like a prayer

      Когда он возвращается домой, на столе лежит записка.       «Еда в холодильнике, работаю допоздна. Не жди меня.» Это уже третий раз на этой неделе, и Питер почти падает в обморок. Он чувствует себя ребенком, ему нужна его тетя. Он не может сказать ей… Боже, нет, он точно не может сказать ей, что происходит, но она всегда знает, что сказать.       Питер комкает записку и бросает ее в мусорное ведро. Мэй не виновата, что ей приходится работать, работать, работать и еще раз работать. Она пытается делать него все, и заботиться о ком-то в одиночку — нелегкая работа. Иногда он не может избавиться от чувства, что смерть дяди Бена забрала сразу их обоих.       Это эгоистичная мысль, он знает.       Но сейчас он хочет побыть немного эгоистом. Мир ведь обязан ему этим, верно? Никто не спрашивает его, чего он хочет. Но только не Мэй. И только не Бек.       И чего же он хочет?       Питер вдруг осознает, что все это время он стоял в кухне, глядя в стену, словно в тумане. Ладно, соберись с мыслями. Что же должно произойти? А что ему нужно делать?       Ему нужно покончить с Беком, прежде чем все зайдет еще дальше, когда Питер уже просто не сможет.       Вот и все.       Ему также необходимо принять душ. Трусы неприятно прилипают к коже. Он потный и пахнет сексом, а хуже всего, пахнет Беком. Этот глубокий, теплый запах одеколона пропитал все его тело, впитался в униформу, волосы и кожу.       Везде.       Следующие полчаса Питер провел под струями обжигающей воды, пытаясь смыть запах.       Он отчаянно пытается не думать о Беке, или о том, каким испуганным он выглядел, таким… Сломленным. Возможно, просто боялся, что он пересек черту, что он и сделал. Или боится, что Питер расколется, а он этого не сделает.       Он чудовище, недостойное сочувствия Питера, и все же, эти заплаканные глаза — все, что он может видеть, когда закрывает глаза, чтобы смыть мыло со своего лица. И единственное, что он слышит сквозь шум воды, бьющейся о кафель, — это дрожащий, испуганный голос Бека.       « — Питер, нет.»       « — Уходи.»       Это звучит в его голове снова и снова. Чем больше Питер переживает это, тем больше он злится. У него тоже есть эти гребаные чувства, и они заставляют его чувствовать, что он — тот, кто нарушает доверие Бека. Нет. Это не так работает.       Но если Бек хочет, чтобы Питер чувствовал себя именно так? Хорошо.       Вода остывает, вероятно, к лучшему, и Питер выходит, обматывает бедра полотенцем и составляет план.

***

      Это чертовски глупый план.       Питер смотрит на полоску желтой бумаги в своей руке: на адрес, нацарапанный поверх строк. Адрес, который сопровождал имя Квентина Бека в телефонном справочнике. Адрес, который привел его к старому кирпичному дому, перед которым он сейчас стоит.       Он складывает записку и засовывает ее в карман джинсовой куртки. Это нелепо, но сняв с себя школьную форму, Питер чувствует себя лучше, более контролируемо, как будто он сам по себе и больше не находится во власти Бека. Он чувствует, что может сделать все.       Он может это сделать.       Питер прижимает палец к глазку и колотит в дверь, как будто он полицейский. И да, он надеется, что это то, что думает Бек — что полиция наконец-то здесь, чтобы увезти его. Пусть попотеет.       Но дверь распахивается, и вся уверенность Питера улетучивается, как слабое пламя. Бек выглядит таким нормальным, таким непритязательным в своем повседневном свитере и брюках цвета хаки, похожим на отца ситкома или дружелюбного соседа. Хуже всего, что он выглядит красивым, и Питер просто хочет трахнуть его.       — Питер? — Бек оглядывает его с головы до ног, начиная с поношенных кроссовок «Чак Тейлор» и кончая бейсболкой задом наперед. Питер старается не топтаться на месте под тем же пристальным взглядом, который только что бросил на него Бек. — Что ты здесь делаешь?       — Нам нужно поговорить.       — Нет. Тебе нужно уходить.       Бек пытается захлопнуть дверь, но Питер упирается ногой в порог и протискивается внутрь. Боже, он так устал от того, что ему говорят «нет». Если это не имеет значения, когда он говорит Это, почему это должно иметь значение, когда это делает Бек? А те границы, которых Бек хочет придерживаться, разве Питер их ломает? Черт, да, он буквально разрушает их       — Нет, — отрезает Питер, вырываясь из-под руки Бека, — мне ничего не нужно, но позвольте мне сказать вам, что вам нужно сделать.       Бек смотрит на него дикими глазами и яростно захлопывает за собой дверь. Питер сглатывает, потому что теперь уже нет пути назад. Он здесь, в доме Бека, один, и он разозлил его.       Почему он решил, что это хорошая идея?       — Ну и что же? — спрашивает Бек.       — Да, хорошо… — Питер прочищает горло и расправляет плечи. — Это, — он жестикулирует между ними двумя, многозначительно поднимая брови, — должно прекратиться.       Между ними повисает тревожное молчание, и Бек продолжает смотреть на него, стиснув зубы; глаза его сузились и сверлили дыру прямо в центре тела. Питер знает этот взгляд.       Блять.       Он расправляет плечи. — Я серьезно говорю.        — Так вот почему ты пришел сюда? — снова спрашивает Бек. Он делает шаг вперед, а Питер делает шаг назад, словно в странном танго. — Потому что ты хочешь, чтобы я остановился?       — Д-да, именно так       Но так ли это?       Питер останавливается, стоит на месте и отказывается двигаться, когда Бек нарушает его личное пространство. Он даже не вздрагивает, когда костяшки пальцев касаются его щеки, а затем медленно спускаются по шее. Дрожь, однако, совершенно непроизвольна.       Бек наклоняется, прижимается губами к уху Питера и шепчет: — я серьезно, Питер. Тебе нужно уходить.       Запугивание не сработает. Он собирается вернуть его обратно. И вот второй шаг Плана. Питер хватает Бека за его дурацкий свитер и удерживает его на месте, игнорируя бешеный выброс адреналина. Или, может быть, это то, что подпитывает его.       — Я никуда не пойду.       Бек отстраняется, насколько ему это позволено. Его взгляд падает на губы Питера, затем медленно поднимается, чтобы встретиться с ним взглядом. Синева почти исчезла, поглощенная чернотой, и уголок его рта дергается в нервной, кривой улыбке. Без чувства юмора и ужаса.       — Чего ты хочешь, Питер Паркер? — спрашивает Бек. — Почему ты здесь?       Дикое, безумное выражение его лица задает невысказанный вопрос. — Разве ты не знаешь, что я — беда?       Да. Питер все знает. Он точно знает, что за проблемы у Бека. Он знает точный вид опасности.       И он точно знает, почему он здесь.       Питер дергает его ближе за воротник, пока щека Бека не касается его щеки. Его губы проходятся по щетине, стараясь оставить за собой горячий след. Это не поцелуй, Бек его не заслужил. Но это все еще заставляет Бека вздрагивать, и Питер снова наполняется чувством власти. Ему просто нужно убедиться, что Бек не сможет ему отказать, потому что…       Шаг третий: сделайте ему предложение.       — Я хочу, чтобы ты выбросил это из головы, — шепчет ему Питер. — Тогда ты никогда больше не прикоснешься ко мне.       Его рука хватает Питера за запястье, и ему едва хватает времени, чтобы увидеть, где толстые пальцы Бека полностью обхватывают его, прежде чем его хватка на этом дурацком вязаном свитере ослабляется, и его отталкивают назад. Питер сильно ударяется головой об уродливую цветочную гравюру, и Бек бросается на него прежде, чем он успевает отойти. Эта рука, эта большая рука, бьется рядом с его головой, заключая его в клетку. Поймал его в ловушку.       Питер с трудом сглатывает. О боже, он так чертовски возбужден. Это несправедливо.       — Ты действительно этого хочешь? — почти рычит Бек.       На мгновение Питер клянется, что видит вспышку боли или, возможно, замешательства. Что угодно. Он не может отступить, и он не может влюбиться в игры разума Бека.       — Да. Именно этого.       — Но почему же?       — Ты что, серьезно? Честное слово. «Что значит «почему»? Потому что я устал от того, что меня шлепают как ребенка? Потому что мне надоело, что ты пользуешься мной?       — Нет — говорит Бек, и как это он сейчас так спокоен? — Почему ты пришел сюда и предложил мне выбор?       Питер открывает рот, но тут же закрывает его, когда понимает, что у него нет хорошего ответа. Дерьмо.       Бек наклоняет голову набок. — Ты мог бы пойти в школьный совет. Рассказать тете? Властям?       — Я…       — Но ты же пришел сюда, — наконец говорит Бек и улыбается. Улыбается. Питер хочет выбить эти идеальные зубы, и даже не потому, что его предположение неверно.       Нет, по гораздо худшей причине. Потому что это правильно.       Питер хочет его, в последний раз.       Он знает, что у него, наверное, с головой не все в порядке из-за этого. Он знает, что не должен проводить ночи с рукой в штанах, проигрывая воспоминания о том, как Бек говорил ему, насколько он хорош. Он знает, что не должен был кончать так сильно, когда терся о ногу Бека. Черт, он вообще не должен был даже возбуждаться, потому что это гребаное наказание. Он знает, что ему не следует все еще считать Бека слишком горячим, даже когда тот нависает над ним, как волк над добычей.       На самом деле это ничего не меняет.       — Так ты хочешь меня или нет? — спрашивает Питер, сузив глаза и надеясь, что это звучит как вызов.       Бек закрывает глаза и прерывисто вздыхает. — Не спрашивай меня об этом, — шепчет он, но его руки все еще лежат на плечах Питера, отталкивая воротник его куртки и ослабляя хватку. Питер тоже отпускает его, дыхание застревает в горле, парализованное тонкой интимностью всего этого.       — Но ты меня хочешь? — снова спрашивает Питер. Он ничего не может с этим поделать. Он должен услышать это.       Бек отвечает, надавливая на него всем своим весом. Питер поддается бедрами вперед, чтобы почувствовать жесткую линию члена у своего бедра.       — О боже, — выдыхает Питер, немедленно хватая Бека за плечи, чтобы не упасть. У него такое чувство, что он может растаять и проскользнуть прямо сквозь трещины половиц.       Он чувствует, что теряет рассудок.       Потому что, на мгновение он позволяет себе потеряться в фантазии, где Бек берет его прямо там, у стены. Его никогда не трахали — он даже никогда не видел член Бека, но каким-то образом он все еще может живо представить свои ноги, обернутые вокруг талии Бека.       Или, может быть, он мягкий и нежный, как в те редкие моменты, когда его глаза большие и грустные, когда он называет Питера красивым.       Это трудно сказать.       Бек проводит ладонью по шее и останавливается, чтобы аккуратно заправить волосы ему за ухо. Его веки трепещут, и Питер наблюдает, как он делает глубокий вдох, медленно выдыхает. Иногда так странно наблюдать, как такой человек, как Бек, разваливается на части из-за чего-то столь простого. Не то чтобы Питеру было о чем поговорить, но он весь дрожит, когда Бек проводит большим пальцем по его подбородку, а потом по нижней губе.       Повинуясь инстинкту, Питер высовывает язык и облизывает его. Он соленый, и все же что-то заставляет Бека отдернуть руку, не позволив вобрать палец глубже.       — На диване, — почти стонет Бек и отталкивается от стены, отталкивается от Питера. Он закрывает рот рукой, задумчивый и расчетливый. Ждет.       — Да, сэр, — говорит Питер, проходя мимо и легко хлопая его по плечу. Он пытается сделать так, чтобы это выглядело насмешкой, как будто он хочет казаться ребенком. Но это раздражает Бека, и именно поэтому Питер делает это. Потому что, к сожалению, он любит, когда его глаза темнеют, а дыхание тяжелеет.       Бек следует за ним вплотную, его присутствие почти душит. Питер чувствует его, а ведь до него еще никто не дотрагивался. Боже, его задница все еще болит с прошлого раза.       Но оно того стоит, именно так думает Питер.       Это будет означать, что все закончится.       — Это в последний раз, — напоминает он Беку, бросая бейсболку на пол. Потом его рубашка. Потом штаны. Он старается не обращать внимания на ворчание о том, что он разбрасывает одежду. — Все понял?       — Хорошо.       — Скажи, что понял.       — Я все понял, — Бек улыбается, и это неуравновешенно, но в то же время очаровательно в худшем смысле слова.       — Так что считай, — резко говорит Питер, чтобы скрыть внезапный прилив жара к лицу, и, поскольку он не знает, когда остановиться, добавляет: — и сделай это хорошо.       Он поворачивается прежде, чем ему приходится столкнуться с реакцией Бека, какой бы она ни была. Вероятно, он трясется от садистского восторга, и потому что их определение «хорошо» явно отличается от нормального, он, вероятно, не сможет сесть в течение недели.       Но это в последний раз.       Питер снимает трусы, стоит совершенно голый и обнаженный. Он чувствует себя странно уязвимым, что странно и не идеально. Уязвимость не позволит ему удержать здесь верх. Кроме того, он был голым только сегодня утром, по большей части, и это пошло… Ну, это эффектно сошло с рельсов, не так ли?       Ладно, может быть, у него есть причины немного нервничать.       — Ладно… — тихо говорит Бек, без дальнейших инструкций, сам подталкивает его к подлокотнику, заставляя опуститься на него грудью. — Так нормально?       — Вроде как больно, — бормочет он. Питер немного отодвигается, чувствуя, как что-то болезненно впивается ему в ребра. Сам диван изношен, тут немного неудобно.       — Вот так, — Бек заботится о том, чтобы уложить его обратно, и втискивает подушку между Питером и подлокотником. — Так будет лучше?       В обычных обстоятельствах внимание к его комфорту могло бы польстить ему, но здесь? А сейчас? Это просто похоже на поддразнивание. Всю боль легче принять, когда Бек ведет себя как придурок. Этот добрый и нежный поступок не выдерживает никакой критики. Питер знает правду, он просто не хочет, чтобы что-то отвлекало его от боли, которую он собирается принять. Это все.       — Какая разница, — с горечью говорит Питер. — Ты все равно сделаешь мне больно.       Позади него опускаются подушки, и Бек устраивается между неловко раздвинутыми бедрами Питера. — Так вот что это такое, по-твоему? Я просто делаю тебе больно?       Нахуй его за то, что он говорит так искренне любопытно. Как будто он сам не знает. — Да… Я имею в виду, что это уже давно перестало быть наказанием.       По правде говоря, он до сих пор не уверен, что это когда-либо было наказанием на самом деле.       Руки Бека опускаются на его бедра, слегка сжимая их. Питеру кажется, что он слышит, как тот что-то бормочет, но он не может разобрать слов, потому что кровь приливает к его голове. Ему просто нужен Бек, чтобы сделать это.       Питер выгибает спину дугой, раздвигает колени, надеясь, он выглядит достаточно соблазнительно. Самое время устроить шоу. А потом он уйдет. Все закончится.       — Давай, быстрее.       Однако Бек не бьет его: он оглаживает синяк, который, как знает Питер, расцвел на его левой ягодице, потому что он все еще чувствует тупую боль, когда сидит. Он закрывает глаза и берет себя в руки. Это будет больно, если Бек действительно решится.       Но Бек наклоняется вперед и осторожно целует синяк. Питер почти рыдает.       Что?       Еще один поцелуй, и еще, и еще до тех пор, пока слезинка наконец не выскользнула вместе с прерывистым, сдавленным звуком.       — Пожалуйста, — слабым голосом произносит Питер. Он не знает, что еще хуже. Физическая жестокость от шлепанья до слез или моральная жестокость от поцелуя?       — Пожалуйста, — вторит за ним Бек не без злобы. Это звучит не как насмешка, а как вопрос. Как будто он хочет знать, о чем просит Питер. — Питер…       — Не произноси моего имени, — огрызается Питер. — Не надо.       — А чего ты хочешь? — тихо спрашивает Бек, его губы при каждом слове касаются кожи Питера. Как он посмел спросить об этом сейчас?       — Просто дай мне почувствовать себя… — Питер замолкает и крепко зажмуривается, чтобы сдержать слезы. Заставить его почувствовать что? Хорошо? Плохо? Раньше это никогда не имело значения. Он вздыхает и шепчет: — я не знаю, просто заставь меня почувствовать что-то.       — Окей.       И это все.       Бек заменяет губы на руки, но Питер все еще не слышит шлепка. Вместо этого мужчина мягко разминает ягодицы Питера, но с таким нажимом, чтобы было больно. Так-то лучше. Это то, с чем Питер может работать. Бек пробегает руками вверх и вниз, к пояснице, вниз по бедрам и снова вверх. Он раздвигает ягодицы Питера и проводит большим пальцем меж них.       — Ну так чт… Ох, боже мой.       Язык Бека вдруг оказывается там же, где буквально только что были пальцы.       — Бек, что… — всхлипывает Питер и, несмотря на все свое смущение, поддаётся назад, к теплому влажному языку. Ему следовало бы смутиться. Он должен быть унижен, но боже, это… Так хорошо. Действительно хорошо. — Да, продолжай… Продолжай это делать.        Бек в ответ касается увереннее, сжимает ягодицы крепче и приглушенно стонет.       Это ведь считается, верно? Он просил лишь того, чтобы хоть что-то почувствовать. По крайней мере, Бек держит свою часть сделки, потому что это не похоже ни на что, что он когда-либо чувствовал. И больше нет того притворства. Нет больше оправданий для этого, чем бы это ни было.       Бек хочет его, и Питер ненавидит его, но чужой язык заставляет его раздвинуть ноги, и все, о чем он может думать, так это о том, как он тоже хочет Бека.       Он прерывается только для того, чтобы перевести дыхание и время от времени лизать или кусать ягодицы Питера. Пальцы, впивающиеся в его старые синяки, едва ли воспринимаются как болезненные. Бек стонет позади него так, как будто не может насытиться, а Питер так возбужден, что видит звезды.       И он не знает алгоритма для этого. Обычно их рутина линейна, что Питер точно знает, когда Бек хочет, чтобы он дрочил, но вот это незнакомо для них обоих. Поэтому он наслаждается языком Бека, а иногда и укусами, и держится так долго, как может. Пока его член не заболит слишком сильно, чтобы он мог игнорировать, и он должен будет засунуть руку между ног, чтобы подрочить. Блять. Он так перевозбужден, что только его пальцы вокруг основания члена заставляют его тело напрягаться.       — Бек, — пыхтит Питер, сам не зная почему. Ему не нужно разрешение, и все же… — Бек, можно я…?       В ответ Бек издает сдавленный стон, и этого ему вполне достаточно. Это не занимает много времени, всего несколько движений, и Питер кончает. Он ругается себе под нос, падая грудью на подлокотник дивана. Странное удовлетворение от того, что Бек должен будет прибраться позже. И он знает, что Бек всегда будет помнить, что Питер был там.       Что все это было на самом деле.       Бек небрежно лижет в последний раз, и Питер падает на диван в оцепенении, зрение немного затуманено, он старается прийти в себя. Он прислушивается к хриплому дыханию позади себя и скрипу пружин в диване, когда Бек откидывается назад. Затем он слышит как расстегивается молния, а вскоре после этого — стон.       Питер отстраненно думает, что ему следовало бы испугаться. Но он слишком взволнован, чтобы правильно оценить ситуацию, и Бек никогда раньше не заставлял его прикасаться к нему. На самом деле, он никогда не видел член Бека, и даже тогда, Бек никогда не использовал бесчисленные возможности даже коснуться этого.       Может быть, он испугался?       — Делай, что хочешь, — бормочет Питер, все еще прижимаясь лицом к подлокотнику. Он чувствует себя бескостным, невесомым, и он не сдвинется с места в ближайшее время. Нет, пока Бек физически не вышвырнет его.       Что угодно. Он позволит Беку дрочить на него, если тот захочет. Это было бы не самое худшее, что могло с ним случиться. Это может быть даже немного горячо.       Ничто не готовит его к следующему, когда головка члена Бека упирается между его ягодиц, тот едва толкается внутрь. Это длится секунду, ровно столько, чтобы Питер смог выдохнуть. Но тут Бек отстраняется, издав звук, похожий скорее на всхлип, чем на стон, и Питер чувствует, как что-то теплое потекло по его бедру.       В тот момент, когда его мозг улавливает, что происходит, Питер разворачивается, карабкается обратно на диван и выпрямляет ноги. Тупая, жгучая боль между ног, и еще более острая боль в груди.       — Что за хуйня? — Питер вскрикивает и снова брыкается. Дерьмо. Он просто хочет, чтобы Бек убрался подальше от него. — Да что с тобой такое, черт возьми?       Бек, жалкий гребаный ублюдок, сползает с дивана на пол, и его выражение лица даже не меняется. Он застрял в постоянном состоянии шока, как будто он тоже не может понять, что только что произошло. Он в ужасе смотрит между ног Питера на улики, стекающие по внутренней стороне его бедра.       — Питер, я… — Бек поднимает глаза, губы его дрожат. — Питер…       Питер сильно ударяет его по щеке открытой ладонью. Сила удара отбрасывает голову Бека в сторону, и когда Питер убирает свою руку, прижимая ее к груди, там уже образуется красный след.       — Я же просил тебя не произносить моего имени, — говорит Питер надтреснутым и дрожащим голосом.       Бек медленно переводит на него взгляд. Глаза у него краснее щеки и такие же заплаканные, как у Питера. Он выглядит как чертова катастрофа. Хорошо. Потому что он в полном беспорядке. Он же гигантский гребаный поезд-катастрофа, и почему, почему он должен был втянуть его в это?       — Сделай это снова.       Питер отшатывается, моргает. — Ч-что?       — Ударь меня, — говорит Бек. Он расправляет плечи и стискивает зубы. — Ударь.       Хорошо.       Питер дает ему пощечину, и Бек просит еще одну.       И Питер дает ему это снова, и снова, и снова.       И Бек просто берет, и берет, и берет.       Как будто они споткнулись и провалились сквозь зазеркалье, и все не так, как кажется, и да, это безумие. Это действительно чертовски безумно. Хуже всего то, что Питер даже не может сказать, откуда доносятся рыдания. Это он плачет или Бек? И то и другое, рассуждает он. Как-то…       — Я не могу, — слабо говорит Питер. — Не заставляй меня делать это снова.       Большие голубые глаза Бека находят его, и он выглядит таким чертовски расстроенным, что на мгновение Питер забывает, что это его только что почти изнасиловали. Что он тот, у кого только что отнял что-то человек, которому все равно на Питера.       Питер не уверен, чего он ждет, может быть, извинений, но все, что Бек говорит, это тихое «иди».       Он едва помнит, как бежал домой.