cherry lip tint for a teacher, please

— Эй, Танзаки! — Я Канзаки, болван. Аой настолько часто произносит эту фразу, что она вылетает у нее чисто на автомате: девушке даже не приходилось вслушиваться во фразу Хашибиры, чтобы быть абсолютно уверенной, что с первого раза Иноске ее фамилию точно не выговорит. Стоило бы еще повозмущаться о том, что юноша подошел встретить ее прямо к ресторанчику, где в это время их вполне могли увидеть ее родители. Нет, ни в коем случае — Канзаки не стеснялась Иноске. И это чистейшей воды правда: Хашибира хоть и лишенный изысканных манер, грубоватый болван, но родителям бы его нрав — прямолинейный и добрый — даже, наверное бы, понравился. По крайней мере, матери (она за такого человека замуж как-то раз вышла и дочь от него родила). Аой не стесняется Иноске, однако она просто знает, что ждет ее дома в том случае, если зоркие синие глаза заприметят ее рядом с особью мужского пола, идущей с ней на расстоянии менее двух с половиной метров. А дома ее ждет в таком случае двенадцать тысяч вопросов по поводу «А кто этот симпатичный молодой человек, юная леди?», елейный тон матери и слегка нахмуренные брови отца, который свято верит, что его дочь никогда не будет интересоваться мальчиками и вообще (!) уйдет в монастырь. И девушка их реакции боялась, как огня, если честно. В безопасности Канзаки почувствовала только когда они отошли от их ресторанчика на добрую сотню метров. Аой только тогда взглянула на него — оптимистично настроенного, закинувшего руки за голову и что-то задорно басящего — и улыбнулась, переводя взгляд куда-то вдаль. В кино они идут пока только вдвоем. Аой — потому что проще добраться до торгового центра через дамбу, Иноске — за компанию. После того признания на поле в их отношениях изменилось немногое. Они по-прежнему гуляли, иногда даже вдвоем. Иноске приносил ей желуди, когда возвращался из деревни, в которую он ездил помогать по хозяйству сварливому дяде. Они как обычно много спорили; много, как обычно, ели. Все было, как прежде, но теперь Хашибира как никогда прежде гоняет Зенитсу, когда тот пытается с ней заговорить. Аой думает, что Иноске милый. Красивый. И очень хороший, на самом деле ведь. Порой грубый, как неотесанный кабан. Порой ластится, как ее домашний кот. Нет, однозначно, Иноске недостаточно зрел для романтических отношений (Аой, по правде говоря, тоже). И когда это произойдёт -девушка и сама теряется в догадках. Может быть, через полгода. Или год. Может быть, к концу старшей школы они будут даже держаться за руки. Однако сейчас — когда Иноске смущенно морщится и умолкает на два часа от поцелуя в щеку или когда Аой яро краснеет, когда он становится совсем рядом — слишком рано. Они еще успеют дорасти до того, что обычно делают старшеклассники в дорамах (по крайней мере, она-то точно). А пока для пятнадцатилетней Канзаки и этого вполне достаточно. *** Зенитсу всегда был наблюдательным. И это было то самое качество, которое Танджиро внес в свое сочинение о нем, расположив его посередине, особо не углубляясь и больше строк посвящая письменным размышлениям о том, что Зенитсу — умный (да), добрый (да) и на самом-то деле — очень сильный («ты каким образом к этому выводу пришел?!»). Но Агатсума, между тем, наблюдательным был всегда и искренне считал эту черту характера закладывающей фундамент его характера. Потому что сложно быть не наблюдательным, когда ты тихий, нерешительный и все вокруг тебя будто и не замечают, увлеченные своей насыщенной жизнью — Зенитсу только и оставалось лишь наблюдать со стороны. Нет, навык, конечно, полезный. Потому что благодаря ему Зенитсу замечает то, что другие не видят в упор. И в то же время это его персональное проклятье. Потому что другие как раз-таки, черт возьми, не видят в упор. — Мой брат все еще у вас, да? — спрашивает робко Шинадзугава у Тсуюри, и та кротко кивает, смущенно опустив взгляд куда-то вниз. — Это так. — Он придет ночевать? — Думаю, да. Зенитсу наблюдательный хотя бы потому, что он видит, что рядом стоит Танджиро и тянет уголки губ в стороны «вроде как бы в улыбке». Камадо, вообще-то, считается лучшим мальчиком Академии истории Клинка не просто так. Он яркий, улыбчивый и такой добрый, что хоть плачь (он и плачет). Он невероятно трудолюбив и от его присутствия легче становится. Но сейчас, наблюдая за Танджиро, что нервно в стороне с Незуко жмется, косо поглядывая на Канао с Геньей, Агатсума понимает, что его безоблачная доброта и солнечная улыбка заканчиваются там, где у Камадо начинается ревность и пробивается мужское начало. Танджиро ревнует. И даже если это выглядело доброжелательно и вполне безобидно, юноша чувствовал: его лучшего друга грызет то самое мерзопакостное чувство, о котором люди слагают легенды, поют песни и пишут не самые приличные романы, которые Агатсума тайком брал у своего дедушки или двоюродного брата (риск получить деревянным посохом и тяжелой рукой притягивали к отношениям мужчины и женщины еще больше почему-то). Зенитсу смотрит на юношу, шагающего рядом с Тсуюри. Шинадзугава-то на добрую голову уже выше девушки, длинноногий, очень даже симпатичный, когда улыбается. Если еще учитывать, что они и сочинения Ёриичи-сенсея вместе писали, то Зенитсу, в принципе, очень даже понимает Танджиро, что идет чуть поодаль от них и слегка напряженно улыбается болтовне Незуко (предусмотрительно не подпуская ее к Агатсуме). — Спасибо, что отпросила меня у брата… Это, наверное, было сложно. — Нет, нет… Твой брат был очень доброжелателен. — Он всегда такой, когда твоя сестра рядом. — Правда? — Я, если честно, всегда жду, когда она придет в гости. Мне нравится, когда брат много улыбается. — Я очень рада. «Господи, Танджиро, я даже боюсь представить, какие противоречия в твоей голове сейчас», — выдыхает тот, смотря на друга, шагающего рядом. Со смирением он вздыхает, отпуская все свои беспокойства, и заглядывает юноше за плечо, устремляя взгляд на кукольное личико самозабвенно что-то болтающей девушки. — Незуко-ча-а-ан, — тянет он умиленно, когда они встречаются глазами, и на момент брату и сестре Камадо кажется, что вокруг него распускаются цветы, — Сядешь со мной рядышком? У Незуко глаза большие, обрамленные длинными, пушистыми ресницами, светятся как будто бы изнутри утонченным розововатым светом и подернуты бордовой дымкой — Зенитсу кажется, что в глазах семьи Камадо вся доброта и красота этого бренного мира хранится. — Я-я? — нерешительно произносит она, и Агатсума замечает, как ее щеки слегка шпарятся румянцем. Она поглядывает на старшего брата, неловко тянет уголки губ в стороны, а затем кивает.  — Ну…да, почему бы и нет?.. — пожимает плечами она, и Танджиро удивленно приподнимает брови, уже автоматически занося руку для легкого тычка в сторону его друга, когда слышит то, как Агатсума медленно исходит на писк. — …Прекрати издавать эти звуки и смущать мою сестру, Зенитсу! — хмурится старший Камадо, покуда девушка поджала губы трубочкой и слегка напряженно наблюдала за блондином. — Он…п-плачет? — Я буду самым лучшим зятем, которого ты можешь себе представить, Танджиро-о-о! — Э… Я сейчас все правильно услышал? Зенитсу наблюдательный. А еще — просто замечательный друг. И потому, когда на лице Камадо вновь расцветает его добрая, солнечная улыбка, а взгляд глаз винного оттенка перестает метаться в сторону Тсуюри, Зенитсу чувствует себя так, будто он выполнил свой долг. — Я куплю нам большое ведро попкорна, Незуко-ча-а-ан! И пусть его считают странным, излишне эмоциональным и несерьезным, Агатсума все же знает, что он — друг преданный и заботливый. И, как ему кажется, это единственное качество, которого в нем еще больше, чем наблюдательности. *** «Аой Канзаки: мы ждем вас уже полчаса, ребята, вы где?» «Аой Канзаки: сеанс начнется через 15 минут» «Аой Канзаки: Иноске уже съел все чипсы!!!» «Я_Король_Гор: ЧЕГО??? Я ДЕЛИЛСЯ ИМИ С ТОБОЮ» «Аой Канзаки: ОЙ, ну спасибо, что поделился со мною МОИМИ чипсами, болван» «Я_Король_Гор: Я ОСТАВЛЯЛ ТЕБЕ ПОЛ ПАЧКИ» «Аой Канзаки: которые ты потом съел вообще-то!!!» «Я_Король_Гор: НУ ТАК ТЫ ЖЕ ОТКАЗАЛАСЬ ИХ ЕСТЬ ЖЕНЩИНА» «Аой Канзаки: почему ты вообще пишешь что-то сюда, мы сидим рядом друг с другом!» «Я_Король_Гор: А ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН СИДЕТЬ РЯДОМ ПОКА ТЫ ТУТ ПИШИШЬ» «Аой Канзаки: а ну прекрати повышать на меня буквы, болван!!!» «Камадо Танджиро: ребят, мы, конечно, не хотим вам мешать ^.^» «Камадо Танджиро: но если вам интересно, то мы уже возле сквера и подойдем минут через 10, мы немного задержались в магазине» «Аой Канзаки: с чего это вы будете мешать? XD» «Зенитсу Агатсума: да вам поди только дай возможность вместе побыть =.=» Аой чувствует, как к лицу моментально приливает кровь, и шпарящий румянец заставляет ее гореть вплоть до кончиков ушей. Эти шуточки в их компании начались еще с середины летних каникул, но Канзаки совсем не уверена, что может когда-нибудь привыкнуть к ним. Ей до ужаса неловко и стыдно почему-то. Нет, понятно — они с Иноске начали дружить («встречаться» — пока слишком громко сказано для пятнадцатилетних подростков), и даже если они ничего не говорили своим приятелям, это было настолько очевидно, что догадался даже Шинадзугава, просто метнувший в их сторону быстрый взгляд и нерешительно спросивший у Камадо про статус их отношений. Но это кажется ей таким…бестактным (?), что конкретно сейчас Канзаки хочется на повышенных буквах настрочить в их беседу пару ласковых слов, что могло содержать все ее претензии и яростное «Да мы даже за ручки ни разу не держались!!!». — Че он там пишет? — бесцеремонно басит Хашибира, заглядывая ей в телефон и положив подбородок ей на плечо. Канзаки за месяц их недоотношений все никак к этому привыкнуть не может, хотя, стоит отдать должное, уже не возмущенно-смущенно пыхтит, пытаясь подавить набегающие волны мурашек по коже. — Ничего особенного, — пытается спокойно дышать она и, когда осторожно поворачивает голову, чтобы взглянуть на его лицо, еще сильнее краснеет оттого, что кончик носа уткнулся в его щеку, оказавшуюся намного ближе, чем она предполагала. И тут уж ей спокойствие сохранять не удается. — Я-я сейчас приду… Потому она встает и направляется прямиком к стойке со снеками, на выдохе заказывая еще две пачки чипсов со вкусом жареной креветки (кто бы сомневался). Иноске щурится, располагаясь на диванчике и одаривая нахмуренным взглядом каждого проходящего. Заглядывая в телефон, он быстрым взглядом оглядывает сообщения в беседе и хмыкает. — И че краснеть-то, — бубнит он, вглядываясь в сообщения Агатсумы и Камадо, — Реально же ниче особенного. *** Танджиро любил своих друзей. Любил проводить с ними время, оберегать, решать чьи-то проблемы, любил саму идею взаимовыручки и «второй семьи», любил заливистый смех и громкие приятельские споры. Любил доверие, проведенные моменты вместе и считал понятие дружбы догмой важной не менее, чем семья. И появлению в их компании Геньи Шинадзугавы Танджиро был рад больше всех хотя бы потому, что он сам был инициатором его активного вовлечения в их совместное времяпровождение. Потому что Генья даром что с виду грозный и грубый — Танджиро видел в нем исключительно ранимую душевную организацию и теплое, доброе сердце — и так оно и оказалось. Доброта и стремление видеть в людях самое лучшее как для окружающих, так и для самого Камадо, были понятиями неиссякаемыми. — Я взяла билеты уже, — вздыхает Канзаки, когда Зенитсу суетливо топчется у кассы и вторит о том, что их бронь уже снялась давным давно, — Держите и пошлите уже. — А-а деньги? — Потом вернете! Нам надо занять места, пока в зале свет не выключат! И все же, что случается сегодняшним вечером, Камадо Танджиро понять не может. — То есть, что значит, я сижу с краю?! Почему я сижу вдалеке от моей МИЛОЙ НЕЗУКО?! — слышится агатсумовское возмущение доселе невиданных масштабов, что плавно перетекло в неконтролируемое нытье. Танджиро с легкой улыбкой заглядывает в билеты рядом стоящих друзей. «То есть, что значит, слева от Канао будет сидеть Генья?!», — проносится у него в голове недовольно — и юноша сам вздрогнул оттого, насколько злобная мысль это была. Переваривая ее и смакуя, Камадо слегка нахмурил брови и поджал губы, не отрывая взгляда от своего билета и мысленно давая себе звонкий подзатыльник. Потому что… да что это с ним? Как смеют в его голове возникать такие мысли о своем приятеле? — Аой, давай поменяемся местами, ну пожа-а-алуйста! — Чего?! — пробасил рядом стоящий Хашибира, и Аой вздыхает еще глубже, когда тот схватил ее за предплечье, — Танзаки сидеть будет СО МНОЙ, Моницу! — Я Канзаки, болван. — А я Зенитсу, тупой кабан! За шесть лет нашей дружбы можно было и запомнить! — Я так и сказал вообще-то. Погоди-ка, ты кого тупым назвал, Кеницу? Камадо глубоко выдыхает, прогоняя все мысли на задворки сознания, а затем натягивает приободряющую улыбку, осторожно поглядывая на Тсуюри, что смущенно мялась рядом с ним. Шинадзугава попросил ее подержать его ведро с попкорном и колу, метнувшись в сторону мужского туалета, а Незуко отлучилась докупить мармеладных змеек — и теперь они стоят рядом, в неловкости потоптавшись на месте. — Мы, получается, рядом сидим, — начинает он тихо, посмотрев на нее — девушка слегка вздрогнула и довольно резко повернула голову в его сторону, — Надеюсь, фильм будет интересный! — А? — щеки девушки слегка ошпарились румянцем, и она кротко кивнула, приподняв уголки губ в мягкой улыбке, — Да… Камадо поджимает губы и отворачивается, когда краска заливает все его лицо — однако, столкнувшись взглядом с подошедшей младшей сестрой, в чьих глазах заплескалась добрая усмешка, поспешил взять себя в руки, решительно выдохнуть весь воздух из легких и двинуться навстречу билетеру. — Приятного просмотра! — улыбаются ему доброжелательно, и Камадо (громче, чем следовало бы) благодарит их и кланяется в ответ. — Че это с ним? — вопрошает сипло Хашибира у Агатсумы, что шли в зал чуть позади него и недоуменно переглянулись. — Без понятия. Зенитсу недовольно хмурится и прищуривает глаза. Все он, черт возьми, понимает. Нельзя быть настолько взбудораженным, когда идешь на драму с эльфами. *** Ладно, может быть, кое-где Зенитсу заблуждался. — Как он посмел, — шипит он, нервно дергая нижней губой и без колебаний принимая салфетку от обеспокоенно косящегося на него Шинадзугавы, — КАК можно поступить так с девушкой?! Девушки — это золото, подарок этого мира! Боженька создал сначала мужчину, только потому что перед шедеврами делают наброски! — Бога ради, заткнись, — агрессивно шепчет ему одноклассник, чуть склонив голову над ним. —  И своим поступком он показал, что ОН не уважает прежде всего СЕБЯ, — важно заканчивает Агатсума, утирая потекшие из носа дорожки и влажно всхлипывая, и Генья без комментариев устремляет взгляд на экран и тяжело вздыхает. Им повезло, в зале было совсем немного народу (они не специально ждали конца премьеры, но так получилось), однако бормотание с нытьем Зенитсу и ворчание Иноске были настолько хорошо слышны, что на задних рядах послышалось раздраженное шиканье с последующим агрессивным басом Хашибиры. — Че шипишь?! — вполголоса вопрошает юноша, устремляя взгляд назад в поиске источника звука, и Аой довольно ощутимо одергивает его за рукав рубашки, заставляя повернуться. — Если нас выгонят, я тебя уничтожу, болван, — тихо произносит она ему, и Хашибира фыркнул, все же послушно оседая на кресло и продолжая просмотр. «Романтический интерес, куда же без него…» — тихо вздыхает Канзаки, когда видит, как темноволосая девушка-эльф на экране мягкими касаниями кончиков пальцев оглаживает грубые, зарубцевавшиеся полосы на коже другого мужчины.  — Как много шрамов, — раздается тонкий женский голос по всему залу, и девушка невольно вслушивается в его мелодичное звучание, — Все от сражений, господин? — Нет. Некоторые на тренировках. — А-а, вот как. Ясно. Но шрамы украшают мужчин, господин. Канзаки смущенно переводит взгляд на подстаканник. Слегка приподняв уголки губ, девушка осторожно оглядела Иноске, что сполз на середину спинки кресла и, закатывая глаза, отвел их куда-то в сторону. — Украшают, как же. Что ты вообще в красоте мужчин понимаешь, глупая женщина, — ворчит он недовольно, и Аой не удерживается от смешка от того, насколько эта картина представлялась забавной. Вообще, идея пойти на этот фильм принадлежала Незуко. Убедив всех, что сюжет у него захватывающий, а спецэффекты — «точно как в Голливуде!», лишь Танджиро знал, что все они находятся сейчас здесь только потому, что в главную роль в этой картине играет Такахаши Хиде. Тот самый, который любимец девушек от 14 до 56 лет и идеальный тип его младшей сестры. Незуко, конечно, данный факт стоически отрицает, но развешанные по всем стенам плакаты с идеально красивым лицом и раскосыми голубыми глазами да восторженные разговоры с ее подругой Урокодаки Макомо говорят о многом, ему кажется. И вот сейчас Камадо поглядывает на нее, восхищенно смотрящую на экран и оттого забывшую поднести ко рту мармеладную змейку — и с улыбкой вздыхает, потянувшись за попкорном в общий с Канао стакан. — Прости, сестра… Но я так больше не могу! Да, по происхождению я принцесса, но ведь я тоже обычный человек! Юноша удивленно приподнимает брови и замирает, уставившись на экран и наблюдая за тем, как женские слезы взмочили пушистые ресницы. Красота и актерская игра главной героини настолько его впечатлили, что Танджиро, сосредотачиваясь только на картине перед собою, долго шарит рукой по картонной емкости, бесцельно загребая и выпуская из рук карамельные зерна. — Ты не можешь сбежать, оставив все, — цедит сквозь зубы девушка, вцепляясь в длинный шлейф накидки сестры, и оттого, что она тянет уголки в стороны, кровь натужно пробилась сквозь трещинки сухих пожеванных губ, — Неужели ты предашь свой народ? Танджиро вздрагивает, когда чувствует, как в коробку с попкорном опускается девичья рука, что кончиками пальцев попыталась вынуть несколько штук. Столкнувшись с грубоватой ладонью юноши, девушка дернулась, и Камадо почувствовал, как карамельные зерна вновь падают на дно. Осторожно глянув на ее профиль, освещаемый лишь серыми оттенками картинки на экране, он заметил, как Канао подкусила губу, пытаясь высунуть руку из стакана. «Что же ты делаешь, Танджиро-о-о», — проносится у Камадо в голове, когда он хватает ускользающие пальцы, отчего попкорн в емкости звучно зашуршал, нарушая внезапно образовавшуюся из-за натяжного молчания в самом фильме тишину. От нервов кожа ладоней вспотела, и юноша, чувствуя, как кипят щеки из-за прилившего румянца, ненавидит эту ситуацию еще сильнее. Потому что… «О господи, она же просто хотела взять попкорн, что я творю, зачем я это делаю, о Боже мой», — Танджиро на секунду зажмурился и отвел взгляд куда-то в сторону, — «У меня вспотели ладони, кому нравится, когда их трогают потными ладонями?! Ты дурак, дурак, дурак, Танджиро!» Тсуюри замерла, и об ее реакции напомнили лишь вздрогнувшие пальцы. Юноша нервно сглотнул и, когда экран потухает, оставляя их в темноте, осторожно вытащил их ладони из емкости, наконец отпуская ее. Канао медленно убрала руку и в неловкости подмяла подол юбки. Все лицо горело огнем, и даже в летней блузке внезапно стало жарко и липко — а происходящее на экране стало таким неважным и второстепенным, что девушка перевела взгляд от пестрящей картинки на кресло спереди себя. Что вообще только что произошло? — Они сосутся во время сражения, — спустя какое-то время утвердительно произносит Хашибира, и затем его негодующий голос басом раздается по всему залу калипсо, — Кто сосется во время сражения, вы, придурки?! Аой раздраженно шикнула, прикладывая палец к губам и легко толкая его в плечо. — Это охрененно тупо, Танзаки! — хмурится тот, не умеряя децибелы, вновь сползая на середину спинки, — Пока они там языки в рот друг другу суют, им вполне мог топор в голову прилететь, это же логично! Девушка слегка поалела и, отводя взгляд от экрана, запихала в рот целую горсть конфет. «Ну, во-первых, они не суют друг другу языки в рот. А во-вторых, откуда ты такие выражения знаешь вообще?..». — Я удивлена, что ты осведомлен, что означает «логично», — тихо бурчит она, пока Иноске громко, обреченно вздыхает и опирается локтем о перегородку между креслами, оттягивая кожу виска пальцами. Этому кабану только сражения и зрелищ подавай — что ему любовная линия? Вот и сидит сейчас недовольный этой жизнью в принципе, хотя Канзаки, вообще-то, предупреждала, что это обыкновенная драма с эльфами (о чем предусмотрительно не предупреждала Незуко, скромно предложившая этот вариант и расписав абсолютно все его достоинства). Аой смущенно приподнимает уголки губ. Ну, а как не улыбаться, он же сидит тут рядом только потому, что она захотела идти сюда — и разве это не мило? Он вполне мог дать свой решающий голос за новый фильм «Наруто», мог вообще отказаться и зазвать всех поесть чего сытного и калорийного (Хашибира бы сколько не ел, все равно оставался Апполоном, что не могло не стать еще одной причиной для зависти). Однако он сидит здесь. Все потому, что Канзаки очень хотела на этот фильм — и, о боги, теперь он ворчит, мучается, недовольно вздыхает, лишь изредка задорно восклицая, когда на экране показывают сражения, но сидит. — В следующий раз пойдем на боевик, — бубнит он, слегка пихнув ее в бок и бесцеремонно запихивая руку в ее стакан попкорна. Канзаки взглянула на него и, мягко улыбаясь, кивает. Конечно, они пойдут. Осенью. Когда у ее прекрасного голубоглазого Такахаши Хиде выйдет новый фильм в этом жанре. *** — А вы с Геньей очень подружились, — добродушно произносит Камадо, поворачивая голову в сторону одноклассницы и мягко улыбнувшись, — Я рад. Тсуюри приподнимает уголки губ и смущенно кивает. — Да… Он на самом деле очень добрый. Его брат очень строг к нему, и у него совсем нет друзей. Танджиро сочувствено сводит к переносице брови, заворачивая за угол и устремив взгляд на дорогу. Девушка, придержав ткань юбки от дующего навстречу порыва ветра, чуть замедляет шаг. — И, по правде говоря…я очень благодарна тебе, что ты смог найти с ним общий язык и теперь, я надеюсь, он больше не чувствует себя одиноко… — подкусив губу, девушка все же произнесла, — Ты действительно хороший человек. Камадо замирает в осмыслении сказанного, а после пристыжено поджимает губы — внутри все совестливо защекотало от тех нехороших мыслей, которые промелькнули о его приятеле за сегодняшний вечер. Канао, смиренно шагая рядом, подняла взгляд и, сталкиваясь с удрученным лицом одноклассника, нерешительно подала голос: — Что-то не так, Танджиро-кун? Движения Камадо стали чуть медленнее, сравниваясь с движениями девушки. На самом деле, на его месте, возможно, должен быть Шинадзугава: дойдя до дома Камадо без компании Аой и Иноске, Танджиро оставил Незуко и выказал инициативу проводить Тсуюри самостоятельно. Генье, по итогу, пришлось провожать Зенитсу (но им все равно было по пути!). И вроде как они распределили все…вполне верно, однако Камадо впервые в жизни испытывает такое. Бесконечно разрастающееся укоряющее чувство стыда. Шинадзугава-кун не заслужил таких мыслей. Канао — первый человек в классе, кто наладил контакт с ним. И он, как никто иной, имел право гулять, разговаривать и провожать Тсуюри! Как ему в мысли приходило вообще так гнусно ревновать девушку к своему приятелю? — Нет, нет… Ничего! — юноша добродушно улыбается, и приподнимает уголки рта, — Ты права, Генья-сан действительно замечательный! А еще он действительно потрясающе стреляет! — Да… Это так, — кивнула та, вновь устремив взгляд на асфальт. Разговор под конец пути стал более оживленным, и нередко оба они смущенно хихикали в кулачок, посмеиваясь над своими же замечаниями. И, как бы Танджиро не пытался оттянуть момент окончания прогулки, они все же подошли к калитке ее дома. — Сегодня был замечательный день, — тепло произнес юноша. — Да… Было очень здорово, — слегка улыбается девушка, и, когда Камадо видит эту благородную, кроткую улыбку, спешит окликнуть ее и заставить остановиться. — Подожди… — приоткрывает рот тот, и это единственное слово ненадолго повисло в неловкой тишине между ними. — Что случилось, Танджиро-кун? — Канао… Я хочу извиниться. Тсуюри удивленно округляет глаза и недоуменно хлопает ресницами, когда юноша рядом с ней резко останавливается и чуть кланяется. — Танджиро-кун, за что т-… — Прости, что так неожиданно взял тебя за руку тогда! — перебивает ее тихий голос юноша, что довольно бойко отчеканил свое предложение: очевидно, долго собирался с мыслями, — Я правда не знаю, что на меня нашло! Я никогда не хотел этого… Недолго промолчав, Камадо нерешительно взглянул на девушку — и в этот момент, взглянув в чужие глаза, обрамленных в легкую дымку грусти, он внезапно понял смысл сказанных слов. И потому, выставив перед собой ладони, поспешил оправдаться: — …Нет, то есть я очень хотел это сделать, но не хотел делать этого без спроса!.. Но в итоге именно это я и сделал, но я не хотел так делать! — щеки юноши стремительно заалели, и девушка сцепила руки у бедер, смущенно потупив взгляд, — Ну, в общем… Я бы, конечно, хотел взять тебя за руку, Канао-сан, просто я не… Эм… Споткнувшись о бешено мельтешащие в голове мысли и не зная, как сформулировать свою мысль, Камадо замолчал, поджав губы и неловко почесав затылок. Канао взор аметистовых глаз тактично не поднимает, устремляя их куда-то на асфальт. — Я был бы очень рад взять тебя за руку, Канао, — тихо начинает он, и Тсуюри удивленно распахнула глаза, посмотрев на юношу, — Но если ты этого не захочешь, я, конечно же, не стану этого делать… Девушка недолго молчит, пару раз немо пошевелив губами, а после качает головой. — Тебе не стоило извиняться, Танджиро-кун. Это было неожиданно… Но не неприятно, — произнесла она, покрываясь пунцовым румянцем, — И…я была бы очень рада, если Танджиро-кун возьмет меня за руку. Юноша удивленно приподнимает брови и мягко улыбается, кивнув. А после решительно добавляет: — Хорошо. В следующий раз я так и сделаю! — оптимистично заканчивает он, и девушка, скромно попрощавшись и улыбнувшись напоследок, упорхнула в дом. Камадо разворачивается на пятках в сторону перекрестка и, распахнув глаза, прижимается к чужому забору, схватившись за ворот толстовки и густо покраснев. — ...Я что, и вправду это сделал? *** «Шинобу: Сенсей» «Шинобу: хотите сходить со мной в кино на «Империю дождей»?» «Шинобу: эльфы там, все такое. И главный герой очень-очень красивый» «я: там снимался Такахаши Хиде?» «Шинобу: в главной роли, сенсей» «я: тогда не пойду» «Шинобу: ............» «Шинобу: эх, Томиока-сан......» «Шинобу: мне кажется, Вам пора перестать комплексовать из-за людей красивее Вас» «я: я не комплексую» «Шинобу: хоть что-то в этом мире не меняется, не правда ли? :)» «я: твое неуважение к учителю тому пример, кстати» «Шинобу: Томиока-сан ^.^»