Христианка
14 января 2020 г. в 17:46
Прошло время, султан Сулейман велел освободить свою явно любимую наложницу из темницы, она стала посещать покои султана чаще прежнего, другим фавориткам тоже нужно было внимание повелителя, а мне оставалась только ночь с четверга на пятницу. Разумеется, меня это злило. Я хотела проводить со своим мужем все ночи или, хотя бы, половину из них, но никак не довольствоваться одним разом в неделю. Но изменить что-то я была бессильна.
Я много читала. Библиотека дворца была обширной, хотя многое мне было просто неинтересно. Иногда я вздыхала о том, что перенеслась именно в эту эпоху, а не в тот же XIX век.
«Уж тогда-то я бы столько всего накопала для своей диссертации, — думала я. — Через месяц бы уже, наверное, защитилась».
Но ничего изменить было нельзя, поэтому я читала, занималась воспитанием Мустафы и вела бесцельную жизнь.
В один не очень прекрасный день я почувствовала, что у меня закружилась голова. Я встала, прислонившись к дверному косяку, и невольно вспомнила тот момент, когда впервые в своей жизни потеряла сознание и попала сюда.
«Вот да, мне домой надо, в свое время», — подумала я и, не удержавшись, упала в обморок.
Очнулась я быстро: меня перенесли на кровать, дали понюхать что-то и, по-видимому, позвали лекаршу. Та бегло осмотрела меня и сказала свекрови радостную весть:
— Спешу сообщить вам радостную весть, валиде-султан, Махидевран-султан беременна.
— Поздравляю, доченька, отдыхай, — улыбнувшись, сказала Айше и я не могла и не хотела сдержать улыбку.
Безусловно, я была счастлива. Вокруг уже раздавались распоряжения раздать угощения в гареме, рассыпать монеты, а я думала только об одном: удастся ли мне изменить судьбу, предначертанную свыше, или нет.
«Айше ведь не позвала меня в покои султана вместо Хюррем», — говорила одна часть моего разума.
«Но Хюррем все равно оказалась после своих плясок в темнице», — возражала ей вторая половинка сознания.
«Хюррем не планировала изменить события, а ты планируешь», — не уступала первая часть.
«Впрочем, да, можно даже после выкидыша не вести себя, как истеричка», — согласилась с ней вторая часть разума.
Султан Сулейман, безусловно, был счастлив от того, что у него будет еще один наследник. По случаю моей беременности муж подарил мне еще одно красивое колье, на этот раз красное. Я была безумно счастлива, искренне благодарила своего супруга и, думаю, он остался вполне доволен моей реакцией.
Многие молились, чтобы у меня родился именно сын, а мне, образованной женщине XXI века, было смешно это слышать: пол ребенка уже предопределен, а вот кто это — узнать не представляется возможным. Но больше всего меня огорчало то, что путь в покои султана отныне был для меня закрыт, а для Сашеньки же, наоборот, наступила золотая пора. С тоской я смотрела на то, что все чаще и чаще она идет по золотому пути и радовалась, когда по этой дороге проводили другую наложницу.
«Да пусть он там хоть весь гарем переберет, но не надо на одной Саше останавливаться», — думала я.
Иногда я присматривалась к руке своей конкурентки и видела, что на ее пальцах бывают всякие украшения, но того самого кольца я не замечала и это не могло меня не радовать.
Единственное, что меня огорчало в этой ситуации, было поведение Мустафы. Последние знания возрастной психологии улетучились у меня сразу же после сдачи государственного экзамена, впрочем, что я могла помнить? Поэтому я не знала, как реагировать на обиды и явную ревность Мустафы к своему нерожденному брату или сестре.
— Среди вас двоих ты будешь старший и главный, — говорила я. — А я так же останусь твоей мамой.
— Я не хочу, чтобы он родился, — иногда отвечал Мустафа. — Не хочу!
В один прекрасный день я потеряла терпение и, в ответ на очередную фразу «не хочу, чтобы он родился», велела сыну встать в угол и не выходить оттуда.
— Ты наказан, — на всякий случай уточнила я. — Не надо было капризничать.
«А потом он нажалуется бабушке и она вряд ли будет довольна таким самоуправством», — услужливо подсказало мне подсознание.
Я уже на всякий случай приготовила ответ, что в тех далеких краях, где я выросла, именно так и поступали в подобных ситуациях, но, к счастью, Мустафа не стал никому жаловаться на несправедливую маму, впрочем, и свое вечное нытье о том, что не хочет рождения брата или сестры, оставил далеко не сразу.
Вышивать, как это полагалось женщине в гареме, мне не хотелось, я по-прежнему много читала. В один прекрасный день я почувствовала, что поясницу у меня слишком тянет, а чуть позже началась и тошнота.
— Лена, позови лекаршу! — скомандовала я и легла на кровать.
Впрочем, как я прекрасно понимала, толку от лекарши не было: ну что можно было сделать при начинающемся выкидыше? Только лечь, приложить лед, которого здесь не могло быть, и надеяться на лучшее.
— Христос, помоги мне, — одними губами шептала я. — Ну не готова я стать мученицей за Тебя, Ты же простишь меня?
Умом я прекрасно понимала, что для того, чтобы проповедовать христианство, у меня идеальное положение: работы непочатый край. Но я по-прежнему боялась осуждения и общественного мнения.
Живот заболел еще сильнее, по ногам потекла кровь.
— Христос, если ты поможешь мне, я обещаю, что объявлю на весь Топкапы, что я христианка, — в слезах сказала я.
Лекарша пришла быстро. Холодный компресс, какие-то капли, добрые слова…
— Только не волнуйтесь, госпожа, сейчас примете капельки, потом еще одни и все будет хорошо, — говорила женщина. — Аллах дарует вам ребенка.
Я промолчала.
«Волноваться же пока что нельзя, вот я и не буду», — подумала я.
Но слова лекарши оказались правдой: уже к вечеру мне стало гораздо лучше. Осознавая, что базар нужно фильтровать, либо отвечать за него, я пошла к султану.
Мое сердце бешено билось, я не знала, как лучше подступиться к этой теме.
— Повелитель, — сказала я, целуя руку султана. — Свершилось чудо, ваш ребенок вне опасности.
— Хвала Аллаху, что все хорошо, — ответил Сулейман.
— Повелитель, — сказала я. — Позвольте мне съездить в город и посетить храм. Я же христианка.
Сердце застучало так, что, казалось, отдавало в виски и я подумала:
«Отпусти меня, Сулейман, в церковь, что я, многое прошу?»
Казалось, Сулейман не был удивлен моим словам. Во всяком случае, он не воспылал праведным гневом и не изумился.
— Езжай, — сказал он. — Ты так долго об этом не говорила, что я начал надеяться на то, что ты скоро станешь правоверной. Но… Видать, еще не пришло для этого время, я не буду тебя торопить.
— Спасибо, — поблагодарила я Сулеймана и вышла из его покоев.
В церковь меня повез Сюмбюль-ага.
— Госпожа, зря вы это затеяли, в Стамбуле, на глазах стольких людей, — не очень одобрительно сказал евнух. — Новую волну сплетен запустили. Что вам, прежних мало?
— Не лезь не в свое дело, — ответила я.
Я не знала, можно или нельзя так разговаривать с главным евнухом, позволяет ли мне мое положение так отвечать, но другого выхода я не видела.
— Приехали, — вскоре сказал Сюмбюль-ага.
Евнух вышел из кареты и помог мне спуститься. Надев платок как положено, а не как его носила половина гарема, я вошла в церковь.
В знакомой обстановке я расплакалась. Почувствовались все горе рабынь, оторванных от родного дома, одолела тоска по Родине.
— Христос, я выполнила свое обещание, спасибо тебе, — прошептала я. — Спасибо!
На обратной дороге из церкви я снова услышала слова Сюмбюля:
— Госпожа, давайте спишем все на ваше падение, тут люди в мусульманство обращаются, а не наоборот, к своему прошлому возвращаются.
— Сюмбюль, твое дело — заниматься гаремом, а не воспитывать меня, — ответила я.
Несколько дней я присматривалась к обстановке вокруг: сплетен на тему моей веры, вроде бы, не было слышно или все любители поболтать скромно умолкали при моем появлении, султан и другие члены династии тоже ничего не говорили на эту тему. Однако вскоре я увидела, что Хюррем с нескрываемой гордостью начала носить кольцо, подаренное ей Сулейманом. Конечно, мне было обидно, что кольцо досталось именно ей, а не мне, но ожидать другого развития событий было трудно.
— Хюррем бесноватая, но верная, даже религию в угоду повелителю поменяла, — шептались все вокруг. — Не иначе, как хочет султаншей стать.
Не выдержав всех этих сплетен, я достала из своего тайника маленький крестик на золотой цепочке, купленный в храме, и надела его себе на шею.
— Верую, — твердо сказала я, попутно жалея, что не знаю текст молитвы даже приблизительно наизусть.
Я перекрестилась и почувствовала, что мне становится гораздо легче: уже один знакомый из прежней жизни момент у меня появился.