***
Чанель выпускает клуб густого сигаретного дыма и смотрит в глаза своему собеседнику. Открыто, прямо, доминирует — ему не впервой показывать свою силу. Тем более, здесь, в Сеуле, он чувствует себя если не Богом, так королем определенно. Их клан владеет самой крупной частью Кореи, подмяв под себя поставку табака, алкоголя и, конечно же, отмывание денег. Про клубы и игорные заведения и говорить нечего — они шли как приятный бонус от предыдущего Отца Адзума-гуми. — Интересное место ты выбрал для встречи, Намджун-сан, — наконец говорит Чанель. — Что привело тебя сюда? — Некоторые дела, — спокойно отвечает мужчина, поправляя очки в тонкой оправе. — Личные. Он обращает свой взгляд на нахмурившегося и напрягшегося Юнги, что стоит подле своего босса. Смирно, по стойке, вытянувшись в струну. Мин Юнги очень простой человек по своей натуре: не любит лжецов, не любит тех, кто лукавит и не договаривает, не любит тех, кто пытается его наебать. А этот Ким Намджун из Мацуба-кай, кажется, не просто наебать пытается, а затем еще и опездалами в глазах их же Дома выставить. — Такие же личные, как и на той неделе в Минами? — скалится Юнги, посматривая на Намджуна исподлобья. — Конечно, — уголок губ мягко приподнимается в легкой улыбке, демонстрируя самую миролюбивую картину — улыбающийся Ким Намджун. Словно акула, которая клянется, что отныне питается исключительно планктоном. Юнги этой улыбке не верит, ни секунды. — В вашем районе Минами так много прекрасных заведений, что я решил туда наведаться и развлечься. Юнги плотно смыкает руки в кулаки, стараясь сохранять самообладание, коим он, конечно же, владеет максимально хуево. Вообще, у правой руки вакагасиры клана Адзума большие проблемы с управлением гнева, что и стало основной причиной, почему он вылетел из полиции. Давно, еще в какие-то жалкие десять лет, он пообещал себе, что во что бы то ни стало он будет защищать людей: женщин, стариков, детей, мужчин. Всех. Но когда пришла война, от своих планов пришлось отказаться, ведь кому нужен маленький корейский ублюдок? Нужен, думал Юнги, и вгрызался в свою мечту зубами, он цеплялся за нее ногтями, раздирая пальцы в кровь. Он учился, поступив в сеульскую школу полиции, воспитывал в себе что-то вроде преданности к новому государству, новым правилам, послевоенным традициям и устоям. Но шло время, Корея хоть и выдохнула, но все еще оставалась закованной в цепкие лапы Империи. И Юнги видел этих людей, что пережили оккупацию, пережили зверское отношение к себе и своей культуре. Он видел тысячи бездомных, дома которых были разрушены в периоды бомбежки, видел маленьких детей за проституцией, потому что… у них не было другого выбора. Видел. Кипел. Из полиции его выкинули семь лет назад, когда он в очередной раз наткнувшись на притон, в котором торговали маленькими девочками, чьи лица были если не в грязи, то в покрасневших, чуть белесых, пятнах. Каждой из них от десяти до пятнадцати — послевоенные, но навсегда лишенные счастья, дома, семьи. Возможно, Мин Юнги смог бы вызвать подмогу, оформить облаву как положено, будь на месте администратора не миловидная корейская девушка, а разукрашенная японская фифа, а вместо холеного корейского мужика — японский толстосум. Но это было не так. И это било под дых, практически уничтожало все то, за что так яростно хотел сражаться Юнги. В тот вечер он хладнокровно убил и девчушку в красном платье за столиком в приемной, и мужика, который не успел выхватить пистолет (охрана, ха), и прибежавшего на звуки выстрелов ответственного за весь этот балаган. За это его хотели судить, посадить и, возможно, казнить. Ведь чья бы жизнь не была перед ним, как представитель закона, он не имел права ее отнимать. Но к себе его взял Такимото, ведь именно его он освободил от головной боли, разогнав притон, пусть и пустячковый, но отбирающий территорию. И тогда Юнги понял, что лучше быть на стороне сильных, чем на стороне блеющих и беспомощных; здесь он мог выплескивать всю свою злость и ненависть на тех, кто продолжал заниматься работорговлей, наркотиками и прочим уничтожающим дерьмом уже в полной мере. Из клана за такое не попрут. Точно не Чанель. — Что-то не так, Юнги-я? — подает голос стоящий рядом с Намджуном мужчина. Чон Хосок. Заноза в заднице Юнги, но прекрасный бриллиант в короне Намджуна. Умный, начитанный, не лишенный интуиции и, как подобает правильному помощнику, отлично владеет языком. Отлично. — Для тебя, Юнги-хен, — фыркает Мин, собирая руки на груди. — Так что же у вас за дело ко мне, Намджун-сан? — Чанель старается игнорировать короткую перепалку этих двоих. — Я, безусловно, рад буду выслушать вас, тем более, что вы почтили своим присутствием наш город. Но я все же хотел услышать от вас всю правду. — Правду? — бровь Намджуна приподнимается в удивлении. — Конечно, — тянет легкую улыбку Пак. — Клан Мацуба же все еще ходит без Отца, не так ли? Все, так скажем, хозяйство на ваших плечах. Кстати, почему? Намджун при этом вопросе заметно хмурится, а, стоящий рядом Хосок, супится и сжимает челюсти крепче. Чанель довольно хмыкает, понимая, что наступил на больную мозоль клана, осталось лишь понять, что именно не так. — Есть на то причины, Чанель-ши, — заслышав корейский суффикс Пак морщится. — И все же, какую именно правду вы ждете от меня? Я пришел к вам с предложением о сотрудничестве. Вы уже знаете, что в законные права вступил глава Ямагути-гуми. Тот самый, который уже сумел захватить не малую часть территорий в разных городах. — В том числе и Кабуки, не так ли? — Чанель уже не скрывает своей довольной улыбки, ведь тема Кабуки для клана Мацуба — это как кость в горле. Больно, бесит, сложно дышать. Ранее район Кабуки, что расположен в Токио, принадлежал клану Мацуба. Они честно, не без демонстрации силы, отвоевали себе, обустроив и вырастив из невзрачного райончика целый центр развлечений. И теперь, когда доход с этого района стал превышать шестьдесят процентов от общего дохода Мацуба-кай, ребята по настоящему переживают. Нервничают. И потому Чанель не спешит, играется с этими двумя, как кошка с мышкой. Чтобы потом… — Чанель-ши, — Намджун поднимает на него твердый и уверенный взгляд. — Поверьте, от нашего союза вам сплошные плюсы. …Сладко облизнувшись… — Какой прок мне от обезглавленной змеи? Не страшна, не красива — разве что на туфли? — Чанель широко улыбается, а Юнги за его спиной слышно хмыкает. — Мы будем отдавать вам часть своих доходов ровно до тех пор, пока наш новый глава не вступит в свои права. …Проглотить. — Звучит приятно, — потирает подбородок Пак, наигранно хмурясь. — Но если вы мне будете отдавать доход, то что я буду делать с такими нищими и никудышным вами? — О никудышности мы с вами поговорим ровно в тот момент, когда вы подпишите эти бумаги, — голос Хосока звучит резко, словно гром среди ясного неба. — Мацуба-кай, в первую очередь, это не корова, которую могут доить обе страны, попеременно ухватывая то одно, то другое. Мы думаем и о финансовой обеспеченности, и о гибкости своих возможностей. Скажите, — Хосок приподнимает бровь, когда перелистывает страничку в своей твердой папке, — Чанель-ши. Сколько американских табачных компаний сотрудничают в данный момент с вами? Юнги переводит взгляд на босса и видит, как тот заметно напрягается в кресле. — К чему вопрос, Хосок-сан? — К тому, — он закрывает папку с громким хлопком. — Что вы нихрена не знаете о Западе, Чанель-ши. Чанель приподнимает голову, его челюсть выступает чуть вперед, а язык нервно давит щеку. Пак в бешенстве, он зол, как черт. И в то же время… — Неплохо-неплохо… — улыбается он. — Так значит, вы собираетесь идти на Запад? — Не это является темой нашей сделки, Чанель-ши, — отвечает Намджун. — Мы хотим объединить с вами усилия в районах Киото, отдав под ваши бразды несколько баров и клубов, а также свободных помещений, распоряжаться которыми вы вольны будете сами. — Киото? — Чанель даже не скрывает своего удивления. — Не те ли районы вы хотите мне на скорую руку сбагрить, которыми сейчас заинтересован новый глава Ямагути? — Мы не хотим вам их сбагрить… — Нет, именно это вы и собираетесь сделать, — Чанель усаживается, широко расставив ноги и оперевшись на колени локтями, крепко стискивая руки в замок перед собой. Его чуть подающаяся вперед голова склоняется в заискивающей позе, он заглядывает в глаза Киму. — Ведь когда туда придет он, то на районе и камня на камне не останется. Этот… — Пак поджимает губы, подбирая слова. — Вы же сами знаете, что движет им, что и кого он ненавидит больше всего на свете. И вы думаете таким образом и себя спасти, и территорию оставить. — Совместно, мы сможем ему противостоять, — уверенно заявляет Намджун. — Каким бы сильным волк не был, даже он не сможет устоять перед стаей. Пак какое-то время смотрит прямо в глаза Киму, не мигая и не отводя взгляд; слово якудза — закон, обещание лидера — нерушимо, твердо и не подвергается обсуждению. Если он сейчас заключит такую сделку, то неплохо продвинется в Доме, показывая новому Отцу, на что способен. Но что будет, когда новый лидер вступит в права? Что тот захочет сделать с Чанелем и его притязаниями на свои владения? — Мы можем дать вам время подумать, Чанель-ши, — говорит Хосок. — Все же, такие решения не принимаются с полпинка и… — он переводит взгляд на Юнги, — в одиночку. Брюнет недовольно морщится, на что Хосок ухмыляется и возвращает внимание Чанелю. — Новый глава Ямагути своенравный, сильный, смелый и отчасти бессердечный человек, что позволяет ему творить то, на что нормальный человек не пошел бы, — Хосок начинает медленно собирать выложенные на журнальный столик документы, показывая намерение закончить разговор. — Но вместе, объединившись, мы сможем дать ему отпор. В конце концов, — он улыбается глядя на собеседников, — это всего-лишь обиженный пацан, глаза которого залиты кровью от желания всепоглощающей мести. Когда Намджун и Хосок выходят, Чанель и Юнги на какое-то время задерживаются. Лидер закуривает, откидываясь поудобнее на спинку кресла. Юнги прослеживает каждое движение, выискивая момент. После важных переговоров босса лучше не трогать, дать переварить. А после общения с Намджуном и того нужно потерпеть подольше. Ким Намджун — заместитель и текущий представитель верхушки клана Мацуба. Их лидер был убит ночью, когда весь дом спал. Ему безжалостно перерезали горло прямо в кровати в ту ночь, когда сам Намджун, правая рука оябуна, был в отъезде. Эту историю знают и простые жители, и те, кто крутятся в кругах мафии. Эту резню вписали в историю, как самую жестокую и порочащую честь якудза. Потому что так не поступают, это не по чести. Однако, несмотря на это, клан Ямагути, лидером которого спустя полтора года и стал тот, кто забрал жизнь с десятка человек. Намджун, человек, который обязан был защищать жизнь своего Отца, не выполнил свою прямую задачу; события, что произошли в ту ночь, наложили неизгладимый отпечаток на человека, смысл жизни которого заключался только в одном — верно служить своему Дому. Юнги не первый год знает Кима: знаком был с ним еще во времена своей полицейской жизни. Тогда он следил за ним, как за опасным для мирного общества человеком. Теперь же он следит за ним, как за человеком, судьба которого безумно интересна. По правилам он обязан был сделать себе харакири, однако, не имея японских корней, избежал этой участи, выбрав путь иного наказания — жизни с осознанием своей беспечности, слабости и несостоятельности. Эти мысли дают стимул жить, стимул поднимать клан с нуля, возвращать имя. Любыми путями. — Черт, мы должны согласиться на это дерьмо, Юнги? — нервно постукивая пальцем по деревянному набалдашнику стула, спросил Чанель. — Я не могу тебе ответить, потому что в душе не ебу, почему вы так этого Чонгука боитесь, — жмет он плечами. — Ну убил главу, ну перерезал он там всех. Поверь, я бы оставил после себя куда больше расчлененки. Эти вот трупы, что показывал Такахиро, детская постановка по сравнению с тем, что я оставил бы после себя. — Даже не сомневаюсь, — Чанель смотрит на подчиненного с легкой долей восхищения. — Но проблема даже не в этом, Юн, — Чанель делает глубокую затяжку, и папиросная бумага приятно хрустит, оставляя после себя мелкий серый пепел. — Ты вообще в курсе, как он вернул себе Кабуки? Мин качает головой, попутно усаживаясь в кресло напротив, где до этого сидел Намджун. — Он приехал в район, зашел в театр, где в день летнего солнцестояния шел ритуальный танец, и выстрелил в упор директору театра, — Чанель замолчал и уставился на Юнги. — Он нахер вынес мозги мужику лишь за то, что тот работал на Намджуна. Когда кто-то попытался его устранить, то его цепной рыжий пес свернул тому шею. Ямагути не просто клан якудза, они представители самой отбитой части нашего уже прогнившего слоя. Серьезно… Когда-то в якудза шли самураи, оставшиеся без своего хозяина. Теперь тут даже самые отбитые могут захватить власть. Если он доберется до парламента, Япония утонет в собственной крови, потопив и Корею, и Китай. Поверь, он — монстр. На эту чудесную сказку Юнги лишь морщится. Таких вот историй про «отбитых монстров» можно с тысячу насчитать во всей мировой истории. В любом уголочке необъятной планеты найдется один вот такой, что захочет власти, единоличного главенства и неоспоримого лидерства. Да вот только история, как известно, у каждого заканчивается весьма печально. — Да и похуй, — бросает со смешком Юнги. — Я с ним лично, конечно, не встречался… — А я — да! — глаза Чанеля горят. — … но я уверен, что мне не составит труда начистить его рожу. Даже не пользуясь при этом каким-либо оружием. — Конечно, — ухмыляется Пак, а Мин вскидывает в удивлении бровь. — Ты просто не успеешь его достать.I
19 января 2020 г. в 16:50
Тэхен смотрит на Богома молча, тяжело дыша и, кажется, скрипя зубами. Довольная рожа этого копа начинает его порядком бесить.
А сам же Пак Богом не чувствует себя уязвимым или хотя бы чуточку взволнованным этим разговором: в его руках козыри, секреты и информация, которая будет необходима молодому человеку, чья жизнь развалилась пятнадцать лет назад, была раздавлена грязным сапогом японского зверья, лиц которых он, конечно же, уже не помнит.
— Господи, Богом, душка, — щебечет Сокджин. — Выкладывай ты уже наконец, чего мальчишку терзаешь?
— Мальчишку? — усмехнувшись и закинув длинные волосы на затылок, спросил Богом. — Этому мальчишке уже двадцать семь лет, на его руках столько крови, сколько, наверно, ни один из твоих постояльцев никогда не видел.
Тэхен посильнее скрепил руки в замок, сохраняя спокойствие.
— Откуда ты про меня знаешь? — низким, угрожающим тоном задал свой вопрос Тэхен. Пак на это лишь закурил и, выпуская дым, посмотрел на него с легким прищуром.
— Если я коп из Сеула, это вовсе не означает, что я ничего не знаю про Дома в Японии. Якудза раскидали свои лапы и по районам Кореи, насколько ты знаешь; и вообще подразделение клана сейчас самое шумное, — мужчина подмигнул, делая новую затяжку.
— И почему же Сеул так интересует смерть моих родителей? — Тэхен сдаётся и жестом просит ближайшего официанта принести ему то же, что было в руках Богома.
— Ну, милый мой, — из груди копа вырывается смешок. — Это, знаешь ли, тайна следствия. Тебя я прошу о помощи лишь потому, что имя твоих родителей фигурирует в одном из дел, не более.
Тэхен сверлит взглядом Богома, стараясь прочитать в его жестах, в его словах или во взгляде хоть что-нибудь, что даст ему подсказку о истинных намерениях мужчины. Но видит в них лишь усмешку, расслабленность и чувство полного доминирования.
— Почему я должен помогать копу? — после глотка жгущего глотку алкоголя приходит легкое прояснение рассудка, спокойствие. — Мои родители умерли уже давным-давно, я похоронил их, свое прошлое и Корею ровно в тот момент, как только оказался на улице.
Богом пожимает плечами:
— Можешь не верить, Тэхен-а, — диалект копа ласкает слух своей корейской нотой, заставляя Тэхена расслабиться, но все еще не растерять бдительность. — Но дело в том, что только я смогу пролить свет на ту историю, которую ты так упорно пытаешься забыть. Сеул знает куда больше, чем японские якудза…
«Забыть», как же.
Тэхен ни на минуту не забывает о том дне, исключая лишь самые жестокие моменты, которые были его разумом начисто стерты.
— Ещё раз спрошу, — Тэхен расстегивает верхнюю пуговицу рубашки и откидывает полы пиджака, занимая место в кресле поудобнее. — Почему. Я. Должен. Верить. Копу?
Ким Тэхен звучит жестко, уверенно и, кажется, сбивает спесь с выскочки, что расселся перед ним. Пак Богом недооценил характер человека, жизнь которого была наполнена самыми разными событиями. И именно их, к сожалению, мозг не вытеснит никогда.
Богом молчит, допивает свой виски и, бросив взгляд на Сокджина, поднимается с места.
— Я буду в Осаке еще какое-то время…
— Поздравляю, — перебивает его Тэхен, закидывая ногу на колено. — Посмотрите этот чудесный город и насладитесь его преимуществами сполна. Особенно рекомендую бани района Дотонбори.
Пак смотрит какое-то время на Тэхена, но затем улыбается краешком губ и благодарит его в поклоне, медленно покидая заведение.
— Зря ты так с ним, котенок, — хнычет Сокджин, подперев рукой щеку. — Ты же так долго уже ищешь концы этой истории, мечтаешь найти тех мразей…
— В том-то и дело, Джин-хен, — Тэхен отпивает терпкий напиток и смачивает губы, собирая остатки горьких капель, прежде чем проглотить и продолжить. — Я уже семь лет пытаюсь разобраться, найти людей, хоть что-то разузнать. И все это здесь — на родине убийц, в месте, где все началось, и — ничего. Ноль. А тут заявляется ищейка из Сеула и говорит, что у него есть какая-то там информация.
Ким недовольно фыркает и опрокидывает в себя остатки виски.
— Ну, может там все не так просто, — пожимает плечами Сокджин. — Думаю, тебе стоит прислушаться и все же начать сотрудничество с ним…
— С копом? — брови Тэхена стремительно поползли вверх. — Ты рехнулся? С каких пор якудза братается с легавыми?
— С тех самых, как твой Чанель подмял под себя их? — щурится довольно Сокджин.
— Они для нас не больше, чем просто удобный инструмент в работе с территориями. Иметь с ними, тем более не местными, дела — гиблое занятие. Да меня Юнги-хен первым же и пристрелит.
— Кстати, о птичках, — задумчиво постукал кончиком пальца по губам Ким-старший. — Чего это его в моем баре не видно в последнее время?
— Он все чаще пропадает на заданиях с Чанелем, так что я без понятия.
— А ты, как и всегда, за главного? — игриво хлопает Сокджин Тэхена по колену.
— Угу… — Тэхен отводит взгляд в сторону.
Быть за главного — не равно быть главным, как и не равно — решать дела за вакагасира. Все, что может Тэхен, это отстаивать честь Дома, которому теперь принадлежит. Не по призванию, не по крови или желанию. От безысходности.
— Кстати, — вырывает его из мыслей Сокджин. — Я слышал в Киото новый глава?
— Да, — Тэхен просит повторить заказ, на что официант одобрительно кивает. — Но я о нем ничего не знаю.
— Вообще удивительный этот клан — Ямагути. Сначала перерезали почти всех из Мацуда, захватили самую крупную территорию в Киото и несколько райончиков в Токио, а затем притихли.
— Мацуда сами были виноваты, — пожимает Тэ плечами. — Их человек убил главу Ямагути; чего еще они ожидали? Торжественного отмечания и грандиозных похорон? В целом, второе ребятам из Токио устроили — такого количества крови их Дом давно не видел.
— Странно, что простые перепалки по дележке территории вдруг переросли в резню, — Сокджин внезапно принял серьезное выражение лица, откидываясь на спинку дивана. — Не нравится мне все это…
Голос старшего звучит чуть взволнованно, а глаза передают крайнюю степень беспокойства. Тэхен лишь улыбается мягко, выпивая свой второй бокал виски.
— Не переживай, Джин-хен, я присмотрю за Осакой.
Сокджину хотелось бы верить, что этот молодой и такой честный парень, который катастрофически не вписывается в этот мир якудза, действительно сможет выстоять в тот момент, когда опасность встанет прямо перед его лицом.