***
Хорошо быть примерным старостой, вечно помогающим учителям разгребать бумажки: в учебной части его все знают, а потому без лишних вопросов дают коробку с ключами от сейфа, в котором хранятся личные дела. Андрей вежливо пиздит, работница учебной части вежливо ведется, и уже через минуту он дрожащими руками открывает сейф. Его уже-не-анонимное безумие зовут Гьон Мухарремай, он появился в этой школе три года назад (как раз в то время, когда Gjon’s Tears уехал из коммуны Б.), а еще его брат-долбоеб — местный меценат Лука Хэнни, уже несколько лет финансирующий школу. Улыбчивый очкарик лукаво глядит на него с титульного листа, и Андрей, недолго думая, достает из файла все лежащие там фотографии и прячет их в сумку. Теперь он знает, как выглядит любовь всей его жизни, но в душе не ебет, что с этим знанием делать. Можно, конечно, попробовать познакомиться, но есть ли в этом смысл, если сердце Гьона занято Доличем? Он идет в актовый зал, еще не зная, что Гьона чуть не убило сорвавшейся потолочной балкой. И от смерти его спас именно Бенджамин Долич.***
Впервые в этом чертовом городе Гьон улыбается не потому, что так надо, а потому, что сам этого хочет. Он буквально светится, и каждый новый пост в его дневнике полон любви и тепла. Они с Беном пока не встречаются, нет, но хотя бы разговаривают на переменах, а для него это лучшее, что только может быть. Андрей хочет выть белугой, потому что понимает — опоздал. Война еще не началась, а он уже ее проиграл. Гьон наконец-то лучится счастьем и добивается взаимности, а Долич… Долич, хоть и ведет себя вежливо, такому подарку судьбы вовсе не рад. Андрей об этом узнает совершенно случайно. Он помогает очередным учителям разбирать очередные бумажки и, пока они в учительской чаек попивают, тонет в документах в одном из классов. Долич врывается так внезапно, что не замечает стоящего на пороге ведра и с грохотом запинается об него, заставив Андрея подпрыгнуть на месте. — Староста, спаси, ты моя последняя надежда, — умоляет он. — Когда сюда зайдет этот кудрявый, скажи ему, что меня здесь нет! Пару мгновений спустя Бен исчезает под самой дальней партой, оставляя Андрея молча охуевать. Еще через минуту в кабинет входит улыбающееся солнышко Гьон, которое интересуется: — Извините, а вы Бена Долича случайно не видели? «Случайно видел» — думает Андрей, но Долича не выдает. Не потому, что тот его попросил, а потому что он — ревнивая сволочь с замашками собственника, которая никак не может смириться с тем, что его краш любит другого. Гьон уходит, и Бен с облегченным выдохом плюхается на соседний стул. — Спасибо, староста, что бы я без тебя делал, — благодарно улыбается он. Андрей сдержанно кивает. Он не испытывает ненависти к этому парню, проклиная судьбу, обстоятельства, но не самого Бена, однако находиться с ним рядом не желает. Долич, как назло, уходить не собирается, и Андрей решается спросить: — Что у вас с ним? — С этим кудрявым? Ничего. А почему ты спрашиваешь? Блядский Долич, почему нельзя просто ответить без встречных вопросов? — Интересно, чем он умудрился тебя заебать, — выкручивается Андрей. — Периодически вижу вас в коридоре, вы довольно мило общаетесь. — Ну да, пару раз общались, — говорит Бен. — Парень неплохой, но навязчивый, как сумасшедшая фанатка. А послать его мне совесть не позволяет, поэтому и бегаю от него по всей школе. Андрей, в общем-то, к Доличу равнодушен. Но в этот момент он его ненавидит. — То есть, бегать от человека, который в тебя влюблен, совести хватает, а объясниться, значит, нет?! — Андрей вскакивает, едва не опрокинув стул, и отходит подальше от парты, пока тормоза окончательно не слетели. Папки на ней лежат тяжелые, вряд ли Бен обрадуется, если получит ими по ебалу. — Эй, эй, староста, ты чего?! — Долич искренне не понимает, чем так взбесил Андрея. Возможно, он не прав, но это же не повод так орать! Если только… — Ты что, запал на этого Гьона, что ли? Спокойствие, Андрюша, только спокойствие. Никто не должен знать, что ты любишь Гьона, особенно этот пидр, так по-скотски поступающий с твоим сокровищем. — Я, — он возвращается к парте и, опираясь на нее руками, наклоняется к охуевшему Доличу, чуть носом с ним не соприкасаясь, — ненавижу тех, кто легкомысленно относится к чужим чувствам. Не хочешь общаться — скажи об этом прямо, не надо дарить ложные надежды. Но вместо этого ты трусливо поджимаешь хвост. Андрей хватает со стола папки, пулей залетает в учительскую и, отчитавшись о проделанной работе, сообщает, что ему срочно надо домой. На крыльце школы он видит Гьона, отправляющего голосовое брату, и в порыве чувств хочет рассказать, кто он, как с ним связан и какая же скотина этот Бенджамин Долич. Но вовремя включившийся здравый смысл заставляет его пройти мимо.***
— Я вчера с ним объяснился, — слышит Андрей, стоя у раковины в мужском туалете. Долич подкрадывается так же тихо и незаметно, как обычно подкрадывается пиздец. Он молча ждет, когда перепугавшийся от неожиданности одноклассник выскажет все, что думает о таких внезапных появлениях, а потом повторяет сказанное. Андрей искренне удивлен, ведь Бен с первого класса производит впечатление упрямца, которого не проймет речь какого-то там старосты. Кажется, пора всерьез избавляться от вредной привычки судить людей по первому впечатлению. — А он что? — делает вид, что спрашивает чисто из вежливости, а на самом деле сгорает от желания услышать ответ. Новых постов в дневнике Гьона вчера не появлялось, и Андрея это настораживает. — Даже не знаю, как сказать, — мнется Долич. — В общем, он заявил, что я не хочу общаться с ним потому, что он жирный, и что все вокруг козлы, а от меня он такой подлости не ожидал. Хорошо, что в руках у Андрея ничего нет — его вмиг ослабевшие ладони сейчас не в силах что-либо удержать. Еще год назад Гьон много писал про свои попытки похудеть. В какой-то момент это дошло до такой одержимости, что Андрей всерьез начал переживать — а не развивается ли у него анорексия? Потом все поутихло, и вот опять начинается… — И что ты ему ответил? — Ну, я попытался его переубедить, дело ведь действительно не в этом, но он мне не поверил. А сегодня утром сделал вид, что меня нет, и прошел мимо. Что ж, теперь Гьон хотя бы не будет питать иллюзий по поводу Долича. Откровенный разговор всяко лучше избегания и игнора, поэтому Андрей, положив Бену руку на плечо, говорит: — Ты все сделал правильно. А вот то, что Гьон спустя год опять психует по поводу веса, его пугает.***
Есть люди-изгои, которых наотрез отказываются принимать, а есть такие, как Андрей — свои среди чужих. Он не то чтобы авторитет, но негатива ни у кого не вызывает (иначе бы не выбрали его своим старостой, ага), и в то же время ни в одном из одноклассников он не видит человека, которому можно открыться. Возможно, им мог бы стать Костя Бочаров — еще один украинец, двенадцать лет назад переехавший в Берн, но мать ему всю плешь проела, запрещая общаться с ним. Хулиганит Костя, видите ли, много, хотя, по мнению Андрея, не больше, чем кто-то другой. Быть одному для него — норма. Поэтому, когда вокруг него начинает крутиться Долич, Андрей настораживается. — Ты чего удумал? — спрашивает он. Бен улыбается как-то неловко, чем заставляет офигевать еще больше. — Ты зачем за мной таскаешься? — А что, нельзя? — включает дурака Долич, но Андрея так просто не проведешь. — Даже если скажу, что нельзя, ты этого делать не перестанешь. — Высокого же ты обо мне мнения. — Я серьезно, Долич. Какого хуя тебе надо? Улыбка исчезает, и Бен становится предельно серьезным. — Как ты прекрасно знаешь, я — самый популярный парень класса, следовательно, вокруг меня постоянно крутятся какие-то люди, — говорит он. — Такое паршивое чувство: рядом всегда кто-то есть, но в то же время я не чувствую себя своим среди этих людей. Меня окружают жополизы, я к этому привык, и вдруг появляешься ты. — К чему ты клонишь? — Во время эпопеи с Гьоном ты не побоялся высказать свое мнение, наплевав на мой статус. Может, это не бросается в глаза, но я тебя за это уважаю. И хочу стать твоим другом. Андрей в шоке. Он смотрит на Долича, думая, что ослышался. Но в его взгляде столько искренности, что сомнения отпадают сами собой. Андрею комфортно быть одиночкой, но он принимает предложение Бена, потому что слишком хорошо понимает его состояние.***
Поначалу кажется, что ничего путного из этого не выйдет, но со временем приходит понимание, что дружба с Доличем — приятный бонус к скучным школьным буднем. Он далеко не дурак, хоть и придуривается временами, и Андрей ловит себя на мысли, что ему никогда не было так хорошо с кем-то. С Беном можно поговорить, поржать и перемыть косточки учителям, а еще он совершенно не напрягает. Гьона вроде бы отпускает. После недели молчания он выставляет в дневнике пост, в котором говорит о разбитом сердце и очередном испытании, но уверяет, что справится с этим. Андрей держит за него кулачки, мониторит новые записи и радуется начавшейся белой полосе, в которой у него появился друг. А потом сталкивается в коридоре с Гьоном и понимает, что не так все хорошо, как кажется. Их взгляды встречаются всего на несколько секунд, но за эти мгновения Андрею будто сердце из груди вырывают. Гьон не мог не заметить, что Долич в последнее время везде таскается со своим старостой, дружба с которым ему важнее наивной влюбленности младшеклассника, но ни упрека, ни ненависти в его глазах нет. Зато в них очень много боли, облаченной в бессильное принятие. Больше всего на свете Андрей мечтает, чтобы эти глаза смотрели на него. Они смотрят, но совершенно не так, как хочется. — Поздравляю, староста, — шепчет Гьон и скрывается на лестнице. Тогда Андрей не понимает, с чем его поздравили, зато на выпускном, когда Бен заманивает его в укромный уголок, чтобы признаться в любви, до него сполна доходит весь пиздец этой ситуации. Андрей любит Гьона. Гьон любит Долича. А Долич, оказывается, влюблен в Андрея. Санта-блять-Барбара восьмидесятого уровня. — Ты можешь не отвечать мне взаимностью, — Бен сегодня очень вежлив и мягок. — Я ни к чему тебя не принуждаю, но, если ты свободен, может, стоит попробовать? Вдруг у нас с тобой что-нибудь выйдет? Еще чуть-чуть — и случится землетрясение. Или рухнет на голову крыша. Или ураган Камилла обрушится на эту злосчастную школу, в которой вечно происходит какая-то жесть. Бен смотрит на него с надеждой, готовый к любому ответу, и Андрей думает, что у них реально может что-то получиться. С такой сильной и яркой личностью никогда не будет скучно, да и взгляды на многие вещи у них совпадают. «Не будь идиотом, соглашайся» — говорит здравый смысл. — Прости, но нет, — отвечает безумное сердце. В памяти всплывают глаза Гьона, переполненные болью, и сделать ему еще больнее Андрей просто не может.***
Жизнь раскидывает их всех по разным дорогам. Долич уезжает учиться в Германию, и общение с ним со временем сходит на нет (хоть Бен и убеждал его в том, что все нормально, Андрей чувствует, что своим отказом задел его, и надеется, что хотя бы в Германии этот человек найдет свое счастье), остальные одноклассники тоже разбредаются по миру. Бочаров, например, отправляется на историческую родину к своему парню Никите, Анна Корсун покоряет Исландию, кто-то уезжает в Америку, кто-то во Францию… Андрею кажется, что он один застрял в Берне без возможности уехать, но сейчас это почти не расстраивает. Душу греет мысль, что Гьон тоже был, есть и, скорее всего, будет здесь. Он успешно поступает в институт и, разобравшись со всеми делами, принимает судьбоносное решение. Не хватило смелости подойти к Гьону в школе, но, может, в интернете будет легче? Выбрав себе ник Khayat, Андрей создает аккаунт, открывает его дневник, который ночью перечитал от начала и до конца… А тот, оказывается, удален. Проходит неделя, месяц, год, но Гьон так и не возвращается.***
Пять лет спустя жизнь Андрея похожа на сон. Ему двадцать три, и совершенно пустая квартира, в которую он возвращается после работы, похожа на склеп. Дни пугают своим однообразием, одиночество временами давит на нервы, но Андрей не спешит что-либо менять, потому что не знает, как жить иначе. Он всегда был один. Изредка появлялись какие-то люди, заполняли собой его душу, чтобы позже уйти, но он старается не унывать, потому что знает — в других мирах он выкарабкивался, а значит, выкарабкается и здесь. Одни называют это сумасшествием, другие — эскапизмом. Андрей не спорит ни с теми, ни с другими, хотя это для него — непреложная истина. С самого детства он чувствует, что реальность образуется из миров, сплетающихся в чудное колесо, и чем старше он становится, тем больше о них узнает. В одном из них он — маг. В другом пытается выбраться из города-призрака. В третьем участвует в Евровидении — конкурсе, которого нет здесь, но который очень любят там. Таких миров еще несколько, и практически в каждом из них Андрей связан с Гьоном. В одном они соулмейты, в другом — он спасает его от самоубийства, в третьем они обычные студенты, и там, кстати, Долич в Гьона влюблен. Эти двое кочуют с ним из мира в мир, так же, как и Лука Хэнни со своим Дунканом (здесь — де Муром, там — чаще всего Лоуренсом), как и Костя Бочаров, Эрика Викман, Анна Корсун со своими исландскими друганами… Когда-нибудь Андрей умрет, чтобы родиться в следующем мире, потом отправится во второй, третий — и так до тех пор, пока круг не замкнется, и он не вернется в ту реальность, которая есть сейчас. А пока он существует, не зная, что будет завтра, и мечтает лишь о том, чтобы все еще дорогой и любимый Гьон появился в его жизни вновь.***
Гьона не видать, зато объявляется расстроенная пьянь Лука Хэнни, которому Андрей в порыве злости выкладывает все, что узнал о нем в других мирах. Страхи, мечты, люди, которых Хэнни когда-то знал — Мишель, которую он здесь никогда не видел, действительно существует. Андрей выкладывает Луке все. И Дункану***
Дункан хочет кричать. Во всю глотку вопить, чтобы уши закладывало от собственного ора, биться головой об стол и рвать на себе волосы, потому что то, что Хайат называет правдой, сводит его с ума. Когда Андрей начинает втирать дичь про другие миры, которые он якобы видит, на ум приходит слово «эскапизм». Побег из реальности в собственные миры, где трава зеленее, небо голубее, люди добрее и возможностей больше. Обычное явление, с которым де Мур сталкивается через раз, но у Андрея какой-то неправильный эскапизм. Реальность, которую он создает, обрастает такими подробностями, по сравнению с которыми «Аркада» — ягненок, спину которому прикрывает стадо буйволов. — Я не могу в это поверить, — Дункан опускается на стул и глубоко-глубоко дышит, пытаясь прийти в себя. — Бывает, — больше рассказанного Андреем пугает лишь его ублюдская невозмутимость. — Ты точно не экстрасенс? — спрашивает Дункан. Не то чтобы он в них верил, но… — Я вижу только то, что касается меня, вас или других людей, которых знаю в тех реальностях. Про абстрактного Джона Смита ничего сказать не смогу. Дункан закрывает глаза, ощущая себя сумасшедшим. Он знал — знал, черт побери! — что с этим парнем все непросто. Но предположить не мог, что до такой степени. Андрей уходит, и Дункан, поклявшийся никогда больше этого не делать, дрожащими руками набирает номер Луки.