like a prayer

      — Ты опоздал.       — Что? Нет! Я просто… — Питер смотрит на часы, висящие на стене, и вздыхает. Черт. — Всего на пять минут!       — Мне очень жаль, Паркер. Это уже третий раз на этой неделе. Если у вас есть более важные дела, чем посещать занятия, вы можете сделать их в кабинете отца Бека, — Сестра Дженис бросает на Питера острый взгляд, который говорит, что ему лучше поторопиться в указанный кабинет, и вручает ему отчет.       — Да, Сестра, — вздыхает Питер, и она захлопывает дверь у него перед носом.       Отлично.       Он не хочет думать, что Бек избегает его, но что ж, это определенно так. Прошло почти две недели с тех пор, как он видел его в последний раз, и это первый раз за все время, когда к Беку его отправил кто-то другой, а не он лично получил туда «приглашение» от святого отца. Может быть… может быть, он будет достаточно расслаблен, чтобы должным образом наказать его и отправить обратно.       А может быть, он заскучал.       Мысль о том, что Бек откажет ему, тяжело давит на грудь, наполняя ее странной смесью облегчения и страха. Время, проведенное врозь, прояснило ему голову. Он распознает эту близость такой, какая она есть. Его испортили. Он не любит Бека, может быть, даже ненавидит его, но есть темная часть его души, которая насыщается, когда он наклоняется и подставляется зад под удары. Он уходит в свои мысли, и мир становится менее шумным. Позволяет ему просто существовать без тяжести всего остального.       За неимением лучшего, происходящее между ними кажется чем-то отличным для него. Чем-то, что помогает отвлечься.       Но он знает, что это должно прекратиться, потому что чем дольше это продолжается, тем труднее будет остановиться. Бек — настоящий психопат, а он может получить свою «дозу» где-нибудь еще. Или, нет, ему не нужна доза. Ему нужно сосредоточиться на учебе, получить стипендию. Сделать что-нибудь хорошее в своей жизни, для себя и для всех остальных.       Да, это нужно прекратить.       Питер останавливается перед кабинетом и смотрит на темную дубовую дверь, а его руки заметно дрожат, когда он тянется к дверной ручке. Блять.       На мгновение ему кажется, что кабинет пуст и что он свободен, что он может провести остаток урока в наушниках, спокойно заканчивая свою домашнюю работу. Все вокруг так тихо и неподвижно, что даже слабый щелчок закрывающейся двери отдается эхом, как выстрел.       На другом конце комнаты что-то движется.       — Отец Бек?       Бек поднимает голову от стола и моргает, прогоняя сон?.. Слезы? Питер не может понять. Он только знает, что белки глаз Бека покраснели и затуманились, и кажется, словно он где-то не здесь. Мягко говоря, он выглядит дерьмово.       — Питер? — спрашивает Бек странно хриплым голосом. — Что ты здесь делаешь?       — Опаздываю, — коротко и отрывисто отвечает Питер. Довольно странный вопрос, и еще более странно слышать, что Бек называет его не по фамилии, а как-то иначе. — Меня прислала сестра Дженис.       Что-то не так, хуже, чем обычно. Бек смотрит на оранжевую полоску бумаги, которой Питер машет, как дорожным флагом, но Питер не уверен, что Бек видит хоть что-нибудь. Он смотрит прямо сквозь него.       Господи, да что с ним такое?       — Я могу просто… уйти, — пробует Питер. Стоит попробовать.       — Нет, — слишком быстро отвечает Бек, а потом тише: — нет. Ты не можешь.       — Не могу. Конечно.       Питер раздраженно фыркает, кивает и позволяет своему рюкзаку с громким стуком упасть на пол. Бек не сводит с него глаз, и Питер полон решимости не прерывать эту странную, затянувшуюся игру со зрительным контактом.       Поэтому он не отводит взгляда, когда расстегивает ремень, или когда он просовывает его в петли и позволяет ему упасть, бряцнув пряжкой по деревянному полу, или когда он расстегивает свои штаны и они падают к его лодыжкам, а он выходит из них, теперь стоя перед мужчиной в одних трусах и рубашке.       И он не отводит взгляда, когда Бек встает и снимает свой воротничок, аккуратно кладя его на стол, прежде чем закатать рукава.       Питер сглатывает. — Сэр?       Бек ничего не говорит. Он подходит к креслу у витражного окна и садится. В воздухе чувствуется тяжесть от напряжения, которое сдавливает горло Питера. — На мои колени, — наконец приказывает он.       — Что? Да Вы шутите? — смеется Питер, и лицо его вытягивается, когда Бек даже не улыбается. Он просто наблюдает, как Бек откидывается назад и немного раздвигает колени в ожидании. Что-то щелкает. — Вы ведь не шутите?       Боже.       Он должен бежать. Вот что он должен сделать. Он должен бежать прямо к властям и все рассказать, но будь проклято смущение. У него есть синяки, и он точно сможет все доказать. Это было бы так просто. Он мог бы выбросить Бека из города, и такого больше никогда не повторилось бы. По крайней мере, для него. Или он мог бы посадить его за решетку, чтобы это ни с кем не случилось.       Или — Питер замолкает, опустив глаза на член в узких черных брюках Бека, — он может быть хорошим и сделать то, что просит отец Бек.       Да что с ним такое, черт возьми?       Видимо, что-то не так. Потому что прекрасно: если Бек хочет сделать шаг дальше, то и Питер готов. Он расстегивает свою рубашку до конца, и она соскальзывает с его плеч, присоединяясь к куче одежды у его ног. Сняв ботинки, он понимает, что ему, вероятно, следует снять и носки, но все равно оставляет их. Он оставит их и сохранит иллюзию скромности.       — Хорошо, — шепчет Бек тихо и голодно. Напряженный тон немного нервирует, особенно когда этот взгляд скользит по телу Питера. Там есть еще что-то, что кипит под поверхностью, что-то, чему Питер не может дать названия. Бек похлопывает себя по бедру. — Сюда.       — Хорошо, — выдыхает Питер с дрожью в голосе. — Ладно.       Перебраться через колени Бека — это очень неудобное дело. Питер маленький, гораздо меньше Бека, он долговязый, а в кресле вообще мало места. В тот момент, когда он ложится поперек бедер Бека, его обхватывают чужие руки, проходящиеся сначала вверх по спине, а затем до самого низа, чуть выше нижнего белья.       Это такое… приятное чувство.       Так хорошо, что Питер не может заглушить довольный тихий стон, который он сам и не замечает.       Над ним Бек втягивает воздух носом, и Питер чувствует, как дергается твердый член, прижатый к его животу. О. Это что-то новенькое. Он не идиот, он знает, что Бек обычно возбужден от их сеансов, но замечать это через брюки — это одно, а чувствовать — совсем другое.       — Отлично, — шепчет Бек.       Питер не знает, говорит ли он об этой новой позиции или о виде. В любом случае, похвала заставляет его покраснеть, и он пытается скрыть смущение, ненавидя больше всего на свете то, как он жаждет большего.       — Сколько на этот раз? — спрашивает Питер.       Бек напевает себе под нос, как будто думает о чем-то своем, что всегда заставляет Питера нервничать. В его наказаниях больше нет ни рифмы, ни смысла. До такой степени, что Питер даже не думает о них как о наказаниях. Это просто то, что происходит между ними.       Что-то, чего он даже ждет с нетерпением.       — Как ты думаешь, сколько ты сможешь выдержать? — спрашивает его Бек.       Питер крепко зажмуривается и дышит через нос. Блять. Он ненавидит делать выбор. Еще хуже, когда у него есть право голоса, когда он чувствует, что приложил руку ко всему этому.       — Пятнадцать, — говорит ему Питер. Это было уже давно. Он знает, что мог бы выдержать и больше. Но он также знает, что Бек иногда увлекается, и назвать число меньше кажется хорошей идеей.       — Это кажется справедливым, — говорит Бек. Он зацепляет пальцем резинку нижнего белья Питера и щелкает ею. — Ты можешь оставить их на себе.       Питер не может сказать, какое чувство он испытывает — облегчение или разочарование.       Облегчение, решает он. Это определенно облегчение.       — Спасибо, — говорит Питер, и голос его уже срывается от волнения. А потом быстро добавляет: — сэр.       — Ты готов? — Спрашивает Бек, и Питер закрывает глаза и кивает. Готов, как никогда в жизни. — Хорошо.       Он приготовился к первому шлепку, но тот прозвучал мягко. Нерешительно. Неуверенный в себе настолько, каким Бек никогда раньше не был. Ха! Может быть, он просто разогревается, пытается ослабить бдительность.       В следующий раз последовало почти то же самое, только на этот раз рука Бека задерживается и разминает его ягодицы, прежде чем снова подняться. Питер прикусывает губу достаточно сильно, чтобы прокусить ее, потому что, боже. Это очень приятно.       Слишком хорошо. Это может стать проблемой.       Третий шлепок немного тяжелее, шлепает и жалит. Ближе к тому, что ощущал Питер раньше. Просто так ему нравится.       Обычно он отключается после пары ударов и возвращается в свое сознание, преодолевая боль, пока Бек снова оглаживает его зад. Но к тому времени, когда они дошли до десяти, Питер обливается потом и стонет, кусая костяшки пальцев, потому что каждый шлепок качает его на коленях Бека и посылает электрические удары по позвоночнику. Нет никакого игнорирования его ситуации ниже пояса. Боже, он знает, что передняя часть его трусов уже промокла, и если Бек не остановится, то будет еще большая проблема.       — Стойте, — выдыхает Питер и пытается удержать свои бедра неподвижно, но это трудно сделать, когда каждый рефлекс в его теле говорит ему двигаться вперед, потираясь о бедро мужчины. — Остановитесь. Если Вы этого не сделаете—       — Ты же сказал, что можешь выдержать пятнадцать, — говорит Бек, и у него перехватывает дыхание.       — Я солгал.       Тишина. Здесь нет никакой пощады. Бек сильно шлепает его по заднице, и Питер чувствует жжение от этого прямо перед ослепительным удовольствием, расцветающим в его животе, которое заставляет его член дернуться.       — Пожалуйста, сэр, — выдыхает Питер, чуть не плача. Он вытирает мокрые глаза тыльной стороной ладони.       — А это слишком много? — подлинная мягкость вопроса застает Питера врасплох. Рука Бека остается на его заднице, поглаживая и лаская. Успокаивающие жесты, от которых у Питера сводит живот от того, как сильно он их жаждет. — Тебе больно?       Боже, разве это сейчас главное?       — Нет, — тихо отвечает Питер. — Это… это не то.       — А что же?       Что? Это что, беспокойство? Неужели Бек думает, что он идиот? Ну что ж. По крайней мере, это помогает немного прийти в себя. Может быть, он сможет выдержать еще пару ударов и уйти невредимым. Или, по крайней мере, может быть, он сможет подрочить, как обычно.       — Ничего. Просто… Просто продолжайте.       Плохая идея.       Следующий удар выбивает из него хриплый стон, и ему приходится вонзить ногти в обивку кресла. Бек не двигает рукой, просто продолжает мять горящую плоть Питера. И боже, Питер хочет, чтобы эти пальцы подошли еще немного ближе— это мысль, которая потрясает его до глубины души.       Без предупреждения Бек снова бьет его.       — Ладно, — шепчет Питер, — хватит. Я не могу, я хочу…       Он ни за что не сделает этого.       — Чего ты хочешь, Питер?       И нет даже мыслей о том, что Бек не понимает. Он должен чувствовать, как член Питера сильно и влажно прижимается к нему, потому что Питер, безусловно, чувствует член Бека, как гребаный камень у своего живота.       — Питер.       Бек просто хочет услышать, как он это скажет. Больной ублюдок.       — Я хочу, э-э, Боже… — хнычет Питер. Рука Бека на его заднице движется вниз, двигает его, заставляя тереться о бедро. — Я…       Бек хватает Питера за трусы и сдергивает их вниз. Требуется пара рывков, чтобы они перелезли через его член, но как только он свободно трется о гладкую ткань без барьера, Питер почти плачет. Каждый из его нервных окончаний горит в огне.       — Остановитесь.       Это слабый протест, и не очень убедительный, когда тело Питера легко двигается, а Бек направляет его бедра, снова и снова. Давление нарастает и нарастает, и довольно скоро Питер вообще не нуждается в помощи Бека. Он двигается сам по себе, и горячая ладонь Бека на его заднице — это в новинку.       — Сэр…       Боже, как бы Питер хотел видеть его лицо. Он должен знать, что Бек точно так же разбит, как и он. Ему нужно знать, что он не единственный пострадавший.       — Ты кончишь для меня, Питер? — Бек рычит, почти маниакально, и давит на его бедра, заставляя прижаться плотнее. — Ты кончишь для меня снова?       — Да, да, да… — задыхается Питер.       Да, он собирается сделать это снова. Проклятие.       Его тело напрягается, спина выгибается дугой, а потом он резко кончает прямо на бедро Бека. Питер пачкает его черные брюки спермой, а потом тяжело дышит. Ему требуется какое-то время, чтобы осознать реальность, но пока он лежит, он слышит, как задыхается Бек, чувствует, как дрожит его рука, все еще прижатая к заднице.       Питер поднимает голову, чтобы посмотреть через плечо. Он надеется, что Бек доволен собой, потому что, как ни странно, у него не было еще каких-то требований.       Но Бек не выглядит довольным.       Он выглядит чертовски подавленным.       — Эй, с Вами все в порядке? — не то чтобы Питера это волновало, но он выглядит так, словно увидел привидение, и он чувствует, что должен помочь Беку. — Вы хотите, чтобы я..?       Отстраненный взгляд Бека падает на него, пораженный, как будто он только сейчас заметил, что Питер был там вообще. — Что?       — Я не знаю, — говорит Питер, стараясь казаться беспечным, но это звучит более неловко, чем все остальное. — Вы хотели, чтобы мне это понравилось… Отплатить Вам тем же?       Это не то, что они делали раньше. Бек еще никогда так прямо не отделывался от него.       — Питер, нет, — шипит Бек, как будто он не может поверить в смелость такого вопроса. Его взгляд скользит вниз ко все еще обнаженной заднице Питера. — Надо заканчивать.       — Уже закончил, — шутит Питер, потому что, честно говоря, он начинает чувствовать себя немного неуверенно во всем этом деле. Ему просто нужно что-то, что угодно, чтобы снять напряжение.       Бек не сломается. Питер едва успел заметить нахмуренные брови и оскаленные зубы, как его бесцеремонно столкнули с колен на пол. Он с глухим стуком ударился о твердое дерево, приподнявшись на локтях. — Эй! Какого.?       — Я сказал, чтобы ты отвалил от меня.       Смех Питера звучит невесело, когда он изо всех сил пытается натянуть трусы обратно на бедра, игнорируя то, что только что произошло. Бек встает и лихорадочно трет пятно на брюках. Как бы то ни было — это бесполезно. Ничего не выйдет без стирки, но Питер не говорит ему об этом. Он сосредотачивается исключительно на том, чтобы схватить свою сброшенную одежду и натянуть ее обратно.       — Убирайся, — шепчет Бек.       — Ладно, господи, дай мне одеться.       Желудок Питера скручивает так, как будто его сейчас стошнит. Он чуть не падает, пытаясь достаточно быстро просунуть ногу через штанину.       — Поспеши.       — Ага, — шипит Питер. Черт, его глаза снова слезятся. — Не плачь, Паркер. Не позволяй этому мудаку видеть, как ты плачешь. Не дай ему победить, — бормочет себе под нос. Он возится с ремнем и совершенно не попадает в петлю; с другого конца комнаты он слышит, как Бек предупреждающе вздыхает. К черту. Он продевает его до конца и кое-как заправляет рубашку.       Боже, он надеется, что хотя бы выглядит как нечто, что может сойти за норму. Но он чувствует, что все словно написано у него на коже. На его лице большими красными буквами было написано: «Я позволил отцу Беку выпороть меня.» Питер утирает рукавом щеки, неразумно пытаясь вытереть слезы и невидимые слова.       Он поднимает свой рюкзак последним, перекидывает его через плечо и направляется к двери, прежде чем Бек снова говорит ему уйти. Что-то больное овладевает им, и он ничего не может с этим поделать, он в последний раз оглядывается через плечо.       Бек прислонился к столу, обхватив голову руками. Он, должно быть, чувствует, что Питер наблюдает за ним, потому что его голова резко поднимается, и Питер клянется, что у того слезятся глаза. Гнев впивается ему в грудь когтями.       О чем, черт возьми, отец Бек должен плакать? Питер не тот, кто это начал. Он не тот, кто заставил Бека протянуть руку помощи. Он не стал ползать на коленях и умолять Бека о возможности прийти сюда, потому что это казалось ему забавным способом провести день. Но теперь Бек… Что? Разыгрывал жертву?       — Ты просто невероятен, — выплевывает Питер.       — Не заставляй меня повторять это снова, — глаза Бека сужаются, это угроза. Так или иначе, он сомневается, что это закончится хорошо.       Питер сглатывает и поворачивается обратно к двери, сердце бешено колотится. Он уходит, прежде чем сможет услышать что-то еще.