Иные грёзы

      Это точно уже вышло за самые допустимые и недопустимые рамки. Спасая свой и не только панцирь, жук оказался в прямом смысле за тридевять земель, заблудившись меж пещерных коридоров, которым нет конца. Давно были оставлены сады, а представления об отходе не появлялись битые час. Слишком много времени прошло. Думы заполонили мысли о Рыцаре, сдавшемся под натиском острых и грязных когтей бессердечных мертвецов, со сломленной волей и не в состоянии выдержать дальнейшие мучения. Наверняка, среди вороха кошмарных сцен, должна сиять надежда, а если она и есть, то быстро утопает на фоне безумия, ведь за два дня пещеры так и не были похожи на просторы или другие узкие коридоры. Всё намного безумнее и страннее. Настолько странно и абсурдно, что доходило почти до истерики от необъяснимости происходящего. Проходя немногим дальше, внешность пещер претерпевала существенные изменения, а стоило сдать назад, как от прежнего прохода ничего не оставалось, заменяясь на непохожий. Каждый раз окружение превращалось в очередную загадку, найти разгадку которой, было подобно лечению Чумы одними молитвами. Так что, как бы ни пытался Квиррел искать самый первый путь, бегая туда-сюда, утомлённые ноги давали о себе знать - приходилось делать пятнадцатиминутный перерыв, чтобы вновь броситься на поиски. Странник не мог так просто сидеть без дела с осознанием всей беспомощности малыша, всем сердцем ждущего своего спасителя. Картинка отпечаталась в самой глубине души, и, даже когда проклятые отрывки заменялись на счастливый возглас о победе над трупами ходячими, кадры из пугающего события возможного будущего ежесекудно тяготили. И тем не менее, вглядываясь моментами в бездонные глаза, вопрос застывает в голове жука: "Как же раньше выживал он без меня? Ведь с виду он так мал и хрупок, готовый треснуть от слабейшего удара". Понимая это, руки тянутся к гвоздю, второй слепо хватаясь за судьбу-надежду. Готов рискнуть опять, желает взглянуть опять в большие очи. "Если тебе удалось выжить без меня, то ты точно сможешь протянуть до моего прихода. Твоя стойкость не знает границ, так пусть и сейчас не придёт черёд узнать", закончив мысль и поднявшись с тёплой земли, искать выход побежал, полагаясь лишь на интуицию.       Скоро за ним придут, он был уверен на все сто, просто надо терпеть, пока сквозь тропинку или даже через проклятых чумой жуков, не объявится его герой. Этими словами приходилось убеждать себя, чтобы усталость и боль волнами не заполонили рассудок. Взгляд который раз возвращается к пульсирующей лапке, полностью обмотанной очень старым тряпьём. До сих пор зверски ноет. В нынешнем состоянии невозможно убраться отсюда так же далеко, как это сделал Квиррел, но и до последнего сидеть здесь, полагаясь на призрачные шансы, Сосуд не намерен. И уж тем более подвергать повторной угрозе самого дорогого во всём мире жука точно не входит в его планы. Вновь ослушавшись приказа храброго защитника, раненый осторожно спустился вниз, удаляясь из отвратительного места. Сердце бешено колотилось по вине повисшего в воздухе напряжения подозрительно пустого подножья. Первое, что заприметил утомлённый долгими побегами, была любимая сестрёнка, испустившая последний вздох благодаря кровожадным рабам болезни, устремившиеся на поиски другой груши для битья. Дорога свободна, можно больше не красться. Рыцарь, спотыкаясь подбежал поближе, вмиг об этом пожалев, закрывая рот и отползая поодаль из-за не самого приятного вида. Начали вырисовываться картины, измазанные одними лишь жёлтыми да красными оттенками. Ничего нельзя было сделать - придётся оставить так, не хороня, не укрывая от чужого внимания. Ах бедный израненный малыш, слишком мал ты, слишком слаб, только жизнь горела угасающим огнём. Отойдя от остывшего тела на шесть иль пять шагов, он сорвал цветок под цвет платьица сестры, который сиял под солнечными лучами как её очи. Вернувшись и вручив прощальный дар в кое-как уцелевшие лапки, ладонь скользнула дрожью по кистям, выражая крайнюю степень тоски по усопшей. Принятие факта смерти кого-то, кто носит часть тебя в себе - это как гибель чего-то важного внутри, важной части. Отдав последние почести и уйдя чуть подальше, чтобы не мучить себя ещё больше, брат старался быстрее покинуть в другую местность, уйти без оглядки, смотря вперёд. Гвоздь, служивший ему опорой, подрагивал от давления при ходьбе. Это прекратилось, когда колени подкосились, гвоздь упал, а за ним слеза пошла, полная горечи и сожаления.

***

      Столь известное, и столь же безрадостное место из воспоминаний. Сгнило всё живое, обратившись в отвратное подобие бессмертия. Здесь проходило детство, взросление, пусть не такое долгое, как того хотелось бы. Неужели прямо тут, рассуждая о бытие, простёрся перед ним глубинный образ подсознания? Туманный Каньон? В самом деле? И в самом деле он, правда далеко не в лучшем виде показался, заставив остановить дыхание в смятении. Знакомые края еле-еле получается узнать сквозь пропитанные вирусом растения и ядовитых пузырей, покрывших полы и потолки. Подобные изменения ландшафта опечаливали Квиррела, смотревшего то на полянки, так обожаемые им в глубоком детстве, когда Матушка отпускала резвиться на них в перерывах от нудных дел, то за крохотными юмами. До предела заполненные чумой медузы, из-за собственного веса едва способны подниматься в воздух на пару сантиметров. Некоторые не смогли держаться так долго, падая и усеивая собой всю землю. В таких случаях можно только посочувствовать и избавить от страданий, проткнув насквозь клинком, что наследник Архивов и собирался сделать, да не смог - близость чувствует, какое-то родство. Развернувшись, захотелось опустить руки: Проход изменился, за ним точно не окажется любимый, нужно идти дальше. Коридор за коридором преодолевая, боль не унималась, нарастая и пытаясь сломить вымотанного путника. Изумление настигло по достижению новой точки: стремительная зараза не добралась до центра территории, а может попросту не способна попасть сюда? Всё почти как раньше, разве что пару сгустков губительного света засели по углам, портя впечатление идеального убежища. Дальше шёл проход, освещённый так, будто позади лежат габаритные просторы. Лучи мотивировали продолжать движение, символизируя надежду и подпитывая дух авантюризма. Следуя собственному правилу "Ни шагу назад", Квиррел направился к манящему сердце входу, прикрывая лицо руками от излишнего свечения. Секунды погодя, можно было перестать скрывать лицо и теперь уже эмоции. Дом, милый дом. Он так скучал по ним, родным Архивам, а воочию увидев их, захотелось возвратиться в прошлое, резвиться под наблюдением Матушки, пока не позовёт ложиться спать в мягкую кроватку под гипнотизирующую колыбельную, иль за помощью какой-то обратится. А под утро пытаться приклеиться к кровати, на что Мономона раздражённо пробует отцепить мальца с кровати, чтобы потом выслушивать и исправлять последствия выходок ученика, намеренно пытавшегося позлить учителя. И только когда на его действия не оказывали должного внимания или полностью прекращали реагировать, приходилось вникать в обучение. "Любой день не без происшествий" горделиво подумал воспитанник грезящей, в списке которого это считалось лучшим достижением. Внутреннее счастье сохранилось, оно вместе с ним преодолело длинные ходы священного источника знаний, на удивление чистые и убранные.       Неужто кому-то хватило наглости и совести обставить заново обитель его наставницы, зная о безнаказанности такого поступка? Увы, но помешать этому никто не в силах, что печалит жившего здесь когда-то. С этим можно разобраться позже, сию минуту нужно получить помощь или раздобыть хотя бы старую и неточную карту. Слава Халлоунесту памятью он не был обделён, даже одарён, поэтому найти необходимую вещицу не составило проблем и без сторонней помощи магической маски и шёпота из уст дорогой Матушки. Квиррел берёт несколько разных карт стандартного размера, расставляя по полу под нужным для него углом, пока пазл не собирается воедино, складываясь в полноценную детальную карту королевства, написанную явно мастером своего дела. Вот тут-то ему приобретённые навыки и пригодились, когда нужно было с точностью до метра проложить маршрут, указав направление и расстояние. Сразу приступив к воплощению идеи, на первый взгляд простая задача стала непосильной. Сначала из ниоткуда появился дополнительный поворот, в другой части здания наоборот - бесследно исчез, причём прямо перед ним. Сдаваться было не в его стиле, поэтому заметки и изменения вносились постоянно без перебоев. Переделывая карту, общее понимание происходящего начало расплываться, снова отрезая от Призрака. К тому же за ним следовало постоянное чувство, будто кто-то ежесекундно сверлит тебя взглядом, мешая сосредоточиться. Подобное наблюдение чрезвычайно бесит и раздражает, особенно когда ты увлечён и стараешься выложиться по полной. Пришлось отложить обозначения меток и уголёк, которым он это делал, чтобы занять руку гвоздём и сфокусироваться на шорохи, схожие с раскладыванием книг по полочкам. Кто-то определённо был рядом, рука учащённо то сжимала то разжимала рукоять, пришлось схватиться обеими конечностями и принять боевую стойну. Досчитав до трёх, одиночка развернулся с готовностью принять возможно последний бой. Но этого не потребовалось. При виде врага, дрожать начали ноги, губы и другие части тела. Хватка ослабилась, и с грохотом упало сначала оружие, а затем и его носитель. Сбивчивое дыхание взвалило на сердце больше работы, ладони прикрыли открывшийся из-за волнения рот. Странник, преодолев небольшое расстояние, позволил дрожащим устам вымолвить одно единственное слово: -М-матушка?!       А ведь и вправду, это она с уставшим видом парит лишь в метре над землёй и с грустным, но в то же время тёплым взглядом смотрит на шокированного Квиррела. Мономона так изнемогла, защищая в Мире Иных Грёз частичку Туманного Каньона, свой Архив, тратя кучу энергии на это, ради того, чтобы янтарный свет не поглотил бесценный запас знаний. Эти земли хранят уйму воспоминаний о Наставнице и несносном малыше, которого она считала полноправным сыном, стоявшим перед ней с парой-тройкой стёкших слёз. Стоило ей полностью опуститься наземь, Квиррел вмиг сорвался с места и крепчайшим образом прижался к матери, не желая отпускать. Прильнул к ней, не жалея остатки былой бодрости, пока тёплые и приятные на ощупь щупальца ложатся на панцирь жука и его макушку с целью укрыть от мира, кой желает принести ещё больше несчастий в их спокойный уголок. И вот наконец-таки, спустя долгие и крепкие объятия, странник позволил себе скорчить лыбу до ушей, пуще прежнего принимая ласки драгоценной Матушки. -А ты почти не изменился, мой храбрый маленький герой. Как же ты сюда попал? - Задала простой вопрос Мономона, успокаивающе проводя мягким щупальцем по макушке своего чада.       Казалось неуместным слово "маленький", но для любящей матери дитя навечно останется её малышом, как бы тот не вырос за долгий срок. -Не терпится поскорее услышать твой рассказ. Поведаешь мне его? Словно с совсем юнцом ведёт беседу, да пускай и так, главное, что свершилось чудо, семья воссоединилась. Жук вслушивается в каждое слово, подобно обучению, где нужно слушать и запоминать каждое словечко. На самом деле ответ до безобразия прост: Ему приносило неимоверное облегчение вновь видеть материнские уста, слышать доносившиеся из них нежные слова. Странник лишь кивал в ответ, по-прежнему хватаясь за любой шанс подольше побыть в таком положении, при этом продолжая усердно улыбаться. Атмосфера полного спокойствия и умиротворения невольно призывала жука закрыть глаза и погрузиться в неё с головою.

***

      Мир иных грёз - место странное. Хранит свои неописуемые чудеса, которые порой могут показать себя не в лучшем виде, но что нельзя у них отнимать - это странность. Если уж чья бы то ни была душонка пропала в мечтах блаженных, то не канет в пугающее лето она, вовсе нет. Врата в мир немного тот иной будут открыты без каких-либо преград. Здесь повстречаются потерянные, те, кто сбились со своего пути в поисках хоть малейшего облегчения их тяжкого пребывания в небытие. Но не стоит забывать и о плюсах здешних земель, дарующих шанс повстречать родную душу, с которой можно окончательно забыть обо всём и навсегда.