***
— Питер? Что ты здесь делаешь? — Так ты впустишь меня или нет? Бек не двигается с места. Хорошо, значит, нет. Питер втискивается в проход, как и в прошлый раз, несмотря на выражение ужаса на лице Бека. Да, он может чувствовать жалость к нему, но это не значит, что он Питер так все и оставит. Теперь, когда они зашли так далеко, нет никакого раскаяния. Бек оказывает небольшое сопротивление. Он снова одет в свою повседневную одежду, которая никогда не перестанет раздражать Питера. Во всяком случае, мягкая серая футболка сидит на нем лучше, чем это душное платье священнослужителя. Он выглядит более доступным. Но это не значит ничего хорошего. Питер знает, что ему не следует приближаться. Черт, он все еще помнит, что случилось в прошлый раз, когда он осмелился прийти. Бек смотрит на него широко раскрытыми глазами, а Питер стягивает с себя джинсовую куртку и аккуратно оставляет ее на вешалке. — Что ты здесь делаешь? — повторяет Бек. — Я оставил здесь свою бейсболку, — это неубедительное оправдание, и даже не очень хорошее. Но у него есть достаточно причин, чтобы Бек не спрашивал его об этом. Он, однако, смотрит на форму священника, висящую сейчас у двери. Питер спотыкается. — Почему ты держишь ее здесь? Бек снимает ее с крючка и прижимает к своей груди. — Ты здесь не останешься. Я принесу твою бейсболку. — Эй! — Питер наблюдает, как Бек поворачивается и направляется куда-то. Он точно не знает планировку этого дома. Он только однажды видел гостиную, и что еще более интимно — диван. — Эй, а тебе не кажется, что мы должны поговорить? Бек топчется у арки, ведущей к тому, что теперь кажется длинным коридором. Он даже не оборачивается. — Тут не о чем говорить, малыш. — Малыш? Питер ощетинился и пошел через гостиную, схватив Бека за рубашку сзади, чтобы остановить его. Он, кажется, на мгновение испугался, прежде чем развернуться и вырваться из хватки Питера. «Так-то лучше», — думает Питер. — Посмотри на меня. И он смотрит. Его глаза сужаются, челюсти сжимаются, и, черт возьми, Питер позволяет своему взгляду опуститься на руки Бека, что сейчас сжаты в крепкие кулаки. О. Он находится примерно в десяти секундах от потери равновесия, и это нелепо, но Питер хочет, чтобы это произошло. — Так вот за кого ты меня принимаешь? Бек моргает. — Что? — Ты думаешь, я просто какой-то глупый ребенок? — Питер ничего не может с этим поделать. Он толкает Бека в грудь, и тот, спотыкаясь, отлетает к стене. Он приближается, прижимается к этому крепкому телу, хотя бы для того, чтобы не дать ему убежать. Странно думать, что не так давно Бек держал его именно в таком положении. — Питер… Питер приподнимается на цыпочки, смотрит прямо в лицо Беку, эффектно затыкая ему рот: — это не так. Я не тот, с кем ты можешь играть все это чертово время. — Я знаю. — Эй, — рычит Питер и хватает Бека за воротник. — Я еще не закончил. На момент мысли проясняются, когда он понимает, что Бек может закончить это прямо сейчас. Даже прикончить его. Он же больше. Сильнее. У него хватит силы швырнуть Питера через всю комнату и обратно, и все же он позволяет Питеру швырять себя, как старую тряпичную куклу. Боже, Бек, должно быть, действительно ненавидит себя. — Слушай, я все понял, — продолжает Питер с тихим вздохом. — Это нелегко для таких людей, как мы. — Как «мы»? — спрашивает Бек, смущенно скривив лицо. Черт возьми. Разве он не слушает то, что говорит Питер? — Да, — Питер пожимает плечами и опускает взгляд вниз между ними, где их тела прижаты друг к другу. Там, где он уже чувствует, как член Бека становится тверже. — Ты же понимаешь. Бек облизывает губы, проводит языком по своим острым клыкам и пристально смотрит на Питера. Но затем, в одно мгновение, этот хищный взгляд исчезает, и его глаза комично расширяются. Он отталкивает Питера от себя. Расстояние между ними становится огромным. — Нет никаких «нас», — говорит Бек с ноткой завершенности. О. Питер никак не может решить, смеяться ему или плакать. После всего этого? После всего, через что Бек заставил его пройти, он хочет поступить вот так? Наверное, нужно смеяться. Потому что это смешно, не так ли? Все это просто одна большая космическая шутка, а он является ее кульминацией. Или, может быть, Бек является кульминацией, который стоит у стены и тяжело дышит, как будто он бежал марафон. — Над чем это ты смеешься? — Бек прикусывает язык. Он бы сказал, что не знает, но это не так. Питер подтягивается, вытирает глаза и холодно смотрит на Бека. — Над Вами. Бек колеблется. — Что? — Я был прав. Ты просто трус, — говорит Питер, делая шаг вперед. Он не может бояться, хотя должен бы. Он должен быть чертовски напуган тем, как Бек стискивает зубы, тем, как ранее зачесанные назад пряди волос упали на лоб. Он поддается, а Питер просто дергает за ниточку. Он тычет пальцем в грудь Бека: — ты даже не можешь признаться в том, чего хочешь. — А? Я не могу? — рычит Бек. Он выпрямляется, больно хватает Питера за запястье — достаточно крепко, чтобы заставить его уверенность поуменьшиться. — А как же ты? Ты же пришел сюда не за бейсболкой. Питер прищуривается. Отчасти это правда, но Питер продолжает молчать. — Что вам угодно, мистер Паркер? — говорит Бек тихим голосом, тем самым, от которого у Питера всегда мурашки бегут по спине. Его глаза темнеют, взгляд становится тяжелее, и все, это уже не тот Бек, который стоял перед ним. Щелкнул выключатель. Ну и ладно. Отец Бек дает ему то, что ему нужно. — Ты знаешь, чего я хочу, — шепчет Питер и задерживает дыхание, когда Бек широко раскрывает глаза. И это не то, что он хочет, это ему нужно, просто необходимо, но он никогда не признается ему в этом. Он никогда не даст Беку понять, что ему нужна эта извращенная связь между ними. Что он жаждет этого. — Дай мне это, — требует Питер, сжимая кулаками его рубашку и притягивая ближе. — Если сможешь. — Только не здесь. — О, — говорит Питер и нервно смотрит в зал. Видения, фантазии о том, как Бек прижимает его к своей постели, вспыхивают в его голове, и он сглатывает. — Значит, в спальне? Глаза Бека раскрываются шире. Они всегда такие большие, такие преследуемые. Он обводит рукой комнату. — Нет-нет, я имею в виду, не здесь. Питер понимает, что именно пытается сказать Бек. На что он намекает. — В школе? — Так безопаснее, — вздыхает Бек. И если бы Питер не знал его лучше, он бы назвал его сумасшедшим. Прикасаться вот так к своему ученику в школе — это примерно очень далеко от безопасности. Этот невысказанный страх. Здесь, в гостиной Бека, нет ни посторонних глаз, ни правил. Просто беззаконная пустошь, где Бек, кажется, не может найти себя. — Вспомни, что случилось в прошлый раз, — негромко произносит Бек. Питер кивает. Он все понимает. — Да, конечно.***
Он так и не получил свою бейсболку обратно. Он заканчивает тем, что неловко поправляет почти твердый член в штанах и топчется на месте, заводя неудобную светскую беседу, пока не расслабляется достаточно для того, чтобы уйти. Бек держится на почтительном расстоянии, руки трясутся, а глаз на Питера он не поднимает. Например, если он подойдет слишком близко, то пересечет непрочную границу, которую они только что установили. Питер решает больше не давить. Он уже подтолкнул их к краю, и оба они едва держатся на ногах, едва не падая в яму, из которой не могут выбраться. Но здесь, в школе, за запертой дверью кабинета святого отца, Питер оказывается лежащим на коленях у Бека, штаны спущены до лодыжек, его шлепают так, что он едва не задыхается, а сам кусает костяшки пальцев, чтобы его не услышали. Каждый удар отправляет его все глубже в это тихое место в его уме, место, где ничего этого не существует. Ни его покойного дяди, ни его перегруженной работой тети, ни сбивающих с толку сексуальных предпочтений, ни его долбанного священника, который посылает его туда. Просто тихая и тупая боль, о которой он умоляет. Так что, может быть, они уже здесь, в яме. Да и кто теперь знает? Бек никогда не делает того, о чем он не просит. Они возвращаются к своей старой рутине — к шлепкам. Иногда Питер трется о его ногу, как в прошлый раз, но в основном он просто дрочит, пока Бек смотрит. Странно думать, что все вернулось в норму, когда Бек забирает его к себе в кабинет третий раз на этой неделе. Но «норма» — это понятие относительное, верно? «Нет никаких «нас». Но есть вот это, и все. Это Питер ищет предлог, чтобы доползти до офиса Бека. Это Бек зовет его туда. Это Питер заезжает к Беку по дороге домой из школы, потому что он просто не может заставить себя вернуться в пустую квартиру, и к тому же с больной задницей. Он успел провести время в библиотеке, в задней части секции для взрослых, и взял одну или две книги, с которыми теперь иногда сидит на дальнем конце дивана Бека, пока на фоне включен очередной шаблонный сериал про какую-то семейку, а Питер только и думает о том, как оказаться поближе к мужчине. И он это определенно сделает. Но Бек всегда нервничает, когда он там. Пугливый, как дикая кошка, но он больше не обнажает свои клыки. Он не дотрагивается до Питера и даже не пытается ничего сделать. Это для их занятий в школе, где высокий риск быть пойманным держит его под контролем. Потому что Бек — это бомба замедленного действия, а Питер теперь понимает, что он всегда был только искрой, чтобы воспламенить его. Иногда Питер сам этого хочет. Он кладет ноги на диван и невинно улыбается, когда Бек посмотрит на него с любопытством. Они останутся там на некоторое время, но к концу любого эпизода сериала, который они смотрят, Питер упрется пальцами ног в теплое бедро Бека. Иногда Питеру хочется, чтобы к нему прикасались по-другому. Иногда Питеру хочется, чтобы его обнимали, ласкали, целовали. Но единственное прикосновение, которое он получает — Бек нежно обхватывает пальцами его лодыжку, чтобы отодвинуть от себя, пока они снова не останутся одни в кабинете Бека, где Питер сжимает челюсти на мягкой коже своего ремня.***
Вполне естественно, что внезапно все может пойти не так как надо. Потому что это опыт Питера Паркера, не так ли? Но что может случиться, когда он изо всех сил пытается удержать вожжи ситуации с тех пор, как все это началось? Когда он возвращается из школы, Мэй сидит на диване. На кофейном столике дымится чашка горячего чая, но ее руки вежливо сложены на коленях. Питер знает, что она не видит синяков, усеивающих его бедра, но он клянется, что ее очки словно дают ей лазерное зрение, потому что этот взгляд на ее лице говорит ему, что она знает, что что-то происходит. — Привет, — Питер пытается выглядеть бодрым, — я не знал, что ты будешь дома. — Нам нужно поговорить. Питер с трудом сглатывает, и его сердце проваливается куда-то в пятки. Блять.