отцы завещали: саблей р-раз – и всё. – Время теряем… полумесяцы теряем… кто возвертает? А как налоги платить – так вынь да положь… Луджайн, державшая лже-рабыню за руку – за запястье, не касаясь кожи – почувствовала, как та мелко дрожит. И она бы сейчас не решилась осудить чужака за страх. Прознай толпа о нем, даже ищеек Ахошты не понадобится: сперва растерзают, потом спохватятся… Может, король Севера и колдун, да только он один, и демон его далеко, а калорменцы – вот они, рядом. Очами черными сверкают, зубами белыми блестят, у каждого оружие за пазухой припрятано. А у многих – и поверх одежды, не таясь. А сколько пришлось ночью потратить красноречия, чтобы убедить: в одиночку Ташбаан не одолеть. Даже мужчине. Про себя-то она вовсе не строила иллюзий. И лучше всего им поменяться одеждой. Учитывая разницу их сложения, это хоть ненадолго собьет ищеек с толка. Цветок во рту уже превратился в сущую мочалку. Но выплевывать нельзя: в воротах в любом случае придется объясняться. Мало вероятности, что стражники знают про щербатую наложницу великого визиря, владевшую не самым почетным ремеслом. Но уж слишком примета характерная. Нельзя давать повод для слухов. Тем более рабыня из короля варваров никудышная: и шаг для женщины широкий, и по сторонам глазеть никак не перестанет… – Ворота закрыты! – зычно разнеслось над толпой. – Высочайший приказ никого не выпускать из Ташбаана!.. Опоздали. Теперь только вопрос времени, когда кто-то заинтересуется поближе подозрительным евнухом с рабыней. А учитывая, что люди Ахошты рыщут сейчас не меньше, чем люди царевича… Великий Таш, она не даст за их головы и ломаного полумесяца на калорменском базаре. Лучше б он тогда заколол ее тем кинжалом. Говорят, нарнийцы убивают сразу, не мучая… – Слово владыки – закон. Чрез ворота не пройти, – вынырнул сбоку невзрачный человек с хитро бегающими глазками. – Да только город бога не едиными воротами славен… «Рабыня» дернула ее за рукав, и Луджайн медленно покачала головой. Она не знала других выходов: Ташбаан не был ей родным, а из гарема не сильно разгуляешься. К тому же этот… проводник наверняка потребует за услуги бешеную плату. У нее денег не было, а сколь бы ни была богата казна северного короля, она осталась далеко за пустыней. Король снова потянул ее за руку, и Луджайн обернулась уже с раздражением. Теплый металл лег ей в ладонь. Солнце вспыхнуло на острых гранях изумрудов двух серебряных колец, и тархина воспрянула духом. Даже на глазок они стоили целое состояние.***
В духане было дымно и малолюдно. Два тархана сидели за лучшим столиком у окна, в благословенной тени. Хозяин, не первый раз принимавший их у себя, резво выгнал из-за стола какого-то забулдыгу, едва узрел господ в дверях. – Нет, ну это неслыханное безобразие! Съездил, называется, купил мальчишку! Ни коня, ни раба в итоге!.. – возмущался Анрадин, и алая его борода вздрагивала при каждом слове. Тархан каждое слово сопровождал бурной жестикуляцией, так, что в конце концов едва не ткнул левой рукой в глаз собеседнику. Ильгамут отодвинулся. – Ты, никак, решил заменить ветряную мельницу? – вопросил он. – Ну, украли коня… Раскошелиться, конечно, придется, объезжать, привыкать, но что ж поделать. А этот мальчишка-раб – да стоило ли вообще за ним ехать в Таш забытый поселок? Будто у нас тут рабов мало. – Мне нужен был тот!.. – в запале воскликнул Анрадин и умолк. Ильгамут отхлебнул вина. Неторопливо закусил лахмаджуном – готовили их в этом духане просто божественно, с хрустящей корочкой, и на мясе не экономили – и сказал насмешливо: – Никак, пацан золото из воздуха доставать умеет. Чего ты к нему привязался? Слушай, может, это он и сбежал с твоим конем? – Да скорее всего! – с досадой ответил собеседник, уже жалея, что так разоткровенничался. Тарханы два года воевали бок о бок, и им повезло сохранить приятельскую связь и в мирное время. Хотя вряд ли во всём Калормене нашлась бы пара более непохожих людей, чем яркий модник Анрадин и рассудительный, даже медлительный с виду Ильгамут. Что не мешало обоим виртуозно орудовать саблей и копьем, а Ильгамуту - еще и луком. – Ты дочерей когда обручишь? – попытался сменить беседу Анрадин. – Старшей шестнадцать, хватит уже тянуть!.. – Не меняй тему, – покачал головой тот. – За твоего сына не отдам, он уже женатый. Мои дочери будут первыми женами, так, чтобы они сами остальных выбирали, а не приходили под начало чужой женщины… Пока пусть подрастут еще хоть до осени. Всё-таки на что тебе этот пацан, еще и белокожий? Белые на нашем солнце быстро сморщиваются. Нежные слишком. Зачем нужен такой непрактичный раб? – Да я больше за коня переживаю, – небрежно ответил Анрадин, но глаза у него забегали. – Слышал, чего северяне учудили? Сбежать пытались. Как думаешь, женитьбу царевич отменит или нет? – Темнишь ты что-то, друг Анрадин, – сказал Ильгамут, поднимаясь. Поморщился: старый шрам, тянувшийся от левого бока к пояснице, заныл от резкого движения. – Пойду-ка до дворца тисрока – да будет вечной жизнь его – наведаюсь. На пленников посмотреть хочу. – К королеве тебя не пустят. – Больно нужна мне та королева!.. Я сам, хвала Таш и златоглазой Меджнан, дважды счастливо женат. Хочу на того пацаненка посмотреть, который принц Корин. Я же его тогда нашел, представляешь – на рынке. Да не центральном, а этом безобразном клоповнике в старой части. Давно бы туда уже частым гребнем стражу пустить и порядок навести!.. Всё владыки заняты... Анрадин совсем помрачнел. – Ты иди, иди, – буркнул он. – Потом расскажешь про своего принца. *О.Хайям