Гроздь всевкусных ягод

      Тор раскручивает молот и летит вперёд, врезается в гущу боя, раскидывает врагов как игрушки, как картонные трафареты под настоящих воинов. Таких, как Тор. Рядом кричит леди Сиф, что-то очень громкое и очень обидное, и верные друзья поддерживают её громким смехом. К спине прижимается тёплая спина, и Тор знает — брат, брат пришёл поддержать веселье, он же любит грубые шутки, сейчас они!..       Но тепло пропадает, словно его и не было, и Тор чувствует опасность за спиной — хотя вокруг тоже не ромашки цветут, — и оборачивается, и заносит молот…       Его прожигают насквозь чёрные глаза, полные ярости. Белая рука ловит молот и вгрызается в его металл когтями, сжимает так, что уже не вырваться, не спастись. Мир замирает, из-под когтей в глаза бьёт белый небесный пламень. Тор кричит, когда Нерушимый Мьёльнир осыпается на жухлую мидгардскую траву бесполезными осколками.       Чёрные глаза довольно щурятся. Тор кидается вперёд, ещё не веря, не осознавая, что…       Ему не победить.       Белые пальцы сжимают его шею в смертельном объятии. Гортань обжигает болью, он скребёт ногтями по холодным рукам, хрипит проклятия, но слышит в ответ лишь женский смех и обидное:       — Ты проиграл, мальчик.       Лёгкие сжимаются в голодном спазме, он хочет обернуться, хочет позвать друзей — малодушная мысль, недостойная царя, — но может лишь дёргать ногами, как пойманный в силки заяц.       Белые пальцы сжимаются.

***

      Тор открыл глаза в своей комнате. Схватился за шею, проверяя, убеждаясь — она цела. Ни синяков, ни ран от когтей. Это всего лишь сон. Один из многих снов, которые терзают, как падальщики, беззащитный в ночи разум. От них нет спасения, только недолгое забытьё — в алкоголе.       Тор скривил уголок губ и нащупал на полу початую бутылку какого-то пойла — он давно перестал смотреть, что пьёт, — присосался к горлышку, как умирающий — к последней надежде. Пойло обожгло гортань, стекло по пищеводу огненным комом, и на краткий миг последний из царей Асгарда ощутил себя живым.       Он никого не спас.       Ни друзей, ни отца, ни… брата. Даже свой мир — и тот не уберёг.       Ненависть к себе, отчаяние из-за собственной слабости, жгучий стыд перед предками, которые видят… Тор швырнул бутылку на пол, и та разбилась с громким звоном. Застонав, он вплёл дрожащие пальцы в короткие волосы и замер.       Ч т о е м у д е л а т ь?       Жизнь Нового Асгарда наладилась, насколько может наладиться жизнь асов, лишённых своей земли, ставших гостями в чужих чертогах. Тор знает, что Валькирия справится, что бы ни случилось с их царём… или тем, что от него осталось.       Но что делать ему — сыну Одина, царю без царства, громовержцу без молота?       Стук в дверь не развеял, но немного проредил туман в мыслях.       — Эй, твоё величество, проспался? — Валькирия — Тор знал это — закатила глаза и шикнула на шебутных мальчишек, которые вечно вились вокруг неё. Кто мог предположить там, на Сакааре, что грозная воительница любит детей и безобразно балует?       Тор промолчал. Два года как они осели в этой глуши и обустроили какой-никакой быт. Два года как исчезла последняя надежда на то, что всё ещё можно исправить. Он окинул взглядом свою комнату: деревянные стены, низкий потолок, узкая койка и колченогий стол, укрытый старыми картами и новыми рисунками — последняя память о том, какой была их родина. Спальня царя, ха!       — Эй, твоё величество, я знаю, что ты не спишь! — крикнула Валькирия, весомо постучав по входной двери. Стены тряхнуло.       — И что с того? — хрипло ответил Тор себе под нос.       Валькирия приходила каждый день, каждый день пыталась его расшевелить, но всё это было без толку. Как кричать в пустую пещеру — лишь эхо ответит, а то и вовсе затеряется в плену холодного камня.       Тор встал, только когда Валькирия ушла, накричавшись вдоволь — и о том, что он нужен своим асам, и о том, что ещё-секунда-и-я-ломаю-дверь, и о том, что прославленный Тор никогда не был трусом.       Не был. Да, видимо, стал.       Очередная бутылка, очередной пустой день в алкогольном дурмане, очередные часы, проведённые над картами и двумя монетками, чудом сохранившимися в чьём-то кармане. На одной они — аверс и реверс, гордый наследник и его младший брат. На другой — величественный профиль царя. Настоящего царя, Одина!       Тор мог не соглашаться с ним, кричать о трусости дипломатии, но не мог не восхищаться. И не мог не любить.       Тор никогда не станет таким царём.       К худу ли?