Иные грёзы

      Тревожность вещь довольно трудноописуемая. Она может возникать по понятной тебе причине, а может появиться словно из под земли, неожиданно, без оправданных или видимых оснований, оставляя тебя одного, в совершенной растерянности. Или же она просто вспомнила пережитую тобой ранее утрату и начала болезненно давить на не видимые глазу шрамы. Как бы ты не пытался, какие бы старания не прикладывал, забивая свою голову напрочь чем попало, у тебя не выйдет прогнать это отвратное чувство, оно не выскользает из дум таким простым способом, нет, никак нет. Это ощущение может приносить лишь лёгкий дискомфорт, заставляя всего-то нервно перебирать пальцы и осматриваться по сторонам, ожидая неприятностей на свою или чью-либо голову. А может душить, душить, душить, не давая продохнуть ни минуты, особенно, когда ты в одиночестве или так себя ощущаешь и она, тревожность, будет продолжать твои муки, пока ты вовсе не окочуришься, опустев, потеряв желание и тягу ко всему на свете, уже не стараясь прийти в норму. И самое печальное во всей этой ситуации то, что выбраться из этого состояния самостоятельно-сравнимо непосильному чуду, в которое даже никак не верится.       Теперь же эта самая тревожность перевела своё хищное, ненасытное и безжалостное внимание на малыша, держащим в лапках небольшую бутылочку, на подобии тех в которых безымянные аптекари выпускали собственную продукцию: причудливой формы и без этикетки, с деревянной пробкой. В сей момент он всё стоит перед дверью в спальню и всё никак не может себя пересилить. Больно ему, нестерпимо, до слёз, которые приходится мужественно или не очень сдерживать, дабы не вызывать отвращения со своей стороны к своей же персоне, да и банально от нескончаемой печали начинало откровенно говоря тошнить, но от неё никуда не денешься. Каждый раз перед посещением любимого он готовил себя, тщательно подготавливал про себя, ведь из раза в раз он ожидал ухудшения его состояния, что было вполне разумно. Спустя несколько неудачных попыток он заходит, развернувшись спиной к кровати, чтобы закрыть большую для себя дверь. Но даже несмотря на это он ощущал как Квиррел смотрит на него, присматривается и размышляет, явно пытаясь вспомнить кто его посетил на этот раз, а лицо его становится печальным лишь тогда, когда тот всё-таки находит нужные воспоминания, которые под гнётом болезни забиваются всё сильнее и сильнее в потёмки сознания, пока не исчезнут совсем-совсем, безвозвратно. Маленький призрак садится на краю кровати, натягивая на лице притворную, грустную улыбку, несмотря на желание завопить во весь голос от проклятых им уже не одну сотню раз терзаний. -Как выспался мой дорогой защитник?- Пролепетал малыш, стукнувшись лбом со лбом жука, уже привыкнув к высокой температуре и в ответ только прижавшись переносицей, пока он ещё имеет возможность, пока его помнят и любят. Странник печально улыбнулся, уложив руку на виске возлюбленного и проводя большим пальцем по лбу, в то время, когда даже такое действие требовало от него усилий. Рыцарь же в ответ протяжно и в то же время мягко поцеловал переносицу, отстранившись и налив немного жидкости из бутылочки в маленькую ёмкость, взгляд странника, не отрывающего голову от нагревшейся подушки, потупился, а за тем вовсе стал таить в себе крупинки подозрений. -Что это у тебя?- Выдавил из себя шёпотом ученик, приглушённо кашлянув в сторону и вновь обратив усталый взгляд на сосуда, который замер, стараясь подобрать нужные слова и успокоить мечущееся сердце. -Ю-юст помог подобрать, оказалось он хорошо просветлён в этом направлении- Не смог скрыть запинку в начале реплики маленький призрак, помогая жуку привстать и протянув панацею от чумы, однако, взгляд Квиррела не говорил о смирении с таким ответом и выглядел теперь более требовательным. Сосуд знал этот взгляд и всегда опасался его, по ошибке читая в глазах спутника странствий раздражение, в особо тяжких случаях презрение, хотя в любом случае подобное мнение было напрасно. Странник же глядел на непоседливого малыша тогда, когда за ним очевидно скрывалась шалость, о которой догадывался второй и пытался добиться ответа. И в частых случаях это срабатывало. -Квиррел, прекрати так смотреть на меня!- Раздался возглас, который, судя по срывающемуся на высокую тональность в некоторых слогах голосу, предшествовал тому, что его обладатель с большой долей вероятности сорвётся на плач, если продолжать выпытывать ответ. Жук дрогнул, полностью сев самостоятельно от нарвавшегося на него беспокойства, но лекарство не принимал, вовсе забыв про него из-за того, что всё внимание было устремлено на пустотное создание. В следующий миг со стороны смотрящего куда-то вниз малыша всё-таки раздался всхлип, именно в тот момент, когда с Квиррела сползло одеяло и стало возможно лицезреть тёмно-оранжевые пятна на мягком хитине, которые в скором времени, после кончины носителя, наполнялись чумой практически до отказа. Правда за редкими исключениями этот процесс ускорялся и подобное можно было наблюдать на ещё соображающих страдальцах. Это стало последней каплей в наполняющейся чаше всего того негатива, который скапливался, наваливаясь на плечи сосуда ещё с начала заражения. Впредь он не смог это выдержать, когда без стеснений захныкал, кинувшись к любимому и прижавшись к чумному телу, пока не прекращающие быть заботливыми руки заключали в объятия хрупкое создание. Каждый раз, когда тот притворно улыбался, все те не желанные эмоции переполняли его всё сильнее и сильнее, пока те разом не выплеснулись наружу в виде горестных потоков слёз, которые теперь старательно стирал с фарфоровых щёк жук, опустившись в постель. Он не мог описать свои ощущения во время того, когда такое крохотное создание, как сосуд, отчаянно жалось к нему, содрогаясь в страхе. Такой хрупенький и беззащитный в моменты морального истощения, что хотелось бросить все силы на его успокоение, даже если тех было не сказать что предостаточно. -Квиррел, пожалуйста.- Раздалось со стороны предплечья странника, в которое зарывался мордочкой малыш, сотрясаясь от малейшего воздействия или касания помимо прикосновений рук любимого. -Ненаглядный мой, что именно так тебя тревожит?- Несмотря на тяготы, он никогда не перестанет давать ему всякого рода милые прозвища или трепетно обращаться к его желанной персоне из раза в раз. -Пожалуйста, не забывай меня.- Это уже вовсе перестало походить на привычный лепет в относительно спокойные моменты, вместо сего став чем-то на подобии скулежа, который пытались скрыть как можно сильнее. Квиррел замолк сразу же, сумев только резко и хрипло вдохнуть, при том задержав дыхание во избежание приступа неусмиримого кашля. Это молчание всегда напрягало до невозможности, но при том тишина была всяко лучше выброшенных на ветер и в то же время ни капли не обдуманных слов, которые, как мы все прекрасно понимаем, вернуть уже не представится возможным никогда и ни за что. В следующие же секунды малыш почувствовал одеяло на своих плечиках и то, как руки любимого, занырнув под него, вновь опустились на рельефную из-за крайней худобы спинку. -Ты ведь не будешь против подремать со мной?- Сосуд вяло покачал головой в разные стороны, подняв взгляд на жука, заплаканный, при том невольно умоляющий невесть о чём. Как он может быть против? После малыш сворачивается компактным пустотным калачиком на брюшке ученика и ощущает, как дрожь отступает прочь, лишь отдаваясь неприятным гулом где-то в районе груди, что вызывало горькое послевкусие, а заплаканные очи в это же время намеревались закрыться вовсе. -Маленький воин, знаешь ли ты, почему я так спокоен?- -Почему?- Раздался полушёпот, ведь тепло так манило, расслабляло, можно сказать даже дурманило, пока ласковые прикосновения, не выходящие за пределы спины или талии, заставляли чуть ли не выпасть из мира сего. -Потому что ты ни за что не позволишь мне забыть о тебе, я уверен в этом,- Квиррел улыбнулся, всё-таки подбирая тот злополучный стакан. -И ты пребывай в уверенности.- Он уже было коснулся его губами, как вдруг. -Это то лекарство, та панацея о которой ты мне рассказывал, помнишь?- В ответ на это жук, сделал паузу, выдохнув и одним махом осушив ёмкость, с не самым громким стуком вернув её на тумбочку. Смесь была противная, даже прогорклая, цветом напоминающая сироп от кашля, но с видимыми примесями, дрейфующими в ней, из-за чего отличить подобное снадобье от тех, что производились в больших масштабах, было проще, чем попасть в передрягу на Заражённом Перепутье. -Не припоминаю.- Вновь выдохнул тот, прикрывая рот тыльной стороной ладони и вновь опустившись на подушку. В его голосе с лёгкостью пробивалась опаска за свои воспоминания, а пытаться разузнать причину долго не придется, даже если попытаться. Интересно, каково это, вновь лишиться всех своих воспоминаний? Какая-нибудь персона наверняка была бы только рада такому дарованию, лишь бы позабыть пережитые неудачи, выбивающие из колеи потери, или же просто начать жизни с чистого листа. Неизмеримо глупо, если припомнить роскошь наличия воспоминаний у себя же. Кто-то был бы добровольно расположен к такому раскладу вещей, но не странник, подбородок которого одарили робким поцелуем, словно стараясь привести в чувства. У него всё-таки вышло расслабиться, хотя иногда дрожь доходила до того, что мышцы непроизвольно сокращались, из-за чего редкие вздрагивания приносили за собой конкретный дискомфорт, из-за которого бессонные ночи не были столь редки, как бы того хотелось. Последний же факт был заметен по всё более явными с каждым днём мешками, расположенными под уставшими глазами с больным взглядом. А сосуд совсем тихонько, почти украдкой посматривает на него и только сильнее прижимается, стараясь свести разрывы прикосновений к минимуму и благодарно льня щекой к верхней части мягкого брюшка. -Я люблю тебя.- Отдалось где-то отголосками в сознании Квиррела незамысловатая фраза, когда тот уже почти погружался в дрёмы. Как-то сонно стало, рассудок что-то помутнел, в то время как сквозь пелену упадка сил тот хрипло вдруг пролепетал. -А я тебя- И погрузился в неизвестность.