like a prayer

CW: алкоголь / чрезмерное употребление алкоголя       — Бек? — зовет Питер. Он стучит еще пару раз после того, как его первая попытка ничего не приносит и прижимает ухо к двери, чтобы послушать. — Ты дома?       Ответ, скорее всего, нет. У Бека есть жизнь вне школы и их ночей вместе, верно? Возможно. Не то чтобы он действительно видел доказательства... Если быть честным, то Бек своего рода затворник. Кроме того, у них были планы, и Питер отчетливо помнит, как составлял их, и хотя у Бека есть много своих дел — он не тот тип, чтобы противостоять ему.       Вот почему он не может избавиться от чувства, что что-то не так.       Под ковриком лежит запасной ключ, и Питер, дождавшись, пока улица опустеет, нагибается и поднимает его. Как-то странно вламываться в квартиру Бека, но если его нет дома, Питер может просто посмотреть телевизор и расслабиться. А если что-то не так — ну разве Бек не хотел бы, чтобы он помог?       — Эй? — первое, что замечает Питер — это запах, который накатывает на него волной, как только он открывает дверь. Угрюмый и тревожно знакомый. — Вот дерьмо, — бормочет он и пинает пустую бутылку на полу.       Физически Бек дома: но он лежит без сознания на диване, и Питер знает, что бедный парень, вероятно, не может отличить верх и низ или лево и право. В руке, свисающей с дивана, болтается полупустая бутылка виски, пальцы едва держатся за горлышко, удерживая ее вертикально.       — Черт, — повторяет Питер. — И что же ты наделал, а?       Бек, как ни странно, издает стон, но похоже это на человеческий стон или нет — это уже другая история. Питер присаживается на корточки и осторожно берет бутылку из его рук, проверяя содержимое, нюхает и тут же морщит нос. Это дешево и мощно.       — Ты можешь сесть прямо? — он снова получает в ответ стон. — Ладно, просто лежи здесь. Я вернусь.       Питер оставляет Бека на диване и идет на кухню, чтобы взять стакан воды и влажную тряпку. Он движется на автопилоте — теперь он знает, где находится большинство вещей, но все же ищет что-то, что можно будет поставить рядом с диваном на случай, если Беку станет совсем плохо и его будет тошнить. Честно говоря, это чудо, что этого еще не произошло. Стакан с водой ставится на кофейный столик, а тряпка накрывает его вспотевший лоб.       — Так лучше?       Бек что-то бормочет с болезненным стоном и протягивает руку, чтобы дотронуться до тряпки, хмурит брови, отдергивая теперь влажные пальцы.       — Я не знаю, действительно ли это помогает, — говорит ему Питер, садясь на пол рядом с диваном, — хотя Мэй раньше это нравилось. Я думаю, это расслабляет.       — Спасибо, — хрипит Бек, — я… Спасибо.       — Да, без проблем. Рад слышать, что ты все еще можешь говорить.       Питер ничего не получает в ответ, но и не ожидает этого. Бек снова закрывает глаза, и его дыхание замедляется до ровного ритма. Снова уснул, и, вероятно, не проснется еще какое-то время. Питер пристально смотрит на Бека: на очертания его лица, на взъерошенную бороду, которую он только сейчас заметил, которая все больше и больше отрастает, на веера темных ресниц; и Питер пытается понять, что же, черт возьми, заставило священника пойти на попойку.       Ладно, может у него есть какие-то идеи.       — Ты не можешь так пить, — говорит Питер бессознательному Беку. Он упирается локтем в край дивана и кладет голову на ладонь, просто наблюдая за движением его груди на случай, если оно вдруг прекратится. — Это убьет твою печень, а потом, ты знаешь, убьет тебя. Твое дело верить мне или нет, но я вовсе не хочу, чтобы ты умер.       Тишина. И Питер не знает, почему он продолжает говорить, но он делает это.       — Ты — заноза в моей заднице, — смеется Питер про себя, останавливается, моргает и драматично вздыхает. — Я действительно злюсь, что ты не проснулся из-за этой шутки.       Ладно, плохая шутка. Действительно плохая шутка, но он не может помочь. Черный юмор — это ведь здорово, правда? Он прочел это в журнале, он почти уверен. Хотя Беку это может и не показаться смешным. Или, может быть, он засмеется?       — У тебя вообще есть чувство юмора?       Питер понимает, что ничего не знает. Он пытается вспомнить те моменты, когда Бек казался ему самым счастливым. Там всегда есть слабые, личные улыбки, и иногда он смеется над какой-нибудь банальной комедийной шуткой, но в основном Бек остается мрачным. Борьба подушками, похоже, была исключением, и ведь это может считаться за счастливый момент?       — Как бы то ни было, мы это исправим, — Питер вздыхает, смотрит на рот Бека и прислушивается к его единственному ответу — тихому храпу.       Ну что ж.       Он продолжает рассказывать Беку о своем дне, так как знает, что он все равно спросит — он всегда это делает. Занятия проходят нормально, в основном он просто скучает и ждет лета. Они не очень много говорили о том, что будет, когда Питер закончит учебу или когда он уедет в колледж, но он считает, что это разговор для того, когда Бек встанет и будет чувствовать себя лучше. Может быть, Бек захочет, чтобы он звонил, а может быть, и нет — и ему странно не знать, какой вариант предпочтет Бек.       Он думает, может быть, тот, где Бек хочет поддерживать контакт.       Питер хмурится и кладет голову на бедро Бека. Он такой теплый и мягкий во сне, не потревоженный всеми этими демонами, с которыми Питер делит свое тело. Он видел их; но здесь и сейчас они тоже спят, напившись до ступора, как и Бек.       — Что вообще мы делаем? — прошептал Питер, а потом застонал, уткнувшись лицом в ногу Бека. — Господи Иисусе, что же я делаю?       Он сам не знает. Бек унизил его. Он его изнасиловал. Он причинил ему боль, как физическую, так и моральную. Он оставил синяки на его коже и в его сердце. Он делал вещи, которые Питер никогда не сможет простить или забыть.       Но Бек, ну, он ведь и хорошо с ним обращался. Те моменты, когда Бек теряет бдительность и проводит часы за нежными прикосновениями и говорит Питеру, какой он хороший. Он дает Питеру место, куда он может прийти, когда в мире слишком шумно — даже когда это место является его собственной головой, когда Бек укладывает его на свои колени. И иногда Питеру кажется, что он единственный в мире, кто действительно слушает его, или что он единственный, кто действительно видит его.       И Питер знает, что в глубине души ему не все равно, и он думает, что, может быть, Бек тоже это знает.       Он чувствует тяжесть на голове, в волосах, и Питер узнает это прикосновение. Чуть приподняв голову, он видит глаза Бека, открытые и затуманенные, глядящие на него сверху вниз со странным, мягким выражением. — Что ты там делаешь?       Питер встает, и рука Бека падает с его спутанных волос. Он приподнимается, внезапно осознав, что слишком долго лежал головой на коленях у Бека. — Ничего, я просто… Я просто проверял, как ты.       — Тебе надо идти, — говорит Бек, но в его голосе нет ни злости, ни огорчения, только смущение.       — Хорошо, да, — соглашается Питер, облизывая губы и глядя на фиолетовые мешки под глазами Бека. Он выглядит как чертова катастрофа. Затем он оглядывает гостиную и понимает, что выглядит тут так не только Бек. — Дай мне немного убраться и я уйду.       — Питер, ты не должен…       — Это я знаю. Я ничего не должен делать, — говорит Питер, закатывая глаза и игриво улыбаясь. Затем, мягче и намного тише: — я хочу это сделать.       Он встает прежде, чем Бек снова начнет протестовать, берет наполовину пустую бутылку и бутылку, которую он пнул, когда пришел. На кухне он выливает остатки виски прямо в раковину и выбрасывает бутылки в мусорное ведро. Затем, просто на всякий случай, Питер обыскивает шкафы на кухне, пока не находит закрытую бутылку, содержимое которой с громкими звуками тоже отправляется в раковину. Питер знает, что Бек наверняка слышит что он тут делает.       К тому времени, когда он снова оказывается в гостиной, глаза Бека закрыты, но стакан на кофейном столике теперь пуст, и по тому, как напряжено его лицо, Питер может сказать, что он не заснул снова. Тем не менее, он двигается тихо и убирает бумаги, разбросанные по полу, осколки стекла от разбитой кружки, стул за столом, который каким-то образом был опрокинут.       Наконец он подходит к Беку, который приоткрывает один глаз и смотрит на него снизу вверх.       — Я могу остаться.       — Нет, — хрипло отвечает Бек, качая головой. — Тебе не нужно этого видеть.       Питер пожимает плечами. — Ничего страшного в этом нет. Ничего такого, чего бы я не видел раньше.       Глаза Бека сужаются, как будто он хочет спросить, но не делает этого. Вероятно, это к лучшему, и Питер не может отрицать, что он благодарен за это. Он не в том настроении, чтобы говорить о дяде Бене, или о его смерти, или о том, как это повлияло на Мэй в последующие месяцы.       Ей уже лучше, и, может быть, однажды Бек тоже поправится.       — Спасибо тебе.       — Да, — говорит Питер, — не стоит благодарности.       Бек слабо, но искренне улыбается, и внутри Питера что-то словно трепещет. Он неловко переминается с ноги на ногу, не зная, что делать дальше. Честно говоря, для таких ситуаций не существует определенного протокола. Сейчас ему уйти? Или остаться?       — Хочешь, я помогу тебе добраться до постели? На диване спать не очень удобно.       — Я сам, — бормочет Бек, отмахиваясь от Питера, но очень быстро становится ясно — сам он не дойдет. Он стоит ровно пять секунд, а потом падает обратно на задницу. Он застонал и схватился за голову, а Питер подошел к мусорному ведру чуть ближе. На всякий случай, чтобы успеть его пододвинуть.       — Ты в этом уверен?       — Я просто останусь здесь.       — Нет, просто… Боже, Бек. Давай я тебе помогу, — огрызается Питер. Он не может понять, почему он такой упрямый. Но потом Бек поднимает глаза от своих рук и просто выглядит таким чертовски беспомощным, что сердце Питера не может не сжаться. — Пожалуйста, — мягко добавляет он, протягивая руку.       Бек смотрит так, словно у Питера выросла вторая голова. Хотя с тем, сколько виски он выпил, вполне вероятно, что это то, что он видит. После недолгого раздумья он принимает предложение Питера, и Питер издает лишь тихий облегченный вздох, помогая ему подняться на ноги. Бек покачивается, и Питер быстро обнимает его за плечи, чтобы удержать на ногах.       — Ты в порядке? — спрашивает Питер только для того, чтобы получить утвердительный кивок. Внезапный сдвиг в равновесии, кажется, помешал ему говорить. — Ладно, давай уложим тебя в постель.       Добраться до спальни Бека не просто, но он шагает медленно, придерживая мужчину за плечи. Спальня оформлена как и все остальное — скучно. Серьезно, разве Бека убьет то, если он повесит картину? Или фото? Тем не менее, Питер оглядывается вокруг, словно впитывает все, потому что это новая для него территория, и кто знает, когда Бек снова пустит его сюда.       — Ладно, может ты приляжешь?       Бек ложится на кровать и растягивается на темном одеяле, закрыв лицо руками. Питер сам никогда не напивался, но сейчас ему кажется, что для Бека комната вращается, как аттракцион на карнавале.       — Тебе что-нибудь нужно? Вода? Что-нибудь поесть? Лекарства? — спрашивает Питер. Бек что-то бормочет под ладонями, и Питер подходит ближе, чтобы лучше слышать. — Что?       — Иди сюда.       — О, — Питер сглатывает. Он уже стоит рядом с кроватью. Неужели Бек хочет, чтобы он..? Он упирается коленом в матрас, Бек наклоняет голову набок, опускает руку и тянется к нему. Питер аккуратно сжимает ее.       — Останься, — шепчет Бек. — Еще чуть-чуть.       — Ладно, — говорит Питер, и сердце его застревает где-то в горле. Он позволяет затащить себя на кровать, а сам пододвигается, чтобы подлезть под руку Бека.       — Так нормально?       Так ли это? Питер на мгновение задумывается. Беку тепло, но он пьян. Он обнимает его одной рукой, прижимая к себе так крепко, словно он может исчезнуть или, что еще хуже, убежать. Но за запахом виски скрывается знакомый запах его одеколона, и, как ни странно, это успокаивает.       — Да.       — Хорошо.       Так оно и есть.       Он все ближе прижимается к телу Бека, глядя туда, где с каждым вздохом вздымается его грудь. Питер протягивает руку, кладет ее туда и чувствует, как по телу разливается тепло.       — Эй, — шепчет Питер, — ты в порядке?       — Хм? Моя голова…       — Нет, — Питер приподнимается, опершись на локоть. Бек смотрит на него в замешательстве или с болью, а может, и с тем, и с другим вместе. — Я имею в виду… Ты в порядке? Никто не пьет так много, когда он в порядке.       Бек только смотрит на него, прежде чем, наконец, вздыхает и поворачивает голову. Питер хочет обнять его, заставить повернуться обратно, но он держит эти порывы под контролем. Если Бек не может смотреть на него из-за этого, то все в порядке.       — Это трудно объяснить, — говорит он наконец.       — Ты можешь попробовать.       — Нет, Пит. Ты не поймешь, — говорит Бек с очередным вздохом.       Питер сдерживает свое разочарование, пытаясь быть терпеливым. — Ладно, я все же попробую. Но ты должен сказать мне, что происходит. Ты должен мне доверять. Эй, Бек. Может, ты просто посмотришь на меня?       Когда он это делает, Питер почти жалеет об этом. Он выглядит совершенно разбитым. Может быть, красноту вокруг его глаз можно объяснить алкоголем, а может быть, и не пролитыми слезами. А может быть, и нет. Дерьмо.       — Я хочу помочь, — тихо говорит Питер.       — Я знаю, — шепчет Бек в ответ. Он печально улыбается, протягивая руку, чтобы положить ее на щеку Питера, к которой тот отчаянно старается не прижаться.       И он терпит неудачу. Ужасно.       Питер прижимается лицом к ладони Бека и целует ее. — Позволь мне, — шепчет он.       На мгновение он задумывается, каково было бы Беку согласиться. Ибо Бек достаточно доверяет ему, чтобы сбросить часть бремени, которое тяготит его, заставляет его пить, заставляет его злиться, заставляет его всегда отступать в последнюю секунду.       Питер на мгновение задумывается, каково это — быть взаимным.       Единственное, что он слышит - это тихое «Питер», а большой палец пробегает по скуле Питера. Бек пристально наблюдает за ним, и хотя его глаза остекленели и покраснели, в них есть некая нежность, которая заставляет сердце Питера сжиматься.       Именно в этот момент Питер снова вспоминает ту трагическую вещь, которая мучила его неделями. И все же из всего, что они делали вместе и друг с другом — они никогда, никогда не целовались. Он чувствовал губы Бека на своей ладони и на самых чувствительных местах, но никогда Питер не чувствовал их на губах. И сразу же он наполняется той интенсивной тоской, которая уже какое-то время подкрадывается к нему.       Было бы неправильно целовать его сейчас, когда он все еще пьян.       Но когда все это было правильно? Когда они вообще играли по правилам? Бек взял то, что хотел, не так ли? И Бек смотрит на него так, как ему хочется, и Питер чувствует его нежное прикосновение к своей щеке, направляющее его ближе, и о, боже.       Питер закрывает глаза.       Он чувствует, как Бек прижимается лбом к его лбу, чувствует дрожащее дыхание на своей щеке, так близко ко рту. — Ты даже не представляешь, как сильно я хочу поцеловать тебя прямо сейчас, Пит, — шепчет Бек.       — Поцелуй меня, — говорит Питер. Это прозвучало как мольба, которой он должен был бы стыдиться. Но ему не стыдно. Не тогда, когда он так отчаянно этого хочет. Не тогда, когда каждая проходящая секунда кажется худшим видом наказания. Так что, нет, он не выше попрошайничества. — Пожалуйста, Бек, Поцелуй меня.       — Я не могу.       Питер отстраняется ровно настолько, чтобы увидеть печаль на его лице. — Потому что ты пьян?       — Нет, ты не понимаешь.       — Перестань так говорить. Перестань говорить, что я не понимаю, — говорит Питер надтреснутым голосом. — Как же я могу понять, если ты мне не говоришь? Ты мне ни хрена не сказал.       — Я не могу, — повторяет Бек. Это звучит окончательно, но Питеру все равно. Он не покинет эту постель без ответа или поцелуя. Предпочтительно и то, и другое.       — Почему ты не хочешь меня поцеловать? Если ты хочешь, то просто сделай это. Черт возьми…       — Я этого не заслуживаю, Питер, — прерывает его Бек. Питер вздрагивает от гнева в его голосе.       — Нет, ты просто трус, — огрызается Питер, и настает очередь Бека вздрогнуть. На мгновение появляется сожаление, но, по крайней мере, это обиженное выражение успокаивает его собственную боль. Он обвинял его в том же самом, снова и снова, но это все еще держится.       Они оба так боятся. Последствия, которые приходят вместе с этим. Происхождение всего этого. Питер все еще помнит, и Бек тоже, но они вместе упали в кроличью нору, и теперь пути назад нет. Здесь больше нет места для страха.       Бек отворачивается, и на его лице появляется странная улыбка. — Может быть, ты и понимаешь.       Ох, да идите нахуй.       Питер застонал и плюхнулся на спину, поднеся ладони к глазам. Что-то пузырится в его груди, и сначала он думает, что это может быть всхлип, но звук, который вырывается — это определенно смех. Затем еще один, и еще, пока его руки не переместились от глаз ко рту, чтобы удержать его.       — Что? — Бек шипит, и о боже, он действительно кажется оскорбленным.       — Ты, — Питер каким-то образом ухитряется произнести между приступами хихиканья. Он поворачивает голову на подушке, только чтобы мельком увидеть лицо Бека — он выглядит испуганным, таким испуганным. Это только заставляет Питера смеяться еще сильнее. — Тебе всегда нужно быть таким драматичным?       Бек усмехается, но уголки его губ чудесным образом приподнимаются в сдержанной улыбке.       — Серьезно, чувак. Ты можешь смеяться? — спрашивает Питер. Он знает, что Бек может, конечно. Не так уж давно они вместе смеялись. Всего несколько дней назад, но Питер хочет услышать это снова, и нет лучшего способа, чем подразнить его.       — Конечно, — говорит Бек, явно обиженный этим обвинением, но это звучит все еще недостаточно уверенно.       — Тогда сделай это, — просит Питер, просто чтобы проверить теорию, толкает его в бок. — Посмейся.       — Прекрати, Питер. Я… Я серьезно.       Это удивительно, что Бек вообще возражает; Питер перешел от игривых тычков к полномасштабному нападению, до тех пор, пока действительно не слышит смех, и вот теперь он смягчается. Совсем чуть-чуть. Достаточно для того, чтобы понаблюдать за тем, как Бек щурится.       Смех затихает, переходя во что-то более приглушенное, затихая в тихом, удовлетворенном гудении, оставляя Питера и Бека лицом к лицу с навязчивым напоминанием, что если бы они не смеялись, то плакали бы.       — Ты не обязан меня целовать, — говорит Питер приглушенным голосом, и маска снова падает на лицо Бека. — Я серьезно говорю. Я не возражаю против этого.       Это не так, но кажется, что он осветляет темную тучу, нависшую над ними обоими. Его желудок скручивает и выворачивает от эмоций, которые он даже не может назвать; но Бек кивает и шепчет: — спасибо, — и Питер ободряюще улыбается, несмотря на его собственное внутреннее смятение.       — Мне пора идти.       — Думаю, это хорошая идея.       Питер подавляет в себе надежду, что Бек снова попросит его остаться, что он протянет руку и остановит его еще раз, что Питер все равно поцелует его. Он назвал Бека трусом, но он ничуть не лучше. Он мог бы это сделать, но теперь момент прошел, и Бек согласился, что он должен уйти, и это все. Все кончено.       Бек не тянется к его запястью, позволяет ему медленно подняться, чтобы встать с кровати.       — Ну, увидимся, — говорит Питер, желая, чтобы это звучало как утверждение.       В этот момент он даже не знает, каким должен быть ответ. Бека так трудно читать: с таким же успехом он мог бы быть каким-нибудь древним текстом, высеченным на каменной стене. В одну минуту он хочет его, в следующую — нет, в одну минуту он целует его, а в следующую — говорит, что не может.       Этого достаточно, чтобы у Питера закружилась голова.       Наконец, Бек говорит: — увидимся в понедельник, мистер Паркер.       Питер насмехается над этой формальностью, хотя поддразнивание вполне очевидно. Там есть что-то еще, что закодировано в нем. Сообщение, которое говорит: «Не возвращайся в эти выходные.»       Что угодно. Питер слышит его громко и отчетливо. И все же, как ни странно, после их «американских горок» прошло уже несколько часов? Недель? Месяцев? Он почти не помнит.       — До понедельника.