***
Анрадин возлежал в гостевых покоях особняка Ильгамута. Подушки были мягкими, курительные благовония в углу – в меру благоуханными, колокольчик для слуг на подносе и охлаждающий щербет стояли рядом – протяни руку. Заслышав, что друг вознамерился вселиться на постоялый двор, Ильгамут замахал руками и заявил, что для него честью будет принимать гостя – столько, сколько тому заблагорассудится. Настроение немного улучшилось, и тархан принялся размышлять, за что же ему первое взяться. Требовался конь, нормальный породистый конь, а не та кляча, что он забрал в паршивой деревушке просто чтобы иметь возможность уехать. Домой тархан возвращаться не захотел, раздосадованный сорванным блестящим планом. И по здравом размышлении решил наведаться в Ташбаан – узнать последние столичные сплетни, нанести пару дружеских и могущих быть полезными визитов. Да и владыкам напомнить о себе при случае было бы недурно… Без стука отворилась дверь, и вошел Ильгамут, успевший сменить тяжелый халат на обычный домашний. Сел напротив гостя. – Скажи-ка мне, друг Анрадин, – спросил неторопливо, – что за игру ты затеял с наследником Арченланда? Тархан подскочил, алая его борода затрепыхалась. – С чего это… – возмущенно начал он и был перебит негромким, но твердым голосом: – С того, что, сдается мне, под замком у царевича Рабадаша сейчас сидит твой беглый раб. Хозяин смотрел непреклонно, и он сдался. Оглянувшись, спросил недоверчиво: – Нас тут не подслушают? Глянув за дверь, Ильгамут захлопнул ее покрепче и прислонился к ней, скрестив руки на груди. Будто говоря, что не сдвинется с места, пока не услышит правды. – Мне стало известно, что некий рыбацкий сын в одной из наших деревень очень похож на северного принца. Я решил убедиться: поехал туда, прикинулся, что хочу купить себе раба… Мальчишка оказался похож на Корина как две капли воды! – зашипел он, придвинувшись ближе к собеседнику. – Это же золотая жила, Ильгамут! Представь мое разочарование, когда мерзавец сбежал невесть куда, да еще с моим лучшим конем!.. И ты говоришь, он сейчас сидит в башне у тисрока? – Да будет вечной жизнь его, – недовольно произнес хозяин. – Конечно же, да будет вечной, – подхватил Анрадин. – Я бы повесил его за конокрадство, но пацан может оказаться полезен. Особенно сейчас, когда царевич решил идти войной на Север. Ильгамут нахмурился. – Война планируется с Нарнией, не с Арченландом. Я слышал, что король Лум на хорошем счету у владык... – Скоро круглолицего спишут со счетов, – отмахнулся Анрадин. – Орел возомнил о себе слишком много, орлу подстрелят крылья. Но даже если царевич и не захочет соваться в горы… Мы вернем – после окончания войны, как и будет обещано – подменного принца. И пусть Лум попробует что-нибудь сказать!.. Воевать в горах наши воины не обучены, но, посадив своего человека на трон, мы держим Анвард в кулаке. – Ты думаешь, царевич Рабадаш это одобрит? – с сомнением спросил Ильгамут. – Не думаю, – согласился Анрадин. – Но его наследному высочеству ведь необязательно об этом знать? Да и тисрока – да будет вечной жизнь его – не стоит тревожить. Куда как лучше предъявить владыкам готовые плоды своих трудов… – Ты слишком хорошего мнения о Шасте. Я не уверен, что он сумеет убедительно сыграть принца. Слишком бесхребетный. И куда всё же делся настоящий Корин? Ты не боишься, что он объявится в самый неподходящий момент и испортит всю игру? – Я озабочусь найти его и… – О, не стоит утруждаться, об этом я позабочусь сам, – остановил его Ильгамут. – Оставим же пока наш план в тайне ото всех. Отдыхай, будь моим гостем, друг Анрадин. И ради Таш, разгладь свое чело! Вид заговорщика ничем не должен выдавать своего хозяина.***
Луджайн было интересно, как нарнийские звери ухитрились добыть – и привести – двух коней каурой масти. Под седлом и полной сбруей. Но расспросы она решила оставить на потом, шепнув королю, что вообще-то в Калормене за конокрадство вешают. – В таком случае предлагаю побыстрее убраться отсюда, – сказал Эдмунд, забираясь в седло. Кони от них не шарахались. Сразу видно – не породистые. Те не подпустят к себе никого, кроме хозяина и конюха. – Повесить нас с тобой и без того здесь рады. А что до совести… – он помолчал. – Брат мой Верховный Король наверняка сказал бы, что рыцарь не должен прикасаться к чужому, что бы с ним не случилось. Но мне всегда было далеко до его благородства. А когда Нарнии объявили войну… Если выживу, верну их хозяевам и оплачу все издержки. Помощь нужна? Последнее явно относилось к тому, что тархина всё еще стояла у стремени. Верхом она ездила шесть весен назад, еще дома. Но смущали не только подзабытые навыки. Она прекрасно помнила, что как ни натягивай покрывало, шальвары в любом случае будет видно из-под подола. Тогда она была ребенком, но сейчас… Это же совершенно неприлично! – Нет-нет, не нужна! – воскликнула наконец Луджайн, живо представив, в чем та помощь будет заключаться. И взлетела в седло быстрее, чем ожидала. В конце концов, после того, как она пол-Ташбаана прошагала в мужской одежде и с открытым лицом, о приличиях думать поздно… Ехали молча. Тархина то и дело оглядывалась, не веря, что они так дешево отделались и ожидая погони. Или бывшего господина собственной персоной, хоть и понимала, что то не в его методах. Когда от постоянных оглядок у нее заболела шея, Луджайн кинула раздраженный взгляд на ровно сидящего в седле Эдмунда. Как можно быть таким беспечным, когда ты король? И упрямым, как распоследний ташбаанский осел… Тархина не верила в план Эдмунда. Но выбора у нее не было. К тому же она поклялась сама себе ограждать короля от неприятностей, которые в Калормене подстерегали буквально повсюду. Хоть и не представляла, как это сделает. У нее ведь даже оружия нет – почти сразу Эдмунд велел ее обыскать, и служанка королевы Сьюзен сняла с нее перевязь с ножами, скрытую под одеждой. Луджайн скучала по ее весу. И по тому, как кривила щербатый рот, глядя на стайку девиц, ссорящихся из-за сорта румян. Ножи были ее отдушиной, напоминанием о доме и о брате – сперва далеком, потом убитом. К тому же благодаря ее умениям Ахошта не только делил с ней ложе, но и давал поручения. И, хоть она ненавидела и их, и себя после, всё же это было признанием. – Давай передохнём хоть часа три, – сказал Эдмунд, завидев в стороне от дороги раскидистую чинару, дававшую спасительную тень. – За это время всё равно мало что изменится. Привязал коней к дереву, вытянулся во весь рост прямо на земле. – Леди требуется особое приглашение? Ложись. – И закрыл глаза. Это можно было понимать и как «ложись спать», и как «ложись со мной». Выглядел король уставшим. Но мужчины так отдыхают… Лучше спросить – и получить окрик в ответ, чем тумаков за то, что не выполняет долг. – Я должна ублажать ваше величество? – Конечно, – пробормотало величество, душераздирающе зевая. Даже глаз не открыл… Может, в процессе и заснет? Увы, этим надеждам было не суждено сбыться даже с Ахоштой. Этот же еще и молод, а значит – сил куда больше. Златоокая Меджнан, ну почему мужчины все одинаковы?!.. Наверное, она вздохнула слишком громко и обреченно, берясь за пояс энтари. Потому как король, сморгнув, вытаращился на нее, как на диковинку: – Ты что де… Эй, я пошутил, Луджайн! Мне, если что, белокурые нравятся… и уж точно белокожие. – Последнее было сказано с нескрываемым высокомерием, и в иной ситуации тархина бы точно оскорбилась. Но не сейчас. – Выбрось эти глупости раз и навсегда, хорошо? Ни сегодня, ни завтра, ни когда-нибудь еще – я не потребую от тебя ничего порочащего твою честь, ничего против твоей воли. Вот выдохнула она точно громко. Затянула пояс обратно не сразу – пальцы не слушались. Но почему – «порочащего»? Разве дурно принадлежать своему господину? Приятного мало, это да. Но так уж заведено. Или в Нарнии другие обычаи? Но мужчины устроены одинаково – что в Калормене, что на далеком Севере. Мужчина перед ней, кажется, уже спал, судя по ровному дыханию. Луджайн подумала, что сама бы никогда не решилась заснуть рядом с тем, кто способен метнуть нож в спину. И, подняв взгляд, отшатнулась. На чинаре прямо напротив ее лица сидел ворон и недобро смотрел на нее. Ворон в Калормене было множество, но этот не походил на привычных вездесущих птиц. Разум читался во взгляде черных круглых глаз. Разум – и враждебность. – Я выклюю тебе глаза раньше, чем ты коснешься моего короля хоть пальцем, – тяжело заговорил он. – Если ты захочешь сбежать, я догоню тебя. Мой клюв с одного удара разбивает желудь со столетнего дуба. Я в состоянии пробить человеку горло, и я пробью твое, если ты попытаешься его предать. А она-то не переставала удивляться беспечности Эдмунда. Нарнийцы всё-таки спохватились… Раньше надо было охрану ставить, ваше величество!.. Только в гости приходят не затем, чтобы настороженно оглядываться и выставлять собственную стражу у дверей. – Я не причиню зла тому, по чьей милости всё еще дышу, – тихо ответила она ворону. И, отойдя на несколько шагов, принялась укладываться сама. На земле было страшно неудобно, но тело обрадовалось хотя бы тому, что его – наконец-то – уложили. И не заставили… Тархина удивилась собственному невесть откуда взявшемуся любопытству: с какими это белокурыми дивами делит ложе нарнийский король, если всех людей в Нарнии – он сам, брат да сестры? С Арченланда, что ли, наложниц вывозит… Но на Севере, кажется, нет рабства. Хотя, может, многие согласились бы и добровольно. Даже перемазанный сперва сажей, а теперь – смешавшей его с калорменцами краской король был весьма недурен собой. Точнее, так наверняка сказали бы те девушки из чужих гаремов, с которыми Луджайн иногда доводилось перекинуться парой слов. И тихо завидовать тому, что господин их часто был ловким воином, редко бывавшим дома, а не сидящим безвылазно в своем дворце старикашкой-визирем. Впрочем, старый ли господин, молодой ли – Луджайн желала одного: чтобы ни один мужчина больше никогда к ней не прикасался.***
Девять лет назад – Отец мой – да будет вечной ваша жизнь, – вы звали любимую свою дочь? – Да, жасмин моего сердца. Звал. Шамсиан недовольно стрельнула глазами в сторону стоявшего у подножия трона – неслыханная наглость! – воина в сверкающей кольчуге. Судя по знакам отличия – тысячник. Наверняка тот самый, про которого шумело вернувшееся в город войско. Шамсиан слышала, что в последнем походе особо отличились трое – два ее старших над остальными брата и некий тысячник. Что молва особо подчеркивала, так это то, что тарханом тот был не по рождению, а по милости великого тисрока. Толпе лестно тешить себя мыслью, что хоть кто-то способен вознестись над ней не по праву рождения, а с благоволения богов и правителей. Но царевна считала – и многие бы с ней согласились – что такими примерами не стоит злоупотреблять. Ладно визирь – за семь весен даже гордая царевна убедилась в том, что взяли его не за красивые глаза. И примирилась с тем, что у трона сидит безродная обезьяна – советы он давал дельные, и разрешил не одно затруднение владык. Хоть порой его предложения и были не в меру жестоки. Впрочем, в Калормене это мало кого удивляло. Но этот… тысячник, Шаат его побери. Что он делает здесь, когда она пришла по отцовскому зову? – Скажи, услада моих очей, сердце твое молчит по-прежнему? Начинается… – Я бы не желала обсуждать этот вопрос при посторонних, отец мой, живущий вечно. – Я повелел заложить новый дворец, – сказал тисрок. – Из белого мрамора. Последний поход принес нам поистине неисчислимые богатства. Мрамор, лазурит – и соль. Всё это мы добыли благодаря храбрости наших воинов. Варвары Паграхана упорствовали, зная о коварстве местности и расставленных ловушках, калорменские же воины гибли один за другим. Пока трое смельчаков не проникли в самое их логово, не обезглавили вождя и не вызнали безопасный путь для остальных. Я полагаю, особая доблесть требует особой награды. Под ложечкой у царевны неприятно заныло. Но ответила она ровно, как и подобало: – Вне всякого сомнения. – Разве при всех моих богатствах у меня есть сокровище дороже, чем единственная дочь? Я не могу отдать тебя в жены твоим братьям. Но я отдам твою руку тархану, чьей отвагой оказались сбережены многие жизни калорменцев, а империя приобрела жемчужину. Царевна задохнулась от возмущения: горло перехватило так, что она не сумела вымолвить и слова. Этой заминки было довольно, чтобы тисрок пошевелил пальцами, унизанными кольцами: – Вот и прекрасно. Я знал, что подобная солнцу Шамсиан не опечалит солнце Калормена капризами. Тысячник – Азрох, всплыло носившееся по столичной площади имя, – склонился перед царевной. …Свадебная церемония Шамсиан не запомнилась. Зная, что спорить с великим тисроком – да разразят его боги! – бесполезно, она хладнокровно просчитывала выгоды, что сулил этот брак. Если отец отдал ее Азроху, значит, особенно расположен к нему. Тот в храбрости не уступает даже царевичам. Значит, ей нужно продвинуть его выше – намекнуть отцу, бросить вызов самому Азроху. Царевна покосилась на жениха – свадебное покрывало позволяло беззастенчиво его рассматривать, не будучи обвиненной в нескромности. Ровная спина, сжатые губы. Скупые, отрывистые движения. Будто и не рад тому, что женится на любимой дочери владыки!.. Не осознал еще своего счастья? Не того ждала царевна, до двадцати весен перебиравшая женихов. Несмотря на речи, что нехорошо женщине, пусть и высочайшего рода, столь долго оставаться незамужней. Как-то ее сравнили с нарнийскими королевами, что тоже не торопились связать себя узами брака. Но что взять с варварок, поклоняющихся демону в обличии льва!.. Кольцо обхватило палец – не сбросить. Нет пользы в пустых и бесплодных сожалениях. Надо посмотреть, нельзя ли извлечь пользу из свалившегося на голову муженька. Двери роскошных покоев затворились за двумя, и царевна остановилась посреди, скрестив руки на груди. Невесте не пристала такая дерзость… Что ж, пусть попробует объездить ее нрав, вояка!.. Азрох медлил. – Что же не торопишься с женой молодой ложе разделить, Азрох-тархан? – ядовито спросила царевна, не оборачиваясь. – Или не хороша для тебя царевна Калормена? Не черны мои очи, не густа коса, не тяжелы груди, что на руке их взвесить не желаешь? – Ты прекраснее луны, царевна, – хрипло ответил тот. Потянулся к светильнику, желая загасить, но изящная рука легла поверх его, удерживая. – Если я столь прекрасна, зачем же ты желаешь ввергнуть нас в темноту? Я желаю, чтобы ты хорошо рассмотрел, какое сокровище тебе досталось. И удостоверился в моей непорочности. Разумеется, последнее можно было сделать и утром, но Шамсиан не желала уступать даже в такой мелочи. Азрох не реагировал, и она отпустила более колкую шпильку: – Быть может, отец мой, живущий вечно, ошибся когда-то, приняв за воина евнуха?.. – Я не евнух, царевна. Я бы с удовольствием тебе это доказал. Но не стану. Ты не желала этого брака, я тоже не просил. Потому лучше нам пожелать друг другу доброй ночи и уснуть каждому на своей половине. Царевна не знала, что и отвечать на такие речи, изумленная и оскорбленная до глубины души. Как он смеет отказываться от лучшей розы Калормена? Да за то, чтобы и помыслить о подобной чести, многие дали бы отрубить руку. А этот… мужлан еще и нос воротит! – Я вынуждена настаивать на исполнении супружеского долга, – рука царевны потянулась к наглухо застегнутому вороту жениха. Тот дернулся было, но почти сразу обреченно прикрыл глаза. В распахнутом вороте смуглая кожа шеи перетекала в молочную белизну. Шамсиан вскрикнула. – Увидела, – тяжело выдохнул жених. – Не стоило тебя вообще подпускать… Но ты слишком красива, дочь тисроков. Засмотрелся... Да, я не калорменец. Я из Арченланда. Ты узнала мою тайну, мне придется тебя убить, царевна. Прости. Я действительно не хотел этого брака. – Помоги Таш Непобедимый… – прошептала Шамсиан. Положила руку на его, заговорила громче: – Если ты желаешь меня убить из страха, что я выдам тебя – зря. Я умею хранить тайны, не смотри, что я женщина. Лучше расскажи свою историю. Азрох – или как его зовут? – запахнул ворот, затянул наглухо. – Хорошо. Но если хоть слово из моего рассказа всплывет – ты умрешь, дочь тисроков. Умру следом и я, конечно. Но вряд ли это тебя утешит. Итак, слушай…***
В покои великого визиря вошли двое мужчин в неброской одежде наемников. Один нес корзину, укрытую пёстро расшитым платком. С такими корзинами служанки из богатых домов ни свет ни заря отправляются на рынок – купить к господскому столу самых лучших овощей и фруктов с шумного ташбаанского базара. – Пожаловали наконец, – оживился визирь. Он сидел за столом, над длинным свитком. По левую руку стоял поднос с виноградом и сливами. Ноги Ахошты покоились на низкой тахте – часто отекали. – Да прикройте дверь плотнее, дурни!.. Но вошедшие и без того закрыли за собой дверь, один даже подергал для верности за ручку. – Мы выполнили уговор, господин, – сказал тот, что повыше, с редкой бородой. Поклонился. – Извольте заплатить наши денежки. – Один или с девчонкой? – перебил визирь. – Один. На осле ехал, в дорогих одеждах, и фсё задворками какими-то, – шепеляво ответил второй, ставя корзину на тахту и снимая платок. Взгляду визиря предстала отрубленная голова со слипшимися от крови и грязи светлыми волосами. Голубые остекленевшие глаза были широко распахнуты, будто человек до последнего не верил в происходящее. На вид ему можно было дать весен тридцать. – Кто это? – медленно спросил Ахошта. От вкрадчивого его голоса один из наемников – тот, что шепелявил – попятился. – Как уговаривались, – пожал могучими плечами второй. – Король Севера в лучшем виде. Теперича уж точно не заговорит. – Дети шакала и гиены, да разрази Таш вас молнией, да обрушь мор на ваши дома!.. – закричал великий визирь. Но тут же понизил голос. – Кого вы мне притащили? Это не нарнийский король! Тот моложе, тёмен волосами и очами. Где вы взяли этого? На осле… От осла ваша мать родила вас! – Как тёмен? – удивился шепелявый. – Он ше белый… – Болваны! Да поглотит вас земля, да искусают скорпионы!.. На Севере все белокожи, но есть и темноволосые, и рыжие, и даже с черными, как у нас, волосами! – Ахошта с силой дернул ближайшего наемника за свисавшую прядь. Тот вскрикнул. В руке визиря остался неопрятный клок. – Эта дикарка королева черноволоса, и брат ее – тоже. Уберите это, – брезгливо указал он на корзину со страшным содержимым. – И теперь приводите мне прежде того, кого поймаете! Только с Арченландом проблем и не достает...***
Тархан оставил Шасту в полном недоумении. Эта путаница с неведомым принцем начинала изрядно раздражать. «Надо было сразу признаться этому королю», – думал он, в отчаянии кусая губы, чтоб не разрыдаться. Его никто бы не увидел, но слова о трусости задели за живое. – Я не трус, – шептал он. Но внутри свербило: «Трус, трус! Тархан воин, он бывал в боях, зря не скажет. И король Севера сказал бы то же самое…». И не было способа заткнуть этот мерзкий противный голосок. Шаста поднялся с подушек, подошел к окну и прижался носом к стеклу, глядя вниз на раскинувшийся дворцовый сад. Если бы не решетки, он бы сказал, что лучше зрелища не видел. Но сейчас ему хотелось забиться обратно в убогую хижину, пропахшую рыбой. Там никто не кричал на него, кроме отца, не угрожал и не называл никаким дурацким принцем… И там он не делал столько глупостей. – Ваше высочество, – послышался чей-то тонкий голосок, и Шаста затряс головой. Вот, уже мерещится! – Да ваше же высочество, принц Корин! Соизвольте уже обернуться! Мне изрядных хлопот стоило сюда пробраться. В этом дворце полно проклятущих кошек!.. В ногу что-то легонько кольнуло, и Шаста обернулся. Он бы не удивился виду мыши – тех и по рыбацкому поселку бегало изрядно – но еще ни одна мышь на его памяти не была опоясана шпагой. – Ты тоже говорящий? – спросил он, вспомнив Бри. Уселся прямо на пол, чтобы лучше видеть и слышать необычного собеседника. Мышь фыркнул, явно оскорбленный. – Тоже! Вам в плену никак совсем поплохело, ваше высочество? – ворчливо спросил он. – Своих не узнаете? Тоже!.. – Никакое я не высочество, – вздохнул Шаста, сообразив, что мышь явно из нарнийской компании, а не пойман из-за размеров. – Ваш принц Корин неизвестно где… может, его уже и в живых нет, – с содроганием повторил он слова тархана и опустил голову. – А я… я просто Шаста, и лучше бы мне было сидеть дома всю мою жизнь… Мышь ожидаемо не поверил. Пришлось рассказывать про Аршиша, Анрадина, коня, бегство и тархана, перепутавшего его с настоящим Корином. – Я удивлен, – заявил наконец мышиный рыцарь. – Поражен и раздосадован. Не представляю, что сказали бы на это короли Нарнии и король Лум. Я простой шпион, меня к такому не готовили. Тут нужен разум сыновей Адама. Шаста не понял, кто такой Адам и зачем нужны его сыновья, но над ответом размышлял недолго. – Надо искать этого вашего Корина! – с жаром сказал он. – Вдруг он еще жив? Надо его куда-нибудь спрятать… И вашего короля хоть не поймали? – спросил он, отчаянно надеясь, что бившийся разом против троих улыбчивый король не попал в руки калорменцев. – И королева… – Королева Сьюзен в плену, – вздохнул мышь. – Король Эдмунд на свободе – да надолго ли?.. Напрасно ты сказал, что ты не принц Корин, – упрекнул он Шасту. – Калорменцы ведь теперь тоже примутся его искать!.. Тот не стал уточнять, что тархан всё понял сам. Вот что ему стоило догадаться сразу и не тащить сына рыбака во дворец, спрашивается?.. – Боги отвернулись от меня. Что ни делаю – всё оборачивается худом… – Аслан никогда от нас не отворачивается, – утешительно сказал мышиный рыцарь. – Даже если порой кажется, что это так. Шаста впервые слышал это имя, и оно ничего ему не говорило. Мышь всплеснул лапками: – Как, ты не знаешь Аслана?! Ты ведь тоже, верно, с Севера – бел лицом и светловолос. Прямо как Верховный Король Питер. «Может, я его сын?» – мелькнула честолюбивая мысль. Но Шаста тут же отмел ее, вспомнив Эдмунда и Сьюзен. Короли Нарнии были слишком молоды, чтобы иметь столь взрослых детей. Жаль. За два дня северяне очень понравились Шасте, и он желал бы познакомиться с ними поближе. Но разве могут короли и знатные особы запросто общаться с сыном рыбака? Однако они вели себя так, будто ответ был «да»... Мышь между тем уселся поудобнее, сложил лапки на животе и торжественно заговорил: – Аслан – Великий Лев, сын Императора Страны-за-морем… – Это всё очень интересно, – перебил его Шаста, – но и так уже три дня потеряно. Иди ищи Корина. Поди ваш Аслан не обидится, коли послушаю про него в иной раз. *Саади