Фариде
15 января 2020 г. в 00:40
Я не вникала в государственные дела и вообще не интересовалась этими вопросами: не бабье дело, да и раньше, в свою бытность историком, военные конфликты меня как-то интересовали мало. До гарема дошли слухи о том, что будто бы султану Сулейману прислали голову посла Османской Империи, он крайне возмутился и решил пойти войной на Венгрию, но сплетням я предпочитала не верить.
Единственные сплетни, которые меня интересовали в качестве развлечения, были рассказы о судьбе Сашеньки. Говорили, будто бы она повздорила с какой-то другой фавориткой, была сильно избита, Дайе-хатун и Сюмбюль-ага усиленно пытались замять дело, но их попытки не увенчались успехом: информация дошла до султана, Шуре наконец-то оказали нормальную медицинскую помощь, а ту самую фаворитку продали на невольничьем рынке. Подивившись тому, как легко султан расправился со своей бывшей любимицей, обидевшей нынешнюю любимицу, я еще раз убедилась в том, что канон изменить трудно, какие-то события все равно останутся похожими, а мой муж — человек довольно резкий и категоричный.
В поход Сулейман отправился, когда я, по моим подсчетам, была на восьмом месяце беременности. Лекарша говорила, что моя беременность протекает очень даже хорошо и недоумевала, почему была такая существенная угроза выкидыша. В глубине души я догадывалась о причине: во всем, как мне казалось, были виноваты канонные события, но, разумеется, вслух я подобное не озвучивала.
И вот настало время прощаться с Сулейманом. После известия о том, что я христианка, султан стал относиться ко мне с некоторой прохладой. Нет, он не избегал меня, иногда приглашал к себе в покои просто поговорить, мы с ним обсуждали каких-то древних поэтов, прочитанных мной не так давно, но я все больше и больше чувствовала, что он относится ко мне больше как к сестре.
«Беременной сестре», — в глубине души смеялась я, вспоминая наши посиделки на балконе.
Но факт оставался фактом: особенной нежности я уже не замечала.
Я, как и остальные члены династии, провожала султана Сулеймана в поход. Валиде немало волновалась за сына, но всячески старалась скрыть это, Хатидже чуть ли ни в слезах целовала руку своего брата. И только я, бессердечная скотина, знающая канон, верила в то, что именно сейчас он меня не подведет и султан вернется из похода целым и невредимым.
«Неверная, что с меня взять», — подумала я и чуть было не улыбнулась во все свои двадцать восемь зубов.
Вовремя спохватившись, что мои улыбки здесь будут совершенно неуместны, я дождалась, пока Сулейман подойдет ко мне, поцеловала его руку и с трепетом сказала:
— Я буду молить Всевышнего, чтобы он был милостив к вам.
«И не оскорбила ничьи чувства, и упомянула Бога», — подумала я.
Будто в качестве насмешки мой маленький Мустафа, когда отец взял его на руки, начал говорить о том, что он тоже пойдет на войну против неверных и порубит их всех мечом. Посетовав на то, что сына никто мне не позволит крестить, а открытого конфликта мне совершенно не хочется, я даже подумала:
«Может, крестик снять? Мало ли что?»
Однако привычки, сложившиеся за двадцать с лишним лет его ношения, не позволили мне это сделать. Да, я как надела крестик в начальной школе, так и не снимала его практически никогда, наверное, за исключением аквапарка. И только сейчас, снова вернувшись хоть частично в свой привычный уклад жизни, я была полностью спокойна.
Султан вышел, а мы с остальными членами династии прошли к окну, чтобы посмотреть на покидающего столицу правителя. На глаза невольно выступили слезы и, видя, как мой дорогой человек покидает Стамбул верхом на лошади и во главе войска, я подумала:
«Хоть бы ты остался в живых».
Оставшиеся два месяца беременности я предпочла провести, практически не выходя из своих покоев. В конце концов, мало ли что придет в голову этой Сашеньке? Именно поэтому, узнав, что валиде решила выдать свою несостоявшуюся невестку замуж, я не то, чтобы обрадовалась: не помнив такого момента в сериале, я догадывалась, что никто никуда не выдаст Шуру, но с интересом наблюдала за событиями, разворачивавшимися на моих глазах.
— Сказала, что никуда она не поедет, здесь госпожой будет, — пересказывала мне Гюльшах.
— Ей бы язык за зубами научиться держать, легче жить будет, — прокомментировала я.
Мне действительно было интересно, как именно Сашенька выкрутится из этой ситуации, поэтому, случайно встретив ее в коридоре, не удержалась и сказала:
— А была бы ты, как я, беременна — никто бы тебя никуда не отправил.
Вскоре я забыла об этой ситуации: что у меня, других занятий нет. Однако уже совсем скоро Гюльшах принесла мне очередную весть:
— Хюррем осмотрела акушерка и подтвердила ее беременность. Свадьбы не будет.
— На все воля Божья, — расплывчато ответила я, не упомянув, какого именно Бога здесь воля, может, вообще сценаристского.
Но еще раз убедиться в том, что канонные события мало исправляются, было не лишним: я все больше успокаивалась, будто чувствуя, что Сулейман точно вернется в Стамбул живым и здоровым.
Я сидела в своих покоях и усиленно вспоминала экзамен по истории Востока: мне безумно хотелось знать, когда вернется домой мой муж. Но в памяти, как назло, крутились совершенно другие воспоминания: мы с девочками сидим на двух диванчиках неподалеку от кабинета, в котором проводится экзамен, я неторопливо листаю конспекты и, время от времени, проверяю карманы платья, чтобы оттуда не выпали шпаргалки. Надя советует мне переложить шпоры в бюстгальтер, как это было на прошлом экзамене, а я отказываюсь: из этого платья с довольно глухим воротом доставать шпаргалки из бюстгальтера будет безумием, особенно в присутствии преподавателя-мужчины. Потом я захожу в кабинет, немного стою перед столом с билетами, наугад беру первый попавшийся и радуюсь: эти вопросы я прекрасно знаю и без шпаргалок, поэтому прошу преподавателя разрешить мне отвечать без подготовки. Преподаватель сомневается, стоит ли нарушать очередность ответов, а Рита, чья очередь отвечать уже подошла, но девушка еще не все успела переписать со своей шпаргалки, радостно говорит, что не против пропустить перед собой еще одного человека.
«Так когда же ты, султан, вернешься в Стамбул?» — подумала я.
На этот вопрос память отказывалась отвечать категорически и я, вздохнув, снова взялась за книгу: хоть местных поэтов да писателей почитаю, пока есть такая возможность.
Резкая боль прервала мои размышления.
«Неужели сейчас? — подумала я. — Или это ложные схватки?»
На всякий случай я решила позвать лекаршу: в конце концов, это ее дело отвечать на такие вопросы.
— Гюльшах! — позвала я. — Быстро за лекаршей, я рожаю.
— Сейчас, госпожа, — ответила женщина и помчалась исполнять указание.
Судя по всему, схватки были не ложными. Я усиленно вспоминала все статьи на женских форумах, которые мне случайно попадались, припоминала рассказы подруг, тужилась кулачками, как когда-то в разговоре упомянула моя бабушка, но никак не могла вспомнить, как надо дышать. Сложно вспомнить то, чего ты не знаешь, особенно, когда ты не на экзамене.
«Не кричать, — периодически напоминала себе я. — Ребенок родится с гипоксией, а здесь реанимации нет».
Совершенно не к месту я вспомнила рассказы своих подруг о том, что им в роддоме выдавали какую-то застиранную сорочку, и с легкой завистью подумала о том, у меня такой сорочки нет. Только платье, далеко не самое удобное, которое потом придется отстирывать.
«Ну хоть не мне», — подумала я и даже улыбнулась.
— Госпожа, поздравляю, у вас девочка, — с улыбкой сказала лекарша.
Я с умилением посмотрела на дочь и подумала:
«Мальчик у меня уже есть, а вот доченьки еще не было».
Вскоре ко мне в покои пришла валиде, другие члены династии. Айше решила назвать свою внучку Фариде и это имя мне очень понравилось.
«Красивое имя, — подумала я. — Жаль только, что вырастет Фариде мусульманкой, мне здесь ничего не дадут изменить».
Мою красавицу-дочурку не стали никуда уносить и, когда все разошлись, я смогла вдоволь налюбоваться на нее: такая куколка, очень похожая на мать, но с отцовым носом и глазами, как мне казалось, она должна была непременно со временем стать первой красавицей Топкапы.