Пляски Кабуки

      У Джина в баре сегодня шоу, а главная Дива этого запредельно невероятного представления — сам Ким Сокджин. Стоит ли говорить о том, что владелец бара «ДжинДжин» любит быть в центре внимания? Стоит ли повторяться, что красота этого мужчины настолько умопомрачительна, что никого не волнует то, как он выглядит и что ни одну живую душу не трогает то, что он делает?       На небольшой сцене, в свете голубых и розовых лучей софита, танцует не просто Дива, а сама Венера, поражающая своей красотой. Изгибы форм, красота пропорций, нежность и плавность в движениях. Несмотря на то, что рост Сокджина сильно выше того же Тэхена, двигается он с такой грациозностью, словно ему это совсем ничего не стоит. Ему не мешает это тесное кимоно, что до мельчайших подробностей обнажает фигуру, лишь намекая своими очертаниями на то, что бедра его округлые, аккуратные. Талия — осиная, по-девичьи мягкая.       В руках Сокджина белый веер с красным маком в виде узора и такой же красной оборкой. Он движет им осторожно, вырисовывая в воздухе силуэты диковинных цветов, зверей и птиц. Он мелко переступает, перемещаясь из одной точки к другой.       Он осторожно ведет рукой, развевая полы длинных рукавов кимоно, позволяя парить им в воздухе, словно крыльям вольной птицы. Ступает медленно влево, прогибается, ведя рукой, продолжением которой является веер.       Рядом кружатся девушки в кимоно поскромнее — японочки. Но даже они, истинно достойные носить такие одеяния, засматриваются на Сокджина, с восхищением, нескрываемым восторгом.       Они, как и десятки гостей, смотрят на его кимоно, расшитое самыми дорогими нитями, в самом дорогом и богатом на элементы узоре, на его ободок, что держится на густых черных волосах. Маки, розы и зеленые веточки контрастируют с челкой так ярко, что Тэхен ловит себя на одной лишь мысли — он пялится. Он нереально залип на таком вот Ким Сокджине. — Эх, хорош, — плюхается рядом на стул Юнги, со стуком стекла о дерево, ставя наполненные виски стаканы. — Сокджин-хен? — Ага, — довольно соглашается Юнги, попутно расстегивая пиджак и усаживаясь поудобнее. — В последний раз он танцевал нихон-буе* хер знает сколько лет назад. — Всего-лишь три месяца, — хмыкает Хосок, который нарисовался из неоткуда. — Я нарушу вашу компанию? — парень указывает на свободный стул, но усаживаться не спешит. — Так ты уже, — хмыкает Юнги, но в знак согласия отодвигает стул со скрипом, как бы предлагая гостю подсесть. — Какими судьбами тут? — В баре? — глупо уточняет он. — Нет, блять, в Осаке. Ясен хер, что свою жопу в город ты привел не просто так. А в «ДжинДжин» чего забыл? — Ну, — довольно тянет Хосок, оголяя ряд белоснежных зубов. — Совсем скоро я стану частым гостем в Осаке, так что присматриваюсь к лучшим заведениям.       Тэхен прослеживает странную траекторию взглядов от Юнги к Хосоку и улыбается. — Че лыбишься, пиздюк? — шипит Мин. — Ничего-ничего, — давит лыбу младший, неловко прячась за кромкой рокса, делая парочку крупных глотков терпкого виски.       Тэхену уже удостаивалась возможность посмотреть на этих двоих, когда они наедине — без боссов и прочей пафосной шелухи. Странные. Он не уверен, что между этими двумя что-то происходит, но он определенно, на все сто уверен, что здесь, в наэлектризованном воздухом месте, что-то есть. Странное, вязкое, немного извращенное, что-то, что Тэхену не понять. Зная Юнги, здорового ожидать точно не стоит.       Они спорят — всегда и во всем. Юнги не любит соглашаться, а Хосок любит дразнить. Каждый раз, когда они встречаются, Тэхен то и дело, что слышит: «финансовая крыса», «тупой легавый», «ботан», «безмозглая груша» и прочее, что могло бы, по их мнению, задеть чувства. Но, конечно же, нет. Это видно по глазам, по ямочкам на щеках Хосока, по чуть дергающемуся уголку рта с едва видимой улыбкой. Ким улыбается. — Сука, ну вот я не понимаю, на кой-хер вам мы сдались? Ну, правда, — никак не угомонится Юнги. — У вас с табачкой и так все прекрасно, на хуй этот Кабуки, правда. В Токио и без того полно районов, до которых не добрались щупальца Ямагути. Забирай не хочу. — Здесь дело не в самом Кабуки, Юнги-я, — щебечет Хосок. — Здесь дело в достоинстве и чести, которые этот мелкий засранец умудрился запятнать. Я, честно признаюсь, не разделяю всепоглощающей паники, что разводит Чанель. — Я тоже! — радостно подрывается Юнги, подаваясь чуть вперед. — Сука, самое интересное, что его никто не видел с тех пор, как старик взял его в отряд. Я его как-то встречал на собрании — ничего особенного. Чернявенький, глазастенький, губки пучит, как обиженный ребеночек, которого не пускают поиграть. Ничего особенного, короче. — А если, — доносится над ухом Юнги и того дергает, как от электрического разряда. — Я скажу, что уже не ребеночек?       Мин быстро подрывается на стуле, принимая оборонительную стойку, чем привлекает ненужное внимание. Дышит часто, быстро, сердце колотится. Не от страха — от неожиданности, от того, насколько глубокий и пронзительный голос у этого… он вообще человек? — Хей, Юнги, — Чонгук, что стоит прямо перед лейтенантом, что значительно ниже него ростом. Он чуть дергает подбородком и тянет довольную ухмылку. — Возьмешь поиграть?       Тэхен переводит свой взгляд то на хена, то на мужчину, что стоит перед ним. Высокий, статный, красивый. До какой-то нездоровой восторженности невероятный. Его волосы аккуратно уложены гелем в пробор, волосок к волоску, пальто небрежно накинуто на плечи, отчего он смотрится еще больше, чем является на самом деле. Из-под широкого лацкана виден темно-серый костюм тройка.       Пока Тэхен безмолвно изучает фигуру появившегося мужчины, поднимаясь взглядом выше, он застывает где-то в районе шеи, скользит по подбородку, словно облизывая, опускает глаза на губы. Теряется. Шумно сглатывает. Губы мужчины изломаны в довольной ухмылке, а глаза, темнота которых может сравниться с той, что в сердце у Бога смерти, смотрят прямиком на него.       Игривые, смеющиеся, лукавые. — Не смотри на него, — смеется Хосок, попивая свой виски, — депрессией заразишься.       Мужчина переводит взгляд на сидящего, с закинутой ногой на ногу, Хосока и язвительно отвечает: — Знаешь, Хосок, ты, пожалуй, единственный во всей Империи, кто в состоянии со мной так разговаривать.       На что Чон довольно смеется, медленно отставляя полуопустевший рокс на середину стола. Затем мужчина встает, выпрямляясь прямо напротив того, от которого Тэхену крайне сложно отвести взгляд. Он стоит близко, запустив руки в карманы черных брюк, с чуть наклонившейся набок головой. — Потому что я знаю, что ты, — Хосок движется ближе и произносит над ухом. — Всего-лишь ребенок.       Стоявший рядом мужчина сделал шаг вперед, но его тут же остановил брюнет одним движением руки. — Не нужно, Чимин, — взгляд мужчины вновь обращен к Тэхену, но в этот раз Ким быстро отводит свой, переводя внимание на сцену, где уже давным давно нет Сокджина. — Мы здесь, чтобы отдохнуть, а не искать себе приключений. — Всего доброго, Чонгук-а, — хихикает в спину Хосок, а Тэхен медленно поворачивает голову в сторону старших, и когда лидер Ямагути скрылся за одной из ширм, двигает стул с ужасным скрипом о кафель вперед и подается, почти что ложится, на стол. — Это, — он тупо тычет в сторону скрывшейся парочки, — Чон Чонгук?!       Почему-то он представлял себе грозу якудза, убийцу, лидера другого клана, человека, держащего в страхе почти целую прослойку общества, несколько иначе. Вероятно, таким же высоким, да, но с куда более уродливым лицом, с большим количеством шрамов, гнилыми прокуренными зубами и безжизненными глазами. Перед ним же только что был словно представитель сословия, высшего общества, из тех, что устраивают рауты и пьют дорогое шампанское, оттопырив мизинчики и протирая пенсне.       Чон Чонгук совершенно не похож на тех, кто способен внезапно, без какой-либо причины, убить человека. Хоть якудза, хоть простого человека. — Ага, — нахмурившись, отвечает Юнги. — Сука, напугал этим своим, — хен начал размахивать руками, не в силах подобрать слов. — Внезапным появлением? — веселится Хосок. — Хуевлением, — рычит в сторону Мин. — Не беси. Ты же знаешь, что я ненавижу, когда так делают. — Подходят сзади? Нет, не знаю, — откровенно ржет Хосок, явно напрашиваясь на крепкие и смачные пиздюли. Но Юнги сидит смирно и только дуется, широко раздувая ноздри. — Погодите, но в газетах же писали, что он целый дом вырезал в одиночку, — хмурится Тэхен. На это Чон согласно кивает. — Он? Вот этот вот? — А что тебя именно смущает? — спрашивает Юнги, возвращая себе беспристрастное выражение лица. — Ну, я представлял себе какого-то урода, с шрамом на половину лица. — Так он и есть урод, — спокойно говорит Хосок, улыбаясь. — В душе. В сердце этого парня нет ничего красивого, Тэхен-а. Он внутри так же уродлив, как демон в своем истинном обличье. — Не ведись на его мордаху, Тэ, — допивает свой виски Мин. — Все, кто недооценивает Чона, оказываются на дне морском. Если не веришь, сходи сегодня к берегу ближайшей реки, наверняка найдешь парочку синеньких. — Но он все еще не так страшен, как его малюет Чанель, — мягко улыбается старший и ставит на стол пустой рокс.       Тэхен щурится недоверчиво, делает последний глоток виски и встает из-за стола. — Я до сортира и за добавкой. Купить кому еще? — Мне можно повторить, — улыбается Хосок. — И мне, — соглашается Юнги.       Тэхен в якудза уже семь лет. Семь лет он воспитывает в себе то самое чувство, которое позволит ему спокойно дышать среди этих людей и не беситься от себя самого, не желать вырвать себе сердце. Иногда, вот в такие дни, он забывает откуда он, кто он на самом деле, зачем все это.       В такие дни, общаясь со своими товарищами по полку, он думает, что в целом, если забить о той горе трупов, которая остается к концу года после них, жить жизнью якудзка не так уж и плохо.       Группировки, что вынуждены сталкиваться со смертью, так или иначе, в первую очередь, занимаются бизнесом. Спустя шесть лет после окончания войны, многие из них предложили свою помощь правительству. За кругленькую сумму, конечно же.       Кто-то занимается торговлей табачной и алкогольной продукции, кто-то просто занимается содержанием помещений и выступает в роли арендодателя; есть группировки, в руках которых клубы, бары, рестораны, а есть и те, что держат несколько школ.       Бизнес клана Адзума строится на сравнительно легальных вещах. Они поставляют из Китая чай, табак и, совместно со всем этим, немного оружия при индивидуальном заказе. Они не торгуют людьми, не торгуют наркотиками; но они держат пару борделей и стриптиз-баров. Им принадлежит крупнейшая сеть караоке, в подвалах которых отмывают деньги — что уже сложно назвать легальным бизнесом.       В целом, Тэхена устраивает. Он работает исправно: следит за сроками выплат, охраняет те места, которые выделены под заработок, охраняет и людей, работающих там. О «грязной» стороне работы, Ким старается не думать.       Но есть и кланы, как Ямагути, которые торгуют абсолютно всем. Если бы Черный рынок могли придумать заново, то Ямагути были бы теми, кто это определение сделали своим без сомнений.       И вот Чонгук, на которого Тэхен украдкой посматривает, проходя мимо столика, за которым он сидит, совсем не похож на человека, которому настолько безразлична человеческая жизнь.       Тэхен видит главу мельком, почти мимолетно проводя по нему своим взглядом — словно неловкий мазок кистью, но успевает заметить то, какой он красивый.       Расслабленный, с откинутыми, словно обнимающими весь мир, руками на спинку дивана, запрокинутой назад головой, с непослушным локоном челки, что из-за положения головы так и норовит выколоть своему владельцу глаз.       Его мышцы лица расслаблены, глаза прикрыты, а изо рта, сквозь сомкнутые в тонкую трубочку губы, строится сизый сигаретный дым.       Тэхен всего-лишь на секунду задерживает свой взгляд на форме его — Чонгука — носа, на пушистых ресницах, но тут же жалеет, встречаясь с темнотой в глазах, что таится на самом их дне. Чонгук смотрит c прищуром, с легкой усмешкой, что видно по собравшимся морщинкам в уголках глаз, а затем отводит взгляд лениво, нагибается к столу, чтобы сбросить пепел, а затем возвращается, но теперь смотрит на своего собеседника рядом, оставляя Киму лишь вид на свой затылок.       Тэхен всего-лишь на минуту допускает мысль, что с Чон Чонгуком не все так просто, что не бывает жестокости просто так, не бывает жестокости необоснованной, тем более у якудза — у всего есть объяснение. И у Чонгука оно должно быть тоже.       Но это только на минуту, потому что сразу на выходе из туалета, перед баром, его хватает под локоть Юнги. — Срочно едем в дом к боссу, — говорит он на ухо. — Что случилось? — встревоженно спрашивает Тэхен, где-то в животе что-то неприятно ухает вниз. — Хуй знает, прибегал Минато, говорит у него какие-то новости.       Тэхен за один глоток осушает бокал, Юнги следует его примеру, и они вместе выходят из клуба в быстром темпе.

***

      Когда Хосок, Тэхен и Юнги заходят в дом, то встречают Намджуна и Чанеля в одной из больших комнат, в которых Пак принимал гостей. Здесь сильно накурено, пахнет алкоголем и… страхом. — Чего за дела такие, босс? — бросает Юнги, усаживаясь за низкий стол подле одного из членов банды. Минато чуть двигается левее, когда Мин бьет его коленом, подбирая ноги под себя. — Собрание же завтра и так, нахуя сейчас-то? Время, — он смотрит на наручные часы, — четвертый час утра. Я бы отоспаться лучше поехал… — Закрой рот, — шипит внезапно Чанель, почти вдавливая в пепельницу окурок, он задевает «ежик» из желтых фильтров, и один из них падает рассыпаясь. — Я, блять, твое поведение заебался терпеть, имей совесть.       Юнги выгибает бровь, но все же поджимает губы, что-то тихо про себя бубня. Сидящий напротив Хосок хмыкает, а затем переводит взгляд на своего босса.       В комнате, где собрались около пятнадцати мужиков, где десять из них курят как паровозы, ужасно пахнет затхлым дымом, что уже впитался в стены, потом и каким-то напряжением. Тэхен буквально кожей чувствует, как начинает гудеть эта тишина. — Я начну, с твоего позволения, — прочистив горло, тихо сказал Намджун. — Мой информатор доложил, что Ямагути сегодня прознали о нашем источнике, — он переводит взгляд на девушку с короткой стрижкой. — Теперь будь осторожна, Адзума, если они тебя схватят, боюсь, даже я не смогу тебя вытащить, — он делает не долгую паузу. — Также нам удалось выяснить, зачем они собирают вокруг все территории, заползают на наши и скупают всевозможные бизнесы, к которым ранее даже не имели отношения.       Чанель на этой фразе нервно дергается, его взгляд устремлен в одну точку где-то на выцветшем татами. — Используя свои связи, Чонгук намерен изменить строй, устав и структуру кланов, — по комнате прошел недовольный шепоток, плавно перетекающий в гул. — Какого хрена?! — первый не выдерживает Юнги. — Я, конечно, не чистых японских кровей, но, блять, даже я понимаю, что история тянется из хуй знает каких веков… — С семнадцатых, — влезает Хосок абсолютно спокойным тоном, за что ловит на себе уничтожающий взгляд. — …И менять что-либо — это полный пиздец. Он совсем кукухой поехал?! — Он поехал не кукухой, — объясняет Намджун. — У этого парня наполеоновские планы по изменению культуры в целом. Дело не только в Японии: Корея, Китай, Тайвань… Он нацелен повсюду изменить строй якудза, изменить политику, бизнес, иерархию. Зачем? Почему? Как? Кто ему помогает? Я без понятия…       Все эти вопросы он задает скорее себе, чем кому-либо. Тэхен всматривается в хмурое лицо Намджуна и проникается небывалым уважением к нему. Дело не в том, что все якудза по природе своей тупые отморозки — нет. Тот же Чанель отличный стратег, однако до такой интеллектуальной войны ему очевидно далеко. Потому Пак сейчас сидит и курит, кажется, четвертую сигарету подряд. — Мало того, что он всеми силами толкает приближенные к их дому кланы расширять бизнес по поставки наркоты, так еще и нам пути рубит… — Чанель нервно постукивает пяткой по полу, отчего его колено дергается в рваном ритме. — Что он уже захватил из нашего? — спрашивает один из младших лейтенантов клана Адзума, глядя строго на Чанеля. — Он перехватил наших поставщиков по перевозу текстиля… — сквозь зубы цедит лидер.       Глаза Юнги становятся похожими на блюдца, а верхняя губа нервно подрагивает. Старший набирает полные легкие воздуха, резко поднимаясь из-за стола. — Я, блять, убью этого пиздюка! — Мин нервно дергает узел галстука, ослабляя. — Вы вообще понимаете, к чему это все идет?! — Понимаем, — спокойно отвечает Намджун, кивая. — Именно поэтому я не дал ему район Нары. Там базируется штаб-квартира небольшого клана Кёдо. Эти ребята тихими шажками развивались в цветочке: обзавелись небольшими плантациями, открыли теплицы. Пока все делают на внутренний рынок, приглядываются на внешний, работают с китайскими бандами. Пока Чонгук не успел перехватить их, — он довольно улыбается, глядя на девушку. — Думаю, он несколько в бешенстве. — И что мы будем делать? — интересуется Тэхен. — Мы же не станем вступать в открытую конфронтацию с ним? Это будет война. Погибнут и мирные жители… — Все так, — кивает Намджун. — Для начала нам нужно узнать, кто поддерживает Чонгука сверху. Но там все завязано на сраных канцелярских крысах из парламента… — Мы сможем пробить что-то по нашей линии копов? — Юнги бросает взгляд на Чанеля, а тот понуро качает головой. — Это первое, что я сделал. Японские власти тут не при чем. Очевидно, что за всем стоит Сеул.       «Сеул знает куда больше, чем японские якудза… » — врезается яркой вспышкой в память Тэхена. Сразу же перед глазами спадающая на глаза челка мужчины, довольная улыбка и хитрый взгляд.       Пак Богом. — Чанель-доно, — встает Тэхен, выпрямляясь. — Думаю… Я смогу помочь в этом деле.       Все разом оборачиваются на Тэхена — его стойка ровная, твердая, спина прямая, а плечи расправлены. Он уверен. Он знает, что теперь семь лет, что он провел в якудза, наконец-то начнут работать на него. Чанель щурится недоверчиво. — Каким образом? — Пока не могу сказать, но мне нужна будет ваша помощь. — Какая же? — Чанель поправляет полы своего пиджака, подаваясь чуть вперед. — Вы мне даете свободу действий на всех наших регионах и назначаете своей правой рукой. Официально. — Воу… — удивляется Чанель и тянет улыбку. — А золотой горшок тебе под сральник не подставить?       Он говорит это беззлобно, скорее искря сарказмом. Но все еще слушает, ждет, что ему скажет его подчиненный. — И это еще не все, — Тэхену не до смеха. — Завтрашнее собрание должно быть не закрытым. Мы должны совершить съезд всех лидеров.       Услышав это, Намджун переглядывается с Хосоком и легко улыбается, едва приподнимая краешек губ. — Че… — начал было возмущаться Юнги, но Хосок его опережает. — Ты хочешь объявить всем Отцам о том, что два клана собирают альянс? — Так точно, Хосок-сан, — Тэхен переводит свой взгляд на старшего, ловит его одобряющий кивок, читает по глазам — он прав, он на верном пути. — Мы объявим Отцам об объединении наших кланов, спровоцировав прочие мелкие Дома сливаться и умножать свои силы. Не сразу, но они поймут, что за монополией бизнеса скрывается Чонгук. — А затем мы возьмем всех под свою крышу… — заканчивает за него Чанель, широко улыбаясь.       Тэхен не отвечает, лишь согласно кивает, чувствуя, как в груди что-то разрывается, как в горле клокочет сгусток крови, норовя вырваться наружу. Его пожирает неведомое до этого чувство: горячее, словно жерло Фудзиямы, что спит уже давно. Спало. Теперь просыпается, поднимает свою голову, потягивается и смотрит игриво. Тэхен ждет, когда это чувство проявится, взорвется, разрушив его изнутри.       Когда это случится, Тэхен надеется, что взрывной волной накроет всех, обнажая правду, обнажаю истину, проливая свет на самые важные секреты. Даря свободу. — Действуй, Тэхен, — твердо произносит Чанель. — Теперь ты — голос Адзума-гуми.